Больше всего рассказ Джен напоминал бред, но сенатор не стала указывать девушке на некоторые логические нестыковки в ее речах, решив, что по молодости лет попаданка могла многое неправильно понять. В конце концов, считал же ее юный питомец, что кидать камни в проезжавшие мимо машины -- это очень весело. Эллис только дивилась, как в том кошмарном мире вообще можно было жить, и размышляла, что после всех ужасов, о которых поведала Джен, программа Лонгвуда кажется не такой уж и страшной.
Почти освоившаяся Джен увлеченно продолжала рассказ, когда внимание Эллис привлекло незнакомое слово:
-- Что значит, "фрилансер"?
-- Ну, это значит, что я не была в штате. Так удобнее и для газеты, и для репортера -- больше возможностей что-нибудь откопать... Хотя есть и неудобства...
Эллис еще не поняла, что случилось, только ощутила приближение чего-то омерзительного.
-- Какого еще репортера?! -- резко спросила она.
-- Ну, меня... -- растерянно пояснила Джен. -- Я же была фоторепортером... я как раз из-за этого сюда и попала. Мне повезло, -- торопливо добавила девушка, заметив странную перемену во взгляде сенатора, -- иначе я бы не узнала, в чем мое призвание...
Лицо Эллис закаменело.
-- Грин... это здесь его так назвали... решил жениться, а мы застукали его помолвку... У нас был вертолет...
Если бы Джен знала, сколько раз Эллис платила огромные штрафы за разбитые камеры фоторепортеров, за их сломанные носы или челюсти, она бы испугалась. Больше всего на свете сенатор не выносила этих наглых, мерзких надоед, которым вечно надо было кого-то выслеживать, что-то подсматривать, а потом орать на весь свет то, что посторонних совершенно не касалось. Полгода назад Эллис даже заявила одному пострадавшему мерзавцу, что ее состояние достаточно велико, чтобы выплачивать штрафы хоть каждый день, и репортер, устрашенный подобной перспективой, целый месяц обходил ее стороной. А теперь перед ней сидела такая же маленькая дрянь... с которой она по недомыслию обращалась как с человеком! Эллис вскочила. Ее рука сама собой потянулась к разряднику.
-- И что еще? -- резко бросила она. Доктор Джен вжалась в кресло. Испуг девушки привел сенатора в себя. Это свободного можно двинуть в челюсть или шарахнуть разрядником, а внушения питомцам надо делать с любовью и добротой. Ни того ни другого к девушке в кресле Эллис не испытывала. Сенатор отошла на два шага и уставилась на стену.
-- И что было потом? -- холодно повторила она.
-- Начался шторм, -- почти зашептала Джен, -- вертолет упал, но меня спасли, а еще дали специальность и работу. Нас обучали вместе с Грином... он оказался "домашней мебелью", -- девушка говорила быстро, проглатывая слова, не понимая произошедших в сенаторе перемен и изо всех сил стараясь угодить. -- Ему, должно быть, уже нашли хорошего опекуна. Я слышала, сегодня был аукцион, -- неслышно закончила Джен.
Сенатор Дженкинс почти не обращала внимания на девушку, погруженная в собственные мысли. Она вспоминала преследования репортеров во время второго и третьего брака, их навязчивое внимание к ее симпатиям и самым невинным делам, попытки влезть в окна, подстеречь на пляже или в душе...
Какая все-таки мразь! -- решила сенатор. Эллис забыла о своем решении собрать информацию, забыла, что Джен говорила о том самом "дискоболе", что показался ей механической куклой, забыла, что его чувства, строго говоря, уже ничего не значат, коль скоро питомца продали с аукциона. Выслеживать влюбленных, гоняться за ними на вертолете, не давать им спокойно жить -- Эллис сунула руки в карманы, боясь дать им волю.
-- Хватит болтать! -- сенатор даже не заметила, что Джен уже несколько минут как молчит. -- Ты явилась сюда не для этого. Раздевайся!
Джен вскочила. Попыталась устроить целое представление -- медленно и изящно стягивая платье, но сбилась с ритма, растерянно застыла, потом принялась торопливо освобождаться от одежды и белья -- рыжий парик слетел с головы.
Эллис презрительно смотрела на раздетую девчонку, обошла ее вокруг, пренебрежительно фыркнула. И эта худосочная дура смела лезть в чужую жизнь! Конечно, ведь ни на что другое она не годна... Эллис так и подмывало пустить в ход разрядник, но она вновь сдержалась, только носком туфли отпихнула одежду мерзавки к самой двери.
-- Вали! -- приказала она и почти стукнула по звонку, вызывая сопровождающего. -- Может, месяца через три ваша девица и будет на что-то годна, -- раздраженно бросила Эллис, -- но сейчас это просто лысая крыса. Крысы меня не интересуют! Можете идти!
Джен испуганно сгребла одежду, решив, что одеться может и в машине, и выскочила за дверь. Эллис повалилась на диван. Больше всего на свете ей хотелось заплакать, а еще позвонить Ричарду Томпсону и пожаловать на жизнь. Но она не сделала ни того, ни другого. Сенаторы не плачут, а Дик мог вообразить, будто она его любит. Лучше всего было врубить на полную мощь музыку или погонять на машине. Впрочем, эти два занятия вполне можно было и совместить...
***
Дорис Палмер внимательно посмотрела на расстроенную Джен и спросила:
-- Так что ты делала у сенатора?
-- Ничего, -- виновато сообщила Джен. -- Сначала она спрашивала меня, как это быть попаданкой, а потом сказала "Вали"... -- Джен опустила голову. -- Я ей не понравилась...
Глава Службы психологической поддержки усмехнулась.
-- Ну, это понятно, -- протянула она. -- Так, детка, прекрати убиваться и винить себя, -- уже другим, повелительным тоном распорядилась Дорис. -- Сенатор Дженкинс обожает все необычное и яркое. Наверняка она решила, что если ты попаданка, так у тебя должно быть три глаза, четыре руки, а, возможно хвост или чешуя. Конечно, она была разочарованна, увидев обычного человека. Это нестрашно, и не ставит под сомнение твою квалификацию, не бойся.
-- Она сказала, что я... лысая крыса, -- призналась Джен и, наконец, всхлипнула.
Дорис рассмеялась.
-- Деточка, ты просто плохо знаешь сенатора. Она только хотела сказать, что тебе надо отращивать собственные волосы. Кстати, доктор Аллен, вам не кажется, что в этом есть смысл?
Стилист картинно развел руки.
-- Я уже отчаялся подобрать ей подходящий парик. Собственные волосы -- это чудесное решение. Я всегда говорил, что сенатор Дженкинс способна на креатив. Эта такая редкость. Да, это будет интересно...
Доктор Аллен задумчиво посмотрел на Джен, и в его глазах вспыхнуло вдохновение. Джен уже знала, что значит этот фанатичный блеск в глазах стилиста -- четыре или пять часов экспериментов с косметикой и нарядами, и небольшая -- часа на два -- фото-сессия.
-- Ну ладно, детка, иди умойся, а потом доктор Аллен тобой займется. И, пожалуй, тебе надо добавить часы на занятия танцами -- тебе не хватает грации.
Джен послушно склонила голову и вышла, но когда дверь за ней закрылась, Дорис повернулась к Аллену и слегка пожала плечами.
-- Что ж, у сенатора нет оснований для жалоб. Слава Богу, диспетчер предупредил ее, что Джен пока ни на что не годна. Нашим людям надо верить. Иногда мне кажется, что мы знаем наших законодателей много лучше, чем они сами себя знают. Что бы они делали без нас?
-- И что бы этот мир делал без нас? -- подхватил доктор Аллен.
***
Автомобиль остановился перед сияющим огнями особняком и Роберту велели выйти. Двое рабов спешно выгрузили позолоченный постамент на колесиках, и молодой человек взобрался на него. Принял предписанную позу, одной рукой ухватившись за небольшой поручень. "Аполлон Бельведерский -- одна штука", -- мрачно думал он. В голове почти не осталось мыслей: только идиотский стишок, который он должен был прочесть, и ощущении полной безвкусицы происходящего. Свободный Эллендер довольно оглядел живую статую, по его знаку рабы набросили на Роберта покрывало и покатили вместе с постаментом вперед.
Звуки скрипок, громкий смех и голоса множества людей, звон бокалов и позвякивание вилок о тарелки оглушали Роберта даже под покрывалом, и ему казалось, будто он видит сквозь ткань какие-то смутные тени. Люди вокруг наслаждались праздником, и эта радость, это упоение жизнью окрасило ожидание Роберта в самые черные и мрачные тона.
-- Натти! -- судя по голосу, человек, который это произнес, был изрядно пьян. -- А мы боялись, ты забыл про мой юбилей...
-- Как я могу? -- мягко произнес свободный Эллендер. -- Мы с женой припасли для тебя подарок. Уверен, он тебе понравится. Мальчики, снимайте покрывало...
Яркий свет на миг ослепил Роберта, он глубоко вздохнул, но потом, как ему было предписано, сошел с помоста и склонился перед героем праздника.
-- "К ногам склоняюсь господина..." -- начал Роберт заученный стих. Стихотворение было длинным и льстивым до трескучести, но Роберт прочитал его от начала и до конца, не забыв ни одного разученного жеста. По окончании декламации он опустился перед Рейберном на колени, быстро снял с себя золотой плащ и постелил его под ноги новому господину. Зал взорвался аплодисментами.
-- Натти, это великолепно! Ты как всегда неповторим! Сколько изящества!
-- Как красиво...
-- Очаровательно!
-- Оригинально!..
-- Твой питомец просто чудо...
-- Нет, Дэнни, не мой питомец, а твой, -- с нескрываемым удовольствием возразил свободный Эллендер. -- Уже ровно пять минут как твой. Это и есть мой подарок. Уверен, он тебе понравится. У него есть некоторый художественный вкус и к тому же он прекрасная "домашняя мебель"... Это как раз то, чего не хватает твоему гнездышку.
-- Как его зовут? -- свободный Рейберн пьяно качнулся вперед.
-- Ты сам дашь ему имя, как я могу покушаться на твои права? -- заметил бывший хозяин. -- Но пока я назвал его Подарком.
-- Как мило, -- захлопала в ладоши одна из женщин и повернулась к жене Эллендера. -- Если бы вы знали, дорогая, как я вам завидую, у вас такой изобретательный муж...
-- Ну, не прибедняйтесь, моя милая... ваш муж тоже неплох...
-- И, кстати, Дэнни, Подарок послушен, обучен, у него образцовое здоровье и выносливость, так что никаких усилий на его содержание от тебя не потребуется...
-- Ты настоящий друг, Натти.
-- Надеюсь, -- с некоторым самодовольством ответил Эллендер.
Они шутили и смеялись, отвешивали взаимные комплименты, а Золотой Аполлон стоял на коленях в позе величайшей покорности и ждал, когда ему позволят подняться. Наконец, новый владелец вспомнил о Роберте.
-- Ну ладно, парень, можешь встать за моим креслом, -- Роберт скользнул за спину хозяину, и Дэн Рейберн поднял полный бокал: -- А теперь друзья мои, я предлагаю выпить за нашу дружбу! За Натаниэля Эллендера, моего лучшего друга со времен детства! За постоянство! Виват!
Звон бокалов, радостные восклицания, разговоры, смех и музыка сплелись в какой-то невнятный гул, в котором Роберт уже не мог разобрать отдельных слов. Голова кружилась от голода и запаха еды. Гости произносили речи, пили и ели, а Роберт мог только глотать слюну, чувствуя себя Золотым мальчиком на празднике герцога Милана. Но даже это уже не волновало.
Застолье сменилось танцами, танцы -- новым застольем... С потолка периодически сыпалось конфетти, по стенам метались искры от драгоценностей гостей, вино лилось рекой и собравшиеся все чаще шатались, а возможно, это шатало голодного Роберта... А потом, совершенно неожиданно, он обнаружил, что зал почти опустел. Немногие оставшиеся гости прощались с хозяевами. Эллендер и Рейберн по-дружески обнялись, а потом Эллендеры ушли. Роберт привалился к стене...
-- Ну что, ты так и будешь здесь стоять? -- сварливый голос вывел Роберта из забытья. -- Так значит, это тебя подарили Эллендеры... А ну -- марш мыться!
Роберт постарался оторваться от стены и его шатнуло.
-- Ты что -- пьян? -- большее недовольство в голосе трудно было вообразить. Человек цепко ухватил Роберта за подбородок и приблизил его лицо к своему лицу. -- Хотя нет, не похоже... Тебя кормили?
-- Нет...
-- Чертовы праздники, -- проворчал неизвестный. -- Наверняка на кухне для тебя ничего нет. Кто же знал, что у нас появится еще один дармоед... Если бы тебя покупал я, то чем красить, озаботился бы о сухом пайке. Ладно, с едой разберемся потом. Сначала вымойся...
Простой душ показался Роберту почти божественной благодатью, и он с остервенением принялся смывать с себя золотую краску и налипшее конфетти. Когда выдохшийся, но почти отмывшийся молодой человек вышел из душевой, неизвестный швырнул ему одежду, чем-то напоминавшую одежду китайских кули.
-- Одевайся и пошли на кухню.
Сделать еще несколько шагов было трудно, ноги Роберта, казалось, отваливались, и молодой человек тащился за управляющим, почти не соображая, что делает. Горы грязной посуды заполонили кухню. Управляющий взял первую попавшуюся тарелку, в которой еще оставалась какая-то еда, вывалил в нее содержимое другой тарелки, потом третьей и четвертой, и, наконец, сунул полную тарелку объедков в руки Роберта.
-- Можешь доесть, а потом пойдешь спать.
Когда Роберт добрался до отведенного ему угла в гардеробной и повалился на брошенный тюфяк, было почти три ночи. Сон сморил молодого человека, как только его голова коснулась грубого полотна. Бесконечный день закончился. Подарок спал.
Глава 8
Как начинается жизнь "питомцев"
Роберт проснулся с ужасающим чувством, что проспал. Мысль о возможном наказании заставила его вскочить, стремительно скатать тюфяк и почти выскочить из гардеробной. Стрелки часов подтвердили худшие предположения -- половина восьмого! На лбу Роберта выступила испарина, молодой человек оглянулся, пытаясь понять, что делать, но вместо того, чтобы найти решение в окружающих стенах, почувствовал необходимость срочно протереть глаза...
После тюремной дисциплины общежития Службы адаптации, по сравнению с которым даже военная школа выглядела фешенебельным курортом, Роберту показалось, будто он угодил то ли на стоянку перепившихся хиппи, то ли на одну из голливудских вилл наутро после буйной вечеринки. Рабы валялись тут и там, и даже сладко посапывали, и от одного духа, витавшего над ними, можно было захмелеть. Роберт зажмурился и открыл глаза, но наваждение не исчезло -- напротив, молодой человек заметил подробности, которые при первом взгляде ускользнули от его внимания. Распущенные волосы -- собственные волосы рабов, а вовсе не парики и не голые черепа как у рабов Эллендеров и у него самого!.. Жалкая одежда кули... во всяком случае, на некоторых... потому что кто-то благополучно обошелся вообще без штанов, а позы спящих красноречиво подсказывали, чем они занимались, пока не уснули... Убогая рабская одежда и при этом самые настоящие драгоценности! Роберт в ошалении увидел на голой груди рабыни кулон с бриллиантом в три карата... И тишина...
Роберт не был ханжой, и все же картина ошеломляла, сбивала с ног. Молодому человеку показалось, будто никому здесь нет до него дела, и он догадался, что если бы знал о здешнем мире хоть что-нибудь, то вполне мог бы оказаться на свободе, просто выйдя за дверь... а затем за ворота. Благоразумие подсказывало, что для этого он еще не готов. Без нормальной одежды, с бритой головой, да еще и в ошейнике, без денег и без малейших представлений о том, куда идти и что говорить, Роберт был настолько подозрителен, что его вернул бы первый встречный страж порядка, как бы он здесь не назывался. И все же искушение было слишком сильным. Роберту хотелось убедиться, что отсюда и правда можно выйти или, хотя бы, просто выглянуть за дверь, и он стал размышлять, как же его везли и где в этом чертовом особняке вход. И в этот момент кто-то больно ухватил его за ухо.
-- Что прохлаждаешься? Заняться нечем?! -- голос управляющего вернул Роберта к реальности. -- А, Подарок... -- тон говорившего стал чуть более мирным. -- Марш на кухню! -- с этими словами он отпустил ухо Роберта и повернулся к остальным рабам: -- Встать, бездельники! - приказ был подкреплен парой внушительных пинков. -- Быстро под душ! Если через десять минут вас не будет на кухне, останетесь без еды до вечера!
Через десять минут еще не до конца проспавшиеся рабы Рейбернов вяло ковырялись в мисках, и только Роберт умял порцию с завидным аппетитом. Как и ночью это были остатки со вчерашнего праздничного стола, и Роберту казалось, будто он никогда не ел ничего вкуснее. Молодой человек не отказался бы и от второй порции, но опасался привлекать к себе внимание.
-- Это еще что?! -- управляющий схватил одну из девушек за руку. -- Опять стащила?!
-- Это подарок! Мне хозяйка вчера подарила... в честь праздника! -- выпалила рабыня, и только теперь Роберт заметил на ее пальце перстень с опалом.
-- Я ведь проверю, -- с угрозой произнес управляющий, -- и если ты соврала -- выпорю.
Девушка обиженно засопела, но управляющий уже отвернулся.