Настоящее имя Миа было Эмилио, но все звали его Миа - скорее всего, потому, что фамилия его была Ферроу. Отличный был мужик: сам он определял себя как марксиста-любителя и гомосексуалиста-профессионала. Он писал технические тексты для " JDS юнифейз" и обычно работал вне дома. Хотя он постоянно кричал о том, что ни во что не ставит детей, но становился положительно сентиментален, когда речь заходила о Фрэнки и Рипли. Он жаловался на них, как закоренелые фаны жалуются на победную серию своей команды, словно принося доказательства покорности переменчивым богам. Томас подозревал, что его любовь к детям была во многом сродни отеческой, иными словами, неотличимой от гордости.
Опаздывая, Томас поторапливал детей, когда они шли через лужайку. Район был достаточно молодым для того, чтобы щеголять извилистыми дорожками и большим разнообразием зеленых насаждений, но слишком старым для сверхпретенциозности. Миа, стоя на крыльце, обсуждал что-то со своим партнером Биллом Маком. У Миа были темные, коротко стриженные, как у морского пехотинца, волосы, а лицо его давало понять всем и каждому, что у этого человека нет ни капли лишнего жира. Телосложения он был, скорее, субтильного, если бы не мощные плечи и руки. Словом, сложен был Миа, как акробат.
- Просто здорово, - говорил Миа. -Ё-моё, на грани фантастики, Билл.
Обернувшись, он простодушно улыбнулся Байблам, тесной группкой стоявшим на нижних ступеньках.
- Привет, детки, - сказал он. - Вы как раз вовремя, чтобы попрощаться.
- Привет, Уильям, - осторожно обратился Томас к Биллу. В прошлом месяце Билл решил, что хочет, чтобы отныне его величали "Уильям" - по его словам, в этом варианте было больше "культурно-столичного шика".
- Го-о-о-споди боже, - протянул Миа с интонацией, которая была чем-то средним между тоном избивающего жену алабамского пентюха и калифорнийского гея. - Почему не называть его просто Вилли?
- "Вилли-Винки" - в самый раз! - выкрикнул Фрэнки с шотландским акцентом. Еще одно киношное выражение.
Миа громко расхохотался.
- Добрый день, Томас, - радостно откликнулся Билл. - А как поживают наши Байблы?
- У папы похмелье, а Фрэнки показывал мне свою пакость, - ответила Рипли.
На губах Билла появилась загадочная - точь-в-точь как у Моны Лизы - улыбка.
- Да-да, - сказал он. - У меня есть одна маленькая штучка... - Он сморщил нос. - Думаю, мой намек понятен...
Бочком протиснувшись сквозь Байблов, он направился к своей старой "тойоте" - один из первых борцов за охрану окружающей среды любил прокатиться с ветерком. В своем костюме-тройке он выглядел как блондин из "Каталога Сирза".
"Подрочить и сдохнуть", - прочел Томас по губам Миа, когда Билл выехал с подъездной дорожки.
Сколько он их знал, Билл и Миа делали все, что обычно делают статистически обреченные пары. Они кривлялись, когда говорил кто-то третий, - пугающее указание на неотвратимо скорый разрыв. Послушать, так они питали друг к другу неугасимую вражду. Буквально на каждом шагу и в любом обществе смачно чмокали друг друга. И все же каким-то образом им удавалось не только выжить, но и цвести и пахнуть. И безусловно, их отношения длились намного дольше, чем отношения между Байблами.
- Ничего серьезного? - Томас не столько спрашивал, сколько проверял.
Уже много лет он помогал обоим улаживать, казалось бы, неотвратимые роковые размолвки, обычно удерживая одного из них от очередного выкидона так, чтобы другой об этом не знал. Томас называл это "партизанской терапией".
- Порядок, профессор. Геи любят жопы, помните? Извиняюсь за свой французский.
- Папа тоже говорит по-французски, - сказала Рипли.
- Никогда и не сомневался, моя сладкая.
Миа кивнул на черный мини-фургон, припаркованный рядом с "акурой" Томаса, поднял брови.
- Компания, профессор? Быть может, это Гатоге?
Усмехнувшись, Томас закрыл глаза и покачал головой.
Миа был жутко любопытен. Безнадежный случай.
- Нет. Ничего подобного.
Томас был рабом привычки.
За годы, что прошли с тех пор, как они с Норой перебрались в предместье, часовая поездка в Манхэттен превратилась в своего рода отдушину. Томасу нравилась многолюдная анонимность всего этого. Литературные снобы могли сколько угодно ерничать по поводу "одиночества постиндустриальной толпы", но можно было немало сказать и в защиту уединенности и свободы личности. Бесчисленное множество людей соединялось в толпы, казалось, что жизнь каждого из них бьет через край и большинство обладает достаточным здравым смыслом, чтобы не делиться этим богатством с незнакомцами.
Это было похоже на чудо.
Томас представил, что несколько университетских выпускников где-то издают газету, целиком посвященную этой теме. Несколько выпускников где-то издают газету обо всем.
Теперь, когда охотники истребили всю крупную дичь, все маленькие таинства оказались под прицелом академической науки - все то, что делает людей людьми.
Обычно в метро, по пути в Манхэттен, Томас читал "Нью-Йорк таймc", но иногда, как сегодня, он просто, борясь с дремотой, смотрел на Гудзон. Он не сомневался, что ни одна река в мире не достойна более поверхностного созерцания, чем Гудзон.
Ему надо было многое обдумать. Инцестуальный эксгибиционизм Фрэнки заботил его меньше всего.
Он мельком взглянул на первую страницу "Тайме" в руках соседа и увидел заголовки, которые ожидал увидеть. "Европейский союз заявляет, что американской гуманитарной помощи недостаточно". "Могут погибнуть 50 тысяч человек, - говорят официальные лица России". И конечно: "Костоправ наносит новый удар: еще одно тело с вырванным позвоночником обнаружено в Бруклине".
Томас попытался прочитать неясные колонки текста под заголовком. Единственные слова, которые он смог различить, были "позвоночник" и "выпотрошено". Томас моргнул и прищурился, ругая себя за то, что предается нездоровому любопытству. Тысячелетия назад, когда люди жили небольшими общинами, внимание, обращенное на случайные акты насилия, обычно вознаграждалось увеличением собственной способности к размножению. Вот почему в человеческом мозге было заложено обращать на это внимание.
Но теперь? Это было чуть больше, чем потворство своим желаниям. Лакомство для рудиментов каменного века. Чтобы отвлечься, Томас подумал о прошедшей ночи.
"Он просто долбал меня... Да?"
Томас выбрался из теплой влажности подземки на углу Бродвея и 116-й улицы. И скорчился над перилами - на него нахлынуло то, что отец всегда называл "воротит". И поделом - нечего было мешать пиво с виски. Зачем он только согласился?
Странно, однако движение нью-йоркского транспорта и толпы подействовало благотворно.
Колумбийский университет был на удивление оживленным, учитывая, что учебный год еще не начался. Десятки студентов сидели на Лоу-Плаза, все как один бережно держа учебники, стаканчики с кофе и вездесущие ноутбуки. Томасу всегда доставляла истинное удовольствие прогулка до Шермерхорн-холла: все эти мощенные булыжником дворики и кирпичные ограды скверов - контраст травы и старых камней, скромное величие академизма. Он прошел в тени церкви Святого Павла и, казалось, ощутил утреннюю прохладу, источаемую толщей ее стен. Несмотря на все свои тыловые изъяны, Шермерхорн-холл был идеальным вместилищем для психологического факультета. У дизайнеров университета явно был бзик по поводу внутренних пространств: анклавы внутри анклавов. Казалось, Шермерхорну и подобает быть сокровенным, точно так же как и то, что ему подобает быть старым: камень стен выщерблен, стены покоятся на зыбких фундаментах - здание, возведенное людьми, которые еще относились к душе всерьез.
Вероятно, потому, что он был с похмелья, Томас помедлил перед входом, бросив взгляд на вторую половину надписи, начертанной наверху:
Обратись к земле, и она наставит тебя.
"Похвальная заповедь, - подумал он. - Но что, если человечество мутит при одной мысли о таком занятии?"
Томас заглянул в факультетскую канцелярию, чтобы проверить свою корреспонденцию.
- О, профессор Байбл, - услышал он голос Сьюзен, руководителя референтов.
Покачиваясь в дверном проеме, Томас улыбнулся ей и сказал в рифму:
- Только побыстрее, Сьюзи - что творится в моем пузе.
Сьюзен сделала серьезное лицо и указала глазами на двух женщин и мужчину, слоняющихся возле противоположной двери. Казалось, они наблюдают за ним с каким-то особым интересом.
- Чем могу быть полезен? - спросил Томас.
В их изучающих взглядах угадывалось нечто смутно агрессивное.
- Профессор Байбл? Томас Байбл? - спросила темноволосая женщина, шагнув навстречу ему и протягивая руку.
Томас не ответил, убежденный, что она и без того знает, кто он. Что-то в их поведении давало понять, что в нагрудном кармане у каждого лежат фотографии, а в рукаве спрятано по досье.
- Меня зовут Шелли Атта, - продолжала женщина после некоторой заминки. - А это Саманта Логан и Дэн Джерард.
Логан была высокой, очень привлекательной блондинкой. Несмотря на строгий деловой костюм, что-то в ее облике указывало на то, что она не противница орального секса и татуированных лодыжек. Голубоглазый, с каштановыми галльскими волосами, Джерард походил на вконец измочаленного капитана футбольной команды: уже слегка расплывшегося, не обращающего внимания на выцветшие горчичные пятна на лацканах. Парень из тех, которые по-обезьяньи гримасничают, когда нарежутся. Вряд ли это была супружеская пара.
- Здесь есть место, где мы могли бы потолковать? - спросила Атта.
- Желательно какое-нибудь местечко, где было бы видео, - добавила Логан.
- О чем потолковать? - спросил Томас.
Глаза Шелли Атты раздраженно сузились. Она была ширококостная и в зависимости от выражения лица могла походить либо на почтенную матрону, либо на властную начальницу. Сейчас она обрела вид именно начальницы:
- Мы из ФБР, профессор Байбл... Я уже спрашивала - есть здесь место, где мы могли бы побеседовать?
- Думаю, подойдет мой кабинет, - ответил Томас, резко поворачиваясь на каблуках, как деловой человек, каким он и был.
Томас попросил их удостоверения и просмотрел по пути в кабинет. После чего почувствовал себя болваном. Уж они-то точно смотрели на него как на болвана.
По многим мелким причинам Томас не доверял силам "укрепления закона" во всех многообразных обличьях. Однажды его соседом был коп из нью-йоркского департамента полиции - полный мудак. Нарциссизм. Вопиющая безалаберность, внешняя и внутренняя. Называйте как угодно. Затем был потрясный случай, когда Томас несколько лет назад заехал в какую-то дыру в Джорджии. Местный шериф стопорнул его потрепанный "фольксваген", из которого можно было выжать шестьдесят четыре, ну, шестьдесят пять миль в час, - за то, что он якобы гнал чуть ли не на все сто. Он до сих пор помнил выражение лица этого типа, наклонившегося к окну автомобиля: казалось, что тот проголодался, а он, Томас, был жареным цыпленком из Кентукки.
Но основная причина состояла в том, что он знал, какое хрупкое создание человек. Это была его работа - изучать все, что люди предпочли бы не знать о самих себе. Он знал, как быстро и как глубоко может исказиться их природа в зависимости от того, кто в данном случае обладает большей властью. Он знал поведенческие последствия подобных искажений и знал также, как часто в результате страдают ни в чем не повинные люди.
Отперев дверь, Томас пригласил трех агентов в бумажную тишину небольшой комнаты, служившей ему кабинетом. В отличие от некоторых коллег, он никогда не стремился превратить служебное помещение в некое подобие "дома". У него не было комфортабельных кресел для старшекурсников, никаких фотографий Ницше, Скиннера или Че Гевары - только книги и стакеры.
Агенты внимательно просмотрели книжные полки. Привлекательная блондинка с умным видом провела пальцем по корешку его первой и единственной книги "Сквозь потемки мозга". Агент Атта, похоже, искала улики в виде порнографических картинок или наркотиков. Дэн Джерард был либо по натуре человеком беспокойным, либо его угнетал царивший вокруг беспорядок. Легкая форма обсессивно-компульсивного расстройства?
- Так в чем дело? - снова спросил Томас.
- Сначала посмотрим вот это, - сказала Шелли, доставая из кармана серебристый диск.
У Томаса свело желудок. Они намеренно выбивали у него почву из-под ног, лишали любой возможности подготовиться к тому, что ему предстояло увидеть. Он понимал, что они будут следить за ним внимательно, изучать, как он будет реагировать...
Что, черт побери, происходит?
ФБР здесь, в его кабинете. Сюр какой-то.
Повернувшись к компьютеру, Томас внезапно расслабился, даже улыбнулся. То-то детям будет потеха, когда он им про это расскажет. "ФБР, папа? Не может быть!"
Должно быть, это какое-то недоразумение.
Они ждали, пока загрузится программа. Такое ожидание всегда тягостно, даже когда ты один.
- Байбл, - раздался сзади голос агента Джерарда. - Что это за фамилия такая?
"Сбивает с толку, - подумал Томас - Играет на моем невольном неприятии. Так мне труднее скрыть любую реакцию, которую можно было бы вменить в вину".
Однако они и понятия не имели, как тяжко ему с похмелья. Он сомневался, что даже выстрел над самым ухом сможет заставить его подпрыгнуть.
Томас развернулся в кресле и тускло взглянул на Джерарда.
- Хватайте вон те стулья, - сказал он, указывая в дальний конец кабинета, - и садитесь.
Агент Джерард бросил нервный взгляд на агента Атту, затем сделал что велено.
Один вне игры. Осталось двое.
Томас запустил диск. Теперь все сидели.
Экран был темным.
- А эти работают? - спросила агент Атта, указывая на расположенные на панели динамики.
Томас проскочил через пару разных "окон".
- Тебе нравится ? - утробно прозвучало из динамиков.
Судя по всему, голос принадлежал мужчине, но был искажен электроникой и походил на захлебывающееся бормотание синтезатора, лежащего на дне океана. У Томаса мурашки пробежали по телу. Это еще что такое?
- Что вы делаете?
Это был женский, ничем не искаженный задыхающийся голос Судя по интонации, женщина была в замешательстве, словно ей хотелось, чтобы ее привели в ужас, но...
- Я спрашиваю. Тебе нравится?
- М-м-м... О боже, да, да, да...
Она была слишком возбуждена.
На экране возникла какая-то световая неразбериха, затем Томас увидел снятую на домашнее видео женщину. Она сидела в чем-то, похожем на черное кожаное кресло, на ней было розовое платье с узорами, настолько промокшее от воды или пота, что оно прилипло к телу, как полупрозрачный презерватив. Она дышала тяжело, как собака, спина ее была выгнута, соски отвердели. Лицо оставалось за кадром.
- Да... Тебе нравится, - гулко произнес голос.
Томас понял, что голос принадлежит человеку, ведущему съемку.
- Что... Ч-ч-то вы делаете?
- Создаю довод.
- О бо-о-о-о-же-е-е-е!
Объектив нырнул вниз, и Томас увидел ее раскачивающиеся голые бедра. Казалось, что она с кем-то совокупляется... но никто ее не трогал. По крайней мере, Томас никого не видел.
- Создаю любовь.
- М-м-м-м... М-м-м-м... - стонала безликая женщина; как ни странно, голос ее звучал по-детски.
- Еще?
Камера рывком поднялась, и Томас увидел ее лицо. Это была крашеная блондинка с пухлым ртом и гаремным типом красоты голливудской старлетки. Она откинула голову вправо, на плечо. Остекленевшие глаза блуждали, накрашенные губы округлились.
- Пожа-а-а-а-лу-у-уй-ста, - тяжело выдохнула она.
Ее тело напряглось и оцепенело. На какое-то мгновение губы искривились, как у Элвиса. Затем она стала в буквальном смысле исступленно выть и корчиться. Но скоро вой перешел в отрывистые вопли, в свою очередь сменившиеся странным приглушенным воркованием. За воркованием последовали прерывистые всхлипы, и она забилась в судорогах, скосив глаза к носу, изо рта текли слюни.
- О мой боже... боже... боже... - причитала она.
- Еще?
- О, пожалуйста, да! - Она проглотила слюну, потом зачастила, быстро-быстро дыша: - Да, да, да, да!
Затем она снова появилась в кадре, и камера дернулась еще выше.
Томас вскочил с кресла и крикнул:
- Вы что, черт подери, надо мной издеваетесь?!
Верх черепной коробки женщины был спилен. Меленькие иголки и проводки ощетинились над бугром мозговой ткани. Лобные доли поблескивали в свете лампы.
- Спокойнее, мистер Байбл, - сказала агент Атта.
Томас изо всех сил стиснул голову, дергая себя за волосы.
- Да вы, к чертям собачьим, понимаете, что я могу в суд на вас подать за то, что вы показываете мне это... это... Что это вообще, черт возьми, такое?
- Это переслали по почте из Квантико, Виргиния, позавчера.
- Ах, так это ваша чертова почта? Да? Так вы что, состоите в клубе "Изнасилование месяца" или как?
- Насколько мы можем судить, - нерешительно произнесла Шелли Атта, - женщина на видео не подверглась сексуальному насилию.
- Ты свободна, - прокаркал голос из океанских глубин. - Тебе это известно? Ты можешь уйти в любой момент, когда пожелаешь.
Томас щелкнул клавишей "пауза". Изображение женщины, закусившей нижнюю губу, застыло на экране. Томас отвернулся, и его взгляд заметался по клаустрофобически тесному кабинету. Казалось, воздух перенасыщен испарениями. От кого-то разило квашеной капустой.
- Скажите, - произнесла вторая женщина, Саманта, - вам известно местонахождение...
- Нет, - прервал ее Томас, - ничего я вам не скажу, пока вы не объясните мне, кто это и что это. Я, между прочим, психолог. Тактика неформального допроса мне знакома, и я отказываюсь помогать вам до тех пор, пока вы не прекратите играть в игрушки и не объясните, что это за чертовщина.
Агент Атта хмуро посмотрела на него. Агент Джерард безучастно взирал на застывшую на экране картинку.