Сорок минут спустя она остановилась на своей подъездной аллее. Она не стала открывать двери гаража, чтобы не разбудить детей. Обойдя дом сзади, она отперла дверь подвала. Пропищал зуммер сторожевой сигнализации, и она ввела код. Потом выложила "глок" Бена и прочие вещи из его карманов на старый стол Дэна - лист фанеры размером с дверь, лежащий на двух металлических канцелярских шкафах. Когда Дэн был еще жив, он часто спускался сюда, чтобы поработать с бумагами или почитать один из своих журналов по обработке древесины.
Джейми взяла в руки бумажник Бена. Кредитных карточек в нем не было, лишь водительское удостоверение, выданное на имя Бенджамина Мастерса. Адрес оказался местным: Бостон.
"Неужели он жил здесь все это время?"
Она заинтересовалась "глоком" и повертела его в руках.
Три предохранителя, три режима ведения огня: одиночный, автоматический и полуавтоматический. На стволе установлен лазерный прицел. Осмотрев рукоять, Джейми обнаружила номер модели. "Глок-18". Ни о чем подобном она не слышала. Выщелкнув из рукоятки обойму, она прочитала выбитые на металле слова: "Не для продажи на территории США".
Наконечники пуль были рассверлены. Волосы на затылке у Джейми встали дыбом.
Она слышала о пулях со срезанной головкой. При контакте с кожей жертвы они расширялись, и давление тока крови разворачивало тупой кончик, превращая его в расширяющуюся воронку свинцовых осколков, острых как бритва, которые в мелкое крошево рубили ткани и органы, попадавшиеся на пути. Пули со срезанной головкой считались стопроцентно летальными. Даже если пострадавшему оказывалась экстренная медицинская помощь, обычно он умирал от обширной потери крови.
"Если бы Бен выстрелил, - подумала Джейми, снова кладя "глок" на стол, - меня бы уже не было в живых".
Войдя в кухню, она сунула одежду и гильзы в пластиковый пакет для мусора и отнесла его в гараж. Позже она придумает, как избавиться от него. Джейми прошла по коридору до ванной комнаты, чтобы принять душ. Смыв с себя грязь и пот, она взяла из сушильного шкафа хлопчатобумажные шорты и футболку, а потом поднялась наверх, чтобы взглянуть на детей.
Сначала комната Майкла. Она поцеловала его в лоб. Старший сын, с растрепанными светло-каштановыми волосами и фигурой пловца, настолько походил на своего отца, что у Джейми защемило сердце.
Картера в его спальне не было.
Она обнаружила его спящим на своей кровати.
Джейми забралась под прохладные простыни и свернулась клубочком рядом со своим шестилетним младшим сынишкой. Он него пахло чистотой. Очень хорошо. Значит, Майкл не забыл искупать брата.
Она обняла Картера и прижала его к себе. Стриженные "ежиком" светлые волосы сына щекотали ей подбородок.
Сама она слишком устала и перенервничала, чтобы заснуть. Она смотрела в окно на темное небо и ласково гладила пальцами паутину толстых шрамов, покрывавших его животик, - вечное напоминание о скальпелях хирургов, которые кромсали Картера, чтобы спасти ему жизнь. Врачи из отделения реанимации умудрились остановить кровотечение и вылечили раны, нанесенные его животу и легким.
- Мертв, - прошептала она на ухо Картеру. - Я убила его.
Сын негромко сопел у нее под боком. Ему больше не снились кошмары, которые мучили его в первый год после покушения, когда он часто просыпался от собственного крика. Иногда он забирался к ней под одеяло. Нередко она просыпалась и заставала его стоящим у окна спальни и задумчиво покусывающим уголок потрепанного голубого одеяла. Она спрашивала его, что случилось, и он всегда отвечал одинаково: "Я жду плохих дядей, мамочка. Как ты думаешь, они вернутся?"
Джейми крепко обняла сына.
- Я… найду… сообщников, - прошептала она. - Найду и… убью… их. - Она обращалась к Картеру. К прохладному воздуху запертого дома. К Богу. - Я… убью… их… чтобы ты… и… Майкл… жили… спокойно.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
15
На следующее утро в половине девятого Дарби сидела в кресле в своем офисе, забросив ноги на угол стола. Она смотрела в окно на серое небо и слушала доктора Аарона Гольдштейна, невропатолога из Бостона, которого пригласили для лечения мальчика, Джона/Шона Холлкокса. Голос врача в телефонной трубке звучал сухо и монотонно, словно он читал по памяти выдержки из учебника по медицине.
- Пуля вошла ребенку под подбородок, - говорил доктор Гольдштейн. - Но, вместо того чтобы попасть в полость черепа и оставить выходное отверстие, она срикошетила внутри черепной коробки, причинив обширные разрушения ударной волной. Это привело…
- Доктор, не хочу показаться грубой, но я была в палате, когда Джон Холлкокс выстрелил в себя. Я знаю, что пуля не вышла наружу из черепа. Я хочу знать, в каком он состоянии.
Дарби забросила в рот пару таблеток адвила и запила их стаканом холодной воды, в которой шипел "алка-зельтцер".
- Мы провели санацию раневой полости, - сообщил Гольдштейн. - Эта процедура означает удаление фрагментов пули и костей из мозга. Нам удалось вынуть большую их часть, но с сожалением должен заметить, что некоторые осколки настолько глубоко проникли в мозг в непосредственной близости от чувствительных его областей, что я вынужден был оставить их там. Но в данный момент меня больше беспокоит то, что мы называем побочными эффектами.
- Отек мозга и кровотечение из разорванных сосудов.
- Именно так. - В голосе врача прозвучало удивление оттого, что она разбирается в подобных вещах. - Пулевые ранения головы всегда несут в себе риск развития отеков и, как в случае мистера Холлкокса, инфекции. Мы даем ему сильные антибиотики, но воспаления такого рода - затрагивающие мозг - лечатся исключительно тяжело. К счастью, с ним не случился эпилептический припадок, но мальчик до сих пор пребывает в коме.
- Как вы оцениваете его состояние по коматозной шкале Глазго?
- В данный момент я не могу назвать вам точные показания КШГ. Из-за интубации и сильного отека лица, причем в нескольких местах, он не может разговаривать, а я не могу проверить реакцию его глаз.
- Как вы полагаете, он сможет когда-нибудь разговаривать?
- С вами?
- С кем угодно, доктор.
- Такая возможность существует, но я бы на это не рассчитывал. Я сомневаюсь, что он вообще выживет, причем не из-за огнестрельной раны, а из-за инфекции. У него есть родственники? Насколько я понимаю, его мать трагически погибла.
- Ее убили.
- Ну, если вы отыщете его родственников, дайте нам знать, пожалуйста. Необходимо сделать кое-какие приготовления. Вот, пожалуй, и все, что я могу вам сказать, доктор МакКормик.
- Вы позвоните мне, если в его состоянии произойдут какие-либо перемены? Я бы хотела… Я хочу знать, как у него идут дела.
- Разумеется. Как я могу с вами связаться?
Они обменялись номерами. Дарби поблагодарила доктора, убрала ноги со стола и набрала справочное, чтобы узнать номер отделения ФБР в городе Олбани, штат Нью-Йорк.
Она представилась женщине, ответившей на звонок, и попросила пригласить к телефону специального агента Дилана Филлипса.
- Минуточку, я соединю вас с его офисом, - сказала женщина.
Филлипса на месте не оказалось. Дарби оставила сообщение его секретарю.
Пайн говорил, что пытается установить местонахождение владельца дома, доктора Мартина Векслера и его супруги Илейн. Но Дарби не хотела ждать и развернулась к компьютеру. Получив всю необходимую информацию, она взялась за телефон.
Часом позже ей удалось выйти на одного из детей Векслера - его старшего сына, Дэвида, который жил в Висконсине. У него нашелся номер телефона дома, в котором его родители остановились на юге Франции. Имена Эми и Джона Холлкоксов ничего ему не говорили.
Дарби набрала названный им номер. Включился автоответчик, заговоривший по-французски. Дарби оставила подробное сообщение, присовокупив к нему номера своего служебного и мобильного телефонов, и попросила перезвонить ей в любое удобное для них время.
Повесив трубку, Дарби осталась сидеть в тишине своего кабинета. Мысли ее устремились к Джону Холлкоксу.
"Шону", - поправила она себя.
Двенадцатилетний мальчишка лежал в коме. Ее собственный отец провел в этом состоянии месяц. Его индекс по шкале КШГ был равен единице. Он так и не открыл глаза, не произнес ни звука и не сделал ни единого движения. Его мозг был мертв.
Она помнила, как сжимала руку отца, пока врач объяснял матери, что случится с Биг Рэдом после отключения системы жизнеобеспечения. Дарби помнила, как впилась ногтями в ладонь отца с такой силой, что расцарапала ее до крови. Она помнила, что надеялась - нет, верила! - что боль заставит отца прийти в себя. А потом аппаратуру отключили, и они ждали, пока тело отца умерло.
Дарби положила локти на стол и уставилась на свои руки. Сейчас ее ладони стали крупнее, и кончики ее пальцев были покрыты засохшей кровью. Кровью Шона. Тогда, в палате, она звала на помощь, прижимая мальчика к себе.
Раздался негромкий стук в дверь. Дарби подняла голову и увидела комиссара полиции Кристину Чадзински.
- Я могу войти?
Дарби кивнула. Чадзински села на стул по другую сторону стола, скрестила ноги и сложила руки на коленях. Сегодня утром она надела стильный черный костюм. Похоже, других цветов в одежде комиссар полиции не признавала. Женщина выглядела стройной и подтянутой - она была завзятой бегуньей - но ни физические упражнения, ни сон или макияж не могли скрыть усталости, залегшей темными кругами под ее небесно-голубыми глазами.
- А у вас здесь тихо, - заметила Чадзински.
- Вся лаборатория на выезде в том доме в Белхэме. Вы читали мой рапорт?
Дарби закончила его поздно ночью, а потом рухнула на диван у себя в кабинете и провалилась в сон.
- Я первым делом прочла его сегодня утром, - ответила Чадзински. - О том, что произошло в Белхэме и в больнице, передают во всех новостях.
- А в новостях сообщили о том, что ФБР пыталось взять расследование под свой контроль?
- Нет, не сообщили. - Комиссар полиции осторожно подбирала слова, взвешивая каждое, словно они были на вес золота. - Те люди, которых вы видели в лесу… О них по-прежнему ничего не известно?
- Пока из больниц не поступало сообщений о белом мужчине, обратившемся по поводу огнестрельной раны, но люди Пайна обзванивают их. На всякий случай. Сам он направляется в Вермонт, чтобы присутствовать при обыске квартиры Эми Холлкокс совместно с тамошней полицией.
- Вы упомянули о том, что родители этой женщины были убиты, но не сообщили никаких подробностей.
- Ее сын не смог ничего мне рассказать на этот счет, а я не нашла в архиве никаких отчетов об убийстве четы по фамилии Холлкокс.
- Что нового известно о состоянии мальчика?
- Я только что разговаривала по телефону с невропатологом, - ответила Дарби и пересказала Чадзински содержание своего разговора с доктором Гольдштейном.
- Откуда у мальчишки взялся пистолет? - поинтересовалась Чадзински. - В вашем рапорте об этом не сказано ни слова.
- Я сама узнала обо всем только сегодня утром. У него была набедренная кобура, которую прикрывали длинные мешковатые шорты.
- Не могу поверить, что никто ее не заметил.
- Он ведь не был подозреваемым, поэтому никому не пришло в голову обыскивать его. Когда "скорая" привезла его в больницу, мальчик не позволял никому дотронуться до себя. Даже устроил истерику, как сказал мне врач. Он был в шоке, поэтому его оставили в покое, чтобы он немного пришел в себя и успокоился. Судя по тому, что мальчик рассказал мне вчера вечером, не удивлюсь, если револьвер ему дала мать.
- А что за нелепое требование насчет того, что он будет разговаривать только с вашим отцом?
- Не знаю. - Дарби потерла лицо, а потом с силой провела рукой по волосам. Она уже не помнила, когда в последний раз так уставала. - В данный момент мне известно об этом столько же, сколько и вам.
- Вы спали сегодня?
- Пару часов, не больше. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу, как мальчишка упирает себе ствол под подбородок. Если бы этот федерал не вломился в комнату, Шон не оказался бы в коме.
- Мальчик пребывал в коме. Чрезмерное возбуждение могло…
- Шон разговорился со мной. Мне удалось заслужить его доверие: он сказал мне, что его настоящее имя Шон. Он собирался рассказать мне правду о смерти своих дедушки и бабушки, кто их убил и за что, и даже назвать имена убийц. Он собирался рассказать мне все, а тут этот козел вламывается в палату, размахивая своим значком, и говорит, что забирает дело и увозит мальчика с собой. Он напугал ребенка до полусмерти.
- Может быть, вы и правы. Но, при всем моем уважении, ваш профессионализм можно поставить под сомнение.
Дарби откинулась на спинку своего кресла, ожидая продолжения. Может быть, конечно, в жилах Чадзински и текла голубая кровь полицейского, но у нее было сердце политика. Она потихоньку подбирала команду, которая поможет ей выдвинуть свою кандидатуру на пост губернатора и заполучить его. Так что действительная причина ее визита заключалась в том, что она хотела оценить ущерб, нанесенный Дарби ее планам.
- Насколько я понимаю, вы набросились на него, - продолжала Чадзински.
- Значит, вот как он это называет?
- Я спрашиваю об этом вас.
- У нас вышло небольшое разногласие. Я упомянула об этом в своем рапорте.
- Да, знаю. Кроме того, мне известна история ваших непростых отношений с ФБР. Расскажите мне, что там у вас произошло.
- Вы прочли ту часть моего рапорта, в которой говорится о том, что специальный агент Филлипс не пожелал остаться в больнице, а сбежал, прихватив мой магнитофон?
- Вы намерены настаивать на своем обвинении?
- Я проверила всех, кто находился там вместе со мной. За исключением Филлипса, разумеется. Когда я с ним покончу, ему понадобится подушка на унитазе.
- Вы, как всегда, весьма красноречивы. Я еще не разговаривала ни со специальным агентом Филлипсом, ни с кем-либо другим из их отделения в Олбани. Я должна знать, в каком ключе строить общение и как себя вести, а потому расскажите мне все, что там произошло.
Зазвонил телефон Дарби. Она взглянула на определитель номера.
- Легок на помине, - сказала она и сняла трубку. - Дарби МакКормик слушает.
- Это Дилан Филлипс. Я перезваниваю по вашей просьбе. Чем я могу вам помочь, мисс МакКормик?
Дарби ошеломленно молчала.
Голос на другом конце линии был глубоким и хриплым. Федеральный агент, с которым она вчера разговаривала, слегка шепелявил, и голос у него был высокий и пронзительный, какой-то женственный.
- Мисс МакКормик?
- Я здесь. Полагаю, вы не знаете, кто я такая.
- А я должен это знать?
- Вчера вечером мы встречались в клинике Святого Иосифа.
- Думаю, вы меня с кем-то путаете. Вчера вечером я ужинал со своей дочерью и ее женихом.
- Вы ведете розыск беглой преступницы Эми Холлкокс?
- Это имя мне ничего не говорит. Но почему вы спрашиваете?
- Я пока не могу ничего сказать с уверенностью, но вчера вечером кто-то другой представился вашим именем. Я перезвоню вам, когда буду знать больше.
- Буду весьма обязан.
Дарби положила трубку, развернулась к своему компьютеру и вошла в базу Национального центра криминальной информации, НЦКИ.
- Дерьмо собачье!
Дарби схватила связку ключей со стола.
Чадзински встала.
- Что случилось?
- В НЦКИ нет данных на Эми Холлкокс. И ордера на ее розыск тоже никто не выдавал.
- Куда вы направляетесь?
- В клинику, - ответила Дарби, выходя из-за стола. - Я хочу просмотреть вчерашние записи с видеокамер систем безопасности.
16
Джейми разбудили громкие голоса детей. Дверь ее спальни была закрыта, и Картера рядом с ней не было.
- Чего это ты раскомандовался? - донесся из-за двери голос Картера.
- Говори потише! - прошипел Майкл. - Ты разбудишь маму.
"Слишком поздно беспокоиться об этом", - подумала она и взглянула на будильник. Стрелки показывали одиннадцать часов утра.
Проклятье! Она проспала, а мальчишки пропустили автобус в лагерь. Ей придется отвезти их туда самой. Джейми откинула в сторону простыни и выбралась из постели. Перед глазами у нее все плыло, в голове стучали молоточки.
- Я оденусь, когда захочу, - заявил Картер. - Тоже мне, командир выискался, сплющенные яйца!
- Дурачок, сколько раз тебе говорить, что выражение "сплющенные яйца" не имеет никакого смысла?
- Нет, имеет.
Джейми открыла дверь. Двое ее мальчиков стояли обнявшись в конце коридора перед запертой комнатой, комнатой мертвых. Картер был босиком, в своей пижаме Бэтмена и черной мышиной маске. Майкл вырядился в мешковатые шорты, кроссовки и одну из старых футболок Дэна с профилем Брюса Спрингстина. И шорты, и футболка были слишком велики Майклу, но он все равно упрямо носил их - чтобы быть ближе к отцу, подозревала она, и не дать памяти о нем поблекнуть со временем.
- Господи Иисусе, мама! - воскликнул Майкл, подходя ближе. - Что стряслось с твоим лицом?
- Упала. Я… а-а… споткнулась в… а-а… а-а… больнице. Гараж. Ударилась… о… бампер. Бампер… а-а… машины.
Майкл уставился на нее так, как это делал Дэн, прожигая ее насквозь своим рентгеновским взглядом и давая понять, что уличил ее во лжи.
Джейми посмотрела на Картера и сказала:
- Пойди… а-а… оденься.
- Хорошо, мамочка.
Он показал старшему брату язык и умчался в свою комнату.
Джейми вошла в большую ванную комнату и стала чистить зубы. Мгновением позже она увидела в зеркале отражение Майкла. Он остановился в дверях, скрестив руки на груди.
- Как твои анализы?
- Нормально, - ответила она, не вынимая щетку изо рта. - Ты… уже… завтракал?
Он кивнул.
- И Картера тоже накормил.
- Умница. Спасибо.
- Тебя не было очень долго.
Она выплюнула пену от зубной пасты.
- Все нормально. Честно.
- Тебя не было дома до трех часов утра.
В ней начало подниматься раздражение. Майкл всегда следил, когда она приходит и уходит, засекая время ее отсутствия чуть ли не по минутам.
"Ну чего ты на него злишься, Джейми? Ты отсутствовала весь день, а потом позвонила сыну и скормила ему ложь о том, что задерживаешься в клинике, чтобы сделать очередную магнитно-резонансную томографию. А утром ты появляешься перед ним с опухшим лицом. Он беспокоится о тебе. Ради бога, будь с ним повежливее!"
- Мама, я тут поразмыслил кое о чем и должен тебе сказать, что не хочу возвращаться в спортивный лагерь.
- Почему?
- Я для него слишком взрослый. И еще я подумал, что лучше буду до конца лета помогать тебе по дому. Скошу траву на лужайке, приберусь и все такое. Да и в гараже порядок навести давно пора. А в доме мы не убирали с тех пор… Ну ты понимаешь.
"С тех пор как убили твоего отца".
Это было заманчивое предложение - оставить Майкла и Картера рядом с собой. Может, она бы и согласилась на него, если бы не Бен. Она собиралась все свое свободное время посвятить поискам двух его сообщников. Она рассчитывала отвезти мальчиков в лагерь, а потом наведаться в гости к Бену, в Бостон. Она должна своими глазами увидеть, что представляет собой его дом.