Но фетишизм не заразен, тем более - без прямого контакта, и редко бывает привязан к какой-то определенной местности.
Я взял сигарету, уселся на балконе и положил босые ноги на перила. И подумал, что живу в одном из лучших районов Москвы, где от метро "Сокол" начинается обширный треугольник Братского парка с его старинными липами, парк выходит к прямой каштановой аллее элегантного сквера, тот перетекает в сосновую рощу, а она - в знаменитую, размером с небольшой лес, Березовую рощу… Жить среди сплошных парков - какая удача! Вот только терпеть бродящих в них маньяков не хотелось бы.
Но что можно сделать? У меня (и участкового инспектора Пули) были очень странные факты.
Не один, а три маньяка, все - странно привлекательные для малолетних. Те шли за маньяками сами, с полуслова, а моя юная пациентка попросту сама на него бросилась. Сопротивляться попыталась только одна, но ведь сначала она все-таки тоже пошла за человеком в пальто, которого видела в первый раз, пошла в дальний и безлюдный угол парка. Это уже там произошло что-то, ей не понравившееся.
Да, именно три маньяка. Потому что на втором пальто доходило до земли, а на первом оно было на уровне колена. А третий уже из древней истории - но и в ней фигурирует пальто.
Это если речь об одном и том же пальто. Значит, два разных человека надевают одно и то же - да попросту, поскольку речь о молдавских строителях, одалживают друг у друга это пальто, и… И с ними начинают происходить всякие интересные вещи.
А что делать с маньяком урожая 1973-го, прости, Господи, года, который тоже "переодевался в старообразное пальто"? Старый покрой даже для начала 70-х? Это что же, 50-е? 40-е?
Сигаретный дым мирно плыл к кронам тополей, за которыми высились похожие на пряничные домики здания сероватого кирпича. Стук женских каблуков, нервный и торопливый, звонко печатал секунды на асфальте внизу.
…К участковому я пошел на следующий же день, с дурацким вопросом: нашлась ли хоть какая-то связь маньяка 1973 года с сегодняшними педофилами молдавской национальности? Естественно, связи никакой не было и быть не могло. И никто в 1973 году, понятно, не интересовался, куда делось то самое серое пальто, нужное маньяку для его выходов по девочкам. Пуля лишь вспомнил, что вроде, по материалам того давнего дела, у маньяка был целый подземный бункер, вроде забытого бомбоубежища, как раз в конце Березовой рощи. Белые носочки или верхнюю одежду милиция, конечно, могла и изъять - но в качестве вещественных доказательств могли пройти разве что носки.
- А бункер? - оживился я. - Что с ним? Где он?
- Доктор, ну какое кому дело до бункера? Мы тут когда видим такое помещение, подвал или чердак, то закрываем его, запечатываем и еще проверяем запоры время от времени. Чтобы там всякие бомжи и прочие маньяки не жили. Так и тот подвал наверняка… Запечатали и забыли. Да вот, пойдемте, я вам покажу кое-что, мы тут каждый день говорим спасибо товарищу Сталину и его министру внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии за хорошую ментовку.
- Почему, собственно, Берии? - думая о своем, поинтересовался я.
Вместо ответа участковый торжественно провел меня вдоль по милицейскому коридору туда, где он кончался фанерной дверью. Открыл ее - и предъявил мне скрывавшуюся за ней совсем другую дверь.
Она была сделана из тяжелого, неровного, крашенного в кроваво-бурый цвет чугуна и снабжена чем-то вроде пароходного штурвала полуметрового диаметра.
Нет, не пароходного, а сейфового. Передо мной была дверь громадного, в рост человека, сейфа, много раз покрашенного, грубо, слой на слой. Она была снабжена какими-то чугунными рычагами и тем самым штурвалообразным приспособлением, которое ее открывало.
- Это все работает? - мрачно поинтересовался я, оглядывая внушительное сооружение.
- И еще как, - подтвердил участковый Пуля. - Ключ у нас. Вот такой, весом в фунт. Хотя я могу точно сказать, что ни у кого из наших желания пойти дальше этой двери пока не возникало.
Он сделал торжественную паузу, наслаждаясь моим видом.
- Крыс-мутантов, скелетов в истлевших шинелях там не обнаружишь, - заметил, помолчав, Пуля, проводя рукой по большому, как у лошади, лицу. - Но заходить туда все равно не советую. Потому что… ну, вы, доктор, уже поняли, что это вход в бомбоубежище. А наша ментовка помещается как бы в предбаннике этого бомбоубежища. Так вот, мы на углу Песчаной площади и Третьей Песчаной улицы. Вот мы тут входим в бомбоубежище… входим и по подземным переходам можем дойти подо всем кварталом до каштановой аллеи на вашей Второй Песчаной. Вы думаете, у вас в подъезде убежища нет? Оно просто заперто. Но если пройти в подвал, то рано или поздно вы уткнетесь вот в такую же железную дверь. А от нее ход под домами и улицами до метро "Сокол", наверное. Или до метро "Аэропорт". А там, где "Аэропорт", аэропорт и был - на бывшем Ходынском поле - и туда вела особая подземка от самого Кремля. В общем, входишь здесь, топаешь под землей, пока не надоест, там выясняешь, что заблудился, а потом начинаешь стучать вот в такую полуметровой толщины дверь - изнутри. Но открывать тебе никто не собирается. Потому что за такой дверью тебя просто не слышно, даже если есть кому слышать. Заскучать можно, да? Особенно без света?
- И что, тут по этим бомбоубежищам бродил лично товарищ Берия вместе с товарищем Сталиным? - поинтересовался я.
- Может, и не бродил. Но все Песчаные улицы, все эти кварталы из серого кирпича построены с хорошими такими бомбоубежищами, руками немецких военнопленных. По принципу "сами разбомбили, сами отстроили". Говорят, когда в пятидесятые годы Хрущев отпускал их домой, они благодарили тут всех за то, что дали им шанс очистить совесть и уехать без камня на душе. Ну, вот, а товарищ Берия, кроме того что был министром госбезопасности и потом внутренних дел, еще и заведовал всеми лагерями военнопленных. Так что это было его хозяйство. Лучшие дома в Москве называют сталинскими. А эти - надо бы бериевскими.
- Ладно, - подвел итоги я, поднимаясь. - Берия - это интересно. Маньяка не поймаете, значит?
Пуля надрывно вздохнул и посмотрел на меня неласковым взглядом. Потом разжал губы:
- Хорошо, хоть девушка жива осталась. Говорит, когда он начал ее на какой-то поросший мхом бугор укладывать, передумала. Он ее еще просил надеть белые носки на босу ногу, как у подростка. Почему я и вспомнил про того маньяка. Носки ей не понравились - грязные. Начала отбиваться. Ну, и все. Дело можно закрывать - ни хрена больше не узнаем.
- Бугор… в конце Березовой рощи, уже у забора на Ходынку, - уверенно сказал я. - А повел ее туда кто? Наверное, он. Это его место. Или - их место? То самое, что в 1973 году? И она сначала шла за ним, как… как под гипнозом. Ага. До встречи, участковый. Я вернусь.
- Как чего, переходи вообще в милицию. Психиатров тут ой как не хватает, - напутствовал он меня.
…Девочка Юля, как ни странно, встретила меня куда более радостно, чем ее мать, - та, видимо, не очень-то хотела мне платить еще раз. Мать лишь грустно повела рукой в сторону - как бы это помягче сказать, детской:
- У нас новый наряд короля. Не пугайтесь.
Рыжеватая девочка Юля стала угольной брюнеткой с черно-красным ртом, запястья ее теперь были увешаны металлом разной конфигурации, металл в виде креста помещался и между весьма объемистых и буквально вываливающихся из майки грудей, украшенных заодно прыщами.
- Дурдом ждет? - приветствовала она меня.
- Готы и металлисты - не диагноз, их в дурдом не сажают, - сообщил ей я. - Значит, так, дорогая: позавчера человек в пальто, пахнущем землей, проломил голову девушке. Сейчас он в розыске. Понятно, о чем я? О том, что у тебя задница уже взрослой женщины, а голова еще подростка. И когда по такой голове бьют камнем, и мозги начинают… Ты что-то сказала?
Готическая Юля быстрым движением сунула в рот сигарету, потом вынула ее оттуда, испачканную помадой, и молча уставилась на меня.
- Надо кое-что уточнить, - сказал я, торопясь, пока не пройдет ее испуг. - Первое: кто кого вел? Ты или он?
- Он, - был мгновенный ответ. - К каменному забору.
- Так. Ты сказала - бетонная плита. Жесткая?
- Не беспокойтесь, попку не натерла, - пришла она в себя. - Там такой сверху как бы мох… То есть она вроде бетонная, но… Очень старая. Скорее как кочка в земле. Это слева от тропы, ведущей в пролом, через который выходят на Ходынку, на поле. Место мягкое. Можете попробовать. Если нужна компания, то доктору - скидка.
- И последнее. Когда ты туда шла, то… о чем думала? Что чувствовала?
- Ну, о чем о чем, о том самом, - ожила готическая Юля. - Чувствовала себя как под легким кайфом. Ну… я была маленькой девочкой, которой было очень-очень все интересно, как в первый раз, такой большой дяденька, у которого есть такая большая штучка…
- Раньше таких мыслей не бывало?
- Раньше много чего не бывало. А сейчас - здравствуй, взрослая жизнь.
Бетонный забор, за которым рвутся в небо еще не заселенные белые башни целого нового города, выросшего буквально за год на Ходынском поле. На верхушки их ложится закат, и свежие стены их розовеют цветом "Кадиллака" в Лас-Вегасе. А левее - гордый шпиль "Триумф-паласа", самого высокого жилого дома Европы.
Но это - там, по ту сторону забора. А здесь, в забытом всеми уголке старого парка - да попросту леса - сереют сумерки; криво стоит пустая скамейка (что она тут делает - похищена с аллеи?). Сорняки и лопухи среди бугристой земли, а между ними…
Будто покрывшиеся зеленой плесенью и посеревшие шляпки груздей - чуть возвышающиеся над землей на уровне пояса или колена два бетонных козырька, косо уходящие в землю.
А дальше - еще один, уже совсем вровень с землей.
Мне показалось, что сбоку у каждого козырька есть что-то вроде полуоткрытой пасти, полузасыпанной землей. Лаз, который когда-то вел вниз?
Козырьки украшены осколками битых бутылок, колбасной шкуркой и… относительно свежим надорванным квадратиком фольги - от использованного презерватива.
Значит, здесь.
Но дальше тут делать мне уже нечего.
Сизая дымка, тропа, глушащая шаги. Из кустов бесшумно выходит кудлатая бродячая собака и смотрит на меня немигающим, почти человеческим взглядом с безопасного расстояния.
Потом делает ко мне два шага - у меня почему-то холодеет сердце - но дальше остается на месте.
…Два часа терпеливо выслушиваю поток слов кругленькой редакторши районной газеты "Сокол". Получаю предложение дать интервью на психиатрические темы - "мы это делаем со всеми замечательными людьми в нашем районе, а их тут на удивление много". Потом - о погибших на Ходынке во время коронации последнего государя, когда случилась страшная давка и трупы везли отсюда на телегах. О громадном кладбище солдат Наполеона, там, где сейчас Песчаная площадь. Но потом французские кости вывезли отсюда и выкинули неизвестно куда. О таких же вывезенных покойниках с Братского кладбища: похоронены в годы Первой мировой, выброшены вон при товарищах Берии и Хрущеве, когда глухая московская окраина стала превращаться в новый и прекрасный город. Бункеры у края Ходынки? Это была особая территория Московского военного округа, сторожила с дальнего конца аэродром, над головами солдат взлетали самолеты с бешено крутящимися пропеллерами и тяжело шли к железной дороге, на запад. Больше - ничего интересного. Легенды об оживших персонажах прошлого? Нет… нет… знаете, ничего нет. Я бы знала.
Вышел от дамы, жадно глотая свежий воздух. Пошел по безлюдным улицам домой, среди зелени и тишины.
Парки на костях. Кладбища, которых уже нет. Недоброе имя - "Ходынка". Еще парки, пары с колясками, велосипедисты, тополя, липы. Тени кладбищ мирно дремлют среди кустов и аллей. Спите, души солдат забытых веков, спите в лучшем из районов Москвы. Вы не чужие здесь. Потому что все города стоят на костях прошлого, по всем улицам когда-то проезжали телеги, а потом и автобусы с гробами. А сегодня из распахнутых дверей балконов сверху доносятся женский смех и музыка, а с тротуара в окна можно увидеть верхушки книжных полок и еще белые потолки, на которых ложатся круги медового света люстр. А вот котяра на форточке, мрачно смотрящий на серый асфальт внизу. Его зовут Грымзик, это соседский кот, я почти дома. И мне надо сделать один важный звонок.
- Сергей Сергеевич, как ваше драгоценное самочувствие?
- Добрый доктор, какая радость! Да отличное самочувствие. Падаю с ног, но энтузиазм так и прет из ушей. Боюсь, что как пациент я вам уже неинтересен. В общем, вы обыкновенный волшебник.
- Да вы не поверите, Сергей Сергеевич, ни малейшего волшебства. Ну, что у вас там было - одна депрессия и два невроза. А у кого же не было депрессии в 90-е годы? У меня было два пациента, которые ежедневно обсуждали со мной достоинства самоубийства и всевозможные методы. Я им не противоречил и с увлечением поддерживал разговор. А что вы хотите от орденоносного конструктора ракет, которому только что сказали, что ракет больше не надо? Петля - очевидный выход. А вас… да этим самым "Прозаком" половина Америки лечится, у которой никаких кризисов и никаких девяностых годов не было - подумаешь, великий метод. Вот сейчас у меня пациент - просто страх и ужас. Почему вам и звоню. Вы ведь ваших архивных знаний и связей не утратили?
- Да я никуда оттуда не уходил, а сейчас заместитель директора, представьте - так что весь архив в вашем распоряжении. Но зачем он вам?
- А у меня тяжелейший случай, - продолжил импровизировать я, неся откровенный медицинский бред. - Фетишист. Насильник. Без пяти минут убийца. И с фиксацией на определенных предметах, местах и событиях прошлого. И на определенных именах. Есть у меня теория - помогите разобраться, а? Только когда я вопросы начну задавать, не подумайте, что доктор сам поехал от крыши и наискосок. Просто не поверите, какие случаи бывают.
- Вперед, - раздался в трубке радостный голос господина архивиста. - На каких исторических фетишах свихнулся ваш маньяк?
- Район между окончанием Ходынского поля и задней частью Березовой рощи - координата номер раз. Он связан с какими-то людьми и событиями, имевшими к этой части Москвы некое отношение. Причем людьми известными, историческими. Советский период. Очень высокие лидеры партии и государства. Далее, есть фетиш в виде летнего плаща, или пальто, светло-серого, без пояса, из хорошей ткани типа тонкого габардина, на человека выше среднего роста. Кстати, попробуйте по пальто определить эпоху или стиль, чтобы мне разобраться, на ком фиксация. Не говорит, гаденыш, гордо молчит. Пальто - это координата номер два. Далее, поскольку речь идет о маньяке, то тут тоже есть маленькая особенность: как-то все связано с юными, малолетними девочками, белыми носочками и тому подобной ерундой. Вот вам третья координата. И что у нас получается на их пересечении?
- Ну, доктор, вы же интеллигентный человек и знаете свою историю. Не что, а кто получается. Вполне определенный исторический персонаж. Так, мне просто любопытно: это что, ваш маньяк надевает какое-то старообразное пальто и идет насиловать девочек в белых носках, так?
- Сергей Сергеевич, не задавайте вопросов - кто здесь психиатр? Хотя в общем, как ни странно, вы угадали, вот только еще и место почему-то имеет значение. Вот эти задворки Ходынского поля и Березовой рощи.
- Так все же понятно, дорогой вы мой. Так, сначала пальто: покрой скорее послевоенный, в тридцатых в моде были плащи с поясом, военного вида. А вот вплоть до шестидесятых… Посмотрите на фотографии советского руководства вот в этот смутный период между Сталиным и зрелым Хрущевым - увидите штук пять таких плащей на каждом снимке. А малолетние девочки - тут уже все предельно ясно. Ну, вы же знаете, кто ими славился.
- Берия, - сумел выговорить я, глядя с балкона на темную листву парка. - Лаврентий Берия.
- Именно так. Потому что и все прочие никоим образом себе в удовольствиях не отказывали, но девочки - это уже только лично товарищ Берия. Ну, не всегда школьницы. Но тип фигуры и поведения… я профессионально выражаюсь?
- Да, абсолютно.
- Так. Черная машина - идет медленно вдоль тротуара, высматривает вот такую вот девочку с толстыми лодыжками. Выходят двое, знакомятся. По одним сведениям, просто впихивают в машину и везут в известный особняк на Садовую. Напротив Красной Пресни, если вы не знаете. По другим - все делалось несколько тоньше. Не без уговоров. А там, если надо, переодевали подросточка в школьную форму, а иногда - в балетную пачку. Сажали на диванчик и говорили: ждите. Ну, об этом уже написано десять раз, а два месяца назад ко мне приходили телевизионщики. Сериал будут снимать. Чем я тут вас удивил?
- Место, - напомнил я. - Весь наш район построил Берия. Это я уже знаю. Он, конечно, взлетал с аэродрома на Ходынке - но садились люди в самолеты с другого конца поля. Что наш маньяк знает совсем о другом, глухом конце этого же поля? И какое это место имеет отношение к Берии?
- А знает он, - глубоко набрал воздуха архивист на том конце, - нечто такое, что вообще-то знает очень мало кто. И довольно странно, что такие вещи становятся известными каждому маньяку. Это довольно редкая информация. Что у нас сейчас на том конце поля такое помещается?
- Стройка, - сказал я. - Как и по всему чертову городу. Новые дома лезут в небеса.
- А какое здание одиноко стояло раньше на этом конце поля?
- А вслух по телефону это можно произносить? - сказал я после долгой паузы.
- Можно, после романа господина Суворова "Аквариум", - бодро разрешил мои сомнения архивист. - Вот тот самый "Аквариум" там и был. Главное разведывательное управление Советской армии. А вокруг него - всякие военные заборы, бараки, даже палатки, когда там войска к параду готовились по поводу годовщины большевистской революции. В общем, военная была территория. И это не такой уж секрет. Секретом долгое время было другое. То, что под землей.
- Неужели катакомбы, убежища, подземные туннели? - удивился я, вспоминая тяжкую чугунную дверь с сейфовым колесом.
- А то нет, - был ответ. - Убежища тогда везде строили, и как раз занимался этим товарищ Берия. И вот в такое убежище в дальнем конце аэродрома, под землю, его и привезли летом 1953 года, после того как товарищ Сталин весной умер, и праздник товарища Берии на этой земле закончился. Там он и сидел свои последние дни. Сколько сидел - сложный вопрос, говорят, что расстреляли его сначала, а судили и приговорили потом, в декабре. И, кстати, не исключено, что и расстреляли в том же подвале. Вот между этой самой Березовой рощей и Ходынским полем. Место последнего оргазма.
- Так, вот с точки зрения психиатрии называть расстрел "последним оргазмом" - это интересно, об этом поподробнее, - грозно сказал я.
- Доктор, не все на этом свете маньяки. Посидите секунду, я найду кое-что… Вот: мемуары одного человека, который ненавидел Берию просто до дрожи. Ну причин тому было сколько угодно. Итак, "Непримкнувший", автор - Дмитрий Шепилов, министр иностранных дел при Хрущеве, ответственный по партийной линии за культуру, искусство, идеологию. Кстати, сам красавец и любитель женщин - но не каких-то там малолеток. Глава "Схватка". Читаем… стоп, сначала насчет того, куда Берию поместили. "А когда было сказано, что он арестован и будет предан следствию и суду, зелено-коричневая краска поползла по его лицу - от подбородка к вискам и на лоб.
В зал заседаний вошли вооруженные маршалы. Они эскортировали его до машины.