- Вот тут вы не правы. - Помолчав, она продолжала: - Тоже мне, скажете - "ничего особенного". Да я прожила здесь, почитай, всю жизнь, а такого слыхом не слыхивала.
Я верно оценила ее с первого взгляда: в ее тоне безошибочно угадывались интонации завзятой сплетницы - дьявольская похоть, граничащая со злобой.
- Она захаживала сюда покупать разные мелочи, да-да, так оно и было. Называла себя Джералдиной. Общительной ее не назовешь, с ней не поболтаешь. Но мне и в голову не приходило, что она та еще дамочка. А кто бы такое мог представить - вот вы бы, милочка, могли бы? Чтобы в малюсенькой деревушке - и вдруг такое! В сумраке торгового зала ее голос гипнотизировал.
- А как вы узнали, что она… та еще? - вырвалось у меня резче, чем хотелось бы. - Вам-то откуда знать?
- Вот как раз об этом, милочка, я и собиралась рассказать, - отозвалась Морин раздраженно, но тут же приглушила тон. - До меня дошло, что она стала получать анонимные письма. Неприличные письма. В то время мы ничегошеньки больше не знали. Ясное дело, она-то скрывала. И вот не так давно вернулась она из Уорхема и видит, что кто-то перебил в ее доме все стекла. Все до единого! Ее соседка была на работе или еще где, поэтому никто ничего не слышал. Она была в истерике, вызвала полицию. Мой зять служит в местном отделении полиции; сам-то он, правда, не выезжал на место происшествия, врать не стану, но коллеги ему все подробно рассказали. Стекла разбили камнями, и камни эти были обернуты в листки бумаги, и тут уж ей пришлось показать полиции, что на них написано. Ну а не покажи она им эти бумажки - как бы ей помогли?
- И что там было? На листках?
- О-о! Сплошь угрозы. Составленные из букв, вырезанных из газет… ну, знаете, как показывают по телевизору. - Она выдержала паузу, дабы придать больший вес своим словам, и шумно втянула воздух. - Убирайся вон, Ребекка Фишер. Это на одной бумажке было написано. А на другой: Мы знаем, что ты сделала. На остальных трех - одно и то же: Это наше последнее предупреждение. Дыма-то без огня не бывает, - вдохновенно тарахтела Морин, - однако ж полиция так думать не может, им надо все точно выяснить. Они пытались докопаться до истины, сделали все, что могли, да без толку. Ни на одном из листков не нашли отпечатков пальцев, никто ничего не видел. Это ж вам не Пиккадилли-Серкус, место безлюдное.
- И что дальше?
- А ничего. Стекла она вставила, но никогда больше не обращалась в полицию и никогда ни с кем из нас не обсуждала того, что произошло. Но вы можете себе представить, каково ей было. Даже будь она поразговорчивей, с ней мало кто захотел бы связываться после этого. Короче, она ни с кем ни единым словом не обмолвилась. Мы только глядь - а ее дом уже объявлен на продажу. И шести недель не прошло, как ее и след простыл.
- Выходит, те, кто это сделал, так и не оставили ее в покое, - задумчиво произнесла я. - Они снова угрожали ей, а она уже не верила, что полиция способна ее защитить.
- Сдрейфила и дала деру. Сообразила, что оправдаться ей нечем, - вынесла безапелляционный приговор Морин. - И вот что я вам скажу, милочка, - такие, как она, не стоят сочувствия добрых людей. Кто-то пронюхал, что она за птица и что натворила, - оно и к лучшему. Пусть катится отсюда, здесь ей не место. Помнится, я читала об этом в газетах, сразу как замуж вышла. Жуткая история. И плевать мне на то, что соцработники говорят. Тут двух мнений быть не может: коли уж злодей - так он завсегда злодей.
Искра сомнения вспыхнула у меня в сознании.
- Когда это все случилось?
- А вы будто не знаете? - Впервые с начала разговора на лице Морин появилось смущение. - Ой, простите, милочка. Я-то думала, вы должны знать.
- Знать - о чем?
- Все это было перед самым вашим приездом, - чуть ли не шепотом отозвалась Морин. - Вы ж ее дом купили. Вы как раз и купили дом Ребекки Фишер.
6
Выйдя из магазина, я почти потеряла ориентацию в пространстве, с трудом понимала, где нахожусь, никого и ничего не замечала. Леденящий шок медленно отступал, в голове царил форменный кавардак, все мысли - только о том, что я узнала от Морин.
Вспомнился невольно подслушанный разговор девочки Джулии и ее дружка о том же самом человеке, я тогда проявила к их словам лишь поверхностный интерес. А новые сведения настолько ошеломляли, что голова кружилась. Словно я заглянула в видоискатель камеры, и она в долю секунды приблизила объект на сотни футов - от общей панорамы деревни с высоты птичьего полета до крупного плана дома № 4 на Плаумэн-лейн. Я чувствовала себя беззащитной: стена расстояния и времени рухнула. Ведь Ребекка Фишер жила здесь, совсем недавно. В нашем доме.
В моем воображении возникла кипа вырезок из старых газет - пожелтевшие страницы, на которых почти ничего нельзя разобрать. Но ужас заявлял о себе крупными, недвусмысленными словами - УБИЙСТВО, ЗЛОДЕЯНИЕ, ЧУДОВИЩЕ, - во всеуслышание кричал о том, что мое сознание отказывалось воспринимать. Та самая рука, что орудовала ножом более тридцати лет назад, открывала посудный шкаф в нашей кухне. Поворачивала краны в нашей ванной. Доставала платья из шифоньера, где сейчас висят наши с Карлом вещи. А женщина, чья рука держала смертоносный нож, вспоминала свое прошлое, вновь и вновь прокручивая в памяти события тридцатилетней давности…
От мысли, что мы встречались с ней, я вновь впала в состояние шока. В марте месяце она сама показывала нам дом. На вид лет под пятьдесят, назвалась мисс Хьюз.
В уверенности, что эти факты никогда мне не понадобятся, я будто бы вышвырнула их в мусорную корзину для ненужных воспоминаний, а теперь поймала себя на том, что усиленно стараюсь выудить их оттуда, сожалея, что не сберегла. Я пыталась припомнить облик женщины, речь которой казалась торопливой и нервозной, а каждое слово и каждые жест соответствовали тому, что ранее сообщил нам агент по недвижимости, - ей, мол, необходимо как можно быстрее продать дом, поэтому она согласна сделать значительную уступку в цене. В памяти всплыло ее лицо, невыразительное, расплывчатое, и я мысленно совместила его с другим лицом, на зернистом черно-белом газетном снимке, - то лицо было безмятежным, ангельским, печально известным всей стране.
Прошедшие тридцать три года ее не украсили: светлые тонкие волосы поредели, глаза с мелкой сеткой красных прожилок потухли, когда-то изящная фигурка стала тощей и костлявой. Но это была Ребекка Фишер - никаких сомнений.
Как только в поле зрения возник наш белый дом, мое внимание сосредоточилось только на нем, и все мысли были только о нем. Этот старый дом, все комнаты с низкими потолками были пропитаны затхлым духом истории, жизней и событий, связанных с ним в течение долгого времени. С холодной, крепнущей в моем сознании уверенностью я четко поняла еще кое-что: убийца выросла и поселилась здесь, а потом бежала в страхе за свою жизнь.
Входная дверь медленно, со скрипом закрылась за мной. Прихожая показалась еще холоднее, чем обычно, и, как всегда, полна теней - еще более зловещих, напомнивших о той, которая тоже их видела, которая входила сюда, как только что вошла я, и которая, возможно…
Хватит! Одернув себя, я пошла на кухню ставить чайник. Но мысли упорно возвращались к той трагедии, о которой я когда-то читала, не предполагая, что она хоть как-то затронет мою жизнь. Я помнила, что девочка, которую Ребекка Фишер зверски убила, была ее лучшей подругой. Как же ее звали, ту девочку? Эмма? Элейн? Что-то вроде этого. Сейчас мне казалось совершенно непростительным, что я почти не обратила внимания на то событие; тогда это была всего лишь статья о давнем преступлении, которую напечатали, дабы заполнить брешь в дневных новостях, - телевизионщики в подобных ситуациях крутят старые комедийные сериалы. Возможно, что-то помешало мне дочитать публикацию до конца. Например, телефонный звонок прервал чтение на середине, я отложила газету, а поговорив по телефону, напрочь забыла о ее существовании.
Но ведь она жила здесь, не выходило у меня из головы. Чайник закипал, а я, не находя себе места, направилась в гостиную, по-прежнему с голыми стенами. Дубовые балки по всей длине потолка абсолютно не сочетались с нашими вещами, и все, что мы привезли с собой из Рединга, выглядело в гостиной убого и неуместно. Купленная нами мебель предназначалась для комнат меньшего размера, там она производила бы впечатление модной, современной, создающей эффект свободного пространства. Сейчас я впервые заметила, как уродливо смотрится она здесь - словно наскоро разбитый лагерь в пустом доме, словно мы остановились лишь ненадолго и вот-вот отправимся дальше, прихватив с собой тюки с пожитками.
Меня охватило то самое тревожное чувство, над которым я смеялась всего несколько часов назад. Бесконечными ударами молота имя Ребекки Фишер звучало в моем мозгу, в том его уголке, где будто сигнальная красная лампочка осветила ее образ. Я поняла, что почти ничего не знаю о прежней хозяйке этого дома, нервной даме, которая слишком уж пристально следила за нами, сопровождая при осмотре дома. А она убийца, эта женщина.
Окно расположенной наверху комнаты для гостей, так же как и окно ванной, выходило в сад, и здесь остро ощущался сырой запах старины. Гостевая спальня была самой неуютной комнатой в доме, сюда снесли - именно снесли, а не обставили ее - несколько предметов мебели: узкую односпальную кровать, расшатанный прикроватный столик. В стенном шкафу полно места для хранения вещей, но шкаф стоял пустой. Перед окном помещался собранный нами компьютерный стол с компьютером, на нем я написала свой единственный роман, а теперь использовала только для электронной переписки с Петрой. Рядом с компьютером - принтер и старый факс Карла, к которому он не притрагивался по крайней мере год.
Как обычно, компьютер загружался целую вечность. Я с терпеливым непониманием дикаря, наблюдающего за магическими манипуляциями знахаря, следила за бесконечно сменяющимися на экране непонятными операциями. Когда компьютер наконец загрузился, я зашла в Google и в строке поиска набрала "Ребекка Фишер". Нажала ввод и стала ждать.
www.eastlancashireonline.co.uk
ТИСФОРД:
ДОМ, ПОЛНЫЙ НЕОЖИДАННОСТЕЙ
Уильям Ходж
Доведись вам в разговоре с жителем Соединенного Королевства упомянуть город Тисфорд в графстве Западный Ланкашир, ваш собеседник, будь то он или она, вероятнее всего, сразу свяжет этот город с единственным, но страшным событием 1969 года, произошедшим там, - это, конечно же, дело скандально известной Ребекки Фишер. Очень жаль, что даже сегодня этот город вызывает у общества крайне неприятное чувство. За прошедшие тридцать три года Тисфорд стал другим, и мнение о нем большинства людей абсолютно неверно.
Что и говорить, в тот бесславный период Тисфорд, согласно публикациям крупнейших национальных газет, был унылым, прозябающим в нищете городком. В первой половине двадцатого века лишь добывающая промышленность обеспечивала работой трудоспособное большинство жителей. Однако по прошествии некоторого времени эта отрасль оказалась в состоянии упадка, последняя угольная шахта Тисфорда закрылась в 1967 году, после чего безработица и обнищание населения приняли угрожающий характер. К 1969 году единственным крупным предприятием в городе оставалась текстильная фабрика, принадлежащая Деннису Фишеру - приемному отцу Ребекки Фишер. Мать Эленор Корбетт работала на этой же фабрике с 1965 года, в чем не было никакого совпадения и не было ничего удивительного, вопреки утверждениям журналистов. Будучи вдовой и единственной кормилицей семи дочерей, миссис Корбетт не имела возможности выбирать работу.
Нарастающее обнищание жителей Тисфорда привело к росту числа мелких преступлений, по преимуществу квартирных краж и проституции, однако ситуация в городе была далеко не столь криминальной, как описывалось в газетных статьях. У живущих здесь людей отношения были по преимуществу добрососедскими, семьи были большими и сплоченными, что гарантировало безопасность старикам и детям. Даже с ростом уровня нищеты бедные семьи не испытывали страха перед соседями, и только очень немногие держали двери своих домов на запоре в дневное время. Эта особенность городских нравов проявилась при массовом послевоенном строительстве примыкающих друг к другу жилых домов, расположенных у железнодорожного вокзала и сохранившихся по сей день (те, кто знаком с делом Ребекки Фишер, возможно, помнят, что Эленор Корбетт и сама выросла в таком квартале).
Однако сегодня любой гость Тисфорда сразу замечает произошедшие там разительные перемены. Текстильная фабрика была закрыта более двадцати лет назад, земля перешла в руки новых владельцев; в промышленной зоне на городских окраинах разместилось несколько центров телефонного обслуживания и предприятие по производству электротоваров. Серьезные обновления бросаются в глаза при взгляде на новые жилые массивы, выросшие вокруг города за
последние двадцать лет. Сегодня, в 2003 году, типичный социальный статус жителя Тисфорда - отнюдь не безработный шахтер, а офисный или банковский служащий, живущий в большом удобном доме и делающий покупки в "Сейнзбериз". Вместо грязных закопченных пабов появились пабы "Рэт энд Пэррет", а пройдясь по городу пешком, вы поразитесь, как резко изменился его прошлый нищенский облик.
Трагедия 1969 года, несомненно, могла произойти в любом ином месте Британии. И потому невозможно не сожалеть о том, что эта трагедия легла такой черной тенью на память людей. Увы, Ребекка Фишер по-прежнему остается самой знаменитой горожанкой Тисфорда, и весьма вероятно, что память о содеянном ею еще долгое время будет сказываться на восприятии людьми этого города.
www.guardianonline.com
БЕСПРИСТРАСТНО
Преступление, с 1969 года являющееся вехой в судебной практике, содержит массу примеров, поучительных с точки зрения природы реабилитации.
Изабелл Мансфилд
Воскресенье, 20 апреля 2002 года
Словосочетание "засекреченная личность" вызывает четкую ассоциацию с творчеством Джона Гришэма: сразу же вспоминаются истории об осведомителях мафии в Соединенных Штатах, вожаках-предателях, променявших информацию на пожизненную гарантию безопасности. Внешне это выглядит сомнительным и даже аморальным, вызывает отвращение в благонамеренном обществе. И еще большее удивление вызывает тот факт, что подобное произошло в нашей стране более двадцати лет назад и что исход дела - к почти явному разочарованию таблоидов - оказался вполне успешным.
Когда сенсационное дело Ребекки Фишер попало в 1969 году на первые полосы всех газет и стало основным пунктом в сводках новостей, вспышка ненависти в обществе к главному фигуранту была пугающей и поистине беспрецедентной. Объяснялось это, несомненно, не только положением и статусом семьи Фишер, но возрастом преступницы и сутью ее преступления: избитая фраза зло в чистом виде с легкостью слетает с языка, когда среди смягчающих вину обстоятельств нет ни финансовых, ни социальных лишений. Тем не менее и за годы, проведенные ею в заключении, ярость толпы по отношению к Ребекке не стала меньше. Необходимо было обеспечить безопасность Ребекки Фишер после освобождения, и с этой целью Эдвард Кларк - впоследствии министр внутренних дел - пошел на беспрецедентный в судебной практике шаг, обеспечивающий ей пожизненную анонимность, объяснив это тем, что "в данном деле изначально имели место уникальные обстоятельства".
Естественно, все подробности этой процедуры и по сей день остаются в глубокой тайне, а сложность и запутанность связанных с нею мероприятий наводят на мысли о голливудских триллерах. Все документы - от метрики до страховки - были заменены, а все действующие лица данного процесса дали подписку о неразглашении тайны. Факты, однако, и младенцу понятны. В связи с примерным поведением (любое правонарушение в стенах тюрьмы сразу же отменило бы судебное постановление об освобождении) Ребекка Фишер вышла на свободу и живет теперь под другим именем.
А если бы скандально известная молодая женщина, выйдя из тюрьмы под собственным именем, сразу столкнулась с враждой и ненавистью - разве это сделало бы честь нашему правосудию? Для любого здравомыслящего человека ответ на этот вопрос совершенно ясен. Вот поэтому-то я и верю, что решение Кларка - прецедент в судебной практике - придает новую глубину и значимость понятию реабилитации, способствует возвращению преступника на путь истинный. Как показывает дело Фишер, существует реальная и жизнеспособная альтернатива негласной позиции толпы "Горбатого могила исправит".
www.truecrimebypost.com