Пока не остановлены реакторы полуразрушенной атомной электростанции, Чернобыль может преподнести миру еще одну ядерную катастрофу с непредсказуемыми последствиями, катастрофу, на которой кто-то погреет нечистые руки и сколотит немалое состояние. Еще долгие годы чернобыльская трагедия будет напоминать о себе…
Действующие в романе лица и происходящие с ними события вымышленны. Всякое сходство с реальными людьми, живущими или умершими, чисто случайно.
Мелькнула по правую руку фигурка.
Черный полушубок, автомат.
Голова без шапки… Максим Данилович выжал до упора педаль газа, и машина протаранила еще не опустившуюся до конца металлическую тяжелую балку.
Балку вывернуло из крепления, отбросило. Вытянув из кармана его куртки пистолет, Зинаида припала к окну и, ухватив оружие двумя руками, выстрелила куда-то сквозь стекло вниз.
В ответ по машине хлестнула автоматная очередь.
Но они уже прорвались…
Содержание:
-
Александр Бородыня - "Зона поражения" - (роман) 1
-
Об авторе 1
-
Глава первая - Тень за занавеской 1
-
Глава вторая - Печальная суета 8
-
Глава третья - Договор 14
-
Глава четвертая - Припять в полночь 19
-
Глава пятая - Припять в полдень 27
-
Глава шестая - Конец мистики 37
-
Глава седьмая - Любить будем так 43
-
Глава восьмая - Контейнер 50
-
Глава девятая - Мегера в мехах 54
-
Глава десятая - Мне нужна только исповедь 56
-
Глава одиннадцатая - Муха между бровей 59
-
Эпилог - Женщина на дороге 61
-
Александр Бородыня
"Зона поражения"
(роман)
Об авторе
Александр Бородыня родился в 1957 году в Москве.
Известность ему принесли романы "Дикий лес" (1991), "Антология истины" (1992), "Парадный мундир кисти Малевича" (1993), "Спички" (1993), напечатанные в журналах "Дружба народов", "Юность" и "Новый мир".
Его книги "Шелковый след" и "Эмблема печали" увидели свет в популярных детективных сериях.
Глава первая
Тень за занавеской
1
Черный полушубок набух от январского ледяного дождя, отяжелел. В свете прожектора он мокро серебрился.
Немного подволакивая ноги, Сурин прошел вдоль колючки и остановился возле шлагбаума. Сапоги тоже отяжелели от влаги. Потоптался на месте. Вскрыл панель. Проверив контакты и захлопнув металлический щиток, он махнул рукой:
- Давай!
Короткий шлагбаум плотно лежал на своих железных рогатках. После двух сумасшедших таранов неделю назад деревянную разрисованную в две краски слабую перекладину заменили чугунной балкой, и теперь шлагбаум мог быть поднят только автоматически. Чтобы открыть проезд вручную, требовалось не меньше трех крепких мужиков, а их на четвертом КПП, согласно штатному расписанию, было только двое. Нарастающий шум движка потонул в скрипе. Балка вздрогнула и медленно поднялась, встала почти вертикально.
- Годится!.. Опускай!
Снова запел движок, железная балка поехала вниз.
Расстегивая полушубок, Сурин ощутил легкую тошноту и звон в голове. Все это было уже знакомо. Притворив поплотнее дверь, заглянул через плечо напарника. Палец Гребнева медленно двигался по списку, лежащему на столе. Список был красиво отпечатан на лазерном принтере, и возле каждой графы шариковой авторучкой были жирно нарисованы галочки.
- Две машины осталось, - не поворачивая головы, сказал Гребнев. Длинная тонкая авторучка поставила красную точку внизу списка. - Отметим, и можно будет соснуть.
- Свинобусы? [Свинобусами в Припяти называют специальные автобусы, обшитые свинцовым листом, для провоза работников АЭС по зараженной радиацией территории. - Примеч. авт]
- Один свинобус и один "Кадиллак".
- "Кадиллак"? - удивился Сурин. Он встал у окна, глубоко засовывая под раскаленную батарею носки своих мокрых сапог. Звон в голове заметно ослабевал. - Откуда "Кадиллак"?
Соперничая с мощным прожектором КПП, оранжевые фонари за стеклом светили, как бешеные, в полный накал. Широкая пустая улица просматривалась до конца, до самой развилки. Даже можно различить рядом с пустым милицейским стаканом черный стручок навсегда умершего светофора.
Сурин почему-то подумал, что с подъезда ближайшей шестнадцатиэтажки снова сорвали пломбу, но до шестнадцатиэтажки было отсюда метров сто, не разглядеть. Изрытый металлом гусениц асфальт словно припорошило. Но снега не видно, больше на дождь похоже. Витрина отражает предметы из глубины пустой улицы, как маленькое прямоугольное зеркальце.
"Грязный "Кадиллак", - припомнил он и даже улыбнулся от этого. - Сорок тысяч долларов!.. Сюда его пропустили, а назад нет пути. Что с возу упало, то пропало!.. Можете кататься, гражданин начальник, но только в пределах зоны. Будете выезжать из зоны, запасите другую машину. Мимо нас сколько угодно, но на посту номер три вы обязаны пересесть с грязного транспорта на чистый. Жаловаться? Да сколько угодно! Сгноите нас? Мы уже и так гнилые. Хотите послушать, как ваша машина звенит? Возьмите наушничек, возьмите. Красиво звенит. Прямо симфонический оркестр!"
Все это он сам выдал в лицо пижону со сквозным пропуском, вот здесь же, в помещении дежурки, когда тот, злобно сверкая глазами, расстегивал на себе защитный комбинезон. Гонору было столько, что мелькнула мысль: а не генеральская ли форма под комбинезоном, но обошлось, под комбинезоном оказался двубортный серый костюмчик, очень представительный, правда, по виду; запонки в манжетах рубашки так и сверкнули.
Сурин не удержался, хохотнул:
- Я вспомнил! Про "Кадиллак". Хорошо я его тогда отбрил.
- Бесполезно! - сказал Гребнев. - Такого не напугаешь. Ему хоть смерть с косой на дороге поставь, плевать ему!
- И ты туда же… - чувствуя как от ног разливается, ползет по телу тепло, вздохнул Сурин. - Ты в это веришь, что ли?
- Во что я верю?
- В эту бабу на дороге.
- Что за баба?
- Ты что, не слышал ни разу?
- Нет!
- Шофера болтают. Обычно утром часов около десяти она появляется. Помнишь, где указатель "Въезд в зону"? - Гребнев кивнул. - Вот там! Стоит с поднятой рукой. Голосует. И если ее в машину возьмешь, то жить тебе осталось день, не больше. Я не верю!
- А какая она? Молоденькая? - спросил Гребнев.
- По-разному, одни рассказывают, страшная такая, тощая. Мегера. Горбатая, - скучным усталым голосом, почти лишенным необходимой в подобном случае пугающей интонации, рассказывал Сурин. - В руке длинный черный зонтик. Знаешь, такой - трость. Другие говорят: роскошная женщина. Золото на пальцах, вся в дорогих мехах, накрашенная, пахнет хорошими духами.
- Интересно, как же они ее нюхали, если не выходили из машины? - спросил Гребнев, пытаясь изобразить иронию.
- Наверное, выходили все же!
- Погоди. Не выходит! - Авторучка стукнула по столу, и Гребнев встал, разминая медленными движениями плечи. - Не выходит так. Если они остановились, то, значит, умерли. Если умерли, не смогли бы рассказать. А если не остановились, тогда как же запах духов?
- А мне все равно! - сказал Сурин почти печально. - Попалась бы мне такая дамочка в шубке на пустом шоссе, посадил бы и думать бы не стал.
- Да уж неплохо такую подсадить, - согласился Гребнев.
- А свинобус, между прочим, с дозиметристами из комитета. - Он сделал несколько простых гимнастических упражнений, после чего отпер шкафчик и вытянул из него комбинезон. - Убей меня, не знаю, чего здесь нужно еще измерять? Девятый год все меряют и меряют… Все меряют и меряют… - Затягивая металлический ремешок на вороте, он как-то нехорошо исподлобья глянул на своего напарника. - Ты не обижайся, Петрович, но, если будешь без комбинезона под дождичком ходить, я рапорт на тебя составлю.
По уже возникшему вдалеке и быстро нарастающему шуму мотора можно было определить: автобус появится на КПП без опоздания. В графике значилось: "Въезд в зону 12.00. Выезд из зоны 20.00. Внутренний номерной знак 033". Ручные часы Сурина остановились. Тряхнув рукой и оценив прыгающую секундную стрелку, он подумал, что надо купить механические. Эти выбросить пора. Не отрываясь, долго он смотрел на шестнадцатиэтажную башню. Он был уже совершенно уверен: пломбы на подъезде нет. Ноги, засунутые под батарею, почти просохли и согрелись, пальцам стало даже жарко, но он стоял, не меняя положения. Дело было даже не в пломбе, что-то еще было в облике башни необычное, нехорошее что-то. Но что именно, ухватить ему не удавалось.
2
Неряшливо, будто детской рукой, на боку автобуса слева от передней двери был выведен номер. Автобус, ржавый и мокрый, желтая краска струпьями сползает по округлым металлическим бокам, а цифра, нарисованная белой масляной краской, свежая, светящаяся, будто фосфоресцирует под ледяным дождем. Тяжело подкатив, он остановился. Плоский бампер почти уперся в балку шлагбаума. Дверь открылась, и Гребнев в таком же белом, как цифра, комбинезоне вошел внутрь. Не отрываясь от батареи, Сурин пригнулся к столу, взял авторучку и нарисовал в конце списка еще одну галочку. Двигатель шофер автобуса не выключает, зачем? Сейчас Гребнев проверит документы, проверит дозиметром багаж, и - можно ехать. Проверка на этом КПП - чистая формальность, настоящая проверка и настоящий радиационный контроль, когда каждую вещь прозванивают, каждую сигарету, вынутую из пачки, каждый вывернутый пальчик на перчатке, - это дальше. Там они избавятся от защитных комбинезонов и пересядут с грязных автобусов на чистые. Окна изнутри свинобуса, закрытые свинцовым листом, были темны. Но у самого верха на окнах оставалось еще сантиметров десять не заизолированного, а просто закрашенного стекла, и можно было разглядеть, как тень бродит по этим освещенным полосочкам.
Минут через пять Сурин, сверившись с часами на стене, подвел свои ручные часы, фигура в защитном комбинезоне появилась в проеме открытой двери автобуса. Гребнев махнул рукой. Сурин надавил красную кнопку. Загудел двигатель, железная штанга покачнулась и медленно пошла вверх. Удлиняющаяся тень шлагбаума легла на асфальт, она была похожа на острую стрелку. Стрелка указывала на город. Гребнев сделал знак водителю, и дверцы автобуса сомкнулись. Свет прожектора чуть ослаб, задрожал, двигатель заметно забирал у него силу, и в этой неожиданно колыхнувшейся темноте Сурин вдруг
увидел освещенное окно. Окно располагалось прямо над крышей свинобуса, на четвертом этаже шестнадцатиэтажной башни. Он даже потер глаза. В окне была желтая занавеска, такая же желтая, как и краска на боках машины. Окно мигнуло и погасло. Но прежде, чем оно погасло, Сурин отчетливо увидел женщину - тонкий силуэт на занавеске, ее Мелькнувшую руку, поправляющую волосы.
Тяжело покачиваясь и рыча мотором, свинобус тронулся с места и покатил под ледяным дождем. Окно погасло. По инструкции следовало сообщать обо всем подозрительном.
Шлагбаум опустился. Немного постояв неподвижно, Сурин с трудом оторвался от батареи, присел к столу, снял телефонную трубку. Постучал по рычажкам.
- Центральная! Четвертый пост беспокоит. Сержант Сурин.
В телефоне скрипнуло, и сонный голос дежурного поинтересовался вяло:
- Ну, что у вас там еще стряслось?
- Да, вроде…
- Когда "вроде", приличные люди крестят лоб. - Было слышно, как дежурный сопит, сдерживая, наверно, зевок. - Вроде или чего услышал?
- Увидел…
- Ну и чего ты там увидел, сержант Сурин?
- Женщина в окне шестнадцатиэтажки стояла.
- И давно она там стояла?
- Только что… Минуты три.
- И чего ты хочешь от меня? - Ну я не знаю…
Он уже и сам не был уверен в том, что произошло. В голове сильно звенело. Может быть, отключился. Заснул на секунду. Привиделось.
- Ну, милый, если ты не знаешь, почему я должен знать?
Дежурный откровенно зевнул и звонко похлопал себя по губам ладонью.
- Я думаю, нужно прислать сюда группу, - вдруг подсевшим голосом сказал Сурин.
- Как хочешь. Хочешь группу, будет тебе группа. Ребята вообще-то спят. Я их, конечно, разбужу, но, если ты ошибся, сержант, морду они будут бить не мою, а твою.
С наступлением ночи температура заметно упала, дождь сменился снегом, и сквозь белое крутящее решето башня проступала уже с трудом. Положив трубку, Сурин поискал своего напарника. Согласно инструкции тот проверял надежность заграждения. Двадцать шагов вправо вдоль колючки, двадцать шагов влево. Инструкция, как и любая здесь инструкция, - полный бред. Можно было сразу вернуться в тепло, как только шлагбаум опустили, но Гребнев каждый раз упрямо, назло, кажется, самому себе, вопреки всякой логике следовал предписанию. Защитный комбинезон на нем уже не блестел в свете прожекторов, а лишь тускло отсвечивал.
- Холодно? - спросил Сурин, когда Гребнев вошел и, плотно притворив за собою дверь, постучал ногами у входа.
- Опять шерсть собачья на проволоке! - Он расстегнул воротник и только после этого потер подошвы о решетку. - В двух местах шерсть и кровь. Грызут они колючку, что ли? Пустили бы ток… И то легче… Поубивало бы их всех. Не мучились бы.
- Ты не видел. Тебя не было, когда пускали на пробу, - сказал Сурин, один за другим открывая высокие металлические шкафы. - По всему периметру черные тушки висели. Вонь была страшная.
В четвертом шкафчике он нашел то, что искал, и, достав комбинезон, стал натягивать его на себя. Обычно он не надевал комбинезона. Этот здесь оставил заносчивый владелец "Кадиллака". Пока ругались, разделся и дальше отправился уже в одном костюме.
- Ты куда? - спросил Гребнев.
- Пойду посмотрю. Я наряд вызвал. Но пока они приедут, сколько времени пройдет.
- А что случилось?
- Потом! - Сурин взял автомат и проверил обойму. - Вернусь, все расскажу. Поставь пока чайник. Горячего надо выпить.
3
Сильно похолодало, он не надел респиратора и, вдыхая зимний ночной воздух, почему-то подумал: "Температура падает, а радиация растет".
Мысль была дурацкая, но она (мысль) насмешила Сурина. Он остановился у шлагбаума, глянул за колючку, там за двумя рядами проволоки стояли другие шестнадцатиэтажные башни, пост номер три был совсем рядом, в километре, но видно его не было, улица шла вниз, и пост находился будто в яме. Только в дали неба легкий ореол от прожектора.
Было отчетливо слышно, как затормозил свинобус, даже долетали голоса. В вороте комбинезона сохранился чужой запах. Незнакомый терпкий одеколон, наверное, этот из "Кадиллака" пользовался только дорогими одеколонами. Сейчас он появится, по графику "Кадиллак" пойдет в 20.30. Сурин не хотел с ним столкнуться. Чужой запах раздражал.
Пнув ногой ящик стационарного дозиметра- дозиметр стоял прямо возле шлагбаума и часто попадал под ноги, - Сурин развернулся и зашагал к башне. Он задирал голову, желая сосредоточиться на выбранном окне, но жесткий воротник и чужой запах отвлекали его.
Окно было слепо, так же как и все остальные окна. Они в этой башне на редкость уцелели. За восемь лет, прошедших после катастрофы, наверное, во всей Припяти не нашлось бы еще одного такого целого дома. Внутреннюю планировку Сурин помнил. Еще год назад, когда его перевели сюда из Киева, ходил два месяца вместе с дозиметристами. Дозиметристы были молодые ребята из Киевского университета, почему-то считалось, что они ищут повсюду золото. Его обязанностью было проследить, чтобы ничего им в карман не попало. Позже, перейдя на работу в ГАИ и проверяя за смену десятки грязных машин, он ни разу так ни у кого золота и не видел. Даже обручальные кольца женщины оставляли дома. Снимет такая студенточка перчатку, а на пальчике белая полосочка.
Если окно слева от подъезда второе, значит, это первая дверь слева на четвертом этаже. Он не смотрел под ноги и споткнулся о выбоину в асфальте. Висящий на ремне автомат больно ударил в бок. Остановился. Улица перед ним была, как и положено, совершенно пуста. Дорога подмерзала, обращаясь в неровный каток. В свете фонарей клубился легкий мелкий снег, похожий на туман, и никакого больше движения. То ли тишина звенит, то ли в голове звон. Сурин взял автомат рукой. Автомат был тяжелый и теплый. Его тяжесть немного успокаивала. Сурин понял, что боится. Чего? Он не смог себе ответить на этот вопрос.
Вопреки ожиданию пломба на подъезде башни оказалась целехонькой. У Сурина в кармане был свой пломбир, хоть он и перешел теперь работать в ГАИ. Если не опечатать потом за собой, то придется слишком долго объяснять, почему пломбу сорвал. Сержант оторвал печать и вошел внутрь, в подъезд. Сюда давно уже никто не входил. После эвакуации старые хозяева возвращались на несколько часов: переломали замки, посрезали люстры, разбили грязные телевизоры, которые им не разрешалось вывозить, побросали на газоны ключи, а потом только дозиметристы ходили перед тем, как запломбировать подъезды. Почему-то не хотелось вынимать фонарик. В окно пробивался рыжий свет уличных фонарей, и, когда глаза немного попривыкли, в этом зыбком свете можно было разглядеть ступеньки, ведущие вверх. Дверь сомкнулась перед ним год назад. На ступеньках - можно ударить подошвой - так и валяются брошенные кем-то ключи. С той стороны у лифта был трехколесный детский велосипед, там какие-то коробки еще были, но в полумраке не разглядишь.
Нащупывая ногой каждую следующую ступеньку, он, так и не включив фонарика, поднялся на второй этаж. Двери квартир распахнуты, несколько раз пришлось переступить через брошенные на лестнице вещи, иногда под подошвой хрустело. Наступая и раздавливая мусор, Сурин пытался угадать по звуку, что это было. Радиолампа? Головка от пупса? Пластиковая упаковочка от часов? Сигаретная пачка? А это, похоже, просто сухая корка!