– Вот и мой муж говорит то же самое, – не моргнув глазом, соврала Одри, стараясь деликатно поставить на место не в меру бойкого доктора Мецлера.
– Я сразу заметил ваше обручальное кольцо, – с обольстительной улыбкой ответил доктор.
"Господи Боже мой! – в отчаянии подумала Одри. – Если я ему еще раз улыбнусь, он овладеет мной прямо на этом трупе!"
– Еще раз спасибо за комплимент, – выдавила она из себя. – Но скажите мне лучше, с какого расстояния, по-вашему, в него стреляли?
Мецлер криво усмехнулся, взглянул на труп и взял с металлической полочки у стола скальпель с таким видом, что Одри невольно попятилась, но доктор только печально вздохнул, с чувством воткнул скальпель в труп у правого плеча и сделал длинный разрез до самого лобка. Потом сделал такой же разрез от левого плеча. Это, кажется, чуть-чуть помогло ему смириться с неожиданным поражением на любовном фронте.
– Ожогов и сажи не обнаружено, – совершенно иным, деловым тоном произнес он.
– Значит, в него не стреляли в упор?
– Ни в упор, ни с близкого расстояния.
– А с какого примерно?
Полминуты доктор Мецлер работал молча.
– Откуда же нам знать, – наконец проговорил он. – Сейчас можно утверждать только одно: стрелявший находился на расстоянии более одного метра от жертвы. Когда мы найдем пули, а вы определите тип оружия, из которого они вылетели, найдете это оружие и проведете с ним ряд экспериментов, вы, возможно, получите более точный ответ на ваш вопрос.
Доктор занес электрическую пилу над кроваво-красными ребрами и щелкнул выключателем. Пила завизжала.
– Отойдите-ка в сторону! – крикнул доктор Мецлер. – А то я вас забрызгаю.
5
Нику Коноверу ужасно хотелось отменить еженедельный обед со Скоттом Макнелли, за которым нудно и монотонно обсуждались цифры, снова цифры и ничего кроме цифр, но теперь, в преддверии ежеквартального совета директоров, сделать это не представлялось возможным. Ника трясло, у него потели ладони, к горлу подступала тошнота. Обычно достаточно общительный, Ник не мог никого видеть. Он не мог вымолвить ни слова. У него появились зверские головные боли, и это при том, что до этого голова у него болела раз в двадцать лет. Нику казалось, что его вот-вот вырвет. Он чуть не падал в обморок от одного запаха кофе, но без кофе вообще ничего не соображал.
Повар кафетерия в административном корпусе накрыл Нику со Скоттом Макнелли небольшой круглый столик рядом со стойкой. Как обычно, Скотту Макнелли подали сандвич с баклажаном и сыром, а Нику – чашку томатного супа и сандвич с тунцом. На столе красовались аккуратно сложенные полотняные салфетки, вода со льдом в кувшине и кока-кола. Если Нику не нужно было с кем-то обедать, он обычно просто съедал сандвич у себя за письменным столом. Вплоть до своей гибели Лаура всегда упаковывала ему с собой обед на работу. Она клала в коробку сандвич с тунцом, пакетик жареной картошки и наструганную морковку, а коробку прятала Нику в чемоданчик. Это было что-то вроде традиции, сложившейся еще с тех давних времен, когда они зарабатывали мало. Уже много лет Ник вполне мог оплатить себе обед в кафетерии, но Лауре нравилось за ним ухаживать. Она готовила ему обед на работу даже тогда, когда преподавала в колледже и по утрам у нее было очень мало времени. Еще Лаура всегда писала ему пару добрых слов на желтом листке бумаги и прятала его в коробку с обедом. Находя эту бумажку, Ник всегда радовался, как ребенок, нашедший игрушку в шоколадном яйце. Иногда он обедал у себя за столом вместе с Макнелли или с другими своими сотрудниками, и когда они видели эту исписанную бумажку, Ник немного смущался, но еще больше – гордился вниманием супруги. Ничего не говоря Лауре, Ник не выбрасывал эти листочки и сохранил их все до одного. После ее гибели ему очень хотелось выкинуть или сжечь их, или избавиться от них каким-либо иным способом, потому что ему было больно даже смотреть на них, но он не решился их уничтожить. Он бережно хранил у себя на дне ящика письменного стола стянутые резинкой желтые листики, испещренные каллиграфическим почерком Лауры. Иногда ему хотелось достать их и перечитать, но он боялся, что не выдержит и разрыдается.
– У тебя совершенно больной вид, – заявил Скот Макнелли и впился зубами в сандвич.
– Да нет. Я нормально себя чувствую, – ответил Ник, отпил воды со льдом и вздрогнул от холода.
– Сейчас тебе станет лучше. Мои цифры тебя подбодрят! – с этими словами Скотт вытащил две пачки переплетенных документов и подсунул один экземпляр Нику.
Отчет о доходах, отчет о потоках наличности, бухгалтерский баланс…
– Читай, читай!.. Какие вкусные у них тут булочки! Интересно, на чем они их жарят? – Макнелли отхлебнул кока-колы. – А ты чего не ешь?
– Нет аппетита.
Ник рассеянно листал документы. Скотт некоторое время изучал кока-колу у себя в стакане и внезапно заявил:
– Я читал, что после введения заменителя сахара в организм крыс те теряют интерес к жизни.
Ник хмыкнул, не слушая Скотта.
– Ты видал крысу, потерявшую интерес к жизни? – продолжал тот. – Она сворачивается в клубок и не движется. Иногда она даже отказывается от кукурузы.
С этими словами Скотт снова впился в сандвич.
– А что такое "Стрэттон-Азия"? – спросил Ник.
– А я-то думал, ты вообще не читаешь… Это наша дочерняя фирма. Я создал ее, чтобы она распространяла нашу продукцию в Азии и в бассейне Тихого океана. Такой фирме легче получить все необходимые разрешения, и она может воспользоваться налоговыми льготами по соглашениям между США и многими азиатскими странами.
– Здорово. И что это, все законно?
– А ты, конечно, думал, что соблюдать законы не стоит?
– Не говори глупостей! – Ник поднял глаза на Скотта Макнелли. – Я что-то не понимаю. Неужели наши доходы действительно растут?
Скотт кивнул, попытался что-то сказать, но с полным ртом выдавил из себя лишь нечленораздельное мычание. Некоторое время Скотт энергично жевал и наконец заговорил:
– Как видишь, растут.
– Но ты же говорил, что наши дела не скоро пойдут в гору!
– Мало ли что я говорил? Как ты думаешь, за что мне платят здесь деньги? За мое умение находить правильные комбинации. Вот за что!
– Какие еще "комбинации"?
– Не забывай о том, что я хороший шахматист.
– Ладно. Подожди… – Ник вернулся к началу документа и стал внимательнее изучать цифры. – Вот ты пишешь, что наши продажи за рубежом выросли на двенадцать процентов. Сколько это в денежном выражении?
– Ты читай, читай. Там все написано. Черным по белому. Цифры не врут.
– Я только на прошлой неделе говорил с Джорджем Колесандро из Лондона. Джордж утверждает, что все очень плохо. Сомневаюсь, что Джордж считает хуже тебя.
– В Лондоне все считают в фунтах стерлингов, – покачал головой Скотт. – А фунт стерлингов по отношению к доллару сейчас очень вырос, – с загадочной улыбкой добавил он. – А мы должны все рассчитывать на основе самого последнего обменного курса, правда?
– Ах вот оно в чем дело! Ты все посчитал по другому курсу! – Ника трясло; сейчас он легко задушил бы хитрого Скотта Макнелли. – Выходит, на самом деле наши дела не лучше, а еще хуже, чем раньше, а ты замаскировал это, пересчитав все по другому обменному курсу?
– Общепринятые принципы бухгалтерии требуют, чтобы мы всегда пользовались самым последним обменным курсом.
– Принципы принципами, но на самом деле это только на твоей бумаге дела у нас лучше, чем в прошлом квартале! – Ник сжал пальцами виски. – А со "Стрэттон-Азией" ты проделал такую же "комбинацию"?
– Конечно. Я везде рассчитывал по новому обменному курсу, – проговорил Скотт, опасливо косясь на Ника.
– Но это же обман! – Ник хлопнул переплетенными документами по столу. – Ты что, хочешь меня подставить?
– Никто не собирается тебя подставлять! – Скотт покраснел и говорил, не поднимая глаз от тарелки. – Это не обман. Я просто смотрю на положение вещей с иной точки зрения. И вообще, если мы не покажем нашим хозяевам из Бостона, что у нас дела пошли в гору, они же порвут тебя первого. Послушай, в том, как я преподношу эти цифры, нет никакого обмана.
– Но они же не отражают истинного положения вещей!
– Скажем, они делают истинное положение вещей менее явным. Но ведь ты прибираешься дома перед приходом гостей? Моешь машину перед ее продажей?.. Никто из директоров ни о чем не догадается. Уверяю тебя.
– То есть ты считаешь, что твоя махинация сойдет нам с рук?
– Ну конечно же. И не забывай, пожалуйста, что сейчас речь идет о нашей с тобой работе, которую мы легко можем потерять!.. А так мы выиграем еще немного времени.
– Ну нет! – рявкнул Ник, нервно барабаня пальцами по столу. – Мы скажем им все как есть!
Макнелли покраснел еще больше то ли от стыда, то ли от злости или от того и от другого.
– А я-то надеялся, что ты поставишь мне памятник, – прошипел он сквозь сжатые зубы.
Ник невольно усмехнулся и вспомнил бывшего финансового директора "Стрэттона" Генри Хаченса. Старик Хаченс был непревзойденным бухгалтером старой школы. Никто не разбирался лучше него во всех хитростях старомодных бухгалтерских балансов, но он, конечно, ничего не знал о структурированном финансировании, производных ценных бумагах и других новомодных штучках, без которых теперь не могла выжить ни одна крупная фирма. Хаченс никогда не пошел бы на такое мошенничество, да он бы и не знал, как прокрутить такую комбинацию.
– Ты помнишь, что мы ужинаем сегодня вечером с Тоддом Мьюлдаром?
– Ровно в восемь, – ответил Ник.
Он с ужасом думал о предстоящем ужине. Мьюлдар позвонил ему несколько дней назад и сказал, что будет проездом в Фенвике таким тоном, что сразу стало понятно: без важного дела никому, тем более ему, не придет в голову "быть проездом в Фенвике", а уж тем более задерживаться в этом городишке на ужин.
– Я сказал Мьюлдару, что опишу ему наше финансовое положение перед ужином.
– Я попрошу при этом изложить все так, как оно есть.
– Бухгалтерия чем-то напоминает астрономию, – покачал головой Макнелли. – К одному астроному после лекции однажды подошла старушка и сказала, что он заблуждается, потому что земля плоская и покоится на панцире гигантской черепахи. "А на чем покоится черепаха?" – спросил старушку ученый. "Не заговаривайте мне зубы, молодой человек, – ответила ему старушка. – Черепаха всегда найдет, на что ей опереться".
– Ну и в какой роли ты выступишь сегодня перед Мьюлдаром? Астронома, старушки или, может быть, черепахи?
Макнелли пожал плечами.
– Короче, расскажешь ему все как есть. И будь что будет.
– Хорошо, – не поднимая глаз от тарелки, ответил Макнелли. – Будь по-твоему, директор здесь ты.
6
Телефон в кабинке у Одри зазвонил. Она посмотрела на номер звонившего и решила не поднимать трубку.
Одри хорошо знала этот номер. Это был номер женщины, регулярно звонившей ей раз в неделю с таких давних пор, что Одри уже не помнила, когда все это началось. А началось это тогда, когда был найден труп убитого сына этой женщины.
Женщину звали Этель Дорси. Это была приятная верующая негритянка, самостоятельно вырастившая четырех сыновей и гордившаяся ими, не имея ни малейшего представления о том, что трое из ее мальчиков по уши погрязли в бандитизме, торговле наркотиками и оружием. Когда сын Этель Дорси по имени Тайрон был найден застреленным в Гастингсе, Одри сразу поняла, что это убийство связано с наркотиками и, как и множество других связанных с наркотиками убийств, никогда не будет раскрыто. Теперь на Одри висело нераскрытое дело. Этель Дорси пострадала больше, она лишилась одного из сыновей, и Одри никак не могла набраться мужества и сказать бедной набожной женщине всю правду о том, что ее Тайрон погиб в перестрелке из-за наркотиков. Одри помнила слезы в глазах Этель, ее добрый открытый взгляд. Этель чем-то напоминала Одри ее бабушку. "Он хороший ребенок!" – повторяла Этель, и Одри была не в силах сообщить ей, что ее ребенка пристрелили, когда он торговал наркотиками. Пусть лучше Этель навсегда запомнит своего сына славным мальчуганом!
Этель звонила каждую неделю, вежливо извинялась и спрашивала, не нашли ли убийцу ее мальчика. А Одри говорила ей правду – нет, еще не нашли, но мы ищем и обязательно его найдем…
Одри было очень тяжело разговаривать с Этель. Она понимала, что убийца Тайрона Дорси, скорее всего, никогда не будет найден, а если случится чудо и его все-таки найдут, Этель Дорси узнает нечто такое, что будет для нее очень тяжелым ударом. И все-таки даже самый подлый бандит или вор – чей-то сын. Пренебрегать нельзя никем, а то придется пренебречь всеми. Иисус говорил о пастухе, оставившем все стадо ради поисков одной заблудшей овцы. Иисус сравнивал себя с этим пастухом.
Сегодня у Одри просто не было сил на разговор с Этель Дорси. Одри посмотрела на фотографию Тайрона, приклеенную к стенке ее кабинки вместе с фотографиями остальных потерпевших, чьими делами она когда-либо занималась. Она ждала, когда телефон перестанет звонить, и внезапно заметила сложенную вдвое белую бумажку, лежащую на коричневой папке, аккуратно подписанной ее собственной рукой: "Дело № 03486. Неизвестный белый мужчина".
Сложенная вдвое бумажка была похожа на самодельную открытку. Снаружи на ней была примитивно изображена церковь, а под церковью красовалась надпись готическим шрифтом: "Иисус любит тебя…"
Одри раскрыла самодельную открытку, примерно представляя, что ждет ее внутри.
"…но все остальные думают, что ты набитая дура!"
Одри скомкала плод жалкой фантазии Роя Багби и выкинула его в металлическую мусорную корзину. В стотысячный раз она посмотрела на уже желтеющую по краям карточку, приклеенную сбоку на мониторе ее компьютера: "Мы выполняем работу Бога на земле".
Интересно, что думает Рой Багби о своем труде? И думает ли он вообще?
Багби ввалился в отдел примерно через час.
– Отпечатки пальцев ничего не дали, – почти торжествующим тоном заявил он.
Значит, отпечатки пальцев убитого пожилого мужчины не совпали ни с одними из базы данных в Лансинге. Одри не очень удивилась. Отпечатки пальцев убитого могли быть в полиции лишь в том случае, если он ранее за что-нибудь привлекался.
– Из него извлекли пули тридцать восьмого калибра, – сказала она. – В латунной оболочке.
– Как нам повезло! – заявил Багби. – Такими пулями стреляет только тысяча разных пистолетов. Не больше.
– Не совсем так, – спокойно продолжала Одри, решив пропустить мимо ушей сарказм напарника и вести себя так, словно он действительно ничего не знает. – Когда в полицейской лаборатории посмотрят эти пули, там наверняка уточнят тип оружия.
Полицейская лаборатория штата Мичиган в Гранд-Рапидсе занималась оружием в этой части штата. Ее специалисты были очень опытными и с помощью разных приборов и базы данных интегрированной системы баллистической идентификации легко находили характерные следы оружия, в котором были применены те или иные боеприпасы.
– Значит, всего через полгода мы все узнаем, – сказал Багби.
– Я надеялась, что вы попросите провести анализ поскорее, когда отвезете туда пули.
– Я? – усмехнулся Багби. – Мне кажется, в Гранд-Рапидс лучше съездить тебе. Такой красавице стоит сделать глазки, и в лаборатории сразу бросят все остальное и вцепятся в твои пули.
– Хорошо. Я сама отвезу пули, – процедила Одри сквозь сжатые зубы. – А что сказали наши осведомители в Гастингсе?
– Никто из стукачей и слыхом не слыхивал о стариках, покупающих крэк в Свинарнике, – буркнул Багби с таким видом, словно делает Одри великое одолжение.
Свинарником в народе звали Гастингс, и Одри этому не удивлялась.
– При этом у него в кармане был не настоящий крэк.
– Ну да, – отмахнулся Багби. – А что ты хотела? Так всегда делают со старыми белыми придурками. Подсунули ему какой-то порошок и скрылись с деньгами.
– Это раздавленное лимонное драже, – сообщила Одри.
– Какая разница, что это такое! Может, старикан что-то заподозрил. Может, он потребовал деньги назад. Может, стал угрожать. Вот его и пристрелили. Забрали бумажник и унесли ноги. И дело с концом.
– А почему не забрали драже?
Багби с безразличным видом пожал плечами и развалился на стальном стуле.
– А почему труп не бросили в каком-нибудь закоулке, а потрудились завернуть его в мешок и дотащить до мусорного бака? На все это нужно время. И силы.
– Может, убийц было двое.
– И на них были резиновые перчатки?
– Какие еще перчатки? – злобно буркнул Багби.
– Лаборатория обнаружила медицинский тальк на ткани мешка. Таким тальком пересыпают новые резиновые перчатки.
– Может, этот тальк от перчаток в самой лаборатории. – Багби со скучающим видом ковырял стенку пальцем.
– Вряд ли. Они не первый день работают! А торговцы наркотиками, в целом, пренебрегают стерильной чистотой. – Теперь пришел черед Одри злиться: Рой Багби явно не давал себе ни малейшего труда пошевелить мозгами, словно все это его вообще не касалось.
– А где Нойс? – прошипел Багби. – Я его не вижу.
– Что?
– Я думал, ты выпендриваешься перед сержантом Нойсом.
"Спокойно! – подумала Одри и стала повторять про себя: – Принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию".
Взяв себя в руки, она негромко проговорила:
– Я ни перед кем не выпендриваюсь. Я просто делаю свою работу.
Багби с трудом выпрямился на стуле и уставился на Одри осоловелыми глазами.
– Я знаю, что вы меня не любите, – с замиранием сердца заговорила Одри, – но не собираюсь извиняться перед вами за то, какая я есть. Боюсь, что вам придется потерпеть. Я вас не осуждаю, так постарайтесь не осуждать и меня. Это не частная лавочка. И принадлежит не вам. Это полиция. Если не хотите расследовать вместе со мной это дело, скажите об этом Нойсу. Или давайте работать.
У Багби был такой вид, словно он не знает, что лучше сделать: придушить Одри или убраться ко всем чертям, хлопнув дверью. Через несколько секунд он прошипел:
– Это ты-то меня не осуждаешь? Да святоши вроде тебя только этим и занимаются. Вы только и делаете, что следите за тем, кто что-то делает не так, и радуетесь, что вы лучше всех. В рай небось собралась? Молишься небось по вечерам? Упрашиваешь своего боженьку?
– Довольно!
В этот момент дверь со стуком отворилась. Вошел сержант Нойс.
– Скажите-ка, – начал он, переводя взгляд с Одри на Багби и обратно, – а вы изучали сводки о лицах, пропавших без вести в нашем городе?
– Сегодня утром, – ответила Одри. – Но сегодня утром в Фенвике никого не искали.
– Проверяйте почаще. Иногда о пропаже родственников заявляют не сразу.
– Вы имеете в виду кого-то конкретного? – спросил Багби.
– Нет, – ответил Нойс. – Но все равно стоит время от времени проверять.