Молодые люди с удовольствием позировали на фоне старого, советских времён автобуса, залезали в кабину непонятного происхождения грузовика и высовывали головы из крохотного окошка голубого киоска с надписью "Союзпечать".
Даже Байба с Дайнисом, на время оставив коляску, сфотографировались на фоне этой удивительной улицы.
Которая закончилась неожиданно. Сразу за поворотом взгляду открылась "набережная".
Конечно, ни морю, ни реке взяться тут было неоткуда. Единственным водоёмом служил странной формы длинный пруд, с одной стороны огороженный почти настоящим причалом. Основательно выглядевшая солидная набережная, деревянная, с оградой, была почему-то "украшена" мешками с песком. Вероятно, здесь недавно снимали фильм про войну, и мешки служили декорацией то ли для безопасности, то ли – от наводнения. Чувствовалось, что лежат они здесь не просто так, а в соответствии с каким-то неизвестным планом. Понятно, что к такому причалу просто обязаны были приставать корабли. И действительно, "флот" был представлен одним кораблём, прочно установленным на подставках по ту сторону пруда. При определённом ракурсе он вполне мог сойти за корабль, пришвартованный к берегу.
Кстати о швартовых.
Компания подошла к большой чёрной металлической тумбе, к которой, собственно, и полагалось бы швартовать корабль.
– Смотрите, пенопласт! – Мартыньш оказался проворнее других и успел к тумбе раньше.
Компания, привлечённая возгласом, устремилась на крик. Действительно, монументальное на вид сооружение оказалось талантливо выдутой из монтажной пены имитацией стальной тумбы. Выкрашенная чёрной и белой красками, от настоящей она отличалась только при самом пристальном исследовании. Надо заметить, что предыдущие "исследователи" несколько облегчили задачу, сковыряв краешек краски так, что эта самая затвердевшая пена открылась. Но дефект должен был устраниться лёгким мазком чёрной краски.
Вообще здесь, в Синевилле, насколько уже убедилась Ева, всё было "почти как". Издали глаз совершенно не замечал фальши, и только подойдя вплотную, можно было понять, что перед тобой совсем не то, что кажется. "Интересно, – промелькнула мысль, – а насколько вообще то, что мы видим, является правдой? Или это зависит от того, что мы хотим видеть? Хочешь видеть стальную тумбу – вот она, пожалуйста. А если хочешь узнать, что это такое на самом деле, придётся это поковырять и попробовать на прочность. Только так можно докопаться до правды".
Ева понимала, что мысли эти навеяла ей не тумба, и вообще не этот забавный киношный городок, а та самая рукопись тёти Густы, которую она спрятала в сундучке, прежде чем пуститься в путь. Уж больно отличалось то, что видели глаза наблюдателя, приехавшего на дальний хутор, от того, что скрывалось в сундучке в потайном шкафу. "Интересно, а как другие люди? Они такие, какими кажутся, или у них тоже есть скрытые тайны? Нужно эту мысль обдумать со всех сторон".
И сделав в памяти зарубку на будущее, отставшая было Ева вновь присоединилась к компании.
Шутки над тумбой и "портовые" фотографии заметно разрядили обстановку. Настроение поднялось. Даже Байба перестала брезгливо хмуриться, увлечённая общим настроением.
Большое веселье вызвала "советская" комната. Старенький маленький телевизор, допотопный холодильник, стиральная машина "Рига" со слегка помятым боком… Здесь были и утюг, и радиоприёмник "Спидола" и даже стиральная доска – эдакий металлический волнистый памятник сурового прошлого. Весь реквизит, заполонивший крохотное помещение, был явно ровесником 60-х.
Дальше было намного интереснее.
Старинный зелёного цвета трамвай с открытым местом для вагоновожатого, где был привязан специальный сигнальный колокол, возбудил неизгладимое желание "порулить". Все, включая Байбу, по очереди забирались по узким металлическим ступеням, чтобы усесться на твёрдое кожаное сиденье. Ева, вновь слегка отставшая от компании, заметила, что порулить и позвонить в колокол хотел каждый, несмотря на то, что забираться по стальным узким ступенькам было совсем неудобно. А вот занять пассажирские лавки никто не спешил. "Наверное, потому, – решила Ева, – что вожатый может куда больше. Даже если едешь по рельсам, можно выбрать скорость или вообще остановиться. А можно позвенеть в колокол. Больше свободы, интереснее…"
За поворотом открылся военный уголок. Не то тачанки, не то пушки, не то другие военные машины – Ева не разбиралась в названиях – немедленно разбудили в мужчинах воинов. Взрослые люди, дипломированные юристы и присяжные адвокаты, с упоением играли в "войнушку", изображая, как они заряжают эти орудия.
Ева с Лигой тоже нашли себе игрушку. Оседлав какой-то необычайной конструкции мотоцикл, очень надёжно закреплённый на фоне выкрашенной в цвет неба с облаками стены, они изо всех сил имитировали бешеную гонку.
Наигравшись, компания двинулась дальше. Рельсы уверенно вели вглубь городка, причудливо изгибаясь в самых неожиданных местах. Булыжная мостовая тоже периодически пропадала, сменяясь то асфальтом, то – сельской дорогой.
Куда ни посмотри, обстановка была необычной и интересной. "Наверное, кто-то специально придумал всё это на все случаи жизни", – подумала Ева, разглядывая сначала половину автомобиля, торчащего из стены, потом ворота то ли хлева, то ли гаража, то ли непонятного назначения строения, вход в которое украшала сельская бричка, украшенная цветами.
Лига словно подхватила мысль подруги и громко рассмеялась:
– Надо же! Ну всё что угодно предусмотрели!
– Всего не предусмотришь. Это я тебе как юрист говорю, – весело отозвался Янис. – Обязательно где-нибудь что-нибудь вылезет!
Ева пока не знала, насколько пророческими будут эти слова…
Трамвайные рельсы, вдоль которых двигалась компания, привели их к совершенно необычному дому. Шедевр архитектурной мысли – жёлтое двухэтажное здание – был совершенно уникальным: каждая из его четырёх сторон имела свой особенный, неповторимый облик. Непонятно, как такое здание вообще можно было придумать. Но зато с каждой стороны можно было снимать фильм о разных эпохах. Окружение здания тоже различалось от одной стороны до другой, от вычурного фасада до сельской виллы или – совершенно деревенской улицы с серыми деревянными домами.
Компания долго ходила вокруг, соображая, к какой эпохе относится каждая сторона. В конце концов кто-то, кажется, Андрис, догадался подойти к парадной двери. На ней оказалась небольшая табличка, извещавшая о том, что это – не просто здание, а – отель. В котором, между прочим, можно остановиться. Эта новость сильно развеселила всю компанию. Парни вовсю шутили, представляя себе, как должны выглядеть номера в каждом из фасадов. В итоге договорились, что в следующий раз обязательно приедут сюда с ночёвкой и устроят какое-нибудь шоу.
Насмеявшись, потянулись дальше.
Двухчасовая прогулка вывела компанию к вокзалу. С настоящим перроном, с фонарями и вокзальными часами, и с настоящими железнодорожными рельсами. На рельсах обнаружился настоящий поезд, к которому был прицеплен один спальный вагон и вагон-ресторан с табличкой на немецком языке. Всё было старое, как в кино, но выглядело новым и свежим. Ева перевела надпись. Вагон оказался немецким, ещё довоенным. Другая надпись гласила, что в свободное от съёмок время в нем можно устраивать званые вечера.
Предложение устроить званый вечер в вагоне вызвало очередной взрыв веселья и шуток. Кто-то предложил разбиться на пары и заночевать в спальном вагоне. Байба шутку не поддержала, а вновь насупилась. Парни на всякий случай деликатно замяли тему, чтобы не дразнить нервную кормящую мамашу, к тому же занятую проснувшимся малышом.
Но уйдя от греха подальше, мужчины не удержались от следующей шалости. Объектом внимания стал огромный, чёрный с красной звездой, паровоз, мирно стоявший на тех же рельсах. Все по очереди взгромождались на него и, эффектно вытянув вперёд руку, радостно фотографировались на память. Даже Дайнис, оглянувшись на Байбу и убедившись, что та действительно занята ребёнком, взобрался на "железного коня", едва не порвав брюки. Нервно посмотрев в сторону жены, он предложил потихоньку закругляться.
Впрочем, дальше двигаться было некуда. Рельсы тут же и кончались, никто никуда не ехал, здесь только снимали кино.
Наскоро выпив кофе в "привокзальном" кафе, молодые люди заторопились к машинам.
Торопиться следовало. Ноябрьское солнце греть давно перестало и грозило вскоре уже укатиться за горизонт. Юристам предстояла дорога, а Еву ждали стосковавшийся Ральф и сердитая Дора.
3
Управившись с делами и рассказав, в качестве извинения за прошлое молчание, Марису о сегодняшних приключениях, Ева решила посмотреть, что ещё, кроме сундучка с дневниками, хранится в потайном шкафу Густы.
Привычно отдёрнув ярко-жёлтую занавеску, Ева аккуратно отодвинула створки потайного шкафа. Они двигались совершенно беззвучно, как будто их только недавно смазали.
Судя по тому, что она уже успела прочитать, делал этот шкаф скорее всего её прапрадед Янис. Тот, кто строил этот дом и кто, как было написано в дневнике, был редкого таланта плотником. То, что шкаф был совершенно необыкновенным, безоговорочно говорило в пользу таланта. Но вот зачем понадобилось его создавать, продолжало оставаться загадкой.
Ну хорошо, терялась в догадках Ева. Допустим, маленькая дочка плотника попала на воспитание в богатый баронский дом. Ну, выучила немецкий. И что? Что в этом могло быть такого странного или тайного, чтобы это нужно было скрывать?
Ева поймала себя на мысли, что хоть она и учила историю, но очень мало знает, как именно жили люди в те, в сущности, не слишком далёкие времена. Во времена столь недавно ушедшей Густы. Что происходило или могло произойти такого, чего следовало опасаться, сооружая потайные шкафы в сельском доме?
Кстати о тайне. Ева и сама не смогла бы объяснить, почему она так и не отдёргивает занавеску на окне в комнате Густы, почему старательно закрывает шкаф и даже задёргивает эту нелепую ярко-жёлтую занавеску, словно прячет от кого-то неизвестного то, что и сама пока не знает. Но почему-то именно это она и делала.
Итак, она снова залезла в шкаф.
Четыре створки скрывали широкие полки. На открытых полках, сколько Ева могла видеть, стояли книги. Большей частью это были большие старинные немецкие книги в строгих чёрных или коричневых переплётах. В нескольких наугад открытых книгах обнаружился готический курсив Зюттерлина. Это было чрезвычайно интересно. Еве – специалисту-переводчику – было крайне любопытно попробовать почитать эти книги. Хотя разбирался шрифт с трудом.
Перебрав наугад пару полок, она с удивлением обнаружила и маленький томик Гейне, в точности такой, как описывала в своём дневнике Густа. Это снова вернуло её к мысли о дневниках.
– Нужно как можно скорее прочитать дневники Густы. Может тогда я пойму, что за всем этим скрывается. – Ева уже ни минуты не сомневалась, что про тайну Густа говорила не зря. То, в чем не смогла убедить её старая женщина, с лёгкостью подтверждалось самим наличием странного потайного шкафа.
Решив оставить книги "на потом", Ева перебиралась из одного отделения шкафа к другому. Одна из дверок скрывала не открытые, как в остальных отделениях, полки, а – закрытые ящики. Ева подумала, что если бы сундук с дневниками стоял в них, скорее всего, она бы так его и не нашла. Но теперь она была готова к новым раскопкам.
Ящики открываться не хотели. Ева пробовала дёргать, тянуть и двигать – прочно сработанный прапрадедом механизм и не думал поддаваться.
– Как видно, придётся ждать Мариса, – устало подумала она.
Возможно, надо было бы позвать и папу, но – Ева была уверена – в технических вопросах папа Марису крепко уступал. А доверить тайну постороннему она точно не решилась бы.
В общем, проведя весь вечер в бесплодных попытках сделать очередное открытие, Ева улеглась спать, готовая завтра же приступить ко второй тетради дневника таинственной фройляйн Августы.
Глава четвертая. Густа. Брунгильда
1
Густа не смогла бы сказать, когда точно закончилось детство.
Но к шестнадцати годам оно, определенно, давно закончилось. Позади были долгие часы в библиотеке, где она сначала с большим трудом осваивала немецкую грамматику, а потом – взахлеб и с упоением, как губка, впитывала в себя все, что только содержалось в книгах, доверху наполнявших шкафы, сделанные её отцом.
Домой она попадала редко.
С момента вынужденного "дебюта" на рождественском празднике, где она детским голоском пела мамину песню, фрау Шварц решила, что избыток общения с деревенщиной плохо скажется на воспитании Эмилии и повредит репутации семьи. И Густа послушно учила немецкие песни и с родными виделась только по церковным праздникам.
Поначалу она, конечно, скучала. Но чем дальше, тем больше увлекала её новая жизнь и – новые обязанности.
С Эмилией всё обстояло отлично. Девочки были дружны, несмотря на разницу в происхождении и возрасте.
Эмилия, как и её мама, росла невысокой и довольно хрупкой. Большие, почти черные глаза и мелкие изящные черты лица, обрамленные густыми вьющимися каштановыми локонами, делали девочку, по мнению Густы, неотразимой.
Сама же Густа казалась себе, особенно по сравнению с хрупкой Эмилией, слишком "чрезмерной", что ли. Она тоже пошла в мать – все Янсоны были высокими и ширококостными. И – светловолосыми. Папа не раз шутил, что шведы, должно быть, заглядывали в их рыбачью деревушку по пути "туда и обратно". Были там шведы или нет, никто сказать с уверенностью бы не смог, хотя мама, слыша папину шутку, каждый раз улыбалась и говорила, что он просто завидует. Родители жили дружно, оба были очень остры на язык, иона долгое время не придавала значения их пикировкам.
Густа тоже была высокой и как ни старалась она не есть много, чтобы хоть как-то быть похожей на фрау Шварц и прехорошенькую Эмилию, у неё тем не менеекчетырнадцати годам оформилась вполне женская фигура с широкими бедрами и высокой для девушки грудью. Никакие диеты не могли сделать плечи менее широкими, а щеки – менее румяными. Две светлые, почти белые толстые косы, которые по приказу фрау Шварц заплетала Густа, оттеняли большие голубые глаза и аккуратный ровный нос.
Однако знакомство с древними мифами и сагами вновь напомнило Густе эти домашние шутки. И она придумала себе легенду. В ней смешались походы древних викингов, героические немецкие саги и "кольцо Нибелунгов". Густа представляла себе, что, возможно, в её роду был потомок легендарной Брунгильды, той самой, именем которой знаменитый Вагнер назвал валькирию Брунгильду, деву-воительницу. Но если она – валькирия Брунгильда, то ей не нужно сидеть на диетах и утягиваться поясами до обмороков. Брунгильда – "закованная в броню воительница" – не должна быть хрупкой. А она очень даже на неё похожа – широкоплечая, с широкими бедрами и не по-девичьи большой грудью, со светлыми, ниже талии косами и голубыми глазами. И Густа пропускала мимо ушей сетования фрау Шварц на её крестьянскую стать, думая про себя: "Вы даже не догадываетесь, что я – Брунгильда".
Как сочетается нрав валькирии и её положение в доме Густа не задумывалась.
Но вот сила валькирии ей была точно нужна.
Юный господин Конрад Шварц подрос. И теперь, когда Эмилия отлично справлялась с уроками сама, у Густы появилась очередная задача – заниматься с юным Конрадом и помогать ему.
Конрад был способным ребенком, и с уроками, проблем не возникало. Тем более, что герра Кляйна, домашнего учителя, исправно снабжали розгами. Конрад оказался способным и в других областях. Избалованный мальчик самоутверждался за счет своего окружения с редкой изобретательностью. От него стонала вся дворня. В свои пять-шесть лет он умудрялся ежедневно "подкладывать свинью" всем, кто не мог дать достойный, как герр Кляйн, отпор.
Фрау Шварц делала вид, что не замечает шалостей отпрыска, а герр Шварц, узнавая об очередной проделке наследника, только от души хохотал, говоря: "Вырастет, сможет за себя постоять".
Густа за себя постоять не точтобы не могла, но воздерживалась. Она отлично слышала разговор между фрау Шварц и управляющим, герром Штайном, как-то после очередной проделки мальчика – насаженной на кончик пера Густы большущей зеленой ещё шевелившей лапками мухи – вступившемся за Густу.
– Если ей не нравится, как с ней шутит молодой господин, она может отправляться домой крутить коровам хвосты. Никто её здесь держать не будет, если она не уважает хозяев! – громко и резко, а главное – совершенно недвусмысленно высказалась фрау Шварц.
Дело было, конечно, не в коровах, и уж тем более не в хвостах. Выросшая едва ли не в хлеву, где за стенкой шумно дышала корова, Густа не боялась сельской работы, но вот утратить возможность учиться, читать и узнавать новые интересные вещи – этого она лишиться не хотела. Пришлось собрать всю свою волю, чтобы не срываться на вредном мальчишке, так и норовящем хоть как-нибудь вывести её из равновесия. И чем сильнее сдерживалась Густа, тем больше изгалялся маленький хулиган.
Занятий с Эмилией тоже никто не отменял.
Да и фрау Шварц по-прежнему музицировала, теперь уже подключая к занятиям обеих девочек. Эмилия росла, и ей нужно было готовиться к "выходу в свет", а с Густой дело шло веселее и возле рояля.
А ещё хотелось успевать почитать что-нибудь для себя из того списка, который для Густы продолжал по-прежнему составлять герр Кляйн. Он и проверял иногда, как обстоят дела у Густы с обучением – ударить лицом в грязь и здесь не было никакой возможности.
Ну что ж, она всё больше укреплялась в мысли, что с такой нагрузкой может справиться только дева-воительница.
2
Однажды улучив минутку, когда юный Конрад был на попечении учителя, а Эмилия с мамой уехали в город выбирать обновки, Густа заглянула в библиотеку.
Почему-то она думала, что там, как всегда, будет пусто, однако большой письменный стол у окна оказался занят. Там расположился управляющий с каким-то ворохом бумаг, который он пролистывал, записывая что-то на отдельном листе.
Извинившись, Густа поторопилась закрыть дверь, чтобы не беспокоить занятого человека, но не успела.
– А, фройляйн Августа, заходи, заходи. – Герр Штайн всегда был с ней приветлив. – У тебя никак свободная минутка выдалась?
Густе ничего не оставалось, как повиноваться. С одной стороны, её визит в библиотеку нарушением Ordnungа не был. Но с другой стороны, кто знает, как к этому отнесется управляющий.
Но, похоже, и он не усмотрел в её приходе ничего плохого.
– Ты что-то конкретное должна делать? – на носу у герра Штайна красовались очки – новое приобретение, но смотрел он на Густу поверх них, слегка набычив голову.
– Нет, – призналась Густа, – я просто так зашла.
– А, – управляющий слегка нахмурился. – Если у тебя есть время, я могу показать тебе, как разбираться со счетами. Хочешь?
В такую удачу и поверить было трудно. Герр Штайн будет её чему-то учить. Да не чему-то, а тому, что является его работой, тому, за что ему платит немаленькие, как знала Густа, деньги хозяин дома.
Густа только радостно закивала, боясь спугнуть голосом такую удачу.