А она без труда нашла издания с обзором новостей: "Газетт де Ла-Манш","Пти журналь" и "Эксельсиор". Отложила подшивку "Газетт де Ла-Манш", потому что это издание освещало в основном местные события. Поднимала тяжелые груды газет, перебирала их и вытаскивала маленькие стопки оттисков, имевшие отношение к интересующему ее времени - первой трети 1928 года: складывала рядом с собой все номера с января по апрель этого года. Сидела, поджав ноги, между двумя высокими книжными стеллажами и отбирала газеты, которые затем планировала тщательно просмотреть. И вот настало время для изысканий в прямом смысле этого слова: страница за страницей она пробегала глазами все экземпляры, сложенные стопками у ее ног. Время от времени брат Дамьен приносил очередную статью, спрашивал, интересует ли она ее и нужно ли отложить эту газету. Женщина вежливо качала головой и вновь погружалась в чтение.
Полосы, посвященные международным событиям, в основном ориентировались на обсуждение политики; иногда их оживляли заметки о забавных происшествиях или о великих научных открытиях. Время до полудня прошло за чтением текстов, напечатанных с более или менее одинаковой четкостью на пожелтевших от времени листках бумаги. Спустя три часа после начала поисков Марион на секунду подняла голову - и вдруг обнаружила, что находится прямо возле полки для книг на иностранных языках. Именно здесь она нашла личный дневник Джереми Мэтсона… Женщина тут же проверила, по-прежнему ли книга лежит в кармане плаща; на лице ее при этом была написана такая же тревога, как у матери, которая наблюдает за ребенком, играющим в парке далеко от нее. Прикосновение к шероховатой обложке ее успокоило.
В половине первого Марион покинула брата Дамьена, повторившего ей, что соблюдает пост, и отправилась в кафе напротив здания мэрии. Здесь она съела салат из морепродуктов и прочла свежий номер "Уэст-Франс": передовица газеты была посвящена ее делу - этой безумной истории, из-за которой она вынуждена скрываться здесь, вдали от дома, семьи и немногочисленных друзей. С момента ее прибытия в Мон-Сен-Мишель прошло девять дней. По большому счету она ни по кому, кроме матери, не скучала. А ведь по-прежнему достаточно короткого телефонного звонка: узнать новости о ее жизни, рассказать о своей, обменяться мнениями о текущих событиях, наконец, просто услышать родной голос. С сослуживцами для сохранения душевного равновесия общаться необязательно - она никогда не испытывала к ним особенной привязанности. Одни казались чересчур педантичными, другие - слишком легковесными, остальные очень уж любили умничать. Нет, среди них она никогда не чувствовала себя в своей тарелке. Друзья детства по большей части остались в Лионе, ее родном городе; с годами они постепенно пропали из виду.
Марион слегка коснулась верхней губы: рубец почти рассосался, скоро от него останется лишь воспоминание - о неоновых светильниках цвета морской волны на парковке в подвале ее дома. Тем вечером она возвращалась из кино одна. Незнакомец на мотоцикле затормозил прямо перед ней: мотор взревел несколько раз - нечто вроде предупреждения. Скрытый за черным стеклом шлема мужчина смотрел на нее в упор, между ними меньше метра. Правой рукой он постоянно нажимал на рукоять газа, чтобы мотор ревел не переставая. Марион увидела, как рука его стала подниматься - очень медленно, почти незаметно… Убежать не успела - упала навзничь; чувствовала скорее шок, чем настоящую боль.
А мотоцикл стал ездить вокруг нее… с каждым витком все ближе, почти касаясь рубчатыми шинами ее лодыжек и пальцев… Марион не могла встать, лежала, скрючившись от ужаса. Двигатель ревел ей прямо в уши, рычал, оскорблял, угрожал, обещал еще худшие муки… Колесо неожиданно поднялось в воздух - и опустилось всего в десяти сантиметрах от ее головы… Она рыдала, не в силах встать на ноги, и эта слабость казалась ей худшим из всех ощущений - ужас в чистом виде, ужас, которому невозможно сопротивляться…
Колесо нависло над ней, оно уже давило ее волосы, рычание мотора раздавалось снова и снова… Затем мотоцикл медленно попятился назад и, взревев в последний раз, исчез. Марион потребовалось пятнадцать минут, чтобы сесть, и еще десять, чтобы доковылять до лифта и подняться в квартиру. С того самого момента, как мотоциклист остановился перед ней, она знала, что это не случайный преступник, а посланец - он только сделал ей предупреждение.
Как сказали потом агенты ДСТ, она всего лишь немного помешала, только слегка задела интересы неких лиц. И это ей тут же дали понять. ДСТ могла прийти Марион на помощь только в том случае, если бы она согласилась исчезнуть. Те, кому она помешала, привыкли действовать жестокими методами: либо она заткнется сама, либо они позаботятся о том, чтобы заставить ее умолкнуть. Поэтому стоит ей отказаться от защиты со стороны ДСТ, как ей тут же будет угрожать серьезная опасность. Марион не без некоторого нахальства спросила у типа из ДСТ, почему эти люди не уничтожили ее сразу, если действительно так серьезно настроены.
Мужчина улыбнулся. "Мы не в кино, - ответил он. - Убить кого-то достаточно сложно. И риск велик, так что оно того не стоит". Однако случай Марион особый; ее, возможно, постараются запугать… это может зайти далеко. Все начнется с телефонных звонков посреди ночи: в трубке только чье-то дыхание и никаких слов. Затем кто-то станет регулярно взламывать почтовый ящик и выбрасывать ее корреспонденцию. Однажды придет очередь ее машины - ее ограбят неизвестные. Затем - квартира. Можно даже заплатить одному или двум преступникам, чтобы те организовали изнасилование. Со всем этим ДСТ уже приходилось сталкиваться. Те, кого она задела, могущественны и готовы действовать решительно. И, сколь бы маловероятным это ни казалось, убийство могло стать последним шагом на пути к тому, чтобы гарантировать ее молчание.
ДСТ знает, кто эти люди, но пока не в состоянии им помешать. Чтобы обеспечить безопасность Марион, необходимо задействовать всю мощь государственной системы. Нужно использовать суд, полицию, общественное мнение и средства массовой информации. С прессой дело обстояло как раз проще всего. А привлечение остальных звеньев цепочки требовало гораздо больше времени - нескольких недель или даже месяцев, точно ответить ей никто не сможет. И даже тогда ей все равно придется вести себя осторожно, потому что, несмотря на принятые меры, возможно все. Даже знаменитые люди иногда исчезают. Обнародование ее дела в прессе само по себе ее не защитит, если одновременно с этим не принять всех необходимых мер предосторожности. Сколько человек таинственным образом погибли за последние годы… Действительно ли Пьер Береговуа покончил жизнь самоубийством? Тогда куда же делась его драгоценная записная книжка, с которой он никогда не расставался? На самом ли деле Франсуа де Гроссувр пустил себе пулю в голову посреди Елисейского дворца, причем выстрела никто не услышал? Тогда почему при вскрытии тела зафиксирован "вывих левого плеча и синяк на предплечье", хотя самоубийца найден сидящим за письменным столом, а не лежащим на нем? Правда ли, что Жан-Эдерн Алье без посторонней помощи ухитрился так упасть с велосипеда, что насмерть проломил себе голову о водосточный желоб? Все может быть.
Марион всегда считала себя волевой женщиной с закаленным характером, которая знает, чего хочет. Но в самый критический в ее жизни момент, когда ей следовало бы показать себя сильной - ударить этого мотоциклиста, разорвать дистанцию, бежать, спасая свою жизнь - она оказалась настоящей тряпкой. На следующий день она позвонила человеку из ДСТ и согласилась скрыться. "Это лучшее, что можно сделать, - не раз повторял ей агент. - Самое надежное".
Марион не могла позволить себе нанять телохранителей. ДСТ тоже не стала действовать подобным образом. Более эффективным и надежным они считали другой метод: спрятать ее до тех пор, пока все не будет готово к ее возвращению, пока дома ей не будет гарантирована безопасность.
Она сложила "Уэст-Франс", расплатилась по счету и увидела брата Дамьена, который сидел в углу и явно был погружен в себя.
- Я молюсь, - сказал он.
Одарив его улыбкой, чтобы избежать необходимости объясняться, она тут же направилась назад, к грудам старых газет. Возобновила свои изыскания с мартовского номера "Эксельсиора" за 1928 год - с очень четкими фотографиями, характерными для этого издания. Примерно за полтора часа работы просмотрела стопку "Эксельсиора" и перешла к "Пти журналь" и его иллюстрированному приложению. Брат Дамьен был на удивление молчалив, с тех пор как Марион возвратилась с обеденного перерыва. Женщина подумала, не обиделся ли он на то, что она всячески избегала его общества. Чуть позже услышала ответ на этот вопрос - в виде ровного дыхания с легким присвистом: брат Дамьен просто-напросто заснул. К трем часам дня строки, которые она просматривала, стали сливаться перед глазами, заголовки утратили всякий смысл. Марион пришлось признать, что теперь она тратит на каждую страницу значительно больше времени. Именно в этот момент взгляд ее остановился на выразительном заголовке статьи: "Ужасная находка в Египте - убитые дети". Руки Марион вцепились в газету.
"Каирский мальчик, чье безжизненное тело обнаружено два дня назад, стал четвертой жертвой страшного монстра, терроризирующего славный египетский город. Местная полиция при активном содействии британского инспектора использует все имеющиеся средства, для того чтобы схватить жаждущего крови безумца, который бродит по улочкам восточных предместий. По словам официальной представительницы местного женского клуба, пользующегося заслуженной известностью, "в настоящий момент этот душевнобольной охотится только за детьми из отдаленных кварталов, но, кто знает, быть может, завтра он станет частым гостем на самых знаменитых площадях и улицах Каира!" Это печальное дело начинает беспокоить английские и французские семьи (их, как известно, много в египетском городе). В ближайшие дни губернатор лорд Ллойд должен издать официальное коммюнике с целью предотвратить возможную панику. В очередной раз обаяние страны фараонов оказывается замешанным на крови и тайнах, сливающихся в неразрывное целое в тени пирамид".
Помимо высокопарного стиля статьи, Марион была поражена очевидным равнодушием автора и отсутствием у него сострадания к попавшим в беду людям. Особенно ее потрясли слова этой женщины: ее абсолютно не трогала гибель детей, и беспокоилась она только о том, что в число потенциальных жертв могут попасть и отпрыски колонизаторов. Марион с трудом верилось, что кто-то способен быть настолько равнодушным. Эти слова наверняка вырваны из контекста всего интервью или искажены из-за того, что редакция газеты находилась далеко от места событий. По крайней мере Марион пыталась себя в этом убедить.
Теперь она располагала несомненным доказательством того, что дневник Джереми Мэтсона не плод больного воображения. "Ты это знала. Этот дневник слишком личный, слишком сложный, чтобы быть выдуманным…" С обнаружением статьи вера в подлинность книги обрела надежный фундамент. Каждая строчка личного дневника отныне содержала для Марион еще больше аромата прошлой жизни, теперь, увы, утраченной. Джереми Мэтсон существовал на самом деле. И кто знает, быть может, он еще до сих пор живет в какой-нибудь части света…
26
Март 1928 года. Одуряющие, вызывающие тошноту пары алкоголя еще плыли по комнате. Джереми приоткрыл один глаз; разум упорно пытался избавиться от навязчивого клубка из остатков сновидений. Мало-помалу свет прокладывал дорогу в его сознание, но запах оказался быстрее - жестоким спазмом скрутило желудок… Мэтсон стремительно нагнулся, чтобы его вырвало на пол, а не на самого себя, но из пересохшего рта не пролилось ни капли. Тяжелые, навязчивые удары сердца отдавались в голове… Казалось, весь выпитый им накануне алкоголь сначала иссушил тело, а затем скопился позади глаз и, вертясь, втягивал в это неконтролируемое движение глазные яблоки и мозг. Мэтсон схватился за волосы, глухо рыча. Черное пятно появилось перед окном, там, где Джереми ожидал увидеть только расплывчатую дымку белого цвета. Он с остервенением мигал и щурился, пока изображение наконец не сфокусировалось. Там стоял человек. Джереми приподнялся, опершись на локоть: лицо стало более четким, черты его постепенно прояснились, несмотря на режущий глаза свет из окна.
- Азим?.. - глухо пробормотал англичанин.
- Одевайтесь, нужно поговорить.
Джереми недовольно заворчал.
- Ну же, подъем! - приказал Азим довольно грубо.
- Который час?
- Самое время поговорить.
Мэтсон приподнял бровь, выпрямился и ушел в ванную; вскоре Азим услышал, как англичанин ругается, принимая холодный душ. Несколькими минутами позже Джереми неумело причесывался на глазах коллеги, сидящего за письменным столом.
- Ну?
- Почему вы мне ничего не сказали?
Он остановился, так и не вытащив расческу из волос.
- Не сказал о чем?
- Не надо держать меня за идиота на том основании, что я не англичанин или, что еще хуже, потому что я араб! Я знаю, почему вы любой ценой добивались этого расследования… знаю!
- О нет, Азим, вы ничего не знаете…
- Убийство в квартале Шубра. Такое же чудовищное насилие и нечеловеческая ярость и те же следы извращенного надругательства. И вы там были, ведь это вы вели то дело! Я прочел ваш отчет.
Джереми бросил расческу на лакированный стол и медленно обвел взглядом комнату вокруг себя, пошел за пачкой сигарет, вытащил одну и закурил.
- Скажите, из-за чего вы так рассердились? - вдруг спросил он гораздо спокойнее.
- Вы располагали сведениями, которые могли бы помочь в нашем расследовании, - вам следовало поделиться ими со мной!
- У меня не было ничего определенного - ничего, что могло бы нам помочь.
Англичанин полностью обрел свойственное ему спокойствие и глядел на Азима поверх облака табачного дыма, пытаясь угадать его мысли.
- Так мы партнеры или конкуренты?! - продолжал возмущаться араб. - Если мы работаем сообща, я хотел бы, чтобы мы делились друг с другом информацией. Сам я не колеблясь посвящал вас в любые свои бредовые выводы, о чем свидетельствует, в частности, эта история с гул. В ответ я ожидаю такой же прямоты от вас, господин Мэтсон!
Джереми выпустил через ноздри две струйки дыма.
- Я очень расстроен… поверьте, я не хотел вас обидеть. - Он протянул руку с сигаретой, зажатой между пальцами, и кивком головы указал Азиму на диван.
Они сели напротив друг друга. Мэтсон почесал затылок свободной рукой, пытаясь подобрать слова, наиболее подходящие для начала разговора.
- Убийство в квартале Шубра было чудовищным. Убит нищий бродяга. Когда я прибыл на место преступления, это показалось мне… хуже, чем воронка от снаряда на месте только что маршировавшего батальона. Нищего буквально сломали пополам, раздробили ему челюсть, чтобы легче было вышибить ему зубы и вырвать язык. Беднягу фактически разорвали на куски. В тот день у меня был минимум помощников, мне пришлось все сделать самому. Даже сам собирал части тела, разбросанные по лачуге.
Джереми на время умолк, затянувшись сигаретой.
- Непостижимое преступление. Подобного зверства я никогда еще не видел, убийство казалось совершенно немотивированным. Опросил соседей - они смутно знали жертву в лицо. Этот местный нищий не был ни с кем связан и уж тем более не имел собственности, которая возбудила бы чью-то алчность. Очевидно, его просто разорвали на клочки ради удовольствия. Итак, я честно проделал свою работу - искал улики, свидетелей. Ничего - о преступнике не удалось узнать ровным счетом ничего. Все мои поиски и действия оказались безрезультатными. Расследование так и не сдвинулось с мертвой точки.
Мэтсон последний раз вдохнул порцию табачного дыма и раздавил окурок в грязном стакане, оставшемся на столе с вечера; затем продолжил:
- И вот я услышал, как двое полицейских говорят в коридоре о зверском убийстве мальчика, кратко описывая то же, с чем я столкнулся месяцем раньше. Невольно взбеленился, потому что именно я не сумел взять след этого… безумца, и в результате парнишка пережил такое. - Первый раз за время своего признания Джереми взглянул в глаза Азиму. - Именно я должен поймать того, кто это сделал! Закончить это дело… я, и никто другой! Если бы сумел арестовать этого подонка сразу после убийства нищего, четверо детей были бы живы!
Эхо от металлического стука прошедшего поблизости поезда заполнило длительную паузу, возникшую после этих слов; оба молчали.
- Мы это сделаем, - сказал наконец Азим. - Поверьте мне, сделаем. Так вы говорите, что в ходе расследования первого преступления не нашли абсолютно ничего, что могло бы нам помочь?
- Совсем ничего.
- Ладно…
Джереми вновь обрел уверенность в себе; взял вторую сигарету и держал ее между пальцами не зажигая.
- Этим вечером мы приглашены к основателю заведения, где учились дети, - сообщил он. - Этот мерзавец раздобыл копию вашего отчета и знает все подробности расследования.
Похоже, эта новость сильно огорчила Азима.
- А, он настолько влиятелен…
- Он богат. И живет в Каире уже давно. Это две козырные карты, которые позволяют быть уверенным в благоприятном исходе любой партии.
- Полагаю, вам следует пойти туда одному, я уже продумал свое расписание на этот вечер. Раз эта история о гул кажется вам безумной, позволю себе заняться ею и продолжить свои разыскания в этом направлении.
- То есть? - спросил англичанин.
- У меня есть две-три идейки, которые надо проверить. Предпочту оставить их при себе, потому что пока на их основе ничего не складывается.
- Азим, не тратьте зря время на этот ложный след.
- Будем откровенны: сейчас у нас ничего нет, я ничем вам помочь не могу, поэтому буду делать то, что запланировал.