Маттерс больше не мог переносить все это. Он находился здесь всего лишь несколько минут, но был уже на грани срыва. Он заметил, что лейтенант встал, оставив свое укрытие. Маттерс заплакал. Рядом с ним медбрат в полной растерянности осматривался, выбирая, куда бежать, оглядывая солдат на пляже: тех, кто уже не нуждались в его помощи, тех, кто могли без него обойтись, и тех, о ком он еще мог позаботиться.
Унтер-офицер вопил, прижимая руки к животу. Несмотря на все усилия, ему не удавалось удержать свои внутренности, которые выскальзывали из него наружу.
Другой человек выдернул чеку гранаты и изо всех сил бросил гранату в сторону пулеметного гнезда; одновременно неподалеку разорвался тяжелый снаряд, и воздух гильотинным ножом разрезали десятки осколков. Голова солдата откинулась назад, удерживаясь только на мышцах шеи. Он прошел метров пять нетвердой походкой, как обезглавленная курица, а затем кровь хлынула ему на плечи. Его лицо не выражало никакого страдания, только животный страх. И все. Пустой взгляд. А смерть отправилась дальше, взявшись уже за другого солдата, в десяти метрах от убитого.
Маттерс привык к виду крови, он уже бывал в переделках. Однако здесь что-то не заладилось. Он мог понять смертельное безумие сломленной души, жестокость мстительного эго, глубокую связь между жертвой и его убийцей. Но как тысячи людей могли преследовать и без тени злобы предавать мучениям себе подобных, даже не зная друг друга?!
Маттерс расслышал свое имя в какофонии стрельбы, криков и взрывов.
- МАТТЕРС! СТРЕЛЯЙТЕ, РАДИ БОГА! ПРИКРЫВАЙТЕ МЕНЯ! - кричал лейтенант Фревен.
Кевин Маттерс посмотрел на свое ружье, на пальцы, вымазанные кровью, и у него слезы потекли из глаз.
- МАТТЕРС!
Сержант стиснул зубы, на которых заскрипел песок. Его указательный палец медленно скользнул к спусковому крючку. Не в силах сглотнуть, Маттерс сплюнул. Он выплюнул то, что было во рту, в душе и в глубине его сознания. Потом встал на одно колено и увидел черный ствол станкового пулемета на самом верху дюны.
Первый выстрел, ствол ружья дернулся вверх. Он крепче сжал ружье, сильнее вдавив приклад в плечо, и снова выстрелил, не слишком стараясь целиться. Третий выстрел. Слезы слепили его, ему не удавалось четко увидеть цель. Четвертый выстрел. Краем глаза он увидел, как лейтенант Фревен открыто бежал по пляжу. Пятый выстрел. В ушах больше не шумело, в них жужжало, он терял слух. Маттерс вытер глаза и постарался совместить каску вражеского стрелка с линией прицела. Это было трудно. Казалось, что все вокруг дрожит. Он увидел, как дуло тяжелого пулемета поворачивается в его сторону.
Маттерс вздохнул и задержал дыхание.
Из ствола вражеского орудия вылетело пламя за полсекунды до того, как Маттерс различил звук.
Сержант еще раз нажал на спусковой крючок.
Он увидел, как черная каска откинулась назад, но и в него самого попала пуля. Удар свалил его на землю. Жжение от пробившего его тело металла достигло мозга Маттерса.
Он прищурил глаза. Пулеметная очередь задела его.
Тепло волной разлилось в его правом плече.
Его сердце выталкивало из тела кровь, которая образовывала пурпурную лужицу на влажном песке.
Фревен бежал зигзагами между кучами сухих водорослей, осколками снарядов, грудами тел и их разорванными частями. Он бежал, прижимая к себе автомат, его каска плотно сидела на голове, дыхание прерывалось от стресса. Перед ним, как дымовой занавес, поднимался песок, в него целились.
Еще пять метров.
Пуля прошла между его ног, в нескольких сантиметрах от колена.
Поначалу, удивленные этой вспышкой безумия, солдаты третьего взвода ничего не могли понять. Потом они нацелили свои ружья, прижав щеки к прикладам, и открыли огонь, желая защитить этого неразумного человека. А все потому, что на нем была униформа такого же цвета, как и у них.
Фревен мчался.
Еще немного.
Он не видел Трентона среди солдат.
Еще немного, несколько метров.
Он должен лечь, немедленно.
А вон и Трентон, он укрылся в широкой яме. Фревен свернул в его сторону. Трентон видел, как приближается лейтенант. Он посмотрел на него ненавидящим взглядом, но с места не сдвинулся. Он находился на передовой и знал: еще десять шагов - и верная смерть. Фревен, почти добежав до него, широко открывая рот, громко закричал:
- Не двигайтесь! Я должен сказать…
Огромный спрут вырвался из песка под Трентоном так внезапно, что ослепил Фревена своими чернилами. Горящий дым. И в ту же секунду страшный удар отбросил лейтенанта, превращая его дыхание в рычание, в глухой хрип.
Через мгновение Фревен лежал спиной на земле, оглохший, покрытый песком и зловещими клочьями. Трентона разорвало на части, и все, что он знал, исчезло вместе с ним.
15
Энн считала, что времени присущи оттенки запахов. Когда тянется, и ты теряешь терпение, оно пахнет лимоном и горчицей. В моменты возбуждения приобретает пряный запах, в присутствии приятного человека время отдает сахаром, а когда рядом несимпатичный человек, постепенно появляется кислый запах. При встрече с женщинами время пахнет или цветами, или плесенью. А сейчас, когда минуты тянулись бесконечно, она, вдыхая, ощущала горькую пленку на нёбе. Невежество, скука, боязливость безвременно отдавали горечью.
В разгар утра майор Каллон приказал своим подчиненным сидеть и никуда не выходить, а сам ушел узнать, что им предстоит. Через пять минут после его ухода Энн встала.
- Не начинай! - предостерегающе сказала Кларисса, посмотрев на нее из-под черных густых бровей. - Я тебя знаю и знаю, что ты не усидишь на месте, но, если ты выйдешь, Каллон тебе такое устроит… Ты же видишь, ты у него на прицеле!
Энн посмотрела на нее внимательно и неохотно согласилась. Может быть, именно побои тирана-отца сделали ее такой решительной? Энн знала, что в это мгновение у нее зрела мысль, которую она должна будет реализовать. Невзирая на Каллона. Она открыла дверь.
- Не делай этого! - предупредил ее молодой врач, с которым она иногда беседовала. - Это плохо кончится.
Подмигнув ему, она сказала:
- Скажите Каллону, что в машинном отделении кто-то обжегся и пострадавшему потребовалась медицинская помощь.
Захлопнув дверь, Энн оказалась в пустынном проходе. Она легко нашла дорогу к кубрику третьего взвода, он располагался неподалеку. Большое помещение оказалось пустым. Ничего, кроме подвесных коек и сложенных одна на другую походных кроватей со смятыми простынями. Она прошлась среди белья и разорванных газет и нашла место медбрата, который знал Квентина Трентона. Она вспомнила, как тот стал поднимать руку, глядя налево, чтобы указать на Трентона, а она его остановила. Энн повернулась и пошла в этом направлении. Койку у стены, кажется, окружали около десятка других кроватей, но это все же лучше, чем ничего.
Идея Энн была очень простой: чем больше она об этом думала, тем сильнее уверялась, что тот, кто написал записку Трентону, и есть убийца. Почему так внезапно изменилось поведение Трентона после того, как он прочитал эту записку? Потому, что обвинили его. На него пало подозрение в убийстве Гевина Томерса. А настоящий убийца, если он тоже из третьего взвода, хорошо знал Трентона. Убийца знал, что может превратить его в скороварку, готовую взорваться. Достаточно было увеличить давление. Убийце с его паранойей Трентон был удобен. Так или иначе, ему стало известно, что Трентон стал подозреваемым, и, зная его характер, он решил превратить его в затравленного, а значит, опасного зверя. Чтобы заставить его сомневаться. А кто другой смог бы заставить Трентона так бояться? Кто смог бы воспользоваться его агрессивностью и даже жестокостью?.. Только настоящий убийца. Кто-то весьма наблюдательный и внимательный узнал, что распространяется слух о самоубийстве Гевина Томерса.
Тот, кто знал, что подозревается Трентон!
Кто об этом знал? Маттерс. Именно его она видела и передала ему информацию. Конечно, Фревен. Кто же еще? Она должна спросить у Фревена. Она уверена, лейтенант ВП не стал бы распространяться о фамилии главного подозреваемого. Скорее всего, оплошность допустил Маттерс. Он уже один раз опростоволосился, это очевидно. Он терялся в ее присутствии. Знал ли он что-нибудь о ней? Может быть, навел справки? Нет, не может быть… Энн судорожно сглотнула.
Человек, написавший записку Трентону, - настоящий убийца. И она очень надеялась найти этот обрывок бумаги. Что Трентон с ним мог сделать? Взял записку с собой? Маловероятно. По опыту она знала, что у солдат, идущих в бой, карманы набиты боеприпасами, что они предпочитают не брать с собой ничего лишнего. Он выбросил записку? Но куда? Энн огляделась по сторонам в поисках урны или мусорной корзины. Ничего.
На рамах кровати были налеплены комочки жевательной резинки. Передача нервного напряжения от разума к челюстям, а затем к жевательной резинке освобождает и готовит к состоянию дзен. Энн обожала создавать маленькие фантазийные теории наподобие этой. Сосредоточение.
Она упала на кровать с голым матрасом, которая под ней заскрипела. Прелестно… Она рассматривала задачу со всех сторон. Куда Трентон мог бросить записку? Он провел целую ночь за игрой в карты. Это произошло в самом конце его долгого бодрствования, он был нервный, уставший…
Энн вскочила.
Туалеты! Он играл, не отлучаясь, всю ночь. Но утром у него наверняка было желание помочиться… Если ее теория верна, что следует делать? Исследовать писсуары, надеясь обнаружить смятый клочок бумаги со стертыми чернилами? Никаких шансов. Тогда, может быть… Крутой поворот. Кровати. Они служили продолжением личной территории каждого солдата в последнюю ночь перед сражением. А также их кладовкой и свалкой! - мысленно воскликнула она, глядя на приклеенные комочки жвачки.
Энн подняла матрасы, встряхнула простыни… Ничего. Лишь колода карт, забытая на одеяле. Ее мысль вовсе не была идиотской, просто Энн не могла ее проверить. Она теряла время. Она была недовольна тем, что, оказавшись в месте расположения солдат, не смогла этим воспользоваться. А что, если они оставили на судне свои личные вещи…
Большим и указательным пальцами Энн машинально потерла воротник своей блузы… Их вещи… Люди пошли в бой в боевой экипировке, а оставшиеся вещи сложили в металлические ящики. Эти ящики они заберут, когда будет разбит долговременный лагерь. Энн прошла в глубину кубрика, который заканчивался переходным отсеком. Два перехода привели ее в тупик; она развернулась и дошла до угловой лестницы. Там притаился какой-то матрос, наклонившись так, как будто он прислушивался к ее шагам. Как только ее увидел, он удивленно выпрямился и занес ногу над ступенькой, намереваясь подняться по лестнице, но вдруг передумал. На секунду Энн подумала, что он шпионит за ней. Но быстро отогнала эту мысль, сообразив, что ни у кого нет причин следить за медработницей. Матрос наблюдал, сделав строгое лицо, как будто ему не хотелось встречаться с ней. Энн поздоровалась с ним, ее медицинская форма позволяла ей перемещаться по кораблю намного свободнее, чем солдатам, но не гарантировала ей вежливое обращение.
- Я ищу трюм, где сложены вещи солдат, отправившихся на фронт, - сказала она, не растерявшись.
- Они, должно быть, со снаряжением для высадки, двумя уровнями ниже, но вы туда не попадете, там закрыто, - сухо сказал он.
- У вас есть ключ?
Он повернулся к ней лицом, желая рассмотреть эту прелестную молодую женщину.
- Да, есть, но я не имею права дать его вам.
Матрос спустился вниз на одну ступеньку, чтобы быть с Энн на одном уровне, и внезапно изменил манеру поведения: на его губах появилась поддразнивающая улыбка. Энн не смутилась, напротив, ведь она к подобному давно привыкла.
- У меня приказ пойти и взять лекарство для одного солдата. Это очень срочно.
Матрос явно удивился:
- Это странно, так как…
Прикинувшись очень взволнованной, Энн прервала его:
- Если я сейчас же не возьму лекарство, мой майор устроит мне взбучку, это очень срочно, пожалуйста, помогите мне.
- Хорошо, не надо подробностей, и не расстраивайтесь так. Я вам сейчас открою. Вы, по крайней мере, знаете, что вам надо найти?
- Да, - солгала она, когда матрос уже начал спускаться впереди нее.
Энн удивилась, что, спускаясь в глубины "Чайки", они не встретили ни одного члена команды, и сказала об этом своему провожатому.
- Была объявлена тревога, - объяснил он, - и хождение ограничено.
- А вы?
Он повернул голову и, не замедляя шага, посмотрел на нее лукавым взглядом:
- А я занимаюсь прелестными взволнованными медсестрами.
Энн подняла брови: ей попался судовой донжуан. Но она не могла жаловаться, по крайней мере, он провожал ее туда, куда ей было необходимо попасть.
Чем ниже они спускались по лестнице и шли по переходам, тем глуше становилась канонада, и теперь она напоминала отдаленный рокот грозы.
Они подошли к двери с висячим замком. Матрос перебрал ключи на связке и, найдя нужный, открыл замок и отворил дверь, а затем повернул выключатель.
- Быстро делайте свое дело, я вас подожду. Я не нужен вам?
Она одарила его обворожительным взглядом и чуть было не рассмеялась. Она улыбнулась еще раз, чтобы не обидеть его, и прошла вперед.
Трюм показался ей огромным, его потолок оказался выше, чем в других помещениях судна. Защищенные решетками лампочки зажигались последовательно. На полках, за сетками и веревочными перегородками, стояли деревянные ящики с табличками, на которых значилось название роты и описание содержимого.
- Личные вещи находятся дальше! - крикнул моряк. - Кажется, направо. В зеленых железных ящиках.
Энн прошла дальше и увидела девять стеллажей, уставленные зелеными ящиками с фамилиями и регистрационными номерами солдат, написанными желтой краской. Теперь матрос ее не видел. Таблички уточняли роту и взвод. Внезапно Энн остановилась: "Рота Рейв. Взв. № 3".
Она прошла под веревкой и скользнула между прямоугольными стеллажами, поднимавшимися на три метра в высоту. Ящики удерживали ремни, закрепленные в полу. Фамилии перемежались рядами цифр. Энн пошла медленнее. Осматривая ящики в поисках фамилии Трентон. Она увидела ее на самом верху. Черт побери…
Еще хуже было то, что на ящике Трентона висел замок, как и на большинстве других. Она на секунду зажмурилась.
Это скверно. Сама она не смогла бы открыть замок, но ни в коем случае не хотела просить помощи у матроса.
Тяжелый корпус "Чайки" скрипел, таблички покачивались. Энн отошла назад, желая убедиться, прочно ли закреплены ящики, опасаясь, что закончит свое расследование под градом из железных коробок. Она повернула в узкий проход и вернулась в центральный проход, откуда был виден выход. Если бы возникли сложности, матрос бы ее предупредил.
- Что это за шум? - спросила она.
Но перед входом никого не было. Она немного постояла молча. Энн была уверена: если бы ей удалось сделать то, что она хотела, это была бы удача. Он наверняка пошел выкурить сигарету, ожидая тебя, воспользуйся этим!
Она вернулась обратно к стеллажу с вещами третьего взвода. Если бы найти лестницу, какой-нибудь гвоздодер или, по крайней мере, рычаг, ей удалось бы открыть ящик. И тем не менее…
Она стала искать способ достать ящик Трентона, но ее не покидала тревога.
Убийца два раза совершил на корабле злодеяние. Лейтенант Фревен сделал вывод, что это солдат из третьего взвода. А если он ошибся? Если это член экипажа? Убийца может быть где-то там, в металлических переходах, а я играю роль жены Синей Бороды…
Сейчас было не время размышлять об этом. Фревен был прав, вне всякого сомнения. И в этот самый момент она увидела, что на ее юбке на уровне бедра появилось красное пятно. Она приподняла ткань, чтобы его рассмотреть. Пятно походило на кровь. Энн пощупала ткань и убедилась, что пятно влажное. Она сразу же осмотрела свои руки и предплечья в поисках пореза. Ничего не нашла. Это не ее кровь. Она застыла на месте. Потом осторожно повернулась, и ее сердце забилось так, что она ощутила колющую боль.
Угол ящика на верхней полке блестел, отлакированный темной жидкостью. Энн присмотрелась. Это была кровь.
Откуда она?
Энн обнаружила кровь и на боку ящика. На нем было написано желтой краской: "Кол Харрисон". Почему на твоем ящике кровь, Кол Харрисон? К счастью, на ящике не было замка. Энн попыталась влезть на полку, используя натянутый ремень. Когда ей это почти удалось, она соскользнула вниз.
"Чайка" снова заскрежетала, заскрипела, издав протяжный и зловещий жалобный стон. Пушки замолчали. Так что же там теперь происходит! Через минуту атака возобновилась с новой силой, и Энн снова попыталась добраться до ящика Харрисона. Ей удалось удержать равновесие на высоте. Она ухватила крышку, и ей удалось открыть ее.
Смятая одежда, книжка и порнографический журнал. В голубую рубашку с воротником, измазанным кровью, завернут какой-то массивный предмет. Энн отбросила край ткани. Появилась какая-то шерсть. Нет, немного вьющиеся волосы.
Ухо, а потом весь профиль головы. Человеческой.
Энн подавила крик, закрыв рот ладонью. Она отстранилась и чуть не потеряла равновесие, замахала рукой и все-таки ухватилась за ящик Харрисона.
Она только что нашла то, чего недоставало телу Фергюса Росдейла. Она была уверена в этом. Кровь запачкала футболку и свернутые спортивные брюки Харрисона. Полуоткрытые веки. Росдейл смотрел в никуда сухими глазницами. Его приоткрытые губы обнажали блестящие зубы. Кожа была необычно бледной, ведь голова была полностью обескровлена.
Энн понадобилось время, чтобы прийти в себя, и она стала размышлять, что ей теперь делать. У нее не было никакой причины находиться здесь, никто бы ее не поддержал. Солдат спрятал человеческую голову в ящике, где хранил собственные вещи, а она должна найти лучшее средство воспользоваться этим. Бить тревогу - не очень хорошая идея.
Фревен. Он знал бы, что делать и как поступить с этой жуткой находкой. Значит, она должна ждать. Ничего не говорить. С риском увидеть, как ящик уносят на берег? Энн кусала губы. Что она должна делать?
Ждать Фревена. Это и есть лучшее решение.
Она закрыла ящик и, прежде чем спуститься, проверила, не сдвинула ли его. Она вспотела, у нее на юбке пятно, матрос, наверное, отнесется к ней с подозрением.
Вероятно, я все перерыла, чтобы найти лекарство…
Но ведь у нее ничего нет. Если матрос захочет увидеть, что она уносит, она не сможет ему ничего показать. Энн ощупала глубокие карманы своей блузы. Нашлась упаковка аспирина, с которой она сорвала этикетку. Это уже что-то.
Энн вышла в центральный проход и остановилась, увидев, что дверь трюма закрыта.
Что случилось с матросом, который ее сопровождал?
Энн вспомнила огромный висячий замок, на который закрывалась эта дверь. А что, если дверь снова заперта на этот замок?