Явно раздосадованная, Сэм отодвинулась от клубов синего дыма. Улыбаясь, Томас напомнил себе: быть начеку и не угодить в ловушку старого чародея. Учитывая, чем этот человек зарабатывал на жизнь (а он "взламывал" мозги в прямом и переносном смысле слова), почти не приходилось сомневаться, что, подобно Нейлу, он был в каком-то смысле социопатом. Лишенный цепочек, ответственных за социальные условности, которые так докучали всем остальным, он, несомненно, без всяких усилий давал людям возможность раскрепоститься. Бывшая коллега Томаса посвятила лучшую часть своей карьеры изучению психопатии. Наибольшая трудность, не раз говорила она по различным поводам, заключалась в том, чтобы выработать у своих ассистентов иммунитет к обаянию психопатов.
- В чем именно состояла специфика вашей работы, доктор Маккензи? - попыталась нажать на него Сэм.
- Боюсь, что это секретные сведения.
Ответ можно было предвидеть заранее. Сэм продолжала в том же духе:
- Здесь говорится, что вы находились в непосредственном подчинении доктора Кэссиди, по сути были вторым в его команде. Это так?
Виноватый взгляд, слащавый благодаря подвижности его черт.
- Боюсь, это тоже засекречено.
Томас нахмурился, задумавшись над тем, как эти сведения могут быть засекречены и одновременно находиться в досье ФБР. Он уже собирался об этом сказать, но его удержало небольшое прозрение.
- Скажите, доктор, - спросил он, - Нейл никогда не упоминал о споре?
Лучистый взор старика уперся в стол. На мгновение он показался то ли улыбающимся Буддой, то ли ирландским пьянчугой.
- Ах, это...
Томас почувствовал, как сидящая рядом Сэм напряглась.
- Значит, он говорил об этом, - произнесла она.
- Случалось.
- Вы не против поподробнее рассказать об этих случайностях? - продолжала давить она.
- Боюсь, это засекречено.
- До сих пор? - нахмурился Томас.
Маккензи поднял ручки, словно сдаваясь. Его усмешка была заразительна. Взгляд выдавал ликование, как щебет весенней птички.
- Пора бы, пора.
- А почему же этого не происходит, доктор Маккензи?
- Потому что это правда, да еще пострашнее ада... Как вы думаете, для чего нужны секреты, доктор Байбл?
- Исходя из моего опыта, правда редко оказывается такой опасной, как думают люди, - ответил Томас.
- А! - лучезарно улыбнулся Маккензи. - Так, значит, вы - когнитивный психолог.
Взглянув на растерянную и нахмуренную Сэм, он пояснил:
- Профессор Байбл не считает спор опасным, поскольку не верит, что большинство человечества способно поверить в него.
- Он прав, - ответил Томас на вопрошающий взгляд Сэм. - Но совсем не по той причине, что вы думаете. Дело не в том, что люди настолько глупы...
- Что ж, - вмешался Маккензи, - по крайней мере, не все.
Томас помрачнел и бросил на него взгляд исподлобья.
- Дело в том, что мы страдаем от стольких предрассудков. Нам нравится, когда все просто. Неуверенность не привлекает нас - подумайте только о том, как огрызаются люди, смотрящие телевизор. Бесспорно, люди в целом склонны к восхвалению. Мы тщательно подбираем свидетельства, подкрепляющие наши верования, и выборочно отвергаем свидетельства, которые нас не устраивают...
- Мы привыкли мыслить рационально, - снова прервал его Маккензи, словно чтобы упростить вещи, непосильные для женского ума Сэм. - Почему, как вы думаете, наука с таким трудом давалась нашим предкам? Она ставит человеческую психологию с ног на голову, разве нет, профессор Байбл?
"Вы про душу, - хотел было сказать Томас - Наука ставит душу с ног на голову".
Вместо этого он продолжал так, будто Маккензи не прерывал его, - маленькое наказание за неучтивость:
- Мы постоянно делаем это, все мы. Но самое главное, перед чем мы опускаем руки, это то, что мы смешиваем соглашение с силой доводов или, того хуже, - с интеллектом. Если мы способны судить вещи лишь в терминах наших же предыдущих суждений, то мы в буквальном смысле делаем то, во что уже верили, мерилом добра и зла.
Маккензи фыркнул:
- Точное объяснение современной политической ситуации, как по-вашему, агент?
Разумеется, президент был демократом. Сэм криво улыбнулась.
- Я не уверена, я...
- О господи, - прервал ее Маккензи и обратился к Томасу: - Вам ужасно хотелось бы знать, над чем мы работали, не так ли, когнитивный психолог? Мы были вынуждены полностью отбросить все привычные психологические посылки. Старый добрый принцип элиминации оказался верен! Ни одна из традиционных категорий уже не является адекватной... все куда страннее, чем вы можете себе представить! Возьмите хотя бы язык - ой-ей-ей! Наш жизненный опыт всего лишь дым - дым, и не более того!
Томас понял, что доктор Маккензи страстно любит свою работу; просто он полагал, что Томас должен чувствовать то же самое. На деле же это оказывался еще один свойственный всем людям предрассудок, так называемый "софизм консенсуса".
- К примеру - только к примеру - мы полностью изолировали рационализирующий модуль левого полушария.
- Рационализирующий модуль?.. - недоверчиво переспросила Сэм. - Хм?
- Если вы отключите щадящие цепочки, - продолжал Маккензи, - то просто не поверите, какую болтовню можно услышать. Потоки лжи, бесконечной лжи, каждая из которых в представлении самого субъекта является непреложной истиной. Буквально кажется, что в голову каждого из нас встроен законченный психопатический лжец! Представляете? Я хочу сказать, что подоплека эволюции вполне ясна: успешное воспроизводство связано с социальным статусом, который связан с конкуренцией на вербальном уровне, и так далее, и так далее... - Он покачал головой.
- Значит, Рамачандран ошибался? - спросил Томас.
- Рамачандран? - воскликнул Маккензи. - Ошибался? Помилуйте, это то же самое, что сказать, будто ошибалась вся древнегреческая медицина. Слово "ошибаться" тут абсолютно непригодно. Мы так далеко продвинулись...
Он внезапно оборвал фразу, его широко открытые, полные энтузиазма глаза превратились в трезвые и лукавые щелочки. Он уже не хохотал, а хихикал.
- Вы здорово придумали, - обратился он к Сэм, грозя ей пальцем. - Привести еще одного профессора... Вы ведь знали, что меня будет гораздо легче расколоть, если я заведу беседу на какую-нибудь узкопрофессиональную тему. Вы вообразили, что мы, интеллектуалы, довольно предсказуемы и тщеславны?
Он придавил окурок большим пальцем.
Сэм улыбнулась и покачала головой. Казалось, ей важно избегать пристального взгляда Томаса.
"Конечно, - подумал Томас - Зачем еще ей было приводить его? Из-за его легендарных способностей к наблюдению?"
Он понимал, что накопившаяся в нем обида была прежде всего результатом двух последних дней. Разве Сэм не просила его читать между строк? Но что еще важнее - разве не взяла она на себя обязательство использовать все имеющиеся в ее распоряжении средства, чтобы избежать повторения случаев с Синтией Повски и Питером Халашем? Обхаживать Томаса вряд ли значилось на первом месте в списке ее приоритетов; этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда.
- Скажите, - каким-то странным голосом начала Сэм, - вы когда-нибудь проводили операции на Нейле, доктор Маккензи?
Вопрос показался сам по себе очевидным только после того, как она его задала. Должно же было найтись какое-то объяснение, почему Нейл обратился к немыслимому.
События принимали слишком стремительный оборот.
- Никогда, - ответил Маккензи. - А почему вы спрашиваете?
Томас уставился на него:
- Именно так вы и должны были ответить, не правда ли?
- Пожалуйста... Мы с вами знаем, как это действует.
- Вот и не будем переливать из пустого в порожнее, - сказал Томас. Он понимал, что вмешался в разговор потому, что злится, что ему бы помалкивать в тряпочку, но слова вылетали у него сами собой, не сообразуясь со здравым смыслом. - Что вы можете нам рассказать, доктор Маккензи?
Маккензи откинулся на стуле, его оценивающий взгляд поражал внезапной серьезностью. Он потянулся к пачке и вытащил новую сигарету. Стрела угодила в цель.
- Знаете что? - спросил Маккензи и скосил глаза, прикуривая сигарету. - Теперь припоминаю, но очень немного.
- Дайте-ка, я угадаю, - сказала Сэм. - Это все засекречено.
Раздался взрыв заразительного смеха, всколыхнувший облако дыма.
- Не совсем, агент Логан. Не совсем.
- Тогда в чем дело?
- Вот в этом-то, агент, вся и суть. Нейл Кэссиди и в самом деле нравился мне. Это самый блестящий человек, которого я когда-либо знал. - Глаза Маккензи округлились, в них появилось виноватое удивление, словно он неожиданно споткнулся о какой-то неловкий факт. - И я решил, что мне не совсем нравитесь вы...
- Но разве вы не чувствуете, что вас предали? - выпалил Томас. Удивительно, как быстро они приближались к цели.
- Точно, - добавила Сэм. - Если что-нибудь из этого всплывет, то прощай, карьера... а может, и того хуже.
- Вероятно, до этого не дойдет, - ответил Маккензи. по-прежнему чувствуя себя в своей тарелке. - Думаю, мы с вами понимаем, что шансы на это ничтожно малы.
Томас посмотрел на Сэм, не уверенный, как истолковать последнее замечание. Так кто с кем говорил на узкоспециальные темы? Но она просто в упор смотрела на Маккензи, словно взвешивая про себя какое-то ужасное решение.
Доктор Маккензи неожиданно встал, держа сигарету во рту и засовывая пачку в карман.
- Что ж, мне пора, - сказал он так, словно они только что пообедали вместе рыбой с жареным картофелем.
Резко повернувшись, он направился к двери. Томас остолбенел.
- Маккензи! - крикнул он, не обращая внимания на остальных посетителей бара, хотя и был уверен, что все лица сейчас обращены к нему.
Маккензи повернулся и остановился в позе ожидания.
- Понимаете ли вы, - Томас бросил нервный взгляд на завсегдатаев, - что если вы вот так уйдете от нас, то могут пострадать люди, реальные люди?
Маккензи медленно прикрыл веки. Печально улыбнулся. И сказал, игнорируя вопрос Томаса:
- Спросите себя, профессор Байбл, так ли уж вы уверены, что у масс нет никакой надежды уловить суть спора - зачем же тогда наш друг Нейл делает все это? Он никогда не производил на меня впечатления чересчур оптимистичного человека.
Старик повернулся, чтобы шмыгнуть во входную дверь, но помешкал и покачал пальцем.
- И еще одно, профессор Байбл...
- Да?
- Вам следовало бы знать, что я по-своему завидую вам.
- В чем?
Лукавый взгляд устремился на Сэм, затем вновь обратился к Томасу:
- Всякий знает, что психологи - те же сумасшедшие, только наизнанку. Весь этот романтический ореол. А что взять с нас, нейрохирургов? Мы всего лишь техники, простые исполнители.
Чутьем Томас понимал, что это еще одна беззастенчивая ложь.
- Значит, завидуете мне?
Маккензи еще раз затянулся так глубоко, что даже мешки у него под глазами высветились оранжевым светом. Огонек сигареты отразился в его глазах.
- По-своему.
И он ушел.
Глава 08
18 августа, 14.58
Было ошибкой приезжать сюда, Томас понял это, когда они возвращались к "мустангу" Сэм. Он был слишком близок к начальству, чтобы привнести за стол что-либо, кроме отчужденности и напряжения. А Маккензи? Этот человек явно, и уже давно, был исполнителен, многое знал и ко многому был причастен. Сэм с равным успехом могла быть почтовым курьером, судя по уважению, которое Маккензи проявлял к ее положению.
- Так что же, черт побери, происходит? - спросила Сэм, заводя мотор.
По тому, как пристально она смотрела на улицу, Томас не сомневался, что оба они думают об одном и том же.
- Нарциссистическая демонстрация своих прав, - ответил Томас.
- Из чего следует?..
- Что он сдул нас, как пылинку, чтобы доказать себе, что может это сделать. Показав нам, что он в нас не нуждается, он тем самым подкрепил похвальное-представление о себе в собственных глазах.
- Прежде чем похваляться, ему не мешало бы подстричь волосы в ноздрях. Вы заметили, какие они желтые?
Томас не заметил.
- Мне он показался этаким франтоватым живчиком.
- Ну да, - продолжала свою прочувствованную тираду Сэм, - в точности как плюшевый мишка, только насквозь прокуренный.
Томас представил, как она ведет себя во время своих поездок с Джерардом. В этом была вся Сэм, подумал он, без прикрас.
- Господи! - воскликнула она. - Терпеть не могу этих сраных курильщиков!
Мельком взглянув в зеркальце, она резво покатила по направлению к Кей-стрит.
- А что это за чушь была насчет "я-вам-по-своему-завидую"?
Томас прокашлялся.
- Это вы... Я так думаю...
- Я?
Томас весь вспыхнул.
- Мне кажется, он подумал, что я собираюсь... Вы понимаете.
Сэм поглядела на него как громом пораженная, затем расхохоталась - чуть громче, чем следовало бы, подумал Томас.
- Простите, профессор, - сказала Сэм, ничуть не смущаясь. - Вы мне нравитесь и всякое такое, но...
- Но что? - крикнул Томас.
- Я люблю свою работу.
- Да, понимаю, у меня тоже были свои любимые, вы знаете...
Сэм затормозила на перекрестке. На фоне стены розничного магазина авто проносились одно за другим в потоках солнечного света, словно капли дождя в луче прожектора. Томас поймал себя на том, что бессмысленно уставился на стройные ряды машин на стоянке возле "Уол-марта", изнывая в ожидании ответа.
- Ну, и что дальше? - спросил он, когда стало очевидно, что Сэм больше ничего не скажет.
- Точно не знаю, - ответила она, подумав. - Мне надо поговорить с Шелли, посмотреть, есть ли какой-нибудь способ оказать реальное давление...
- На Маккензи?
- Этот человек знает куда больше, чем говорит, вам так не кажется?
Случайно Томас увидел промелькнувший купол Капитолия. Казалось невозможным, что мыльная опера вечерних новостей разыгрывается прямо сейчас - там, с участием реальных людей, у которых есть заусеницы и которым точно так же хочется почесать задницу, как и всякому другому...
Как сказал Нейл: будь то Вашингтон, Пекин или человеческий мозг, шпионов так и тянет туда, где - они чуют - принимаются решения.
"Думаю, такие люди всегда знают больше".
Обратный путь показался намного длиннее. Безостановочный поток автострады увлекал их помимо воли. Когда разговор смолкал, Томас глядел в окно, пытаясь понять, действительно ли он дал маху с Маккензи, и думая о Норе... о прекращении анестезии, которой сопровождалось ее признание, о механической неискренности своего гнева.
Откровения - странная штука. Конечно, они переиначивают последствия, но что действительно отличает их от прочих прозрений, так это то, что они меняют взгляд на прошлое. Подлинные откровения никогда не приходят сразу. Нет, они, как кроты, прокладывают подземные ходы, подспудно подтачивают мягкую ткань памяти, нарушают связность картины, разъедают логические связи. Казалось, не проходило и часа, чтобы он так или иначе не вспоминал о Норе: это было похоже на какой-то устаревший механизм, нуждающийся в модификации с учетом последних достижений техники.
Вторжение Нейла полностью изменило все в их отношениях. Нора всегда была настроена критически - после их развода немало его друзей, мужчин и женщин, начали считать ее сукой. Но по какой-то причине Томаса никогда особо не волновали ее жалобы, вероятно, потому, что он дурачил сам себя, считая, что знает, чем они вызваны. А уж это пресловутое "понимание", когда дело доходило до того, чтобы приукрашивать взаимные недостатки во имя эмоционального комфорта...
В их отношениях не произошло никакого катастрофического поворота: они просто развалились сами собой, без всякого вмешательства сил свыше. Но даже до развода, в один из тех редких приступов искренней мечтательности, какие предшествуют любому разрыву брачных уз, Томас обратил внимание на коренное изменение характера жалоб Норы. В какой-то момент мишенью ее критических замечаний стало не то, что он делал, а кем он был. И вот теперь, когда Томас знал, что мерилом для нее служил Нейл, набор ее обвинений, которые в свое время так поразили его, приобрел зловещий скрытый смысл. Конечно, он не мог "заставить ее почувствовать себя желанной". Конечно, он был "не в состоянии пойти навстречу ее эмоциональным запросам".
Да и как он мог, когда она только и мечтала расстегнуть ширинку на штанах его лучшего друга.
Все было точь-в-точь как сказал Маккензи: в мозг каждого вмонтировано рационализирующее устройство, нервный бугорок, предназначенный помочь своему хозяину вовремя улизнуть. Так сказать, личный адвокат. Если Нору потянуло к Нейлу, что ж, значит, не все было в порядке в их браке: в конце концов, счастливая жена никогда не пойдет блудить. А если их брак сложился несчастливо, то по вине Томаса, потому что Нора пыталась его спасти.
Чужой член... Теперь это называется откровение.
- Что с вами, профессор? - спросила Сэм, когда они свернули на магистраль, ведущую в Джерси. - Что-то вы больно притихли.
- Нейл, - ответил Томас, зная, что этого будет достаточно.
Странная штука - иногда имена могут объяснить так много.
Как странно, думал Томас, что сексуальная приманка завела его так далеко только затем, чтобы все рухнуло в мгновение ока, когда Сэм ясно дала понять, что не испытывает к нему никакого интереса. Все тонуло в тумане несоответствий.
Еще какое-то время они ехали молча. Сначала это было похоже на молчание за кухонным столом после ночи, полной кошмарных сновидений, - нечто вроде преднамеренного молчания. Сэм перебрала несколько спутниковых радиостанций, но сдалась, прослушав с полдюжины разных жанров - от "блуграсс" до "деф метал". Казалось, ничто не в силах заглушить стремительного рева автострады. Звук природы. Только когда солнце раздувшимся шаром повисло над горизонтом и по шоссе заскользили тени со скоростью восемьдесят миль в час, страх - или что там нашло на обоих после разговора с Маккензи - развеялся.
Глядя прямо перед собой, Сэм медленно протянула руку во впадину между сиденьями.
- Хотите чи-и-и-псов? - проворковала она, снова размахивая перед Томасом блестящим пакетиком. Потом, поддразнивая, посмотрела на него, округлив глаза.
Томас захлебнулся смехом.
- Знаете, вам бы в баре работать.
- Это ваше профессиональное мнение?
Вот так все вновь вошло в норму. Они снова разобрали спор с позиции Нейла, пытаясь вычертить график его возможных мотивов в легковесной болтовне. Но им удалось добиться лишь парафраза на тему вчерашних выводов: Гайдж каким-то образом был связан с узнаванием, Синтия Повски - с желанием или удовольствием, а Халаш - со свободой воли. Нейл срывал покров иллюзий, стараясь явить марионетку из плоти и крови.
- А о чем ваша книга? - наконец спросила Сэм.
- Моя книга?
- Ну да, "Сквозь потемки мозга"...
- Вы много про меня знаете, агент.
Сэм вскинула голову, как подросток.
- Работа у меня, знаете ли, такая.