Вновь и вновь на экране рушились башни, сперва Южная, за ней Северная.
Чайник вскипел, но Лоррейн не сдвинулась с места, не отрывая глаз от экрана, чтобы не проглядеть Ронни. Альфи терся об ноги, а она не обращала на него никакого внимания. Что-то про себя бормотала, но что именно, и сама не слышала, напряженно вглядываясь в каждое лицо на экране.
– Эй, дорогая? Ты слушаешь?
– Да.
– Ронни везунчик. С ним все будет в порядке.
Электрический чайник автоматически выключился. Везунчик. Ее сестра тоже так говорит.
Везунчик.
Ронни, дай Бог, чтоб тебе повезло.
Запищал гудок входящего звонка.
– Господи, Сью, может быть, он! Сразу перезвоню тебе!
Боже мой, пусть это Ронни звонит! Пусть это будет он!..
Но звонила сестра.
– Лори, я только что слышала, что Штаты закрыты.
Мо служит стюардессой в компании "Бритиш эруэйз".
– Что это значит?..
– Самолеты не принимают и не отправляют. Сегодня я должна была лететь в Вашингтон. Все отменилось.
– Надолго? – спросила Лоррейн в новом приступе паники.
– Не знаю. До следующего распоряжения.
– Значит, Ронни завтра не вернется?
– Боюсь, не вернется. Со временем узнаю точнее, но пока возвращаются все самолеты, летевшие в Соединенные Штаты. Значит, садятся в других местах. Будет полный хаос.
– Замечательно, – мрачно проговорила Лоррейн. – Потрясающе, черт побери. Когда ж он, по-твоему, прилетит?
– Не знаю. Попробую как можно скорее уточнить.
Послышался детский возглас, Мо попросила:
– Обожди минуточку, детка, мама разговаривает по телефону.
Лоррейн раздавила в пепельнице сигарету, соскочила со стула, не сводя глаз с телевизора, бросила в кружку чайный пакетик, плеснула кипятку, попятилась, больно ударившись бедром о край кухонного стола.
– Черт побери! Мать твою!
Опустила глаза на секунду, чтобы увидеть новое красное пятно среди неровных рядов синяков – свежих синих и тающих желтоватых. Умный Ронни всегда бьет по телу, никогда в лицо. Синяки легко прятать.
После избиения в учащающихся приступах пьяной ярости плачет, просит прощения.
И она его неизменно прощает.
Прощает, чувствуя, что не оправдывает его ожиданий. Зная, как страстно он жаждет единственного, чего она пока не смогла ему дать. Вожделенного ребенка.
И еще потому, что ужасно боится его потерять.
Потому что страшно любит.
33
Октябрь 2007 года
Выходные выдались не самые лучшие в жизни, мысленно заключил Рой Грейс, сидя в восемь утра понедельника в крошечной тесной приемной дантиста, листая страницы журнала "Суссекс лайф". Фактически кажется, будто прошлая неделя вообще не кончалась.
Доктор Фрейзер Теобальд бесконечно долго проводил обследование, завершившееся лишь в субботу к девяти вечера. И Клио, отлично державшаяся все это время, вчера была необычно резка.
Оба знали, что никто не виновен в крушении планов на выходные, но почему-то чувствовалось, что она его упрекает, точно так же, как Сэнди, когда он поздно возвращался домой или когда в последнюю минуту приходилось отказываться от давно задуманных предприятий, получив срочный вызов. Словно он виноват, что экскаваторщик наткнулся на труп в пятницу в конце дня, а не в более подходящее время.
Клио все хорошо понимает. Лучше многих других знакома с полицейским миром, где рабочие часы не нормируются. Ее собственный мир мало чем отличается. Ее саму могут вызвать в любой час дня и ночи, что нередко случается. Чего ж она на него взъелась?
Рассердилась даже на то, что он провел несколько часов в собственном доме, подстригая кошмарно заросший газон.
Заметила с упреком:
– Ведь ты не косил бы, если бы мы поехали в Лондон. Почему же сейчас возникла подобная необходимость?
Ясно, проблема в доме – в их с Сэнди доме, который действует на Клио как на быка красная тряпка. Хотя он недавно убрал почти все вещи Сэнди, Клио все равно очень редко заглядывает к нему, а когда заглядывает – неуютно себя чувствует. Они там всего раз занимались любовью, не получив особенного удовольствия.
С тех пор неизменно спят у Клио. Все чаще проводя ночи вместе, он принес к ней бритвенные и туалетные принадлежности, темный костюм, свежую белую рубашку, галстук, темные туфли – повседневную униформу.
Клио задала хороший вопрос, и он не сказал ей правду, потому что от этого было бы только хуже. Правда в том, что скелет его потряс. Надо было побыть в одиночестве и подумать.
Подумать, что будет, если это Сэнди.
Отношения с Клио продолжаются долго, дольше, чем с кем-либо другим, кроме Сэнди, но ясно, что, несмотря на все его старания, Сэнди навсегда останется вбитым между ними клином. Пару недель назад, когда они слишком много выпили за обедом, Клио призналась, что ее угнетает тиканье биологических часов, которое звучит для нее как погребальный звон. Он понял, что ей уже требуются обязательства и она думает, что не получит их, пока Сэнди стоит на пути.
Неправда. Он ее обожает. Любит. Начинает серьезно подумывать о совместной жизни.
Поэтому страшно обиделся прошлым вечером, когда пришел к ней с парой бутылок их любимого красного вина, открыл своим ключом дверь и был встречен маленьким черным щенком, который помчался к нему, обхватил ногу лапами, пустив на кроссовки струйку.
– Хамфри, познакомься с Роем, – сказала Клио. – Рой, это Хамфри!
– Кто?.. Чей он? – ошеломленно вымолвил Грейс.
– Мой. Сегодня купила. Пятимесячный разыскной пес, помесь лабрадора с бордер-колли.
По правой ступне разлилось неприятное тепло от собачьей мочи. Охваченный жаркой волной смущения, он опустился на одно колено, чувствуя на руке шершавый лижущий язык, и со смятением воскликнул:
– Ты… никогда не говорила, что хочешь завести щенка!
– Ну, ты мне тоже очень многого не говоришь, – ответила она.
В приемную вошла пожилая женщина, бросила на Грейса подозрительный взгляд, как бы заявляя: "Мне назначено раньше, сынок", и уселась.
У него сегодня плотное расписание. В девять надо быть у Элисон Воспер, выяснить насчет Кэссиана Пью. На 9:45, несколько позже обычного, назначен первый инструктаж по операции "Динго" – название, произвольно выбранное компьютером Суссекс-Хаус для дела о смерти "неизвестной женщины", как уже окрестили скелет из водосточной канавы. В 10:30 "утренняя молитва", как в шутку именуют недавно возобновившиеся еженедельные совещания руководящих кадров.
В полдень брифинг с сообщением о найденном скелете. Пока мало что можно сказать, но есть надежда, что после опубликования сведений о возрасте мертвой женщины, физических характеристиках и приблизительном времени смерти ее кто-нибудь вспомнит. Если это, конечно, не Сэнди.
– Рой! Очень рад тебя видеть!
Стив Каулинг стоял в дверях в белом халате, сверкая в улыбке идеальными зубами. Высокий, лет пятидесяти пяти, с армейской выправкой, безукоризненными волосами, седеющими с каждой встречей все сильней, в равной мере обаятельный и уверенный в себе, с долей мальчишеского энтузиазма, словно лечение зубов действительно самое увлекательное на свете занятие.
– Заходи, старина!
Грейс кивком извинился перед решительно возмутившейся старой дамой и проследовал за дантистом в светлую, просторную камеру пыток.
Если Стив Каулинг, как и сам Рой, слегка старели от встречи к встрече, то его бесконечно меняющиеся ассистентки становились все моложе и привлекательнее. Самая последняя – длинноногая брюнетка чуть за двадцать – игриво улыбнулась и, вытащив из пухлого конверта пачку негативов, протянула их Каулингу.
Он взял слепок, который Рой отдал ему минут двадцать назад.
– Слушай. Вот что интересно. Во-первых, могу утверждать, что это определенно не Сэнди.
– Нет? – с некоторым унынием отозвался Рой.
– Абсолютно. – Каулинг показал негативы. – Вот снимок Сэнди – ничего общего. Хотя слепок говорит о многом. – Он снова ослепительно улыбнулся Грейсу.
– Хорошо.
– У этой женщины стоят пломбы, которые в свое время довольно дорого стоили. Нечто вроде штифтов из титана, которые производила швейцарская фирма "Штрауман". В принципе это полый цилиндр, который надевается на корень, а потом врастает и прочно фиксируется.
Грейс слушал, обуреваемый противоречивыми чувствами, с большим трудом стараясь сосредоточиться.
– Но вот что любопытно, дружище. Можно грубо установить время работы и таким образом приблизительно установить период смерти. Такие коронки начали выходить из употребления лет пятнадцать назад. Проводились другие дорогостоящие операции – лечение, мост… Если она местная, я бы сказал, это могли сделать всего пять-шесть дантистов. Лучше начать с Криса Гебби, который практикует в Льюисе и в Истборне. Я тебе и остальных запишу. Кстати, это значит, что дама была состоятельная.
Грейс слушал, но думал совсем о другом. Если бы это был скелет Сэнди, то, как ни прискорбно, открылся бы выход из тяжкого положения. Теперь муки неизвестности продолжаются.
Даже непонятно, что он испытывает – облегчение или разочарование.
34
Сентябрь 2007 года
Все стоявшие на берегу реки поперхнулись от вони, вырвавшейся из багажника. Словно кто-то прочистил забившуюся канализацию, и скопившиеся за месяцы или даже за годы миазмы разом разнеслись в воздухе.
Лиза ошеломленно попятилась, зажав пальцами нос, на секунду зажмурившись. Палящее полуденное солнце, назойливые мухи только ухудшали дело. Когда она открыла глаза и вдохнула ртом, запах не развеялся. Ее по-настоящему затошнило.
Эм-Джей выглядел не лучше, но они оба держались крепче, чем коп-паникер, который шарахнулся от машины и упал на колени, выплескивая рвоту. Задержав дыхание, не обращая внимания на Эм-Джея, пытавшегося удержать ее за руку, Лиза сделала несколько шагов к багажнику и заглянула внутрь.
Чего делать не стоило. Земля качнулась под ногами. Она с силой вцепилась в руку Эм-Джея.
Сначала ей показалось, что она увидела нечто вроде расплавившегося витринного манекена, потом сообразила, что это женское тело, заполнившее почти весь багажник, наполовину погруженное в слизистую почерневшую воду. Светлые волосы до плеч спутались в клубки, как водоросли. Груди приобрели цвет и фактуру мыла, кожу усыпали крупные черные пятна.
– Она обгорела? – спросил любопытный Эм-Джей невысокого копа.
– Нет… нет, приятель, это не ожоги. Отслоение кожи.
Лиза взглянула в мертвое лицо, которое вздулось, утратило всякую форму, как у наполовину растаявшей снежной бабы. Волосы на лобке уцелели, образуя темный густой нереально целый треугольник, словно в насмешку кем-то наклеенный. Было почти стыдно смотреть на него. Стыдно вообще тут стоять, разглядывая тело, вторгаясь в глубоко личную смерть.
Но Лиза никак не могла оторвать взгляда. В голове вертелись одни и те же вопросы. Бедняжка, что с тобой случилось? Кто с тобой это сделал?
Оправившийся со временем коп-паникер отогнал всех назад, заявив, что должен оградить место происшествия. Они на несколько шагов отступили, не в силах отвернуться, как будто смотрели прямую трансляцию по телевизору. Эм-Джей вытащил из машины бутылки с водой и бейсбольные кепки. Лиза с благодарностью выпила воды, натянула на голову кепку – солнце палило нещадно.
Первым прибыл белый фургон для охраны места происшествия. Из него выскочили двое мужчин в слаксах и футболках, принялись протягивать ленту ограждения. Потом подкатил голубой пикап поменьше, из которого вылез криминалист-фотограф. Чуть позже появился синий "фольксваген-гольф" с молодой женщиной лет двадцати, в джинсах и белой рубашке, с копной светлых волос. Она минуту постояла на месте, оценивая ситуацию, держа в одной руке блокнот, а в другой маленький диктофон. Потом шагнула к Эм-Джею и Лизе.
– Вы машину обнаружили? – Голос приятный, но резкий.
Лиза ткнула пальцем в Эм-Джея:
– Он.
– Анджела Паркс, – представилась молодая женщина. – Из "Эйджа". Можете рассказать мне, что тут происходит?
Подъехал пыльный золотистый "холден". Пока Эм-Джей рассказывал, Лиза смотрела, как из автомобиля выходят мужчины в белых рубашках и галстуках. Один крепкий, с серьезной мальчишеской физиономией, другой еще крепче – высокий, могучий, пожалуй, даже полноватый, с лысой головой и тонкими рыжеватыми усиками. Лицо грозное, может быть, из-за того, что его вызвали в выходные, предположила Лиза.
– Идиот проклятый! – заорал усатый на копа-паникера, вместо приветствия, стоя на некотором расстоянии от ленты ограждения. – Что за чертовщина? Тебя когда-нибудь чему-нибудь учили? Что ты натворил на месте происшествия? Не просто затоптал, а совсем погубил, мать твою! Кто тебе велел вытаскивать автомобиль из воды?
Коп-паникер ненадолго утратил дар речи.
– Э-э-э… да… прошу прощения, сэр. Должно быть, мы чуточку перестарались.
– Черт тебя побери, торчишь прямо посередине!
Другой коп подошел к Лизе с Эм-Джеем, кивнул репортерше:
– Как поживаешь, Анджела?
– Отлично. Рада вас видеть, сержант Берг, – ответила она.
Усатый прошелся по берегу, словно окрестности находились в его личном владении. Кратким кивком поздоровавшись с журналисткой, обратился к Эм-Джею и Лизе.
– Старший сержант Джордж Флетчер, – представился он, держась в высшей степени профессионально и на удивление любезно. – Вы нашли машину?
– Угу, – кивнул Эм-Джей.
– Я должен с вас обоих снять показания. Не возражаете явиться в полицию Джелонга?
Эм-Джей взглянул на Лизу, потом на детектива.
– Сегодня?
– Сегодня в любое удобное время.
– Конечно. Хотя мы, по-моему, мало что сможем вам рассказать.
– Спасибо. Это уж я сам посмотрю. До нашего отъезда сообщите сержанту фамилии, адреса и контактные номера телефонов.
Журналистка сунула под нос детективу диктофон:
– Старший сержант Флетчер, вы считаете мельбурнские банды причастными к гибели обнаруженной женщины?
– Вы сюда прибыли раньше меня, мисс Паркс. На данной стадии никаких комментариев. Сначала надо выяснить, кто она такая.
– Кто она была такая, – поправила журналистка.
– Ну, если вы так педантичны, дождемся хирурга, который удостоверит, что она в самом деле мертва.
И Флетчер вызывающе усмехнулся, ни от кого не дождавшись ответной улыбки.
35
11 сентября 2001 года
В пикапе все по-прежнему молчали, кроме болтавшего без умолку водителя, напоминавшего телевизор в баре, включенный на невыносимую громкость. Ронни пытался расслышать новости по автомобильному радиоприемнику и собраться с мыслями, а шофер мешал тому и другому.
Кроме того, из-за сильного бруклинского акцента Ронни почти его не понимал. Но нельзя грубо заткнуть рот человеку, любезно предложившему его подвезти. Поэтому он так и сидел, слушая вполуха, кивая время от времени, иногда бормоча: "Угу… Неужели?.. Не шутите?.." – в зависимости от обстоятельств.
Мужчина разнес в пух и прах почти все национальные меньшинства, проживающие в Великой стране, и начал рассуждать о своих приятелях из Южной башни, от души их ругая. А заодно и местную налоговую службу вкупе со всей налоговой системой Соединенных Штатов.
Милостиво замолчал на несколько минут, дав поговорить приемнику. Сидевшие позади призраки хранили молчание. То ли слушали радио, то ли пребывали в шоке, ничего не соображая.
Приемник монотонно бормотал одно и то же, рассказывая об уже известных Ронни событиях:
"Джордж Буш собирается скоро что-то сказать. Тем временем мэр Джулиани едет в центр города. На Америку совершено нападение. Ожидайте дальнейших известий".
План потихоньку формировался в уме.
Машина летела по широкой тихой улице. Справа обыкновенная трава, деревья, фонарные столбы. За лужайкой дорожка – пешеходная или велосипедная, дальше железнодорожные рельсы, еще дальше параллельная улица, вдоль которой по обеим сторонам стоят легковые автомобили и грузовики и не столь высокие, как на Манхэттене, жилые дома из красного кирпича. Приблизительно через полмили возникли большие прямоугольные одиночные здания, вероятно с отдельными или двумя смежными квартирами. Кажется, благополучный район. Симпатичный, спокойный.
Мимо промелькнул дорожный указатель с надписью "Оушн-Парквей".
Ронни увидел пожилых супругов, медленно шагавших по тротуару, и задался вопросом, известно ли им о разворачивающейся неподалеку трагедии. Скорее всего, неизвестно. Если бы что-то слышали, наверняка сейчас прилипли бы к телевизору. Кроме них, вокруг ни души. Положим, в такое время в будний день почти все обычно находятся на работе. Хотя матери все же должны возить младенцев в колясках. Хозяева должны выгуливать собак. Молодежь должна бродить по улицам. А кругом никого. Даже машин на дороге мало. Слишком мало.
– Где мы? – спросил Ронни у водителя.
– В Бруклине.
– Вот как, – пробормотал он. – Все еще в Бруклине.
Табличка на здании извещала: "Центральная ешива". Кажется, будто они едут сто лет. Ронни даже не представлял себе, что Бруклин такой большой. Настолько большой, что в нем можно затеряться, исчезнуть.
Припомнились строчки из пьесы Марло "Мальтийский еврей", которую он недавно смотрел в брайтонском Королевском театре вместе с Лоррейн и Клингерами.
Это было в другой стране.
И вдобавок девчонка мертва.
Улица впереди упиралась в тупик. Проехали перекресток, за которым красивый красный кирпич сменился современными бетонными плитами. Неожиданно помчались по темно-зеленой железнодорожной стальной эстакаде.
– Весь этот чертов район теперь русский, – объявил водитель.
– Какой? – не понял Ронни.
Мужчина указал на пестрые кричащие вывески. "Ателье маникюра", "Музыкальная, художественная и спортивная школа имени Шостаковича", "Аптека"… Сплошная кириллица. Не читая по-русски, половины не разберешь. А Ронни ни слова не знает.
Потом понял.
– Маленькая Одесса, – разъяснял шофер. – Целая колония, черт побери. Раньше такого не было, когда я был мальчишкой. Перестройка, гласность, понял? Знаешь, им выезжать разрешили. Все сюда ринулись. Весь мир переменился, понимаешь, о чем я толкую?
Ронни испытывал искушение заткнуть водителю рот, напомнив, что мир однажды переменился и для американских аборигенов, но не хотел, чтобы его вышвырнули из пикапа.
Поэтому просто пробормотал:
– Угу.
Повернули направо в тупик. В дальнем конце ограждение из черных столбиков, за ним берег и океан.