За воскресенье произошло два убийства, одно в Вулверхемптоне, другое в Хэно-Форест, Эссекс. Каждая из трех газет приводила подробности, но ни одна не предлагала никаких версий. Окажись убитые женщинами, в особенности молодыми, все было бы иначе. Но это были мужчины - газетам они не так интересны. Имя убитого в Хэно-Форест не называлось, указан был только его возраст - за пятьдесят. Тело нашел лесник. Ни в одной из газет не писали о причине смерти или о способе убийства.
Филипп ехал к дому Оливии Бретт - молодой актрисы, получившей феноменальную популярность благодаря роли в одном телесериале. Ее постоянно приглашали сниматься. Она была очень худая, почти тощая, с волосами, покрашенными в такой же цвет, как у Сенты, но более короткими, более тонкими и не такими блестящими. Оливия была лет на десять старше Сенты, но из-за толстого, как блин, слоя макияжа выглядела еще старше. Она спросила Филиппа, как его зовут, обращалась к нему по имени, еще говорила ему "дорогой" и попросила называть ее Олли: все ее называют именно так. О, она обожает ванные комнаты, которые делают в "Розберри Лон": это лучше, чем все, что она видела в Беверли-Хиллз. Ей безумно нравится цвет, цвет - вот что делает жизнь стоящей. Не хочет ли он чего-нибудь выпить? Она-то не будет, она пьет только "Перье", потому что толстеет так стремительно, что скоро ей будут предлагать исключительно роли тучных бабушек.
Чувствуя, как голова идет кругом от всех этих разговоров, Филипп, отказавшись от угощения, поднялся наверх, чтобы взглянуть на те две комнаты, из которых предстояло сделать ванные. Это всего лишь предварительный осмотр, еще рано делать даже замеры. Филипп стоял в одной из них, уже используемой в качестве ванной комнаты, изучал старомодную обстановку и выглянул в окно. Внизу, раскинувшись у подножия северных холмов, лежал Лондон. Чигвелл ведь к Лондону относится, не к Эссексу? Он вспомнил, что на Центральной линии метро есть станция "Хэно". Сента упоминала лес. Она его имела в виду - Хэно-Форест? Это и есть тот перелесок около дома Арнэма?
Убитому мужчине лет примерно столько же. Сенте, такой миниатюрной, человек ростом пять футов может показаться высоким. Ну прекрати, сказал себе Филипп, прекрати. Это все ее фантазии, выдумки. С тем же успехом можно считать сон про мужчину, заколотого стеклянным кинжалом, явью. Да и где Сенте взять стеклянный кинжал? Такие вещи нельзя купить легально. Тихий голос шепнул ему: но она ведь что-то выдумывает, а что-то нет, ты же сам знаешь. Она действительно окончила театральный институт - но не Королевскую академию драматического искусства. Она действительно путешествовала - но не так много и далеко, как рассказывала.
Оливия Бретт куда-то ушла, а у лестницы Филиппа уже ждала экономка с суровым лицом - чтобы проводить, как она выразилась, "из помещения". Это не Арнэм, говорил себе Филипп, ты же знаешь, это не он, что ты нервничаешь по пустякам. Единственный выход сейчас - выбросить все из головы, забыть об этом точно так же, как о Крусифере. Не покупай вечером газету, не смотри новости. Если хочешь с этим справиться, то должен показать ей, что ее выдумкам никто не верит, что фантазировать - это несерьезно и что сам ты не будешь ничего сочинять и потакать ее фантазиям. Нельзя было допускать этого.
Но стоит вспомнить, что происходило, когда он возражал, когда старался не поддаваться: она не желала его видеть. А будет ли он огорчен, если Сента не захочет с ним встречаться? От этого чудовищного, предательского сомнения Филиппа бросило в холод. Невозможно любить кого-то так, как он любил Сенту, а потом в пять минут потерять интерес только из-за лжи и какой-то выдумки. Ведь так? Ведь так?
В тот вечер у него не было мысли не поехать на Тарзус-стрит. Двигаясь по холму Шут-Ап, он говорил себе, что теперь знает, почему плохо лгать и фантазировать: это приносит слишком много неприятностей, страданий и боли. Он купил Сенте вина и шоколадных конфет. Это уже взятка, Филипп чувствовал это.
Проезжая по Сизария-гроув, он вдруг обеспокоился судьбой Джоли. Бродяга никогда не оставлял свой пост на такое продолжительное время. А ворота церкви снова заперты, паперть пуста. Еще неделю назад ничто не остановило бы Филиппа, когда он мчался к Сенте. Теперь все по-другому. Он абсолютно готов и даже доволен отложить встречу на полчаса и отправиться на поиски Джоли.
Джоли говорил, что часто бывает еще и на Илберт-стрит. Эта длинная улица соединяла Третью авеню с Килбурн-лейн. Филипп двигался по ней, объезжая припаркованные машины. Был душный безветренный вечер, несомненно, предвещавший теплую ночь, такую, что Джоли с удовольствием спал бы на улице с не меньшим комфортом, чем в дверном проеме или на пустыре. Из-за стоящих вплотную машин увидеть тротуар было невозможно. Филипп припарковался и пошел искать бродягу. Джоли нигде не было. Филипп свернул с центральной улицы и попал в убогий мрачный квартал. Солнце уже садилось, оставляя на дымчато-сером небе красные полосы-перья. К Филиппу опять вернулось чувство, что его судьба зависит от Джоли. А тот исчез.
Филипп вернулся на Тарзус-стрит, и желание идти к Сенте пропало окончательно. Зачем он сказал, что кого-то убил? Почему же он был таким болваном? Он ведь описывал ей убийство так поверхностно, так небрежно, только чтобы отделаться, - любой бы понял, что история выдумана от начала до конца. Нет сомнений, Сента не поверила ему. Филипп переступал порог дома медленно, будто превозмогая усталость. Совсем как несчастный муж, возвращающийся домой к галдящим детям и сварливой жене.
Лестница в подвал была напоена ароматом китайских палочек. Он зашел в комнату. Ставни заперты, лампа включена. Невыносимо душно, а еще этот подавляющий пряный запах. Сента лежала на постели ничком, обхватив голову руками. Когда Филипп вошел, она вздрогнула. Он тронул ее за плечо и позвал. Сента медленно перевернулась на спину и посмотрела на него. Ее помятое лицо, залитое ручьями слез, сморщилось от рыданий. Подушка была мокрой, то ли от слез, то ли от пота.
- Я думала, ты не придешь. Я думала, ты больше не вернешься.
- Ах, Сента, я, конечно, вернулся, конечно, пришел.
Он обнял ее, прижал к себе, как напуганного плачущего ребенка. Что с нами произошло? Что мы натворили? Мы были так счастливы. Зачем мы все испортили ложью, этими играми?
Филипп пошел в библиотеку и стал искать в телефонном справочнике, где среди прочего были номера в Чигвелле, имя Джерарда Арнэма. Не нашел. Справочник не новый, поэтому телефона Арнэма в нем, естественно, нет: он же переехал не больше полугода назад. Можно, конечно, узнать и другим способом, но тут Филипп задумался: а что сказать, если трубку возьмет не Арнэм, а кто-то другой, например жена? Не спрашивать же, жив ли ее муж.
С тех пор как Сента сказала ему, что убила Арнэма, прошло три дня. За это время она стала другой, стал другим и он. Они поменялись ролями. Теперь дистанцию держал Филипп, а плакала и льнула к нему Сента. Она говорила, что убила ради него врага, а он, вместо того чтобы испытывать благодарность, ненавидит ее за то, что она совершила. Все было именно так, за исключением того, что Филипп прекрасно знал, что Сента не убивала Арнэма, а только придумала это. Копаясь в себе, он понял причину своей неприязни: Сента гордится тем, что убила кого-то особенно жестоко. Или не в этом дело? Может, он просто не уверен в том, что Сента не убивала, и в глубине души боится, что она действительно совершила преступление?
Филипп уже знал из газет, что в убитом в Хэно-форест опознали Гарольда Майерсона, пятидесяти восьми лет, технического консультанта из Чигвелла. То, что он из Чигвелла, - чистое совпадение, вот и все. Гарольд Майерсон не Джерард Арнэм. Арнэм ведь не может жить под двумя фамилиями, да он и моложе. А помимо этого убийства на Британских островах в прошлое воскресенье произошло только одно: в Вулверхемптоне двадцатилетнего парня зарезали в драке около паба.
Филипп знал обо всем этом, потому что просмотрел в понедельник три утренние газеты и вечернюю, во вторник купил и внимательно изучил еще три. Все свидетельствовало о том, что в воскресенье Сента ничего не совершила и Арнэм наверняка жив, а Филипп повел себя глупо, вообразил бог знает что. Тот, с кем ты знаком, не может убить. Это может сделать только человек из другого мира.
Филипп старался убедить Сенту, что виной всему тревога, просил ее снова обстоятельно рассказать ему всю историю, надеясь найти какую-то зацепку, нестыковку, обнаружить расхождения с первоначальной версией.
- Когда ты была у него? Ты говорила, что по утрам ездила в Чигвелл и следила за его домом?
- Я ездила во вторник и в пятницу, Филипп.
Он давился словами, но все-таки выговорил:
- Во вторник - это на следующий день после того, как я признался, что убил Джона Крусифера. Я приезжал вечером в понедельник и рассказал, что предыдущей ночью совершил убийство.
- Правильно, - сказала Сента, - и я поняла, что пора. Как только ты сделал это, я почувствовала, что нужно готовить свой план. Я очень рано встала, спала совсем мало, поехала туда на метро и начала наблюдать за домом. Я увидела, как женщина в халате открыла дверь и взяла с порога бутылку молока. У нее крупный нос и большой рот, спутанные волосы.
Филипп вздрогнул. Он вспомнил, как в витражном окне в виде герба увидел жену Арнэма. Сента, которая сидела рядом на постели, подогнув ноги и обвив руками его шею, прижалась к нему:
- Я прекрасно себя почувствовала, увидев ее. Я подумала: эта та женщина, на которой он женился, хотя должен был жениться на матери Филиппа. Ну и поделом ей, говорила себе я, ее муж умрет, а она останется вдовой. Нехорошо уводить чужих мужчин. Если кто-то попытается отбить у меня тебя, я убью, без всяких раздумий. Я расскажу тебе один секрет, связанный с этим, но не сейчас, позже. У меня не будет от тебя тайн, Филипп, и у тебя от меня тоже - никогда.
Арнэм вышел со своей собакой в восемь. Он дошел с ней до той рощи, завел туда, а потом повел назад. Это заняло двадцать минут. Но я не уехала, а продолжила наблюдать, и через некоторое время он снова вышел из дома, в костюме, с портфелем, а она, по-прежнему в халате, провожала его. Он поцеловал ее, и она обняла его вот так.
- И ты приезжала еще в пятницу.
- Да, Филипп, я приехала в пятницу, чтобы выяснить, всегда ли он там гуляет. Я подумала, вдруг собаку иногда выводит она, Воришка. Мне нужно было как-то называть их про себя. Тебе это кажется странным? Я звала его Джерри, ее - Воришка, а собачку - Уголек, потому что она черная. Я подумала, вдруг окажется, что Уголька по воскресеньям выгуливает Воришка. Тогда я просто так сюда промотаюсь и придется вернуться в понедельник, так ведь?
Филипп почувствовал, что не вынесет рассказа об ударе кинжалом. Когда Сента уже добралась до того, как подошла к Арнэму и сказала, что ей что-то попало в глаз, Филипп перебил и спросил, почему ей казалось, что за ней могут следить в метро.
- Все из-за старухи на платформе. Никогда в жизни я не ждала поезда так долго, а она все время на меня таращилась. Я подумала: на мне есть кровь? Но не увидела ни одной капли. Да и как можно заметить кровь, если на мне темно-красная блузка? А когда подошел поезд, я села, сняла кепку и распустила волосы. Старухи рядом не было, она ехала в другом вагоне, но вокруг стояли люди, и тогда, Филипп, я стала рассуждать: допустим, она приняла меня за парня, но окружающие могут подтвердить, что в вагоне ехала девушка, тогда все поймут, что здесь есть какая-то связь, и это покажется подозрительным. Ты не думаешь, что полиция сюда уже приехала бы? Приехала бы, да?
- Тебе не нужно бояться полиции, Сента.
- Нет, я не боюсь. Я прекрасно понимаю, что полицейские - всего лишь представители общества, правила которого ничего не значат для таких людей, как мы. Я не боюсь, но нужно быть начеку, нужно иметь алиби.
Если бы это не было так мерзко, то можно было бы усмотреть что-то комическое в том, как полиция выслеживает Сенту, такую крошечную, невинную, с большими одухотворенными глазами, мягкой чистой кожей, детскими ладонями и ступнями. Филипп обнял ее и начал целовать. Он гнал страшные мысли прочь. А может, он просто сумасшедший, на миг позволивший себе поверить этим искусным фантазиям? Тем не менее, открывая вторую бутылку вина и освобождая конфету - он купил вишню в шоколаде - от обертки из красной фольги, Филипп попросил Сенту вспомнить и рассказать поподробнее, как она следовала за Арнэмом от дома до того перелеска.
В подвале темнело быстрее, чем наверху. Здесь было еще и душно, запах пыли смешивался с ароматом масла пачули. В этот час при слабом свете большое зеркало, висящее на стене, выглядело как зеленоватая водная гладь, отражения на которой были нечеткими. На зеркале обнаружилось жирное, как будто перламутровое, полупрозрачное пятно. Кровать со смятыми коричневыми простынями, подушками и одеялом напоминала скорее холмистую местность с глубокими лощинами. Филипп остановил Сенту, когда она собралась включить лампу, и привлек к себе, скользя руками под тонкой черной юбкой, свободной марлевой блузкой. Ее кожа была гладкой и нежной, как теплый шелк. В темноте, разбавленной лишь слабым зеленоватым светом, пробивавшимся сквозь полузакрытые ставни, Филипп представлял себе Сенту такой, какой она была до всех страшных признаний, такой, как в те два раза в его постели.
Так, и только так, закрыв глаза, можно было заниматься с ней любовью. Теперь фантазировать учился он.
Посреди ночи Филипп проснулся. Вообще он заранее решил, что сегодня не поедет домой. По меньшей мере раз в неделю Филипп не ночевал дома, а как раз вчерашний вечер и ночь он провел с матерью. Но дело было в том, что у него уже появилась привычка вставать, одеваться и тихо уходить. И вот он проснулся, хотя идти никуда не нужно.
Сента спала рядом. Желтый свет уличных фонарей падал на ее лицо и делал серебристые волосы медно-золотыми. Форточка была отворена, и ставни приоткрыты. Раньше в это время наверху играла музыка и танцевали, но теперь Рита и Джейкопо куда-то уехали. Старый, понемногу ветшавший дом с замусоренными, загроможденными и захламленными комнатами на последнем этаже был пуст - только Филипп и Сента. Она дышала ровно и почти бесшумно, ее полураскрытые губы были бледны, как морская раковина.
Филипп закрыл ставни и сходил налить себе стакан воды из перевязанного медного крана. Когда он вернулся, Сента уже проснулась и сидела в постели, накинув на плечи белую шаль с бахромой. Теперь горел свет, яркий и резкий. Из-за дыр в пергаментном абажуре на потолке был пятнистый узор. Сента, должно быть, поставила лампочку помощнее, и непривычно освещенная комната предстала во всех подробностях запустения: пыль на деревянном полу, как пух, собравшаяся в серые комочки по плинтусам, паутина, темные залежи песка на карнизах, плетеный стул с вылезшими прутьями, потемневшие застарелые пятна и капли на ковре и подушках. Я должен вытащить ее отсюда, думал Филипп, так жить нельзя. Теперь, когда включили свет, пробудилась от сна и зажужжала вокруг липкого горлышка бутылки муха. Сента сказала:
- Я проснулась. Хочу тебе кое о чем рассказать. Помнишь, я говорила, что у меня есть один секрет, который я раскрою позже? Насчет того, как женщины уводят мужчин.
Филипп лег. Ему хотелось только спать. Он понимал, что до того момента, когда нужно будет проснуться, вылезти из кровати, кое-как умыться, одеться и поехать на работу, осталось всего пять часов. Но думать о какой-то ничтожной ерунде, о том, что он забыл взять чистые трусы и майку, сейчас было нелепо. И нелепо вдвойне после того, что заявила Сента:
- Ты же знаешь, Филипп, что ты у меня не первый, да? Как жаль, что я не сохранила себя для тебя, но прошлого не воротишь. Даже Бог не может изменить ход истории - ты знаешь об этом? Даже Бог. Я была влюблена в одного человека, по крайней мере, мне так казалось. Теперь я понимаю, что на самом деле не любила его, сейчас-то я знаю, что такое любовь на самом деле…
Этот человек - нет, в общем-то, мальчик, еще мальчик… Появилась девчонка, которая собиралась отбить его у меня, и на какое-то время ей это удалось. Он, может, и вернулся бы в конце концов, но я не приняла бы его. Нет, после нее - нет. И знаешь, Филипп, что я сделала? Я убила ее. Это моя первая жертва. Я потратила на нее свой первый кинжал из муранского стекла.
Она сумасшедшая? Или издевается? Что же у нее в голове, если ей так нужно выдумывать подобные сказки?! Чего она добивается?
- Сента, выключи свет, - сказал он. - Мне нужно поспать.
Глава 13
На лестнице пахло тухлыми яйцами. Значит, Кристин начала утро с химической завивки. Филипп где-то читал, что обоняние у собак в миллионы раз тоньше, чем у людей. Если вонь так бьет ему в нос, то страшно подумать, что же чувствует Харди. Пес лежал на площадке у лестницы и слабо завилял хвостом, когда Филипп прошел в ванную. Каждый раз, видя Харди, он вспоминал о собаке, которая, как утверждала Сента, была у Арнэма и которую она звала Угольком.
Филипп чувствовал переутомление. Будь у него возможность, он вернулся бы в постель и проспал еще сутки. "СБП", как говаривал его отец. "Слава богу, пятница!" Черил уже побывала в ванной и вытерлась не только своим, но и его полотенцем. Филипп мысленно вернулся к тому вечеру, когда увидел, как сестра что-то крадет на Голдерс-грин. А он ведь так и не предпринял никаких действий. Его голова занята только Сентой. Сентой, которая преследовала и изматывала его.
Прошлой ночью он почти решил не ехать на Тарзус-стрит, но в конце концов поехал. Филипп представил себе состояние Сенты, вспомнив, каково ему было, когда она его бросила. Он не мог выдержать ее слез, страданий. Подвальная комната его угнетала, и он вывел Сенту на улицу, надеясь поцеловать ее и оставить, чтобы она вернулась к себе одна. Но начались рыдания и мольбы, и он пошел с ней в дом, и выслушал все, о чем она рассказывала. А она твердила об этих Аресе и Афродите, о том, что они с Филиппом избранные, о могуществе и том, что не нужно жить по законам, созданным людьми. Любовью они не занимались.
Теперь, оставшись наедине с собой, он опять задался вопросом, что же дальше. Нужно освободиться от навязчивых идей, приводящих в ужас: собака, кинжал, станция метро. Надо разогнать их и начать думать об их с Сентой будущем. Но есть ли оно? Филиппа больно кольнула мысль, что он так и не рассказал матери и остальным членам семьи о Сенте, как собирался. Пока она не испортила их отношения ложью об убийстве, он ощущал крайнюю необходимость с кем-то поделиться своим счастьем, мечтал, чтобы другие о нем узнали, хотел, чтобы его любовь стала открытой, а намерения - очевидными.
Филипп пошел вниз. Весь дом насквозь пропах теми зловонными веществами, которые использовала Кристин, хотя дверь на кухню была закрыта. Кто может себе представить, что в такой обстановке можно завтракать. Он открыл дверь, поздоровался с пожилой женщиной, чьи белоснежные волосы Кристин накручивала на синие пластмассовые бигуди.
- Я знаю, что это не самый приятный запах, но я уйду через десять минут.
- И я тоже, - отозвался Филипп.