Урс до полуночи всех угощал и здорово напился. Симона пыталась скрыть свое разочарование, и понадобилось незаметное, но энергичное вмешательство Эльвиры, чтобы новобрачные сели наконец в дожидавшийся их лимузин "Just married!" (Новобрачные (традиционная надпись на свадебном автомобиле; англ.)).
Около двух часов ночи Томас Кох, крепко подвыпив, уселся рядом с Джорджем Бейлом за рояль и начал "лабать" "Oh when the Saints" (Хит Луи Армстронга "Когда святые маршируют".), ему любезно аккомпанировал пианист, чей гонорар составил в этот вечер восемнадцать тысяч франков, "исполнение" было восторженно встречено самыми стойкими из гостей-
В три часа ночи ушли последние. Выдохшийся персонал погасил лампионы и еще долго потом дымившиеся факелы.
Томас Кох взял в свою комнату пиво. Когда он сел с пивом на край постели, взгляд его упал на записку, написанную почерком его жены.
"Не могли бы мы завтра поговорить? Предлагаю встретиться после обеда в библиотеке. Элли".
На следующий день уже с утра Эльвира, охваченная нетерпением немедленно увидеть письмо Конрада Ланга, направилась по дорожке вверх - от "Выдела" к вилле. Палатки уже убрали, и все следы праздника исчезли.
Томас занимал одну часть дома, Элли другую, а Урс жил наверху.
Войдя в холл, Эльвира увидела, как Элли вышла из библиотеки; помахала ей и стала подниматься по широкой лестнице на второй этаж.
На пороге библиотеки показался Томас.
- Элли! - позвал он и тут заметил мачеху. - Она хочет развестись. Ты можешь это понять?
Эльвира пожала плечами. Она не понимала, как можно разорвать такой брак, но это ее не удивило. Она знала, что жить с Томасом очень тяжело и что женщина, решившаяся однажды на развод с ним, встретит в суде понимание. Значит, бороться придется только за ограничение материальных потерь. У Эльвиры были для таких дел хорошие адвокаты. Она знала Элли как разумную и трезвую женщину, с которой можно разговаривать. Этот развод сам по себе будет вполне управляемым. Трудно будет только с Томасом из-за его ущемленного самолюбия.
Она прошла с ним в его "холостяцкую" комнату, выслушала все жалобы и причитания, разделила с ним его возмущение и даже поддакнула по поводу Элли, пока ее быстро улетучивающееся терпение еще позволяло ей это. Затем заговорила о письме Конрада Ланга. Томас не мог вспомнить, куда дел его, знал только, что видел его перед самым обедом. Эльвира прикинула, что к чему, и нашла письмо смятым в кармане его шлафрока. Она разгладила его и внимательно прочла. Потом опять смяла в кулаке.
- Он фантазирует.
- Да, но он перестал пить и пишет об этом!
- И ты веришь?
- Но про поворотный момент в жизни он, к сожалению, не врет.
Эльвира положила смятое письмо в большую хрустальную пепельницу, стоявшую рядом с ее креслом на приставном столике.
- А почему бы тебе не поехать с ним куда-нибудь? Это отвлечет тебя от твоих мыслей.
- Я же не могу сейчас разлучать его с возлюбленной.
- Ну уж пару недель они как-нибудь друг без друга выдержат.
- Не знаю. Похоже, что ему сейчас очень хорошо.
- А тебе не очень. И я считаю, что за ним должок.
- Ты так думаешь?
- Да хотя бы Корфу. Эльвира взяла зажигалку и подожгла письмо Кони.
Появление Томаса Коха на Танненштрассе вызвало переполох. Его шофер заехал на темно-синем "мерседесе-600" класса S двумя колесами на тротуар и помог Томасу выйти из машины. На сей раз помощь не была только соблюдением этикета - хозяин сегодня нетвердо держался на ногах. Несколько турецких ребятишек с цветными ранцами на спине окружили машину, разглядывая ее. Трамвай тоже проехал медленнее обычного, и лица в окнах оборачивались к лимузину, которому явно было не место в этом квартале. "Возможно, одна из тех акул по продаже недвижимости, что сдают предназначенные на слом коробки за бешеные бабки проституткам", - сказал молодой человек своей подружке.
Из окна на втором этаже выглянула пожилая женщина. Она положила на подоконник подушку и оперлась на нее своими полными руками.
- Вам кто нужен? - крикнула она Томасу Коху, увидев, что он звонит во второй раз.
- Ланг.
- Его сейчас здесь почти не бывает. Приходит только иногда забрать почту.
- А вы не знаете, где его можно найти?
- Наверное, дворник знает.
Томас Кох нажал на кнопку и стал ждать.
- Долго будете звонить. У него сегодня ночная смена.
Через какое-то время на третьем этаже задвигалась занавеска. Вскоре после этого раздался зуммер. Томас Кох вошел.
Отмар Брухин, работавший штабелеукладчиком в одном из монтажных цехов заводов Коха и дворником в этом частном доме, принадлежавшем пенсионной кассе концерна Кохов, никак не мог успокоиться и без конца рассказывал одно и то же: как он прямо с постели, небритый, в тренировочном костюме открывает дверь, а там стоит, "не сойти мне с этого места, Кох собственной персоной" и спрашивает адрес одного жильца. "И если хотите знать, от него тоже порядком разило".
Когда шофер уже помогал Томасу Коху опять сесть в машину, дворник спохватился и назвал ему адрес Розмари Хауг.
Конрад сидел с Розмари на террасе и играл в триктрак, когда раздался звонок. Он обучил ее этой игре во время их путешествия по Италии, и с тех пор они играли в нее с неослабевающим азартом и страстью. Отчасти из-за честолюбия Розмари, еще ни разу не выигравшей у него, и отчасти из-за сентиментальных воспоминаний о первой совместной поездке.
Розмари встала и направилась к домофону. Она вернулась удивленной.
- Томас Кох. Хочет знать, здесь ли ты.
- И что ты сказала?
- Что - да. Он поднимается.
На протяжении почти всей жизни Томас был важнейшей фигурой в жизни Конрада. Хотя в последнее время все чаще отступал на задний план. В Венеции он, правда, вспомнил про него. Однако газетные репортажи о свадьбе Урса с удивлением для себя прочел без особого интереса. Но вот сейчас, когда Томас с минуты на минуту должен был войти, он занервничал. И снова почувствовал себя словно новобранец на плацу - как всегда, когда Томас был поблизости.
Розмари заметила в нем перемену.
- Надо было сказать, что тебя здесь нет? - спросила она, откровенно забавляясь.
- Нет, конечно нет.
Они направились к двери. На площадке остановился лифт.
Затем послышались шаги.
- Что ему теперь надо? -г пробормотал Конрад, больше обращаясь к себе, чем к Розмари.
Когда в дверь позвонили, он вздрогнул.
Изящный тонкий нос странно смотрелся на мясистом лице Томаса Коха. На нем был блейзер и кашемировая водолазка вишневого цвета, из-за чего короткая шея Томаса казалась еще толще. Его близко посаженные глаза блестели, и от него пахло алкоголем. Он коротко кивнул Розмари и обратился прямо к Конраду:
- Я могу с тобой поговорить?
- Конечно. Проходи.
- Желательно наедине.
Конрад вопросительно посмотрел на Розмари:
- Вы можете побыть в гостиной?
- По мне было бы лучше, если бы мы куда-нибудь пошли.
Томас не допускал никаких сомнений, что его слова не будут восприняты просто как пожелание.
Конрад бросил на Розмари взгляд, полный мольбы. Она, сбитая с толку, наморщила лоб. Томас ждал.
- Я только надену пиджак.
Конрад исчез в спальне. Розмари протянула Томасу руку:
- Меня зовут Розмари Хауг.
- Томас Кох, очень приятно.
И они стали молча ждать, пока Конрад выйдет из спальни. Он повязал галстук и надел к летним брюкам льняной пиджак.
- Идем, - сказал он и направился за Томасом к лифту.
- Чао, - крикнула ему вслед Розмари не без издевки в голосе.
- Ах, да! Чао! - Конрад остановился, казалось, ему хотелось вернуться и попрощаться как следует, но, заметив, что Томас уже стоит у лифта, он пошел за ним.
Розмари еще увидела, как он открыл перед Томасом дверцу лифта, пропустил его вперед и услужливо нажал кнопку. Лифт закрылся. Конрад даже не оглянулся.
Томас с усмешкой вздернул брови, когда Конрад заказал "Perrier" со льдом и лимоном. Сам он потребовал двойное "Tullamore Dew" без льда и содовой - обычный его drink в состоянии депрессии. Шарлотта поприветствовала Конрада с легким упреком: "Снова в Швейцарии?", но сразу все поняла по его заказу. Она уже многих повидала на своем веку, кто пробовал завязать. Это проходило у них как болезнь. В "Des Alpes" Томаса привела память прежних лет и, кроме того, отель располагался неподалеку от их дома. В баре было пусто, если не считать сестер Хурни. Роджер Уиттакер пел "Don't cry, young lovers, whatever you do" (Не плачьте, влюбленные, что бы вы ни делали (англ.)). За столиком в нише Томи произнес свой монолог, Кони молча выслушал. .
- Ты же знаешь, когда у них кто-то появляется, они просто расцветают. Кони кивнул.
- Я ничего не имею против, если она время от времени подцепит кого-нибудь. Ты ведь знаешь, я тоже не очень-то… Кони кивнул.
- Но она обращается со мной как с дерьмом последним. Вызывает меня в библиотеку на ковер. И сообщает, что хочет развестись. Кони кивнул.
- Нет, не сообщает - она ставит меня в известность. Кони кивнул.
- Не то чтобы говорит, что хочет развестись. Нет - она разводится! Точка! Томас Кох опрокинул в себя виски и принялся разглядывать стакан на свет.
- Как ее тут зовут? - спросил он.
- Шарлотта, - прошептал Кони.
- Шарлотта! - крикнул Томи.
- Чтобы я не узнал Этого уже от адвоката!.. Шарлотта!
Барменша принесла еще виски. Даже не взглянув на нее, Томи протянул ей пустой стакан.
- Ты бы хотел, чтобы с тобой так поступали? Кони затряс головой. Томи отпил глоток.
- Я тоже нет, но это, скажу я тебе, уже чересчур. Ты бы только посмотрел на нее! Кони кивнул.
- Особенно сейчас. Когда у них есть кто-то другой, они всегда выглядят во сто раз краше. Нарочно. Чтобы доконать тебя. Кони кивнул.
- Так я ее тоже доконаю. Я ее доведу! - Томас махнул пустым стаканом в сторону бара.
Когда Шарлотта принесла виски, он спросил:
- Ты еще катаешься на лыжах?
- Собственно, нет, после Аспена я это оставил.
В 1971 году во время своего душевного кризиса после второго развода Томас вытащил Конрада из небытия и улетел с ним на реактивном самолете в Аспен. Там он его заново экипировал и снабдил горными лыжами. Оба они обучались раньше у одного и того же инструктора, и Конрад за несколько зимних сезонов в Санкт-Морице стал вполне сносным горным лыжником (хотя и несся всегда по трассе со страхом). Тогда он уже через несколько дней снова обрел спортивную форму, но это было четверть века назад.
- Этому нельзя разучиться, как и езде на велосипеде. Да и лыжи с тех пор настолько усовершенствовались, что ты сможешь спускаться даже лучше, чем тогда. Томи опять опрокинул виски.
- Мы отправимся в Барилоче, - объявил он. - Это отвлечет нас от наших мыслей. Кони не кивнул.
- Все, что тебе нужно, мы купим там. Проверь, не кончился ли у тебя паспорт. Мы полетим в воскресенье. Кони не кивнул. Томи поднял свой пустой стакан. Когда появилась Шарлотта, он сказал:
- Принеси и ему тоже.
- Лучше не надо, - сказал Кони. Но не настолько громко, чтобы это услышала Шарлотта, уже направившаяся к стойке.
- Мне почему-то кажется, что я ее уже где-то видел.
- Шарлотту?
- Нет, ту, у которой ты живешь. Могу я ее знать?
- Она вдова Роби Фриса.
- Ах, вдова Роби Фриса? Но тогда ей наверняка уже стукнуло пятьдесят. Как минимум.
- Я ее не спрашивал.
- Но она еще очень даже ничего. Кони кивнул.
- Поэтому ты и не пьешь?
- И поэтому тоже.
Шарлотта принесла два стакана. Томи поднял свой.
- За Барилоче. Кони кивнул.
Конрад Ланг так и не появился, и незадолго до полуночи Розмари Хауг, забыв про свою гордость, набрала его номер. Занято.
После полуночи она попробовала еще раз. По-прежнему занято.
Когда и в час ночи тоже все еще было занято, она позвонила в службу повреждений на линии и получила справку, что у абонента неправильно лежит трубка.
Если бы он не хотел, чтобы я ему звонила, он выдернул бы шнур из розетки, сказала себе Розмари и заказала такси.
В третий раз Отмара Брухина выдергивали из постели из-за Конрада Ланга. На сей раз у него была утренняя смена, и будильник должен был зазвонить только через полтора часа. Взглянув на него, он сразу понял, что вставать еще рано, но уже слишком поздно, чтоб заснуть снова.
Входную дверь внизу он открыл в соответствующем настроении.
Женщина, стоявшая перед ним, была из тех, кого его отец имел обыкновение величать "дама" - это он разглядел даже при слабом освещении в подъезде. Она казалась несколько смущенной, но все же не настолько, как можно было бы ожидать в подобной ситуации. Довольно уверенно она потребовала проводить ее в квартиру Ланга. Она позвонила несколько раз, но никто не открывал.
- Может, его дома нет, - буркнул Брухин.
- Там горит свет.
- Может, он забыл его выключить. И может, он спит.
- Телефонная трубка лежит неправильно.
- Может, не хочет, чтобы его беспокоили. Такое бывает, - предположил Брухин. Чем-то эта женщина не нравилась ему.
- Послушайте, я беспокоюсь, не случилось ли чего. Если вы мне не откроете и с ним что-то случится, я обвиню вас и возложу на вас ответственность.
Тогда Брухин впустил ее в дом и повел на четвертый этаж.
Они звонили и стучали, колотили руками и ногами, кричали и звали, пока не сбежалось полдома. Конрад Ланг не реагировал. Брухин отправил бы всех по квартирам спать, если бы не фортепьянная музыка. Именно из-за нее он дал себя уговорить и пошел за отмычкой.
Ключ в замочной скважине не торчал. Брухин и женщина вошли в квартиру и онемели от ужаса: Конрад Ланг лежал наполовину раздетый на полу гостиной - одна нога на кресле, рот и глаза полуоткрыты. На столе недопитая бутылка виски, рядом пианола, извергающая одни и те же аккорды левой руки в темпе вальса: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… В комнате воняет алкоголем и блевотиной.
Розмари опустилась на корточки.
- Кони, - прошептала она, - Кони, - и пощупала его пульс.
Конрад Ланг застонал. Потом приложил палец к губам и произнес: - Тесс.
- Если вы спросите меня, я скажу, что он пьян, - изрек Брухин и пошел к двери. Жителей дома, в тревоге стоявших за порогом квартиры, он успокоил:
- Все в порядке. Надрался.
Конрад Ланг проснулся. То, что он лежит в собственной постели, он понял, еще не открывая глаз: он узнал уличный шум - машины, тормозящие перед светофором, вот они замерли и ждут, когда можно ринуться дальше; трамваи, звонящие на остановке. У него раскалывалась голова, во рту пересохло, и правую руку он не чувствовал - должно быть, отлежал. На душе скверно, видимо, придется оправдываться, а в чем - он, хоть убей, не мог вспомнить. Он медленно открыл глаза. Окно распахнуто, но занавески задернуты. Уже наступил день. И голова у него трещит с похмелья. Что еще?
"Да ведь я не пью!" - пронзило его вдруг. Он снова закрыл глаза. Что же еще-то?
Томи! А что же еще?!
Из кухни донесся шорох. Затем он услышал шаги. И голос:
- Тебе помогает Alka Seltzer? Розмари!
Он опять открыл глаза. Розмари стояла возле кровати со стаканом, в котором бурлило и шипело.
Конрад откашлялся.
- Три. Три таблетки немного помогают.
- Здесь и есть три. - Розмари протянула ему стакан. Он приподнялся на локте и залпом выпил. Барилоче!
- Я поеду теперь домой. Если хочешь, приходи, когда тебе будет лучше.
- В дверях она задержалась. - Нет! Пожалуйста, приходи, как только тебе станет лучше.
Когда Конрад Ланг во второй половине дня вышел из дома, ему повстречался Брухин, возвращавшийся с утренней смены.
- И что только женщины находят в вас, - произнес он удивленно.
- Что вы хотите этим сказать?
- Такой пьяный, весь в блевотине, а они все равно к вам рвутся.
- В блевотине? - Конрад не мог припомнить на себе никаких следов.
- С головы до пят. Та еще картина.
Кони остановил такси возле цветочного магазина и купил огромный букет неоранжерейных роз всех цветов, благоухавших, пожалуй, даже слишком для его еще не окрепшего желудка.
Розмари улыбнулась, увидев его в дверях с цветами.
- Мы оба не можем обойтись без банальностей.
Потом она приготовила ему бульон с яйцом, села рядом с ним за стол и смотрела, как он осторожно подносит дрожащую руку ко рту. Когда он с этим справился, она унесла бульонную чашку и вернулась с бутылкой "бордо" и двумя бокалами.
- Или тебе сейчас лучше пиво?
Конрад затряс головой. Розмари наполнила бокалы, и они чокнулись.
- Черт, - сказал он.
- Да, дело дрянь, - согласилась она. И они отпили еще по глотку. Тогда Кони рассказал ей все про Барилоче. Они налили себе уже по третьему бокалу.
- Только на десять дней, - произнес он.
- А если потом ему захочется еще махнуть и в Акапулько, ты сможешь сказать ему нет?
- Факт!
- Нет, ты этого не сделаешь. Я видела тебя, когда он приходил. Ты не скажешь ему нет. Никогда и ни за что на свете! Конрад не посмел возразить.
- Ты и сам знаешь. Конрад крутил в руках бокал.
- В этом твоя жизнь.
Вот теперь он взглянул на нее.
- А я-то думал, это наша общая жизнь.
Розмари ударила ладонью по столу. Он вздрогнул и сжался.
- А ты думаешь, я так не думала? - закричала она на него.
Глаза Конрада мгновенно наполнились слезами. Розмари обняла его. Он положил голову ей на плечо и горько заплакал.
- Прости, - всхлипывал он, - старый человек, а плачу как ребенок. Когда он успокоился, она посоветовала:
- Скажи ему нет.
- Я же живу за его счет. Розмари снова налила ему.
- Тогда живи за мой счет. Конрад не ответил.
- Деньги у меня есть. Он отпил глоток.
- Это не должно тебя огорчать.
- Меня это никогда и не огорчает. К сожалению.
- Ну, тогда все в порядке.
- Да. Но что я ему скажу?
- Поцелуй меня…
Томас Кох сидел в своей спальне среди полусобранных чемоданов и сумок и пил холодное пиво. На столике С телефоном стоял поднос, а на нем две полные бутылки пива. Он был в бешенстве. Только что звонил Кони и сообщил ему, что не едет в Аргентину.
- Как это ты не поедешь? - спросил он с насмешкой.
Конрад Ланг ответил не сразу. Томас услышал, как он набрал в грудь воздуха.
- Мне не хочется с тобой ехать. Не рассчитывай на меня.
- Я же тебя приглашаю. Снова пауза.
- Знаю. Я отказываюсь от приглашения. Большое спасибо.
Томас начал злиться.
- Скажи, ты в своем уме?
- Я свободный человек. И имею право отклонить любое приглашение, - сказал Кони. Но это прозвучало уже менее уверенно. Томи засмеялся.
- Ну ладно, пошутили и хватит. Завтра в девять. Я пришлю шофера. В аэропорт поедем вместе.
На какое-то время наступила полная тишина. Потом Кони сказал:
- Поцелуй меня в …! - И быстро положил трубку. Томас тут же позвонил ему. Ответила вдова Роби Фриса.
- Дайте мне Кони, - приказал он.
- Ланг, - ответил Кони.
- Не смей бросать трубку! - взревел Томас.