Наконец Джек поднялся, нетвердо держась на ногах, толкнул дверь, сморщившись от скрипа петель, вошел, замахал над головой руками в поисках висевшей на цепи потолочной лампочки без абажура.
Свет залил аккуратное, как всегда, помещение. Он разглядывал вещи, пугавшие его в детстве: лопаты с бритвенно острыми краями, сверкающие резаки, заточенные совки, зубастые садовые грабли… Впервые забежав в сарай в сумерках, шестилетний мальчик увидел в них жутких чудовищ.
Отцовская ладонь была очень большой, почти целиком накрыв детскую грудку, упираясь большим пальцем в спину, но на удивление невесомой. Просто теплой и утешительной.
– Вперед, Джеки. Входи.
Шестилетняя голова упрямо качнулась.
– Нет? А! В темноте все выглядит иначе, правда?
Последовал легкий кивок.
– А инструменты страшные, да?
Снова кивок, чуть смелей, когда страх все равно уже вышел наружу.
– Ха! Думаешь, я позволю чему-нибудь или кому-нибудь ранить своего родного сына, золотого мальчика?
Сильные руки схватили его, высоко подняли, прижали к колючей шерстяной рубахе, которая пахла по́том, землей, воздухом.
– Здесь ничто тебе вреда не причинит. Ни здесь, ни в каком другом месте. Я не дам. Веришь, Джеки?
Он не понял, что плачет, пока не услышал собственные ужасающие рыдания. Заглушил их, зажав рот ладонью, побрел в угол, где лежали на нарах пакеты с овечьим навозом, полуослепший от крепкой смеси виски и слез. Целых десять минут сбрасывал тяжелые мешки, отодвигал от стены деревянный настил, потом слезы вдруг высохли.
Он нашел трещину в бетонном полу, схватил совок, принялся крошить бетон, чувствуя капли нервного пота на лбу.
Темный от масла пластиковый пакет, липкие тряпки внутри издают сладкий запах. Зло, завернутое в пеленки.
Джек смотрел на привычно лежащий в руке пистолет, любуясь поблескивающим на свету стволом. Выщелкнул обойму, пересчитал пули и уже приготовился сунуть его в карман, когда дверь за спиной со скрипом приоткрылась. Он, не думая, крепко стиснул оружие и быстро развернулся, готовясь стрелять. Мастер в этом деле.
В дверях стоял работавший в питомнике парнишка, тараща глаза размерами с яйца в глазунье.
– Господи… Боже мой… Мистер Гилберт? Это я, Джефф Монтгомери? Не стреляйте, пожалуйста…
Джек сел, закрыл глаза, затрясся от прилива адреналина. Господи помилуй, чуть не пристрелил мальчишку.
– Ох, черт побери, – с трудом пробормотал он, когда адреналин испарился, а опьянение вернулось. – Я и не собирался в тебя стрелять. Тебя кто-нибудь предупреждал, что нельзя подкрадываться к вооруженным мужчинам?
– Я… не знал, что вы вооружены? Просто увидел свет, решил на всякий случай проверить?
Джек с трудом встал на ноги, превратившиеся в настоящий кисель, видя, что парень по-прежнему неподвижно торчит в дверях, стреляет глазами по сторонам, смахивая на готового удирать кролика, и только тут понял, какое впечатление производит.
– Слушай, малыш. Не думай ничего плохого. Ненавижу оружие, но, когда вокруг бегает какой-то сукин сын и расстреливает соседей, оно мне необходимо, ясно?
– Да, сэр… да, сэр… конечно. Э-э-э… Мне можно идти?
– Нет-нет, постой секундочку. – Он резко взмахнул рукой, и парнишка испуганно вжался в косяк. Джек увидел в руке пистолет. – Ох, прости. – Сунул его в карман, поднял руки. – Не бойся, мальчик… Тебя зовут Джефф?
Паренек осторожно кивнул.
– Хорошо, Джефф, послушай. Мне действительно очень жалко, что я тебя испугал. Просто чуточку выпил, сам боюсь до чертиков, пистолет забрал исключительно для самозащиты, понятно? Только, видишь ли, он не совсем законный. Если кто-то узнает – особенно Марти, – у меня будут крупные неприятности. Ради бога, не рассказывай Марти, ладно?
– Хорошо, мистер Гилберт, конечно.
– Прекрасно. Замечательно. – Джек хлопнул в ладоши, и парень вздрогнул. – Поможешь уложить обратно мешки?
– Обязательно, мистер Гилберт.
Джек очаровательно улыбнулся:
– Ты славный мальчик, Джефф.
22
Когда последний из присутствовавших на похоронах покинул дом, Марти нашел Джека, сгорбившегося за рулем своего "мерседеса", тупо глядевшего в темноту за ветровым стеклом. Из опустевшей серебряной фляжки на маслянистую кожаную обивку заднего сиденья выливались последние драгоценные капли бурбона. Он наклонился к открытому окну и едва не лишился сознания.
– Боже, чем это пахнет?
– Овечьим навозом. Сарай надо проветрить. Там жуткая вонь. – Джек, как ни странно, говорил гораздо трезвее, чем положено пьющему с утра человеку.
– Что ты делал в сарае?
– Можно сказать, посещал памятные места. В детстве папа меня туда постоянно таскал. Оставлял рядом топтаться, пока инструменты затачивал. Знаешь что? Думаю, для таких разговоров я многовато выпил, и мне действительно душ принять надо. Домой отвезешь?
– Не в этой машине.
Через двадцать минут они ехали в принадлежавшем Марти "шевроле-малибу" 1966 года, направляясь по автостраде на запад через деловые кварталы Миннеаполиса. Машин мало, ночной воздух почти сексуально теплый, Джек непривычно тихо сидит на пассажирском сиденье.
Марти даже не думал, что когда-нибудь скажет то, что, наконец, сказал.
– Ну, давай. Говори.
– С удовольствием. Выбирай тему.
– Начни с того, что сделал со своей матерью.
– Не понял?
– Не валяй дурака, Джек. Религией интересовался не больше, чем папоротником, и вдруг на тебя снизошел Святой Дух, ты решил сбросить кипу и принять крещение? Дурацкие снимки из церкви и со свадьбы больно ударили по старикам.
– Ну и что?
– То, что это ребячество, плевок в лицо, вообще, черт возьми, непростительно.
Джек шумно вздохнул:
– Все?
– Не все, черт побери. Ты с отцом поскандалил. Лили даже не знает, в чем дело, почему ж ты и с ней расплевался?
– Сложный вопрос. Ответа тебе знать не захочется.
– Нет, захочется. Хочется знать, что сказал тебе Мори, чтобы ты после этого ушел в глубокий запой.
Джек слегка распрямился и с неким удивлением покосился на Марти.
– Знаешь, кажется, ты один угадал, что для этого была причина, не считая меня просто ослиной задницей. – Он вновь уставился вперед, качая головой. – Даже не представляешь, старик, как для меня это важно.
– Весьма рад тебя осчастливить. Так в чем же причина?
– Вот за что я люблю тебя, Марти.
– Господи помилуй, невозможно разговаривать, когда ты в таком состоянии.
– И очень хорошо, потому что и я не хочу разговаривать о подобном дерьме. С тех пор много воды утекло, о пролитом молоке не плачут, что было, то было…
– Черт возьми, речь совсем не о том. Лили до сих пор страдает. Ты тоже, если на то пошло. Надо уладить дело.
Джек решительно тряхнул головой:
– Не могу.
– Ну, тогда объясни, что случилось. Может быть, я сумею помочь.
– Боже, какой же ты самонадеянный хрен! Смешно, если подумать. Даже свою жизнь не можешь наладить, поэтому кончим беседу. Не хочу тебе ничего объяснять.
Марти крепче стиснул руль, сворачивая по четырехлистной развязке на шоссе к Вейзате.
– Не хочешь – не надо. Тогда перейдем к Розе Клебер.
Джек скрестил на груди руки.
– Не знаю такую.
– Хватит врать. Я видел, как ты смотрел на снимок в газете.
Джек минуту сидел неподвижно и молча, но Марти чувствовал, как он напрягся.
– Ладно, ладно. Встречал один раз. Что из того? Я многих встречаю. Вовсе не обязательно всех должен знать. По-моему, даже имени и фамилии ее не слышал. Просто меня действительно потрясло, что за три дня убиты три старых еврея, которых я встречал, господи помилуй!
– Где ты ее встречал?
– Боже святый, не помню! Зачем тебе это надо, черт побери? Что тебя интересует?
Марти прекрасно знал, что не надо давать ему время на размышления.
– Похоже, вот что получается, Джек. Копы ищут связь между жертвами, и на тебя начинают поглядывать.
– Полный бред. Наверняка найдется как минимум сотня людей, которые знали всю троицу.
– Они ведь поддерживали близкие отношения? Мори, Бен и Роза?
– Проклятье, откуда я знаю?
– Оттуда, что знаешь, черт побери. Перепугался до смерти, услыхав об убийстве Бена Шулера. Джино и Магоцци хорошо это видели. Думаешь, не заинтересуются причиной такого испуга? А ведь они еще не заметили, как ты дергался над фотографией Розы Клебер. Господи боже мой, Джек, тебе что-то известно об этих убийствах. Почему не скажешь? Люди гибнут!
Джек повернулся к нему:
– Что за черт? Вчера тебе было глубоко плевать, кто убил твоего тестя, а сегодня ты вновь полицейский. В чем дело?
– Видно, ты позабыл, что вчера от души проклинал меня за нежелание отыскивать убийцу Мори, теперь сам не желаешь ответить на пару вопросов. Это я тебя спрашиваю, в чем дело?
Джек безнадежно откинул голову на спинку сиденья, читая надпись на огромном дорожном знаке, под которым они проезжали.
– Черт возьми, Марти, проехали Джонкил. Сворачивай на следующем выезде.
– Ты должен открыться мне, Джек. Дальше меня ничего не пойдет.
Джек помолчал какое-то время, потом, когда машина замедлила ход, сворачивая с автострады на тихие улицы, вдруг защелкнул ремень безопасности.
– Направо. Три квартала вверх до развилки у ручья, там налево.
Марти бросил взгляд на свою правую руку, сжавшуюся в кулак на руле. Хорошо бы заехать этим кулаком в морду Джеку. Он из последних сил старался выдерживать мирный, спокойный тон.
– Слушай, подумай здраво и трезво. Если хоть как-нибудь можешь помочь копам остановить убийцу, пойди и скажи. Если не скажешь, при следующем убийстве считай, что сам спустил курок.
Джек взглянул на него с непонятной улыбкой, которая как бы вспыхнула на мгновение под уличными фонарями и сразу угасла.
– Не бойся, не спущу. У тебя при себе твой излюбленный "магнум"?
Марти недоверчиво посмотрел на него, чуть не врезавшись в припаркованную машину.
– Господи, Джек, ты меня с ума сведешь. Я уже даже не знаю, кто ты такой.
– Сам не знаю. Ну как? Он у тебя?
Марти резко ударил по тормозам, Джек качнулся вперед, автомобиль с визгом замер посреди дороги.
– У меня, черт возьми! Позаимствовать хочешь? Хочешь пустить себе пулю в лоб и избавить меня от хлопот?
– Ради бога, утихомирься. – Джек встряхнул рукой, цеплявшейся за приборную доску. – Запястье мне чуть не сломал. Хорошо, что я пристегнулся. Знаешь, что девяносто процентов аварий происходит на тихих улицах? Считается, будто люди гибнут на скоростных автострадах, но это далеко не так.
Марти закрыл глаза, опустил голову на руль.
– Вернемся к пистолету, – продолжал Джек. – Окажи мне услугу. Поезжай домой, забери его и держи под рукой, не отходи от мамы в ближайшие дни. Обещаешь?
Марти безнадежно взглянул на него:
– Расскажи, что творится.
– Людей убивают, вот что. Стариков. Евреев. Вроде мамы. Присматривай за ней, и все.
Марти вздохнул, медленно стронул с места машину. Свернул у ручья на извилистые дорожки среди прочных деревянных построек, чувствуя себя как во сне, где нельзя ничего изменить.
– Неужели ты думаешь, что я бы позволил кому-нибудь их убивать, имея хоть малейшую возможность остановить убийцу?
– Не думаю. Думаю, что у тебя серьезные неприятности, а ты мне не позволяешь помочь.
Джек фыркнул.
– Мне давно уж никто не поможет. Впрочем, большое спасибо за щедрое предложение. – Он откинул голову на спинку, глядя на подбитые золотом вечерние облака, в которых отражались далекие городские огни. – Знаешь, Ханне всегда очень нравилась эта машина. Когда ты работал в ночную смену, мы с ней иногда ездили к "Порки" за горячими шоколадными кексами, кружили у озера с поднятым верхом… Славное было времечко.
Марти закрыл глаза, не желая их больше открывать, желая съехать с дороги, врезаться в дерево, погибнуть вместе с Джеком, перейдя, может быть, в лучший мир.
– Знаешь, вся ее вселенная вокруг тебя вращалась. Еще одно, за что я тебя люблю. Ты дарил Ханне счастье.
Марти стиснул зубы, погружаясь во мрак, куда уходил каждый день.
– Я позволил убить ее.
– Нет. Не вини себя. – Джек взъерошил ему волосы каким-то непривычным для себя отеческим жестом, и Марти впервые за год готов был заплакать.
Джек стоял на краю подъездной дорожки, обсаженной с обеих сторон деревьями, глядя вслед отъезжавшему Марти. Дождавшись исчезновения за поворотом хвостовых огней, радостно выхватил пистолет из кармана. Всю дорогу до дома боялся, чтобы чертова штука не отстрелила член, напрочь забыв, поставил ли ее в сарае на предохранитель.
По-прежнему держа в руке оружие, услыхал за спиной тихий шорох. Подумал – олень или какой-нибудь распроклятый енот, но все-таки волосы на голове встали дыбом.
23
Джино с Магоцци застали последнюю половину десятичасовых новостей в темной кабинке безымянного спортивного бара. Джино заказал залитую горячим соусом энчиладу размером с бейсбольную биту, а Магоцци куриную лапшу.
Просмотрели на висевшем над головами экране пятиминутный подслащенный сахарином сюжет о похоронах Мори Гилберта под смелым названием "Святой Гилберт из Верхнего города", после чего увидели дом Бена Шулера и самого Магоцци крупным планом, изрекающего стандартное заявление: подозреваемые пока не установлены, проверяются версии, в данный момент определенная связь между убийствами Мори Гилберта, Розы Клебер и Бена Шулера не просматривается. Тут откуда-то из-за кадра прозвучал резкий голос Кристин Келлер, блондинистой куклы Барби с десятого канала:
"Детектив Магоцци! Все три жертвы пережили заключение в концентрационном лагере во время Второй мировой войны. По-моему, просматривается определенная связь".
– Гляди-ка. – Джино ткнул вилкой в экран. – Как только она врезала нам по яйцам, сразу пошла реклама. Черт побери, до чего ж я ее ненавижу! Знаешь, что надо сделать? Изловить ее как-нибудь ночью в темном переулке и голову начисто выбрить. Пусть немножко дома посидит. Что меня удивляет – как это она успела выяснить, что Шулер сидел в лагере?
– Наверно, соседей расспрашивала, – предположил Магоцци, черпая ложкой суп. – Джимми сказал, репортеры пошли по домам за полчаса до нашего прибытия.
– Шефу Малкерсону репортаж не понравится.
Магоцци положил ложку.
– У тебя "Тамс" есть?
В желудке творилось полное безобразие.
Они подъехали к зданию муниципалитета почти в одиннадцать, зашагали по лестнице в мятых костюмах, с распущенными галстуками. На некогда белой рубашке Джино остались следы угощения Лили Гилберт и съеденной впоследствии энчилады.
Широкий коридор, ведущий к отделу убийств, пустовал, свет пригашен, в здании так тихо, что голос Джонни Макларена слышался из-за закрытых дверей.
Он разговаривал по рабочему телефону Глории, видимо не отыскав аппарата на своем захламленном столе. Увидев вошедших детективов, поприветствовал их ухмылкой и жестом, ткнув пальцем в дальний конец комнаты, где Лангер старательно обгладывал куриное крылышко.
– Ох, – вздохнул Джино, – Лангер до сих пор доедает жареные крылышки. Конец света. – Он покосился на косточки, аккуратно разложенные на салфетке. – Я думал, ты вегетарианец.
– Был до вчерашнего вечера. Люблю такие вещи. Хочешь? – Лангер кивнул на белую промасленную упаковку, стоявшую на блокноте.
– Нет, спасибо. Чего вы засиделись так поздно?
Лангер вытер рот салфеткой.
– Дозваниваемся до заморских копов, которых днем не смогли отловить. Верьте, не верьте, Макларен пытается пробиться в Йоханнесбург.
Упомянутый Макларен положил трубку, вернулся к собственному столу.
– При следующем затишье с убийствами всем надо собрать вещички и отправиться в Южную Африку. Как ни позвонишь, тамошние ребята заняты очередным расследованием. – Он бросил бумажку на письменный стол Лангера. – Этому сам звони, потому что я не могу выговорить фамилию без всяких гласных. Попросил позвать его к телефону.
– Что происходит? – поинтересовался Магоцци. – Зачем вы за границу звоните?
У Макларена вытянулась физиономия.
– Шутишь? Не видел шестичасовых новостей? Господи боже, – всплеснул он руками. – В кои-то веки мы дали поистине убийственную пресс-конференцию, а вы проглядели. Малкерсон на сей раз разрешил от души высказаться, и я высказал все, что хотел. Правда, Лангер?
Тот закатил глаза, глядя на Магоцци.
– Он был в полосатом хлопчатобумажном костюме.
Джино скривился.
– Естественно, нас старались выставить полными идиотами, – продолжал Макларен, шевеля бровями, – особенно новый говнюк с перманентом, который ведет последние новости. А мы не поддались. Хладнокровные несгибаемые герои. У меня запись есть…
– Да что стряслось, черт побери? – вскричал Джино, сунув руку в коробку с куриными крылышками. – Что-нибудь прояснилось со стариком на рельсах?
– Не то слово, – ухмыльнулся Макларен. – Получается, что сорок пятый калибр, который чуть не отстрелил руку Арлена Фишера, сильно жареный. В Интерполе за ним куча дел. Засветился в Йоханнесбурге, в Лондоне и Париже, в Праге, еще где-то…
– В Милане и Женеве, – подсказал Лангер.
– Правильно. Так или иначе, у третьего канала есть источник информации в ФБР, разнюхавший связь с Интерполом, и репортеры просто взбесились. Международный заговор внутри страны и прочая бредятина.
– Что думаете? – спросил Магоцци.
Лангер пожал плечами:
– Те самые убийства Интерпол от порога считал заказными. Шесть за пятнадцать лет – семь, считая Арлена Фишера, – и все вроде бы совершил один киллер из одного и того же оружия. Входит и выходит бесследно, нет ни свидетелей, ни вещественных доказательств, кроме пули в голову.
– Арлен Фишер не получил пулю в голову, – напомнил Магоцци.
– Очень хорошо. Конечно, оружие может бродить по свету и без стрелка – скажем, выбросил пистолет после очередного убийства, потом кто-то его подобрал, – но Интерпол надеется, что стрелок один, а Арлен Фишер убит по неким личным причинам. У наемных убийц нет обычая насмерть замучивать незнакомых людей.
Магоцци кивнул:
– Получается, киллер знал Фишера.
– Теоретически – да. Может, они где-то пересекались, и, если отыскать связь, можно будет вычислить убийцу.
– Постойте, ребята, – изумленно улыбнулся Магоцци, – вы намерены вычислить парня, который находится в международном розыске?
– Здорово было бы, – ухмыльнулся Макларен. – Нас сразу розами закидают. Одно плохо: Интерпол требует ФБР привлечь к следствию. У них большой зуб на того самого киллера. Шеф Малкерсон их притормаживает, пока мы не проверим шестерых заокеанских жертв и не отыщем связь с Фишером. Кстати, – он протянул бумажку Лангеру, – вот та самая фамилия из одних согласных. Я ее определенно не выговорю.
– Может, он понимает английский.
– Что толку, если я не могу его к телефону позвать?