Бремя молчания - Хизер Гуденкауф 11 стр.


- Сегодня мы пригласили на прием вас обоих, чтобы рассказать о результатах предварительных анализов, которые мы взяли с целью установить, почему миссис Грегори не может забеременеть.

Я кивнул и снова попробовал взять Фильду за руку. Она не отодвинулась.

- Начну с хорошей новости. Мы не нашли у миссис Грегори никаких отклонений или заболеваний, способных помешать зачатию. Конечно, мы сделаем еще анализы, но я бы рекомендовал вам пойти другим путем.

- Например… - начал я.

- Например, я бы советовал вам, мистер Грегори, сдать спермограмму. Бесплодие бывает вызвано недостаточной подвижностью сперматозоидов.

- Вот как… - Я натужно засмеялся. - По-моему, в этом нет необходимости. Думаю, все получится в свой срок. А может, нам просто не суждено иметь детей.

Фильда высвободилась одним движением. Она не выдернула руку, а именно высвободилась, и я не сразу встревожился. Мне стало страшно, только когда она соскочила со смотрового кресла и, ни разу не оглянувшись и даже не попрощавшись с врачом, выбежала из кабинета. Странно! Фильда всегда бывала неизменно вежлива со всеми. Я поблагодарил врача от имени нас обоих и пошел за ней. На улице шел дождь. Когда я выглянул на стоянку, Фильда отъезжала в нашей машине прочь.

Я прошел до дома пешком почти три километра, вконец загубив ботинки. Подошвы отсырели и размокли, я оставлял за собой мокрые следы. Дома Фильды не оказалось. Я решил, что она хочет побыть одна и подумать. Время тянулось медленно, минуты превращались в часы. Наступил вечер. Наконец я позвонил в "Моурнинг Глори" и неуверенно спросил тещу, там ли Фильда. Миссис Моурнинг ответила, что к ней дочь не приезжала.

- Вы с ней что, наконец поссорились? - добродушно спросила миссис Моурнинг. - Самое время, вы ведь женаты всего четыре года!

Я натужно рассмеялся и попросил передать Фильде, чтобы она мне позвонила, если вдруг объявится.

Дождь кончился, но уже стемнело. В полумраке мне стало совсем одиноко. Я едва не задыхался от пустоты. Наконец, я понял, что Фильде не просто захотелось побыть одной. Пошел в гараж и выкатил другую нашу машину - "обычную", как говорила миссис Моурнинг, "шевроле-шеветт" бронзового цвета. К счастью, краска удачно маскировала ржавчину. Целый час я ездил по всем переулкам и искал Фильду. Проехал мимо библиотеки, магазина тканей, кондитерской - безрезультатно. Даже ненадолго остановился перед "Моурнинг Глори" и заглянул внутрь. В кафе горел свет, но ни Фильды, ни нашей "тойоты-камри" я не увидел. От отчаяния я поехал в кемпинг "Уиллоу-Крик" - гнетущее и мрачное место, куда съезжаются, по-моему, одни бездельники, которые почему-то любят таскаться по лесам и горам с рюкзаками, сидеть вокруг костра и глушить пиво весь день и всю ночь напролет. Фильде совершенно нечего было там делать, просто я не знал, где еще она может быть. Едва подъехав к воротам кемпинга, обсаженным огромными тополями, чьи красные листья светились в полумраке, я увидел нашу машину и нажал на тормоз. Подойдя поближе, я сразу понял: что-то не так, случилось что-то очень-очень плохое. Медленно - не знаю, почему я не бежал, - я зашаркал по асфальту. Подошел к припаркованной машине. Сначала мне показалось, что внутри никого нет. Я подошел к водительской дверце и прижался носом к стеклу, приставив руки к глазам, чтобы было лучше видно. Моя Фильда сидела, как-то скособочившись, накренившись на пассажирское сиденье, закрыв лицо руками. Она как будто спала. Но она не спала. Я попытался открыть дверцу, но Фильда заблокировала ее изнутри. Я целую вечность возился с ключами, наконец нашел нужный и попробовал вставить его в замок. Пришлось несколько раз останавливаться и начинать все сначала - так у меня дрожали руки. Наконец я распахнул дверцу и подтянул к себе Фильду. В нос мне ударил запах рвоты и еще чего-то резкого, неприятного. Не помню, говорил ли я что-то - кажется, нет, но, помню, я взмолился: "Пожалуйста, Господи, не забирай ее у меня!" Я прижал ее к себе и стал укачивать, как ребенка. Постепенно я опомнился. Осторожно усадил ее на пассажирское сиденье, а сам сел рядом.

Я сел в "камри" и, нарушая все мыслимые правила дорожного движения, поехал в больницу, где медики тут же отобрали у меня Фильду. Меня к ней не пустили. Ей промыли желудок. Я передал медсестре из отделения скорой помощи пустой флакон из-под таблеток, которых наглоталась Фильда, и она, глядя на меня с жалостью, сообщила: то, что она выжила, можно считать настоящим чудом. Ее перевели в отделение кризисных состояний - мои студенты говорят попросту - психушка. Я понимал, что все вполне заслуженно косятся на меня. Я упустил жену и теперь наказан. Фильду у меня отобрали. Целых две недели она отказывалась меня видеть, хотя ей разрешали принимать посетителей. Я не читал лекции и не ходил на работу, каждый день я приезжал в больницу и сидел в холле, умоляя сестер впустить меня к ней на одну секунду, не больше. Я посылал ей цветы, конфеты, ее любимые булочки с маком, но она по-прежнему отказывалась меня видеть. Наконец - думаю, тут не обошлось без миссис Моурнинг - Фильда прислала за мной.

Я робко вошел в ее одноместную палату. Она оказалась не темной и грустной, как я думал, а солнечной, светлой. В ней пахло розами. Присланные мной цветы окружали ее постель вместе с открытками и пожеланиями скорейшего выздоровления от родных и друзей. Медсестры вышли и велели Фильде звать их, если ей что-нибудь понадобится. Фильда упорно отводила глаза в сторону. Она похудела и показалась мне маленькой и усталой - очень-очень усталой. И все же я подошел к ней, снял куртку и туфли и лег рядом с ней под одеяло, прижался к ней, и мы оба расплакались. Мы попросили друг у друга прощения и тихо, со слезами, простили друг друга.

Прошло десять лет. Стоит знойное, жаркое лето, и у нас пропала дочь. Фильда с головой укрылась одеялом, и я слышу, как она дышит во сне - тяжело и ровно. Я трогаю ее за плечо, а потом тихо выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь. В коридоре я долго стою в нерешительности; не знаю, что мне теперь делать. Здесь, в доме свекрови, вдали от места событий, я оставаться не могу. Лучше быть рядом с полицейскими - вдруг я им понадоблюсь, и тогда все решат секунды. Кто-то увел мою дочь из дому, а я, никудышный отец, ничего не заметил и не почувствовал… Хотя должен был почувствовать! Кто-то прокрался ко мне в дом среди ночи, тихонько поднялся по лестнице, прошел мимо моей спальни, по коридору, заглянул в дочкину комнату, прислушиваясь к жужжанию вентилятора и присматриваясь к ее фигурке под одеялом.

Все, надо остановиться. Не могу представить, что случилось дальше. А ведь я должен был что-то почувствовать, правда? Я должен был почувствовать, что в мой дом проник чужой.

Бен

Я бегу и бегу, грудь жжет огнем. Слезы щиплют лицо. Спотыкаюсь о поваленное дерево и рву рубашку о колючую ветку, но не останавливаюсь. Я бегу вниз, к речке. Приезжий сыщик так смотрел на меня и так говорил, будто думал, что я могу обидеть тебя, Калли. По-моему, он думает, что я знаю, кто мог тебя обидеть.

Джейсон Мичем, гад такой! Продолжает портить мне жизнь… Я мог бы его убить. Мог бы. Но не убил. Просто вышел из себя, потерял самообладание. Это случилось прошлой весной, на математике. Меня вызвали к доске решать пример на деление дробей, но у меня никак не получалось. Цифры расплывались перед глазами, и я не мог сообразить, какое выполнить действие. Бывало, дома я решал примеры на кухне, за столом, а ты сидела рядом, раскачивалась на стуле и рисовала бабочек. Дома, в тетрадке, у меня все отлично получалось. А в классе, у доски, перед двадцатью семью одноклассниками я совсем не мог соображать. Сжимал в руке толстый кусок крошащегося мела и беспомощно смотрел на доску. И тут возник Джейсон Мичем. И сейчас слышу его визгливый крысиный голосок.

- Тормоз! - прокашлял он, прикрыв рот рукой.

Все захихикали, но промолчали. Учительница, конечно, ничего не поняла и велела мне продолжать. Снова послышался смех. Все смотрели на меня, их взгляды прожигали мне спину. Я обернулся через плечо и увидел, как Мичем корчит рожи и шепчет: "Тормоз!" Помню, я тогда попытался сглотнуть слюну, но во рту пересохло. До сих пор не верится, что я это сделал, правда не верится. Но Мичем и раньше обзывал моего отца пьяницей, а сестренку - дурой. В общем, в тот день чаша терпения переполнилась, и я не выдержал. Размахнулся и что было сил швырнул в него мелом. Я высокий, и у меня сильные руки. Правда, я сразу же пожалел о том, что сделал, и хотел схватить мел, но было уже поздно. Я боялся, что мел попадет в кого-то другого или даже в учительницу. Но нет, он ударил Мичема прямо между глаз. Я услышал глухой удар и увидел, как Мичем закрывает лицо руками. В классе стало тихо. Мисс Хенвуд так и застыла за столом с разинутым ртом. Обычно я не из тех, кто мешает вести урок. Потом я вышел из класса и пошел пешком домой - целых три километра.

Когда я пришел, мама уже ждала меня. Она не злилась, нет. Просто лицо у нее было печальное, и, конечно, я разревелся, как маленький. Она посадила меня к себе на колени, как будто мне было три года. Я ее чуть не раздавил. Я плакал, а она уверяла, что все будет хорошо.

Конечно, ничего хорошего не вышло - меня вызвали к директору. Заставили просить прощения у Мичема, и я попросил, хотя до сих пор считаю, что он получил по заслугам. Его родители остались недовольны; они требовали, чтобы меня исключили из школы, но меня не исключили. А жаль.

На следующей неделе Мичем и его дружки подстерегли меня после школы и окружили. Они обзывали маму шлюхой, говорили, что она трахается с помощником шерифа. В тот день я промолчал, но через неделю подкараулил Мичема, когда он был один, заломил ему руку за спину и предупредил: если он вякнет еще хоть слово про моих родных, я его убью. Мичем нажаловался своей мамаше, и та позвонила в школу и в полицию. Меня снова вызвали к директору, но я все отрицал, а Мичем ничего не мог доказать. Миссис Мичем сказала, что я такой же, как мой никудышный отец. Ну мама тогда и взбесилась! Но было уже поздно. После того случая все стали смотреть на меня по-другому. Меня больше не считали тихоней.

Калли, я никогда никому не причинил боли. Я не такой, как отец, не такой! Я бы ни за что не обидел тебя. Я найду тебя, даже если на поиски уйдет вся ночь. Я приведу тебя домой, и тогда они все поймут!

Калли

Калли спала плохо и часто просыпалась. Земля была жесткая, и она замерзла. Над ее голыми руками и ногами вились комары. Хотя она старательно натягивала на ноги подол ночнушки, комары искусали ей все лодыжки.

Ей снился сон. Во сне она летела среди ветвей деревьев. Лоб овевала прохлада, а в животе приятно ухало от ощущения полета, как на качелях на сельской ярмарке. Внизу она видела речку - холодную, манящую; она попыталась спуститься вниз, к воде, чтобы можно было нырнуть. Ничего не получалось. Калли продолжала парить в воздухе, следуя вдоль извилистой ленты реки. Вот на берегу мелькнули рыжие волосы отца, и она невольно сжалась в комок от страха. Отец смотрел на нее снизу вверх, и лицо у него перекосилось от гнева. Она быстро пролетела мимо и увидела, что на берегу стоит олененок с длинными ушами и пьет воду. Он следил за ней добрыми глазами, и Калли спустилась вниз и пролетела почти над самой головой олененка. Она протянула руку, чтобы погладить его, но он рванулся прочь и убежал в лес. Калли хотела погнаться за ним, его белый хвостик мелькал среди кустов, как маячок. Хвостик то показывался, то пропадал. Калли старалась не отстать. Вдруг сзади ее схватила чья-то рука и потянула, но ухватила только подол ее ночной рубашки. Оглянувшись через плечо, она увидела Петру, которая радостно махала ей. Еще одна рука тут же схватила ее за плечо, и она увидела, что внизу стоит мама и улыбается ей. Калли замедлила скорость, но не остановилась. Мама смотрела на нее как-то смущенно, лицо у нее было искажено от боли. Она полетела дальше. В лесу было полно людей со знакомыми лицами; они по-дружески хватали ее, как дети, которые пытаются поймать мыльный пузырь. Миссис Уайт, школьная медсестра, и ее учительница из нулевого класса, и миссис Вега, учительница в первом классе, которую Калли очень любила. Потом она увидела мистера Уилсона, школьного психолога. Мистер Уилсон стоял с раскрытой тетрадью - ее тетрадью - и что-то в ней показывал, правда, Калли не видела, что именно. Ей вдруг ужасно захотелось узнать, что он там нашел. Она попробовала спуститься, пролететь над мистером Уилсоном и забрать у него тетрадь, но ничего не получалось. Она продолжала лететь вперед. Потом она увидела миссис Норленд, помощника шерифа Луиса, мистера и миссис Грегори, Джейка Муна, Лину Хилл, библиотекаршу. Все тянулись к ней. Калли вглядывалась в толпу, ища глазами Бена, но именно его найти не могла. Теперь к ней начали тянуться люди, которых она не знала. Калли испугалась. Она пыталась брыкаться и делать руками движения, как при плавании брассом, чтобы двигаться вперед. Она и двигалась вперед, словно гналась за олененком. Скоро она очутилась на красивой поляне. Деревья окружали зеленый лужок. В центре луга находился маленький прудик, и олененок остановился попить. Калли тоже очень хотелось пить, но она не могла спуститься. И вдруг показался Бен. Большой, сильный, добрый Бен. Он позвал ее. Калли попыталась объяснить, что хочет пить, очень хочет пить, но слова не выходили изо рта. Бен сразу все понял - он всегда ее понимал. Он окунул руки в воду и поднял их над головой, сложив ладони чашечкой, полной воды. Но Калли все равно не могла до него дотянуться. Тогда Бен взмахнул руками, и ей на язык упала холодная и сладкая капля. Калли потянулась к брату, но она была как будто наполнена гелием и продолжала подниматься вверх, все выше и выше. Вот она уже над верхушками деревьев. Бен стремительно уменьшался; его рыжие волосы превратились в крошечный флажок внизу. Калли поднималась все выше. Ей становилось жарко… Наконец она врезалась в солнце.

Калли проснулась, как от толчка, и не сразу сообразила, где она. Она села и попыталась облизать пересохшие губы, но язык стал толстым, неповоротливым; во рту совсем не осталось влаги. Сон вылетел у нее из головы, как только она проснулась, зато в груди поселилась тихая радость. Она знала, что Бен где-то рядом. Калли медленно встала, разминая затекшие руки и ноги. Вниз, решила она, к воде. Она начала медленно спускаться по склону к тому месту, где, как она думала, протекала речка. Осторожно пробираясь по тропинке, она переступала через сухие сучья и острые камни и вспоминала обрывки своего сна. Вспомнила и мистера Уилсона, школьного психолога, который держал ее тетрадь и на что-то в ней показывал.

Во время их первой встречи мистер Уилсон, высокий, худой, длинноносый человек со снежно-белой шевелюрой, усадил ее рядом с собой за круглым столом. Перед ними лежала тетрадь в черной обложке, сшитая из грубой, шершавой бумаги. Оттуда даже древесные волокна торчали. Листы были сшиты белой шелковой лентой. Калли сразу подумала, что тетрадь очень красивая. Ей ужасно захотелось полистать страницы и посмотреть, что там внутри. Рядом лежала новенькая коробка с разноцветными мелками - не обычными четырехцветными, какими рисуют на асфальте, а настоящими художественными мелками. Их было много, и все яркие - глаза разбегались. У Калли руки чесались открыть коробку.

- Калли, - начал мистер Уилсон, - тебе известно, что лучше всего можно разговаривать без слов? - Он замолчал, как будто ждал, что Калли ответит.

Калли сразу насторожилась. Прошлогодний психолог, миссис Геро, невзрачная, похожая на мышку, в вечных мешковатых штанах серого или бежевого цвета, тоже все время подстрекала Калли говорить. Ничего у нее не вышло.

Мистер Уилсон как будто прочитал ее мысли.

- Калли, я не пытаюсь заставить тебя говорить, - сказал он, почесал длинный нос кончиком пальца и посмотрел ей прямо в глаза. Миссис Геро никогда не смотрела Калли в лицо, всегда говорила с ней, а сама рисовала какие-то точки в блокноте. Открытость мистера Уилсона немного озадачила Калли. - И все же я хочу с тобой познакомиться, - продолжал он. - Такая уж у меня работа, знакомиться с учениками и помогать им чем можно… Да не смотри на меня с таким подозрением, Калли! - засмеялся мистер Уилсон. - Все переоценивают важность человеческой речи. Ля-ля-ля… Я целыми днями кого-то выслушиваю. Потом иду домой и слушаю жену, детей и пса… - Он прищурился и посмотрел на Калли.

Та наморщила нос и улыбнулась, представив, как мистер Уилсон пытается выслушать черного лабрадора или немецкую овчарку, которая сидит на кухне за столом и рассказывает, как прошел день.

- Ладно, допустим, пес не разговаривает, зато все остальные болтают столько, что у меня уши вянут! Вот я и подумал, что немного тишины мне не повредит. - Мистер Уилсон вытянул под столом длинные ноги. - У нас с тобой есть вот эта тетрадь - мы можем переписываться. Вроде как станем друзьями по переписке, только без конвертов и марок. Наши разговоры будут вот здесь. - Он постучал по тетради пальцем. - Ну, как тебе мое предложение? Не отвечай. Подумай хорошенько, разрисуй обложку, делай что хочешь. А я пока посижу за своим столом, почитаю и понаслаждаюсь тишиной. - Мистер Уилсон ободряюще улыбнулся, встал и отошел к своему старому дубовому столу в углу кабинета. Он уселся на стул, обхватив ногами ножки, склонил тонкую шею над какой-то папкой и начал читать.

Калли долго рассматривала лежащую перед ней тетрадь. Она всегда любила рисовать картинки и сочинять сказки. Она уже умела писать много слов, хотя ходила только в первый класс. Она сочиняла сказки про лошадей, фей и города на дне океана. Друга по переписке у нее никогда не было, она даже никогда не писала отцу, когда тот уезжал на Аляску, - ей и в голову не приходило, что с отцом можно переписываться. Она не могла представить, чтобы кому-то были интересны ее письма. Все хотели услышать, что она скажет, как будто изо рта у нее вместо слов вылетали бы драгоценные камни.

Калли раскрыла тетрадь. Толстые нелинованные страницы манили к себе. На страницах виднелись такие же волоконца, как и на обложке, - на каждой странице свой особый узор. Калли закрыла тетрадь и взяла в руки коробку с мелками. Она выбрала мелок сиреневого цвета, потому что он напомнил ей стрекоз, кружащих над Ивянкой. Повертела мелок в пальцах, восхищаясь им. Старательно вывела печатными буквами в нижнем правом углу страницы свое имя: "Калли". Потом подняла голову и посмотрела на мистера Уилсона. Тот по-прежнему был поглощен чтением. Калли осторожно положила сиреневый мелок в коробку и отряхнула пальцы о джинсы, оставив на них полоски. Она отодвинула стул от стола, встала, подняла тетрадь и, подойдя к мистеру Уилсону, протянула ему.

- Положи сюда, Калли, - сказал психолог, постучав пальцем по столешнице. - И приходи снова в четверг. До свидания!

Калли застыла в изумлении. Как, и это все? Никаких "А теперь поговори, Калли. Ты очень беспокоишь твою маму. Перестань притворяться. Ты ничем не больна". Просто "До свидания"?

Калли отвернулась от мистера Уилсона, тихонько положила тетрадь на стол, облегченно вздохнула и вышла.

Назад Дальше