– Нет, я, знаешь ли, у медведей была на похоронах. Ой, как они убивались там… Только Драный был какой-то… Но ты же знаешь, она все равно не жилец была. У нее было проклятие когтя, так ей в больнице-то сказали, что до зимы не доживет. Летом это обнаружили, так она к дочке-то и приехала, чтобы до конца побыть вместе.
Подруга Валюшки вдруг зашептала:
– А говорят, что и тут без Мидуна не обошлось! Недавно видели, как Драный с Мидуном о чем-то договаривались, а потом лиса за день до смерти тещи видела Мидуна у них дома!
– Какой ужас! – неприкрыто возмутилась Валюшка.
– Надо бы нам собирать население поселка, да решать, что с Мидуном делать. Надо всем решить и уже избавиться от него. Я бы сама его вздернула на собственном дымоходе, попадись он только ко мне в копыта. Да прячется эта сволочь, уже несколько дней как. А если увижу его – сразу придушу!
– А сама не подохнешь от натуги? – Пус неслышно приблизился к забору и оперся передними лапами о него, смотря из-за на онемевших от неожиданности овец.
Внезапно кот сделал резкий рывок головой и заорал:
– А ну вон отсюда!
Овцы, ни секунды более не медля, рванули в разные стороны, истошно блея и спотыкаясь о каждый камешек. Пус постоял немного, с хитрой ухмылкой глядя им вслед, но потом вернулся обратно к лопухам и снова залег там. В его голове завертелась новая идея, которую ему невольно подбросили тупые овцы – попробовать спрятаться у Барки. Там-то его точно искать не будут, и у нее должны были остаться запасы кислого молока. Если повезет, то получится сделать себе сегодня выпивку. Вскоре кот выждал момент, когда на улице никого не осталось, и посеменил к дому Барки, который соседствовал одной стороной забора с его двором. По пути ему никто более не встретился – жители стали опасаться выходить в сумерках из домов. Не только темнота сгущалась над поселком, но и предчувствие надвигающейся беды. И никто не хотел стать причастным к странным смертям и диким убийствам. Со всех сторон слышались хлопки ставней и лязги замков. Начинался бесконечно долгий, тревожный вечер.
Через несколько минут Пус был уже на месте. Внимательно прислушиваясь, он убедился, что в доме Барки никого нет. Невидимой тенью он проник внутрь, и в знакомой ему обстановке стал искать молоко. К удивлению кота, дом был абсолютно целый, кроме выломанной двери. Никто не поживился скарбом и запасами довольно хозяйственной мыши, и вся ее консервация припадала пылью на своих полках. Наверное, все боялись проклятия дьявола, которое наверняка коснется любого, кто сюда зайдет. И только Пус знал, что тучунского дьявола-то как раз бояться и не стоило. На кухне он осмотрел полки с банками за занавеской, изучил нанизанные на нитку баранки и сушеную рыбу, сухофрукты и мотки вяленой колбасы. Продуктов Барки хватило бы не на один месяц сытой жизни, но кот никак не мог взять в толк, зачем ей одной столько еды.
Перебравшись в кладовую, он, наконец, увидел, что ему было нужно – два чана, закрытые крышками. В них Барка держала молоко, пока оно скиснет. Первый из них оказался пустым, зато второй до половины был наполнен отличным скисшим молоком, которое уже расслоилось и кое-где начало браться зеленой плесенью. Бросив свой мешок с рыбой, Мидун опустил голову в жидкость и сделал несколько больших глотков. Затем он с довольным видом вытер лапой усы и почувствовал, что жизнь снова начинает ему нравиться. Но вкус пустого молока был слишком банальным, как показалось коту. Он решил добавить туда кое-чего из своих травяных запасов, принесенных от Чумазого. Кот решился на дерзкую вылазку в стан предположительно оккупированных территорий. Быстро перемахнув через забор, разделяющий его и Баркину землю, Пус обежал свой дом с задней стороны и выудил из-под крыши пакет, спрятанный туда в качестве запаса. Вскоре он уже маячил над чаном и решал, сколько кинуть травы. Подумав немного, он бросил все. А еще через десять минут, довольный собой, Мидун набрал несколько бутылок кислого молока с травой, намотал на шею приличный отрезок колбасы, и ушел в спальню валяться на большой кровати и пьянствовать.
Разлегшись среди по-деревенски расшитых одеял, Пус начал рассматривать картинки, которые висели возле кровати. На них были изображены эпизоды из разных моментов мышиной жизни. На одной были запечатлены хороводы вокруг огромной кучи рыбы в праздник Большой Норы. В этот день, как слышал кот, мыши собираются семьями, зовут своих дальних родственников и неугомонно танцуют и радуются своей мышиной доле. А на картинке снизу мастерским пером художника нарисован процесс приготовления секретного блюда из серой каши и отрубей с червями. Большая мышь, натужно работая огромной ложкой, мешала некое варево в казане над костром. А внизу подпись гласила: "La sempriarra et istofa nesis". Понять, что это значит, кот не смог, но вместо этого проглотил очередную порцию молока и рассмотрел другой эскиз. На нем была нарисована большая площадь, заполненная мышами в средневековых одеждах. Они как будто что-то скандировали и смотрели в центр площади. А в центе был возведен большой костер, на котором мыши сжигали обритого наголо кота.
– Что за ерунда?… – Пус сорвал эту картинку, помял ее и выбросил в угол.
Вскоре ему надоело смотреть на рисунки, и он закрыл глаза, представляя, как было бы хорошо, если бы их река стала вдруг состоять из кислого молока. Ведь у кота тогда не осталось бы никаких забот. А вдобавок вкусная Баркина колбаса росла бы прямо на деревьях, свешивая свои золотистые бока поближе к земле. Пус представил, как он бы оцепил весь лес и продавал жителям колбасу, просто срывая ее с деревьев. А потом закрывал бы лавочку и бежал к реке, чтобы понырять в кислом молоке.
Звякнула об пол очередная опустошенная Мидуном бутылка. В Баркиной кровати было тепло и уютно. Не давило твердой доской на позвоночник, а сквозняком не тянуло по шее и носу. В кармане приятно ощущались еще две бутылки молока. Завернувшись в мягкое одеяло, кот ощутил настоящее блаженство и радость. Тепло внутри ему придавало кислое молоко с травой, а снаружи грел уют Баркиного быта, ее хозяйственность и запасливость. Пус даже забыл о том, что Барка, которая и создала весь этот комфорт, сейчас зарыта в потайном месте на одном из склонов Тучуна. Он не думал о том, что Чумазый сейчас подвывает от голода и холода, ожидая, когда придет Пус Мидун с обещанным ужином. Он не думал о том, что в своем участке волк Кабанов составляет план захвата Мидуна. Он уже ни о чем не думал. Он провалился в сон.
Разбудил его, вернее привел в чувства, жалобный писк. Пус открыл глаза и сразу зажмурился от яркого света. Он услышал тонкий голосок:
– Пус, нет, пожалуйста! Не убивай, родненький, что же ты!
Сильно щурясь от режущей глаза яркости, Мидун осмотрелся и понял, что находится совсем не в доме у Барки. Он стоял посреди комнаты, залитой светом четырех керосинок. Перед ним жалась на полу, поближе к кровати, макака Синеванова, держась за окровавленную голову. Мельком глянув на свои лапы, Пус обнаружил, что они тоже в крови. Синеванова подбирала поближе к себе свои конечности и, не обращая внимания на бившую ее мелкую дрожь, запричитала вновь:
– Ко мне Стенечка скоро придет!.. Я его ждала, Пус. Не убивай! Я не скажу никому, клянусь пальмой!
Кот все еще недоумевал, как он очутился тут, и что происходит. Его глаза постепенно привыкли к освещению, и вскоре он выдавил из себя слова:
– Что ты тут делаешь?
Синеванова не поняла, что это ее спрашивают, и не отвечала, тихо скуля.
– Как ты тут оказалась? – Пус вновь обратился к ней.
– Я? Так я же тут живу… Это ты ко мне пришел, и бить меня начал.
Пус сел на пол. Наконец он ощутил, как гудела его голова, объятая пламенем дурмана. Лапы были сбиты и больно саднили. Вообще все происходящее напоминало дурной сон, который никак не хотел заканчиваться.
– Кто придет? – переспросил Мидун.
– Стенечка… Он мой… Изменяет он жене со мной… Не убивай меня, пожалуйста! Бери, что хочешь, но не убивай!
Пус обхватил лапами голову и вдруг ощутил бодрящий запах крови на своих лапах. Он сам не смог понять, почему этот тонкий аромат так взбудоражил его. Встрепенувшись, Пус снова сделал глубокий вдох носом, втягивая воздух с появляющейся улыбкой на морде. Его зрачки в считанные секунды округлились, и он ощутил некое доселе не известное ему чувство глубокого умиротворения и согласия с окружающим миром. Все вдруг стало на свои места, и проклятые зимы, и знойные лета, и даже Кабанову нашлось место и объяснения в этом таком ярком чувстве. Чужая кровь заставила его собственную вскипеть и с новым напором устремиться в мозг, возбуждая те его участки, которые до сих пор молчали и не подавали признаков жизни. Кот ощутил в своих лапах, в этой чужой крови, дикую первобытную власть, абсолютно сумасшедшую и необъяснимую. Власть вершить чью-то жизнь, власть повелевать страхом и надеждами. Он вдруг в эту минуту стал местным богом, правителем. Пусть не над всеми, но в этот миг в этом доме он был главный, и никто не смог бы его остановить.
Боясь сломать это тонкое чувство, кот перевел взгляд на окровавленную голову обезьяны и понял, что хочет еще. Он хочет радоваться возможности разрушить что-то, сделать что-то непоправимое. Такое поначалу непонятное ощущение стало приобретать четкую форму, указывая на то, что действительно нужно сейчас сделать, к чему он стремился последнее время, а может, и всю жизнь. В эту секунду он осознал, что Синеванова больше не жилец, и теперь очень явно осознал свою причастность к этому. Но на этот раз такая мысль не казалась дикой, не шла вразрез с его пониманием и восприятием мира. Она стала ему роднее всего на свете, такой естественной и простой, что об этом захотелось кричать на каждом углу. Внутри лопнула тонкая, как леска, нить, которая все это время удерживала его сознание от понимания своей истинной натуры. Все, что плохого или хорошего сделал он доселе, были подготовкой, долгой репетицией того поступка, который он хотел совершить сейчас намеренно.
– В пустыне пошел дождь… – прошептал кот, сверкнув глазами, глядя на обезьяну.
Синеванова уже было решила, что Пус передумал ее убивать, и приободрилась. Но, увидев его взгляд, прижалась к полу еще ниже. Теперь ей, как никогда в жизни, захотелось слиться с поверхностью. Она вдруг представила себя водой, разлившейся вокруг кровати и стекающей в щели в полу, и, смеясь, впитывающейся в землю. Но она не исчезла никуда, а только с ужасом смотрела, как Мидун медленно поднялся на лапы и, смакуя каждое движение, сделал к ней несколько шагов. Он ухмылялся, а глаза, казалось, затмила пелена, потому что его взгляд не был сфокусирован.
Вот их разделяет всего один шаг, и Пус, закатив глаза, втянул носом воздух у ее головы и лизнул запекшуюся возле уха кровь. Вдруг он мяукнул, резко схватил ее за лапу, развернул и швырнул на пол. Синеванова услыхала неприятный хруст и не сразу осознала, что это ломается ее плечевой сустав. Не успев понять, что к чему, она увидела свою конечность, отлетевшую в другой конец комнаты. На ее шее оказалась лапа Мидуна, крепко прижимая тело макаки к полу. И только теперь к ней пришло настоящее осознание всего ужаса, который с ней произойдет. Верить в это мозг отказывался, а глаза, бешено вращаясь, искали хоть что-нибудь, что могло бы ее спасти. Дикая боль пронзила острым кинжалом ее затылок, парализовав волю. Она только безмолвно наблюдала, как в стороны разлетаются куски ее кожи и мяса, да оглохла от стоявшего в ушах свиста. Ее легкие вырывали из воздуха лишь обрывки кислорода, судорожное дыхание потихоньку замирало. Очень скоро она захотела спать.
Глава 6
Час спустя Пус подкрался околичными путями к пещере енота Чумазого и заглянул в нее. В золе виднелось несколько тлеющих угольков, значит, енот на месте. Кот, едва касаясь земли, прошмыгнул внутрь и прислушался. Все было спокойно, лишь время от времени ветер доносил гулкий стук калиток со стороны поселка. Чумазый сопел в своих тряпках, в пещере пахло сухими травами и рыбой. Наконец, Мидун смог ощутить себя в безопасности и быстро растолкал друга, прерывая его сон.
– Что еще? – енот поднял сонную морду и зевнул. – О! Пришел-таки! Где же тебя носит все время?
Пус отмахнулся, но, поскольку енот плохо видел в темноте, пошел разжигать керосинку. Несмелый огонек трепетно задрожал, возвращенный к жизни раздутым угольком. Вскоре пещера снова осветилась тусклым светом. Кот поставил керосинку рядом с сонным енотом и попросил:
– Мне твой отвар нужен. Который запахи отбивает. Прямо сейчас.
– На кой он тебе среди ночи-то?
– Надо, Чумазый, надо.
Енот увидел, что шерсть кота слиплась, будто он только что принимал ванну.
– А ты чего мокрый? Купался что ли?
– Помылся я. В поселке воды набрал и помылся. Смыть надо было с себя… Ну, давай, Чумазый, просыпайся.
Енот поднялся и проследовал к своим кладовым.
– А Кабанов к тебе не наведывался? – вслед ему бросил Мидун.
– Нет, не приходил. Я отваром полил всю дорожку к пещере, они запахов не почувствуют.
Пус облегченно вздохнул.
– Чтобы я без тебя делал-то…
– А что… Сидел бы в яме давно. Поставь вон котелок на огонь, – енот принес свои травы и принялся колдовать над установленным котлом. – А еды нет какой-нибудь?
И только теперь кот вспомнил что, вопреки обещанию, не принес другу рыбы. Мешок, скорее всего, остался у Барки в доме возле чанов с кислым молоком. Или в доме у Синевановой.
– Я… мешок-то… потерял.
Енот вздохнул и молча продолжил варить отвар. Через некоторое время кипящий котелок был поставлен перед дремлющим котом.
– Готово. Вот, – пробубнил енот.
Мидун широко заулыбался. Сейчас он смотрел на это варево как на единственное лекарство от самой страшной болезни, угрожавшей его жизни. Он хорошо натерся, а остальное налил в бутылку, которую принес из дома Барки, и спрятал в жилетку. Наблюдая за первыми признаками рассвета, он обдумывал, в какую сторону от поселка ему следует идти прятаться. Нужно было выбрать для себя новое место жительства, перетащить туда запасы еды и спрятаться там, делая время от времени ночные вылазки в поселок. Что он будет делать во время этих вылазок, кот не сомневался ни минуты, составляя список тех, к кому он хотел бы зайти в первую очередь. Ночное приключение отрезвило и освежило его разум и придало телу сил, и теперь ему совсем не хотелось спать. Вся усталость осталась во вчерашнем дне на кровати Барки.
– Утром Чумной придет, – сообщил енот, – новости расскажет и еды мне принесет. Я ему знак подавал вчера, он знает, что мне еда нужна.
Пус скривился, он не очень ладил с родным братом Чумазого. Да и тот отвечал коту взаимностью, полагая, что Чумазый стал наркоманом из-за дружбы с Мидуном.
– Ну, пусть приходит, я молчать буду, – промямлил Пус, вспоминая просьбу енота не ссориться с Чумным. Во время их предыдущей встречи Чумному хорошо досталось от Мидуна, и его хвост так и не сросся.
Чумазый посидел для приличия еще несколько минут, а потом ушел укладываться досыпать прерванный сон. Кот сел рядом с выходом из пещеры и уставился в горизонт, стараясь разглядеть что там, за ним. Если бы кто-то попросил его сейчас описать свое состояние, то он ответил бы одним коротким словом "лед". Внутри него все было холодным, упорядоченным, все раны затянулись всего за несколько часов. Будто какой-то неведомый часовщик смазал все его внутренние механизмы маслом, и они заработали, как часы. Слух обрел доселе неведомую остроту, нюх стал тоньше лезвия его наточенного ножика. Внутри холодным огнем горел разум, наделенный возможностью быстро принимать решения. Сейчас кот ощущал себя совершенно другим существом. Словно заново родившимся.
Тем временем Солнце неспешно вылезло из своего ночного убежища и занялось тем, что начало постепенно укорачивать тени. В алом свете восхода Мидун продолжал размышлять о произошедшем этой ночью. Каждый раз, возвращаясь к тем мгновениям в памяти, кот будто заново переживал все эти острые и приятные ощущения. Внутри него была заведена пружина, которая приводила в движение маятник воспоминаний, будоража сознание. По телу пробежала мелкая дрожь – он снова представил себе, как отрывает Синевановой голову и жадно пьет ее кровь. Его зубы смачно соскальзывают с ее черепа, когда он пытается выгрызть ее глаза. Кот подозревал, что вскоре ощущения притупятся, и ему придется искать себе новые впечатления, разукрашенные чужой болью и вкусом горячей крови. Новые жертвы будут смотреть на него с ужасом и молить о пощаде, а он будет решать их судьбу. Решать, жить им или умереть. Хотя нет, вернее, решать, сколько минут еще им жить, и как быстро они умрут. Но они не должны умирать быстро, нет! Они должны извиваться в страшных муках и биться головой о землю, они должны захлебнуться собственной кровью и оглохнуть от своего крика. Они должны смертельно его бояться и понимать, что он – последнее, что они видят в своей никчемной жизни. А ему останется лишь смотреть на всю эту прелесть сверху и радоваться тому, что он стал самим собой.
Сквозь сон Пус услыхал возню в пещере и мигом проснулся. Он увидел старого знакомого – енота Чумного со сломанным и нелепо болтающимся хвостом. Чумной стоял возле Чумазого и что-то ему рассказывал. Входя в пещеру, брат Чумазого не потрудился снять свой промазанный воском берет, натянутый, как обычная шапочка. Почти сразу Чумной увидел, что кот проснулся и решил отступить от него в дальний угол пещеры, увлекая за собой брата. Пус огляделся и озадаченно замотал головой – он не заметил, как уснул на пороге енотовой пещеры. Солнце было уже высоко и изо всех сил отдавало последнее осеннее тепло земле. Через некоторое время сюда придут дожди и снег.
– Пус! Ты слышал новость?! – раздался возбужденный голос Чумазого.
– Какую новость? – Мидун покосился на Чумного.
– Синеванову ночью убили! Да как убили-то – на куски просто порвали! И уже нашли убийцу!
– Кого нашли?… – навострил уши Пус.
Чумной набрался смелости и ответил за брата:
– Убийцу нашли. Мне лось рассказывал, он утром Кабанова видел. Тот сказал ему и велел передать всем в обед прийти к базарной площади, будут судить и казнить убийцу. Поймали его прямо на месте преступления.
– Так… а кто это? Кого поймали-то? – удивился кот.
– Не говорил Кабанов, кто это. Велел только приходить и смотреть.
Мидун долго не мог переварить эту информацию.
– Я вот пришел Чумазого позвать на площадь. Посмотреть на убийцу. Кто это кабана смог на дерево подвесить. Да и Синеванову, я слышал, порвали на мелкие куски.
Чумазый топтался на месте в луже своей мочи и с нетерпением потирал лапы.