Он вышел через широкую калитку в ограде из крестообразно натянутой проволоки и еще раз посмотрел вдоль Школьного проспекта. И тут он ее увидел - под желтовато-зелеными деревьями у тротуара. Сердце забилось сильнее, но он смотрел на нее с нарочитым спокойствием. Она шла не спеша, обычной своей тяжеловатой походкой. Вот уже можно разглядеть ее лицо в ореоле светлой шляпы с широкими полями. Блики солнца и пятна тени беспорядочно пробегают по ней. Она легко помахала Гаю, он вытащил из кармана руку, помахал в ответ и вернулся на площадку, внезапно почувствовав себя мальчишкой, возбужденным и робким одновременно. Она знает про Палм-Бич, подумал он, эта чужая женщина под сенью деревьев. Полчаса назад мать сказала, что упомянула о "Пальмире" при последнем разговоре с Мириам, когда та ей звонила.
- Привет, Гай, - улыбнулась Мириам и сразу закрыла широкий розовато-оранжевый рот. У нее же зазоры между передними зубами, вспомнил Гай.
- Как поживаешь, Мириам?
Он непроизвольно окинул ее взглядом. Фигура полненькая, но беременность незаметна, и у него промелькнуло подозрение, уж не наврала ли она. На ней были яркая цветастая юбка и белая блузка с короткими рукавами. Большая плетеная сумочка была из дорогой белой кожи.
Она чопорно уселась на единственную каменную скамью, что была в тени, и в стандартных фразах осведомилась, как он доехал. Нижняя часть щек, всегда отличавшаяся у нее некоторой полнотой, еще больше располнела, так что подбородок выглядел заострившимся. Под глазами, заметил Гай, появились морщинки. Для своих двадцати двух лет она пожила основательно.
- В январе, - ответила она невыразительным голосом. - Ребеночек должен быть в январе.
Стало быть, она уже на третьем месяце.
- Ты, видимо, намерена за него выйти?
Она повернулась вполоборота и опустила глаза. На пухлой щеке солнечный блик высветил самые большие веснушки, и Гай уловил в их расположении определенный узор - он не забыл его, но не вспомнил со времени их совместной жизни. Когда-то он питал уверенность - и какую! - будто Мириам принадлежит ему целиком, вплоть до самой пустячной мысли. Ему подумалось, что вся любовь, в сущности, не более чем дразнящая и чудовищная заместительница знания. Теперь он не знал и малейшей частицы того нового мира, что Мириам носит в себе. Неужели такое может у него случиться и с Анной?
- Намерена, Мириам? - поторопил он с ответом.
- Не сию секунду. Тут, понимаешь, не все так проста.
- То есть?
- Ну, мы, видимо, не сумеем пожениться так быстро, как хотелось бы.
- Ага.
Мы. Он представил себе этого мужчину - высокого, темноволосого, с продолговатым лицом, как у Стива. К такому типу Мириам всегда питала слабость. И только от такого мужчины она бы согласилась родить. А нынешнего ребенка она хочет, это он мог сказать наверняка. Что-то такое случилось, к чему, вероятно, этот мужчина не имеет никакого отношения, из-за чего ей захотелось ребенка Он понимал это по тому, как прямо и чопорно она сидела, по той самозабвенной отстраненности, которую он замечал или считал, что замечает, на лицах у беременных.
- Я полагаю, из-за этого не понадобится тянуть с разводом.
- Пару дней назад я считала то же самое. Думала, Оуэн уже будет свободен и женится на мне в этом месяце.
- А, так он женат?
- Да, женат, - ответила она с легким вздохом и тенью улыбки.
Гай в некотором замешательстве опустил глаза и сделал пару шагов по асфальту. Он предчувствовал, что любовник окажется женатым. Он ожидал, что тот согласится жениться на ней только под нажимом.
- Где он? Здесь?
- В Хьюстоне, - сообщила она. - Может, ты хоть присядешь?
- Нет.
- Ты никогда не любил сидеть.
Он промолчал.
- Все еще носишь свой перстень?
- Угу.
Перстень его курса в Чикаго; Мириам постоянно им восхищалась, потому что он свидетельствовал об университетском образовании. Она глядела на перстень с застенчивой улыбкой. Гай сунул руки в карманы.
- Пока я здесь, я хотел бы со всем этим покончить. Мы сможем оформить дела на этой неделе?
- Гай, я хочу уехать.
- Для развода?
Безвольно и бесцельно она повернула короткопалые руки ладонями вверх, и это привело ему на память пальцы Бруно. Он напрочь забыл о Бруно, когда утром сходил с поезда. И о своей книге тоже.
- Мне вроде как надоело жить в этом городе, - заявила она.
- Если хочешь, можем оформить развод в Далласе.
Ее здешним знакомым уже известно, в этом все дело, решил он.
- Я хочу подождать, Гай. Ты не против? Совсем немного.
- А мне-то казалось, ты должна торопиться. Так намерен он или нет на тебе жениться?
- Он мог бы жениться уже в сентябре. К тому времени он будет уже свободным, только…
- Только что?
По ее молчанию, по тому, как она по-детски облизала верхнюю губу, он понял, что она в безвыходном положении. Ей так отчаянно был нужен ребенок, что она была готова пожертвовать собой и просидеть в Меткафе, чтобы выйти за его отца, когда до появления крошки останется четыре месяца. Вопреки всему он испытывал к ней известную жалость.
- Гай, я хочу уехать. С тобой.
Она изо всех сил пыталась напустить на себя искренность и так в этом преуспела, что он едва не забыл, о чем она просит и почему.
- Чего ты хочешь, Мириам? Денег, чтобы уехать отсюда?
Мечтательное выражение в ее серо-зеленых глазах начало таять как туман.
- Твоя мать говорила, что ты уезжаешь в Палм-Бич.
- Возможно, и поеду - работать.
При мысли о "Пальмире" сердце его болезненно зашлось. Заказ, можно сказать, уже уплывал у него из рук.
- Возьми меня с собой, Гай! Больше я тебя в жизни ни о чем просить не буду. Если б я смогла остаться с тобой до декабря, а затем развестись.
- Вот оно что, - тихо произнес он, но у него засвербило в груди, словно сердце собиралось разорваться на части. Его вдруг охватило отвращение - и к ней, и ко всем, кого она знала и привлекала. Чужой ребенок. Поезжай с ней, ходи у нее в мужьях и жди, пока она разрешится чужим ребенком.
- Если не возьмешь меня, я приеду сама.
- Мириам, теперь я могу получить развод в любую минуту. Мне даже нет нужды дожидаться рождения ребенка. Закон на моей стороне.
У него дрожал голос.
- Со мной ты так не поступишь, - возразила Мириам со смесью мольбы и угрозы, которая давила на его чувства, когда он любил ее, и ставила в тупик.
Он и теперь ощутил себя в тупике. Да, она не ошиблась. Сейчас он не сможет потребовать развода, и не потому, что все еще любит ее, что она все еще его жена и в силу этого он обязан ее защитить, но оттого, что он жалел ее и помнил, что когда-то ее любил. До него наконец дошло, что он жалел ее еще в Нью-Йорке, еще тогда, когда она просила у него деньги.
- Если ты приедешь, я откажусь от работы. Будет просто бессмысленно за нее браться, - спокойно заметил он, но заказ уже потерян, сказал он самому себе, так что и говорить не о чем.
- Не думаю, чтобы ты отказался от такого заказа, - усомнилась она.
Он отвернулся от ее кривой торжествующей ухмылки. Вот тут-то она и ошибается, подумал он, но промолчал. Прошел несколько шагов по усыпанному песчинками асфальту и обернулся, высоко подняв голову. Спокойнее, внушал он себе, гневом ты ничего не добьешься. Мириам из себя выходила, когда он вот так невозмутимо держался; она обожала громкие выяснения отношений. Ей бы хотелось завести свару даже сейчас, подумал он. Она из себя выходила, когда он так держится, пока не узнала, что в конце концов ему от этого приходится хуже всех. Он понимал, что сыграл ей на руку, однако чувствовал, что ничем другим ответить ей просто не мог.
- Как тебе известно, я еще не получил этой работы. Так что я просто отправлю телеграмму и откажусь от заказа.
Он снова увидел за деревьями верхушку нового красноватого здания, которую заметил, когда ждал Мириам.
- А что дальше?
- Много чего, но ты об этом знать не будешь.
- Удираешь? - поддела она. - Дешевенький выход.
Он снова двинулся и снова обернулся. Есть Анна. С Анной он способен пережить и это, способен пережить все что угодно. На него и вправду снизошло необычное смирение. Не оттого ли, что он сейчас с Мириам, воплощающей ошибку молодости? Он прикусил кончик языка. Внутри него, как скрытый порок в сердцевине драгоценного камня, невидимый на поверхности, крылись страх и предощущение неудачи, с каким он так и не сумел совладать. Временами неудача завораживала его как вероятность; так было в школе и университете, когда он позволял себе провалить экзамены, которые вполне мог бы сдать; так было с Мириам - он женился на ней, как ему казалось, вопреки желанию родителей с той и другой стороны и всех знакомых. Разве он не знал, что этот брак добром не кончится? А теперь вот, не пикнув, отказался от крупнейшего заказа. Он полетит в Мехико и проведет с Анной несколько дней. Остальные без денег, ну и что с того? Разве он сможет вернуться в Нью-Йорк и приняться за работу, не повидавшись с Анной?
- У тебя все? - спросил он.
- Я свое сказала - бросила она сквозь редкие зубы.
4
Домой он не спешил возвращаться. Чтобы дойти до Эмброуз-стрит, где жила мать, он сделал крюк по тихой, затененной Трэвис-стрит. На углу Трэвис и Деланси-стрит маленькая фруктовая палатка похожая на игрушечный магазин, расположилась прямо на парадном газоне перед чьим-то домом. Из огромного здания фабрики-прачечной, портящего вид на западный конец Эмброуз-стрит, появились девушки и женщины в белых форменных платьях; они оживленно болтали в предвкушении раннего ленча. Гай радовался, что не встретил никого из знакомых: ему не хотелось ни с кем разговаривать. Его охватило чувство какой-то заторможенности, покоя, смирения и даже, пожалуй, счастья. Странно, как далеко - чуть ли не за тридевять земель - осталась Мириам всего лишь через пять минут после их встречи; каким, право же, незначительным казалось все на свете. Сейчас ему было стыдно страхов, напавших на него в поезде.
- Неплохо, мама, - заявил он, вернувшись. Когда он вошел, мать тревожно подняла брови.
- Вот и хорошо.
Она развернула кресло-качалку, села и приготовилась слушать. Эта маленькая женщина со светло-каштановыми волосами сохранила красивый, несколько изысканный античный профиль и запас физической энергии, которая, казалось, вспыхивает искрами в серебре прически. Она отличалась почти неистощимой жизнерадостностью. Именно это ее качество заставило Гая остро ощущать разницу между ними; оно же слегка и отдалило его от матери в ту пору, когда он мучился с Мириам. Гаю нравилось баюкать свои печали, копаться в них, выясняя мельчайшие подробности, тогда как мать советовала поскорее о них забыть.
- Так что она сказала? Ты что-то быстро вернулся. Я думала, может, вы вместе пообедаете.
- Нет, мама, - вздохнул он, опускаясь на обитый парчой диван. - Все в полном порядке, но я, вероятно, откажусь строить "Пальмиру".
- Господи, Гай! Почему? Она… это правда, что она ждет ребенка?
Мать огорчилась, подумал Гай, но это легкое огорчение по сравнению с тем, что значил для него такой заказ. И хорошо, что она этого не представляет.
- Правда, - ответил он и медленно запрокинул голову, пока не почувствовал на шее прохладу деревянной спинки дивана. Он подумал о пропасти, разделяющей их существование, его и матери. Он почти не посвящал ее в свою жизнь с Мириам. А мать, выросшая в Миссисипи в большой счастливой семье, отдающая теперь все время своему большому дому и саду, а также старым милым меткафским друзьям, - дано ли ей было постигнуть невероятную злобность Мириам? Или, к примеру, могла ли она понять, что он обрек себя на ненадежное существование в Нью-Йорке исключительно ради пары-другой архитектурных замыслов?
- Но какое все-таки отношение Палм-Бич имеет к Мириам? - наконец спросила она.
- Мириам намерена со мной туда поехать. Пересидеть какое-то время. А я этого не перенесу.
Гай сжал кулаки. Он вдруг ясно представил себе Мириам в Палм-Бич, ее встречу с Кларенсом Брилхартом, управляющим клубом "Пальмира". Но Гай понимал, что не мысль о Брилхарте, который скроет под покровом ровной неизменной обходительности, насколько он шокирован, но собственное его отвращение исключает такую возможность. Дело в том, что он просто не потерпел бы Мириам рядом, работая над подобным проектом.
- Не вынесу, - повторял он.
- Ох, - только и произнесла она, но теперь ее молчание говорило о понимании. Если она сейчас что-то скажет, подумал Гай, то непременно напомнит о том, что с самого начала была против их брака. Но в нынешних обстоятельствах она не захочет напоминать.
- Ты бы не вынес этого, - добавила она, - столько времени, сколько займет строительство.
- Не вынес.
Он поднялся и взял в ладони ее мягкое лицо.
- Мама, я совсем не переживаю, - сказал он, целуя ее в лоб. - Мне и вправду на это плевать.
- Мне тоже кажется, что не переживаешь, но почему?
Он пересек комнату и подошел к пианино.
- Потому что лечу в Мексику повидаться с Анной.
- Вот как? - улыбнулась она, и радость от того, что они снова вместе, взяли свое. - Какой же ты непоседа!
- А ты не хочешь в Мексику? - бросил он, улыбнувшись, через плечо и начал наигрывать сарабанду, которую разучивал в детстве.
- В Мексику! - притворно ужаснулась она. - Нет такой силы, что затащила бы меня в Мексику. Вот, может быть, на обратном пути навестите меня вместе с Анной?
- Может быть.
Она подошла и робко обняла его за плечи.
- Порой я чувствую, Гай, что ты снова счастлив - в самое неподходящее для этого время.
5
"Что случилось? Немедленно напиши. А еще лучше - позвони с оплатой разговора на нашем конце. Мы пробудем в "Ритце" еще две недели. Мне так тебя не хватает, это стыд и позор, что мы не смогли полететь вместе, но я понимаю. Милый, нет минуты, чтобы я о тебе не думала. Но это скоро должно кончиться, мы продержимся. Что бы ни случилось, сообщи мне и давай смело смотреть в лицо фактам. Мне часто кажется, что у тебя не получается. Я имею в виду смело смотреть.
Ты так близко, это просто дико, что ты не можешь прилететь на день-другой. Надеюсь, что ты надумаешь. Надеюсь, время найдется. Мечтаю тебя увидеть, да и мама с папой, как ты знаешь, тоже. Милый, я в восторге от эскизов и так тобой горжусь, что даже смирилась с тем, что ты уедешь на несколько месяцев воплощать свой проект. На папу он тоже произвел впечатление. Мы только о тебе и говорим.
С любовью и всем, что ей сопутствует.
Будь счастлив, милый.
А."
Гай отправил телеграмму Кларенсу Брилхарту, управляющему "Пальмирой". "Обстоятельства вынуждают отказаться вашего заказа тчк Весьма сожалею благодарю одобрение постоянную поддержку тчк Подробности письмом".
Он подумал о проекте, который пойдет вместо предложенного им, - подражание Фрэнку Ллойду Райту, разработанное в мастерской "Уильям Харкнесс Ассошиетс". Хуже того, пока он диктовал текст телеграммы по телефону, у него возникла мысль: правление, скорее всего, предложит "Харкнесс" позаимствовать кое-какие его идеи, и "Харкнесс", понятно, не заставит себя просить.
Анне он телеграфировал, что прилетит в понедельник на несколько дней. И, поскольку на свете существовала Анна, он не стал забивать голову мыслями о том, через сколько месяцев, а может быть, и лет ему выпадет другой такой крупный заказ, как "Пальмира".
6
В тот вечер Чарлз Энтони Бруно лежал на спине в номере одной из эль-пасских гостиниц, пытаясь удержать в равновесии золотую самопишущую ручку на своем остром вогнутом носике. Слишком возбужденный, чтобы заснуть, он в то же время не чувствовал в себе достаточно сил спуститься в какой-нибудь из ближних баров посмотреть, что и как. Целый день он только и делал, что смотрел что и как, но не высмотрел в Эль-Пасо ничего интересного. Большой Каньон его также не впечатлил. Он все раздумывал над идеей, что пришла ему в поезде пару вечеров тому назад. Жаль, Гай не разбудил его на другое утро. Конечно, Гай не из тех, с кем на пару можно задумать убийство, но как человек он ему нравился. С таким, как Гай, стоит водить знакомство. К тому же Гай забыл у него книгу, вот он ее и вернет.
Вентилятор на потолке издавал неровное "вз-вз-вз": недоставало одной из четырех лопастей. Была бы она на месте, подумал он, было бы ему чуть-чуть попрохладней. В сортире протекал кран, фиксатор в лампе для чтения в изголовье постели был сломан, и лампа свободно болталась, дверца стенного шкафа вся была заляпана жирными пальцами. А ему-то говорили, что это лучшая гостиница в городе! Ну почему в любом гостиничном номере, где ему доводилось останавливаться, хотя бы одна какая-то мелочь обязательно была не в порядке? Когда-нибудь он отыщет безукоризненный номер - и купит, пусть даже в южноафриканской гостинице.
Он присел на краешке постели и поднял телефонную трубку:
- Дайте междугородную.
Он тупо уставился на пятно красной грязи, которое его ботинок оставил на белом покрывале.
- Грейт-Нек, 166-джей… да, Грейт-Нек, - он подождал. - Лонг-Айленд… в Нью-Йорке, дубина, слыхал о таком городке?
Не прошло и минуты, как он разговаривал с матерью.
- Да, я тут. Ты не передумала лететь в воскресенье? Лучше бы… Ну, совершил поездку на мулах. Она меня едва не доконала… Видел, видел я этот Каньон… Ничего себе, только краски какие-то резкие… Ну, ладно, а как ты поживаешь?
Он засмеялся. Скинул ботинки и повалился на постель с трубкой в руке, продолжая смеяться. Она описывала, как, вернувшись однажды домой, застала Начальника в компании двух ее приятелей - она познакомилась с ними вечером накануне, - которые надумали ее навестить, решили, что Начальник - ее отец, и понесли несусветную чушь.
7
Опершись на локоть, Гай, лежа в постели, рассматривал письмо, надписанное карандашом.
- Осталось мне будить тебя всего один разик, а там, боюсь, опять долго тебя не увижу, - сказала мать.
Гай взял другое письмо, отправленное из Палм-Бич.
- Не так, может, и долго, мама.
- Когда ты завтра улетаешь?
- В час двадцать.
Она наклонилась и начала подтыкать одеяло в ногах, хотя в этом не было необходимости.
- Ты не выкроишь времени сбегать проведать Этель?
- Конечно же выкрою, мама.
Этель Петерсон была самой старой подругой матери. У нее Гай брал свои первые уроки игры на фортепьяно.
Из Палм-Бич писал матери Брилхарт. Заказ было решено передать Гаю. Мистеру Брилхарту удалось также уговорить правление на вентиляционные проемы.
- Я сварила крепкий душистый кофе, - сообщила мать, остановившись в дверях. - Хочешь позавтракать в постели?
- Еще как! - улыбнулся Гай.