– Хорошо, – кивнул Пью. – Рад слышать, что мы с вами заодно. – И продолжил с улыбкой: – Не желая возбуждать ненужных подозрений, должен, однако, сказать, что некоторые старшие офицеры суссекской уголовной полиции считают, будто бы расследование не проводилось должным образом. Это одна из главных причин, по которым дело поручено мне. – Сделав паузу, с удовлетворением увидел кивки и осмелел. – Сегодня весь день изучал досье, нашел массу вопросов, которые не получили ответа. Пожалуй, на вашем месте я почувствовал бы себя одураченным.
Супруги снова кивнули.
– Искренне не понимаю, почему Рою поручили следствие по делу, имеющему для него колоссальное личное значение.
– Насколько нам известно, через несколько дней после исчезновения нашей дочери была создана независимая следственная бригада, – сообщила Марго Боквилл.
– А кто вам докладывал о полученных результатах? – спросил Кэссиан Пью.
– Рой… – пробормотала она.
Пью развел руками:
– Видите, в чем проблема? Как правило, при пропаже жены муж становится первым подозреваемым, пока не очистится от подозрений. Мне же показалось, что ваш зять вообще никогда официально не числился подозреваемым.
– Хотите сказать, будто теперь его подозреваете? – уточнил Дерек Боквилл.
Пью вновь отметил, как дрожат его руки, то ли от волнения, то ли от болезни Паркинсона.
– На данном этапе я так далеко не захожу, – самодовольно улыбнулся он. – Но, безусловно, приму радикальные меры, чтобы снять с него всякие подозрения, чего до сих пор явно не было сделано.
Марго Боквилл кивнула:
– Хорошо бы.
Муж тоже кивнул.
– Разрешите задать очень личный вопрос? Вам обоим никогда не казалось, что Рой Грейс от вас что-то скрывает?
Последовало долгое молчание. Марго Боквилл хмурила брови, выпячивала губы, стискивала руки – загрубевшие руки садовницы. Дерек Боквилл сидел неподвижно, сгорбившись, словно под непосильно тяжким невидимым грузом.
– Поймите и знайте, – проговорила Марго, – мы Роя не можем ни в чем упрекнуть. – Она напоминала школьную учительницу, отчитывающуюся перед родителями.
– Ни в чем, – горячо подтвердил Дерек.
– Но, – продолжала она, – кое-что заставляет задуматься… Человеческая натура… Насколько люди знают друг друга? Не правда ли, офицер?
– Совершенная истина, – подольстился Пью.
Марго Боквилл молча взяла ложечку, помешала чай. Сахару не насыпала, а уже в третий раз помешивает.
– Вас никогда ничего не тревожило в отношениях Роя и вашей дочери? – спросил Пью. – То есть можете ли вы назвать их брак счастливым?
– По-моему, любой женщине нелегко быть женой полицейского. Особенно такого амбициозного, как Рой. – Марго взглянула на мужа, ища поддержки. – Ей приходилось мириться с его долгим отсутствием, огорчали неожиданные вызовы…
– А она сама не работала?
– Несколько лет работала в брайтонском туристическом агентстве. Они с Роем хотели ребенка, но ничего не получалось. Врач посоветовал найти работу поспокойнее, не требующую такой нагрузки. Поэтому она взялась за почасовую работу в регистратуре в медицинском центре, собиралась переходить на другую, когда… – Голос Марго Боквилл прервался.
– Исчезла? – подсказал Пью.
Женщина кивнула, глаза ее наполнились слезами.
– Для нас это было тяжелым ударом, – вставил Дерек Боквилл. – Особенно для Марго. Они с Сэнди были очень близки.
– Конечно. – Пью вытащил блокнот, сделал несколько пометок. – Долго они пытались завести ребенка?
– Несколько лет, – сдавленно вымолвила Марго.
– По-моему, это тяжелый момент в супружеской жизни.
– В супружеской жизни любой момент тяжелый, – буркнул Дерек.
Все долго молчали.
Марго поднесла к губам чашку с чаем.
– Вы намекаете, что мы чего-то не знаем?
– Не хочу строить догадки на данной стадии. Просто хочу сказать, что методы расследования исчезновения вашей дочери, на мой взгляд, оставляют желать лучшего. Говорю это, как офицер с девятнадцатилетним стажем работы в лучшей полиции Соединенного Королевства. Вот и все.
– Мы не подозреваем Роя, – заявила Марго Боквилл. – Не делайте ошибочных выводов.
– Уверен, что не подозреваете. Пожалуй, надо с самого начала прояснить одну вещь. Я вовсе не охотник на ведьм. Речь идет лишь о закрытии дела. Что даст вам с мужем возможность жить дальше.
– Это зависит от того, жива наша дочь или мертва.
– Правильно, – подтвердил Кэссиан Пью. Выпил еще чаю, прошелся языком по зубам. Вытащил из кармана визитку, положил на стол. – Если что-то полезное вспомните, звоните мне в любое время.
– Спасибо, – кивнула Марго Боквилл. – Вы хороший человек. Сердцем чувствую.
Пью улыбнулся.
51
Октябрь 2007 года
Эбби заморгала, просыпаясь от путаного сна, слыша какое-то непонятное жужжание. Живот болит. Лицо онемело. Жуткий холод. Неудержимая дрожь. Перед глазами стена, выложенная кремовым кафелем. Самолет?.. Каюта на пароходе?..
Медленно, но неуклонно ощущается что-то неладное. Невозможно шевельнуться. Слышится запах пластика, цементного раствора, дезинфекции.
Что-то начало вспоминаться. Вдруг внутри взорвалась бомба – она вспомнила все.
Затряслась от страха. Попыталась поднять к лицу правую руку и не смогла.
Рот не открывается.
Голова сильно запрокинута на онемевшей шее, в спину впивается что-то твердое. Кажется, бачок унитаза. Смотреть можно только прямо перед собой. Даже вниз взглянуть трудно. Наконец поняла, что голое тело обмотано серой липкой лентой по талии, груди, щиколоткам и запястьям. Судя по ощущению, рот заклеен и лоб зафиксирован.
Это вторая ванная в ее квартире. Перед ней душевая кабина с куском дорогого мыла, еще не распечатанного; раковина, держатели для полотенец; стены выложены красивой плиткой в римском стиле. Справа крошечная подсобка, куда втиснута стиральная машина и сушилка. Оттуда ведет дверь на пожарную лестницу. Левая дверь в коридор приоткрыта.
Эбби от ужаса чуть не вырвало. Давно ли она сидит здесь? Попыталась переменить положение, но путы слишком крепкие.
Он ушел? Все забрал, а ее тут оставил?
Болит живот и желудок. Тело немеет под тугим пластырем, по правой руке забегали колючие мурашки. Жесткое сиденье впивается в ягодицы.
Она старалась вспомнить, что находится за унитазом, обо что можно было бы разорвать липкую ленту. Ничего не припомнила.
Включен свет, поэтому в вытяжке крутится вентилятор. Вот откуда жужжание.
Страх перешел в отчаяние. Он ушел. После всего, что она претерпела. Как можно было допустить такое? Как можно быть такой дурой? Как, как, как?..
Отчаяние превратилось в злость.
А потом снова в страх при виде шевельнувшейся тени.
52
11 сентября 2001 года
Сидя на краю углового дивана в гостиной, Лоррейн открутила крышечку с миниатюрной бутылочки водки, вылила содержимое в стакан на кубики льда и ломтик лайма. Недавно сестра принесла полный пластиковый пакет бутылочек, запас которых у нее, по-видимому, неиссякаем. Должно быть, в полетах таскает из бара.
Девять вечера. На улице почти стемнело. По-прежнему идут новости. Лоррейн весь день смотрит сквозь слезы повтор жутких картинок и заявлений политиков. Сейчас на экране люди, собравшиеся в пакистанской телестудии: врач, консультант по информационным технологиям, горластая теледокументалистка, директор компании. Она ушам своим не верила. Все одобряют сегодняшние события в Америке.
Дотянулась до пепельницы, полной окурков, раздавила сигарету. Сестра Мо на кухне готовит салат, разогревает пасту. Лоррейн смотрела на экран, слушала, изумлялась. Это ж цивилизованные люди… Один из них радостно рассмеялся:
"Соединенным Штатам Америки пора понять, что нельзя больше командовать миром. Нам не нужны их ценности. Сегодня они получили урок. Сегодня им в свою очередь врезали по носу!"
Документалистка кивнула и принялась энергично развивать его доводы.
Лоррейн взглянула на стоявший рядом телефон. Ронни не звонит. Тысячи человек погибли… А они рады? Мужчины и женщины выпрыгивали из небоскребов… Это называется "врезали по носу"?
Схватила трубку радиотелефона, прижала к горящей щеке.
Ронни, милый, позвони, позвони! Пожалуйста. Пожалуйста…
Мо вечно о ней заботится. Будучи всего на три года старше, держится с младшей сестрой так, будто их разделяет целое поколение.
Правда, они совсем разные. Отличаются не только цветом волос – Мо почти угольно-черная – и внешностью, но и отношением к жизни, и складывающейся судьбой. У Мо хорошо сформированная, округлая, пышная от природы фигура, она милая, добрая, счастье само плывет ей в руки. Лоррейн пять лет терпела унизительные, до ужаса дорогостоящие и в конце концов безуспешные попытки искусственного оплодотворения. Мо способна забеременеть, только подумав о мужнином члене. Родила троих детей одного за другим, и все они выросли очень хорошими. Счастлива с тихим, непритязательным мужем-чертежником в своем уютном маленьком доме. Иногда Лоррейн хочется поменяться местами с сестрой. Быть всем довольной, вместо того чтобы страстно жаждать красивой жизни.
– Лори! – взволнованно крикнула с кухни Мо, вбежала в комнату, и в душе на секунду вспыхнула надежда. Может, заметила в новостях Ронни? Но лицо старшей сестры потрясенно застыло. – Скорей! Твою машину увозят!
Лоррейн соскочила с дивана, сунула ноги в туфли, помчалась к дверям, распахнула. На короткой подъездной дорожке стоял грузовик-эвакуатор с янтарными мигалками на крыше. Двое крепких с виду мужчин загоняли кабриолет БМВ на платформу по железным полозьям.
– Эй! – закричала она, бросившись к ним. – Что вы делаете, черт побери?
Мужчины продолжали толкать машину, медленно двигавшуюся вперед. Когда Лоррейн подбежала, тот, что был повыше, сунул грязную руку в нагрудный карман и вытащил пачку бумаг.
– Миссис Уилсон?
Лоррейн вдруг растерялась, утратила самоуверенность.
– Да…
– Мистер Рональд Уилсон ваш муж?
– Да…
Мужчина предъявил документы, смягчил тон и почти виновато сказал:
– Компания "Интер-альянс". К сожалению, мы вынуждены изъять машину.
– Что это значит?
– Платежи не поступают полгода. Мистер Уилсон нарушил условия договора.
– Здесь какая-то ошибка…
– К сожалению, нет. Ваш муж проигнорировал три предупредительных извещения, которые ему были посланы. По условиям договора компания имеет законное право на конфискацию.
Задние колеса голубого БМВ перевалили через верхнюю бровку, встали на платформу. Лоррейн ударилась в слезы:
– Пожалуйста, прошу вас… Вы сегодня новости видели? Мой муж там… в Нью-Йорке. Я с ним пытаюсь связаться. Мы наверняка все уладим.
– Он должен обратиться в компанию завтра, мэм. – В голосе мужчины звучало сочувствие, но говорил он твердо.
– Слушайте… я… прошу вас, оставьте сегодня машину!
– Вот номер, по которому надо завтра позвонить.
– Но… я не смогу выкупить. Не смогу расплатиться… У меня там вещи. Диски, талоны на парковку, темные очки…
Мужчина махнул рукой:
– Идите берите.
– Спасибо, – проговорила Лоррейн. – Тысяча благодарностей.
53
Октябрь 2007 года
Содрогаясь от ужаса, Эбби смотрела на кравшуюся тень, слышала скрип кроссовок по сверкающим доскам пола в холле и шорох бумаги.
Наконец возник Рики.
Встал в дверях, небрежно прислонившись к косяку, в расстегнутой кожаной куртке мотоциклиста поверх грязной белой футболки. Трехдневная щетина, сальные волосы, голова как бы приплюснута шлемом. Совсем не такой, каким она его видела в последний раз. Не отдыхающий пижон, а загнанный зверь. Всего за пару месяцев постарел, исхудал, лицо осунулось, веки покраснели, под глазами отвисли мешки. От него шел дурной кислый запах.
Господи, как он мог ей когда-то нравиться?
Рики улыбнулся, словно прочитав ее мысли.
Но не той улыбкой, которая хорошо ей знакома. Как будто надел маску с улыбкой. Она бросила взгляд на часы у него на руке. 10:50. Почти четыре часа провела в бессознательном состоянии?
Увидела почтовый конверт. Он высоко его поднял, перевернул, высыпал содержимое на пол – пятничные выпуски "Таймс" и "Гардиан".
– Рад снова тебя видеть, Эбби.
Она попыталась заговорить, попросить, чтобы он ее развязал, но из горла вырывалось лишь глухое мычание.
– Хорошо, что ты тоже рада. Меня слегка заинтересовало, зачем отправлять кому-то старые газеты? – Он взглянул на адрес. – Некой Лоре Джексон. Родмелл, Стейбл-Коттеджс, шесть. Твоя старая подруга? Для чего ей газеты? На мой взгляд, никакого смысла. Конечно, может быть, я чего-то не знаю. Чего-то не понял. Может, в Родмелл газеты не доставляют?
Эбби только глаза таращила.
Рики разорвал конверт пополам. Полетели клочки. Он старательно изорвал каждый. Закончив, встряхнул головой, бросил на пол последний обрывок.
– Прочитал обе газеты. Так и не обнаружил разгадки. Впрочем, фактически это сейчас не имеет значения, правда?
Он пристально смотрел ей в глаза, улыбался, довольный собой.
Она быстро соображала. Известно, чего ему надо. Известно, что для достижения цели он должен позволить ей заговорить. Эбби подхлестывала окаменевшие мозги, думая, думая, думая. Ничего не придумала.
Он исчез на минуту, вернулся с ее синим большим чемоданом, бросил в дверях на пол на самом виду, встал на колени, расстегнул "молнию", поднял крышку, оглядел содержимое.
– Прекрасно уложено. Аккуратно. Видно, жизнь тебя хорошо научила старательно укладывать вещи и удирать, – добавил он язвительным тоном.
На нее вновь взглянули серые глаза. В которых она увидела то, чего никогда раньше не видела. Нечто новое. Тьма. Настоящая тьма. Как будто душа его умерла.
Он начал распаковывать чемодан, вынимать вещи одну за другой. Сначала теплый вязаный джемпер, лежавший поверх косметички и сумочки с туалетными принадлежностями. Неторопливо развернул, тщательно осмотрел, вывернул наизнанку, удовлетворился, бросил за спину через плечо.
Страшно хочется писать. Но Эбби твердо решила перед ним не позориться. Не показывать страха и слабости. Не доставлять ему удовольствия. Поэтому держалась, наблюдая за ним.
Он не спешил, действуя с невероятной, смертельной медлительностью. Можно подумать, догадывался о ее неотложной нужде.
По его часам было видно, что он возился почти двадцать минут, прежде чем вытащил из чемодана последнюю вещь – дорожный фен, со стуком полетевший по коридору.
Эбби время от времени пыталась пошевелиться. Ничего не выходило. Совсем ничего. Адски болели запястья и щиколотки, ягодицы онемели – сдерживая позывы, приходится сжимать колени.
Не сказав ни единого слова, Рики отшвырнул чемодан, пошел по коридору. Эбби умирала от жажды, но это ее беспокоило меньше всего. Надо освободиться. Но как?
Удалось помочиться, путы не помешали. После этого стало получше. Сил нет, в голове пульсирует боль, однако теперь ясней думается.
Если вынудить Рики сорвать пластырь хотя бы со рта, можно было бы поговорить, постараться его урезонить.
Даже, может быть, заключить сделку.
Он деловой человек.
Вопрос в том, сильно ли он обозлился.
Рики вернулся со стаканом виски в одной руке, с сигаретой в другой. Сладкие ароматные запахи терзали ее. Почти все отдала бы за одну затяжку. И за глоток любой жидкости.
Он поболтал стакан, гремя ледяными кубиками, раздул ноздри, шагнул вперед мимо нее. Что-то звякнуло, в унитаз хлынула вода, ее обдало холодными брызгами.
– Грязная корова. Надо воду за собой спускать. А ты, видно, других людей спускаешь в сортир. – Рики стряхнул пепел на пол. – Неплохая берлога. С улицы хуже выглядит. – Он помолчал, задумался. – Впрочем, как посмотреть, думаю, мой фургон отсюда тоже не особенно эффектный.
Эбби вздрогнула, как от укола. Фургон. Старый белый фургон? Тот, что не на ходу? Неужели она так глупа, что даже не подумала?
Она бросила на Рики умоляющий взгляд. В его глазах мелькнула насмешка. Он хлебнул виски, докурил сигарету, бросил, растоптал на полу.
– Ладно, давай немножечко поболтаем. Очень просто. Я буду задавать вопросы, а ты скосишь глаза направо, если "да", и налево, если "нет". Поняла?
Эбби хотела тряхнуть головой и не смогла. Можно только чуть-чуть поворачивать влево и вправо.
– Нет, не все поняла. Я сказал, двигать глазами, а не головой. Подтверди теперь, что поняла.
После секундного колебания она взглянула вправо.
– Хорошая девочка, – похвалил он ее, как щенка. – Очень славная девочка!
Поставил стакан на пол, вытащил другую сигарету, зажал в зубах. Снова подхватил стакан, встряхнул кубики льда.
– Хорошее виски. Чистый солод. Дорогое. Да, по-моему, деньги для тебя не проблема, правда?
Присел, глядя ей прямо в глаза, продвигаясь вперед, пока не оказался в нескольких дюймах.
– А? Нет проблем с деньгами?
Эбби твердо смотрела вперед, дрожа от холода.
Рики затянулся, пустил дым ей в лицо. Глаза защипало.
– Так как насчет денег? Никаких проблем? – Поднялся. – Дело в том, дорогуша, что о твоем возвращении мало кому известно. Очень немногим. Значит, тебя не хватятся. Искать никто не станет. – Он хлебнул еще виски. – Симпатичная душевая кабина. Ты не останавливаешься перед расходами. Надеюсь, она тебе нравится. Что же, я человек откровенный и честный. – Снова погремел кубиками в стакане, глядя в него, и она на секунду подумала, что он действительно собирается предложить сделку. – Вот какое у меня предложение. Либо я тебе делаю больно, пока все не отдашь. Либо ты мне все отдашь просто так. – Он опять улыбнулся. – Поразительно, до чего ты безмозглая.
Медленно, лениво затянулся, как бы с наслаждением понимая, что ей тоже хочется. Склонил набок голову, пустил кольцо дыма.
– Вот что я сделаю. Оставлю тебя тут поспать. – И захлопнул дверь.
54
Октябрь 2007 года
Рой Грейс сидел на рабочем месте в первой комнате отдела тяжких преступлений, лелея маму, папу, брата, сестру, дядю, внука, двоюродных и троюродных братьев и сестер любого на свете похмелья. Во рту как на дне клетки с попугаями, зубы пилит циркулярная пила, голову пронзает стальное копье.
Единственное утешение в том, что сидящий напротив Гленн Брэнсон чувствует себя точно так же. Что на них нашло вчера вечером, черт побери?
Отправились в "Черный лев" опрокинуть по рюмке, потому что Гленн хотел поговорить о своей семейной жизни. И вышли оттуда, шатаясь, около полуночи, выпив бог знает сколько виски, пива и прочего. Даже думать не хочется. Смутно помнится дорога домой в такси, по-прежнему вместе с Гленном, которого жена предупредила, что не желает видеть его в таком состоянии.
Дома выпили еще виски. Гленн принялся перебирать компакт-диски, как всегда критикуя музыкальные вкусы друга.
Не исчез он и утром, переночевав в свободной комнате, проснувшись со стонами от головной боли и уведомлением, что серьезно подумывает вообще покончить со всем.
"8:30, вторник, 23 октября", – прочитал Грейс в блокноте.