- А чего удивительного? Как ты думаешь, почему Вашингтон или Пекин кишмя кишит шпионами? Потому что там принимаются решения. Где бы ни принимались важные решения - повсюду будут шпионы. И наконец, - он постучал пальцем по виску, - все важные решения принимаются именно тут. Так почему бы и нет?
Томас плеснул еще виски и протянул один стакан Нейлу.
- Потому, что это безнравственно, - сказал он. - И просто потому, что это гадость.
- Безнравственно? Тебе кажется, что это безнравственно?
- Именно, твою мать.
Нейл хмуро улыбнулся.
- Но разве не ты сам всегда утверждал, что мораль это притворство? Что все мы - марионетки из плоти и крови, которых обманом заставляют верить, что мы живем в нравственном и осмысленном мире?
Томас кивнул.
- Да, это довод.
От разговора на эту тему у него засосало под ложечкой. Свидетельство старых ошибок.
- Ладно, - сказал Нейл. - Мы сейчас говорим о подозреваемых в терроризме.
- Опять чушь, - ответил Томас - Это всего лишь часть доисторического мира грез, в котором мы живем. Человек оценивает угрозы так, словно все еще живет в каменном веке, в общине из ста или пятидесяти людей, а не в мире, населенном миллиардами. Терроризм это же театр, сам знаешь. Скользкая ванна куда более опасна. Господи, кампании против замкнутых на себе эротических иллюзий, разрушающих личность, спасли бы больше жизней! Власти просто используют наши психологически уязвимые места, чтобы обеспечить выполнение своих планов.
Нейл взглянул на него.
- А как насчет Москвы?
- Это не имеет никакого отношения к тому...
- Знаешь, - перебил его Нейл, - иногда трудно не пожалеть их, даже если достоверно знаешь, в скольких смертях они замешаны. Просто головы у нас забиты всяким мусором. Те, кто постарше, вообще считают их кем-то вроде капитана Кирка. Наше злостное сканирование умов не затрагивает человеческого духа. Один старый религиозный террорист даже как-то сказал мне, что его душа - это цитадель, у врат которой стоит сам Господь...
Он запнулся, словно задумался, терзаемый угрызениями совести. Понурил голову.
- Что ты сказал? - запинаясь, спросил Томас.
Он все еще не мог поверить, что у них идет такой разговор.
- Что мне насрать на его дух. Меня интересовало, что у него на уме. Я знал, что его воля всего лишь еще один нервный механизм и, когда она окажется вне игры, он как миленький выложит мне все, что интересует наших оперативников. И я был прав. К тому времени мы продвинулись уже гораздо дальше лишения сенсорных способностей. Используя разнообразные данные об исполнительных функциях мозга - ну, помнишь знаменитые эксперименты Роша по выяснению разницы между индивидами со слабой и сильной волей? - мы просто изолировали цепочки, ответственные за преступные замыслы, и перекрывали их. Это было так же просто, как щелкнуть выключателем. - Смех Нейла больше напоминал громкое фырканье. - Кто бы мог подумать?
- Что подумать?
- Что все наше долбаное "мозговое сканирование" так смехотворно далеко от истины. Зачем выдумывать машину для чтения мыслей, когда тебе всего-то нужно отключить пару цепочек - и человек сам все выложит.
Онемев, Томас воззрился на него. Нейл, его лучший друг, признавался, что он из плохих парней... Разве нет?
- Я... - начал Томас слабым голосом. - Не знаю, что сказать, не говоря уж - подумать.
- Что, заклинило?
Томас изучающе посмотрел на стоявший перед ним стакан, ободок которого светился отраженным светом:
- Все не так просто.
- Да брось ты, Паинька. Желания поднимаются из самых глубин нашего мозга. Это похоже на пластическую хирургию. Ты только подумай - целых пять мощных каналов Интернета целиком посвящены пластической хирургии. Эволюция приучила нас определять пригодность наших сородичей сугубо по внешнему виду. А раз уж техника позволяет нам манипулировать кожей и костями, то, значит, пришла очередь желаний. Старые табу постепенно стираются, и не успеешь опомниться, как пластическая хирургия, поставленная на промышленную основу, позволит нации избавиться от четверти биобалласта, а тем, кто так успешно будет перекраивать наши лица, понадобятся нейрохирургические пилы вместо таких безобидных карандашиков и щеточек. Если раньше мы не могли полностью осуществлять свои желания, то теперь человек сможет пересоздать, заново изваять себя. Генная инженерия. Или допинги в спорте. Называй как хочешь. Нейроманипуляция. Нейрокосметическая хирургия. И ты еще говоришь мне, что, по-твоему, этого можно избежать?
Томас пристально посмотрел на него и спокойно ответил:
- Нет... я говорю тебе, что, по-моему, это неверный путь.
Нейл пожал плечами и отвел взгляд.
- Если ты хочешь сказать, что большинство не одобрит этого, то ты прав. - В его глазах появился мрачный, угрожающий блеск. - А может, мне на это наплевать?
Томас налил еще по одной порции виски, не потому, что ему хотелось выпить, а потому, что это казалось безопаснее, чем отвечать. Забавно, как легко могли позабыться годы совместной учебы, как все напластования умствований оказывались шелухой и оставался мальчик с незажившей душевной раной, уязвленный и обманутый друг.
- Дана ли тебе власть десницы Божьей? - вдруг спросил Нейл, явно цитируя что-то.
Томас рассмеялся.
- Не понимаю.
- Это Им так запрограммировано, - сказал Нейл. - Так почему не прокатиться на халяву?
Хмель всегда был плохим товарищем в таких разговорах. Содержание влетало в одно ухо и вылетало в другое; в осадке оставались эмоции. Каким-то образом хмель делал острое тупым, а тупое острым.
- Почему ты рассказываешь мне все это сейчас? - спросил Томас.
- Потому, - ответил Нейл, вновь примеряя улыбку беззаботного весельчака. - Я ушел.
- Но... - Томас запнулся.
Внезапно его осенило, что Нейл не просто нарушает обязательство о неразглашении, за что может быть привлечен к уголовной ответственности. Он совершает предательство. Идет по канату над бездной...
Смертельной бездной.
- Всего и делов-то? - спросил Томас.
- Всего и делов.
- Не думал, что они позволяют таким парням уходить.
- Они и не позволяют.
- Но делают исключение... Например, для тебя.
Снова лукавая улыбка. Нейл провел пальцем по темной тесьме на обивке дивана.
- У них не было выбора.
- Не было выбора, - повторил Томас, со страхом глядя на стоящий перед ним неопорожненный стакан виски. - Почему?
- Потому что я подготовил почву, - ответил Нейл. - Все было спланировано давно, заранее.
Несмотря на хмельной туман, Томас вдруг почувствовал тревогу. Что-то подсказывало ему, что надо быть осторожным.
- Значит, ты действительно думаешь, что это неверно... я хочу сказать - то, чем ты занимался?
Нейл наклонился вперед, облокотился на колени, как баскетбольный тренер.
- Мир на грани, Паинька... Просто я первый переступил эту грань.
Томас понимал, что он имеет в виду, но почему-то решил, что лучше притвориться непонимающим.
- На грани? Какой грани?
Однако Нейл не купился.
- Дело в детях?
- О чем ты?
- Причина - в них?
- Какая причина?
- Причина того, что ты вернулся в Мир Диснея.
"Мир Диснея" - это было одно из их понятий, обозначавшее мир в понимании масс, мир, подернутый пеленой тщеславия, после того как тщеславие удовлетворено. Мир, зиждущийся скорей на психологической потребности, чем на физическом факте. Мир, населенный миллиардом героев, со сплошными хеппи-эндами, где не было места неизвестности, а идти наперекор собственным слабостям было уделом неудачников.
Гнев Томаса успел остыть.
- Ты напился, Нейл. Они здесь ни при чем.
- Знаешь, я с трудом припоминаю, каково это...
- С трудом припоминаешь что?
- Каково это - сидеть между двух стульев. Знаешь, во-первых, отцовская любовь - простейший способ, которым природа дурачит нас, теша надеждой на продление рода, иллюзией увековечить...
- Никто меня не дурачит... Слушай, Нейл, ты начинаешь всерьез меня злить...
- Не дурачит? Хм. Тогда скажи, почему ты любишь своего сына?
- Потому что это мой сын.
- И это объяснение?
Томас сверкнул глазами.
- Другого мне не надо.
- Конечно, другого тебе не надо, - сказал Нейл. - Эволюция по-другому и не совершается. Надо немало постараться, чтобы воспитать ребенка до возраста, когда он сможет размножаться.
Томас залпом выпил виски и стиснул зубы от отвращения и тревоги. Что, черт возьми, происходит?
- Из-за любви к детям, - продолжал Нейл, - ты тратишь на них огромные средства, обучаешь их, кормишь, защищаешь, ты даже умереть за них готов. Ты во всем потакаешь своим генам, при этом по причинам, не имеющим ничего общего с суровой реальностью естественного отбора. - Нейл нахмурился и снова откинулся на подушки. Зацепился ногами за край кофейного столика. - И по-твоему, это не называется "дурачить"?
- Мы по-разному описываем одно и то же, - ответил Томас. - С разных точек зрения.
Нейл прикончил остатки виски.
- Послушай-ка, - продолжал он, судорожно глотая воздух, - я ведь на твоей стороне, Паинька. Не ты ли посвятил целую главу тем способам, которыми мы заморачиваемся, чтобы чувствовать себя более комфортно? А как насчет занятий когнитивной психологией, которые ты вел? Не ты ли рассказывал мне, что потратил первые две недели, обсуждая отношения между личными интересами и потребностями общества? И неужели все фильмы, побуждавшие людей "следовать зову сердца", были просто иным способом, с помощью которого культура пыталась упрочить свой статус-кво?..
- Хватит! - крикнул Томас - О чем ты толкуешь, Нейл? Неужели ты действительно хочешь уговорить меня разлюбить собственных детей?
И снова Нейл пожал одним плечом.
- Просто к слову пришлось, - бесцеремонно и с убедительностью кошмара заявил он. Мэрилин продолжала свой бесплотный заплыв по его широкой груди. - Просто напоминаю о том, что тебе и без меня известно.
Лишившись дара речи, Томас сделал то, что делает любой, не находя нужных слов: включил телевизор. Свет в комнате автоматически убавился.
Томас чувствовал присутствие Нейла на диване слева. Нейл наблюдал за ним. На экране возникла до смерти надоевшая реклама кока-колы - "буль-буль", которая так нравилась детям. По комнате разлился холодный свет операционной. Нажимая на клавиши пульта, Томас перебрал несколько каналов новостей, позволяя телеболтунам заполнить напряженную паузу, возникшую в разговоре. Бурные выступления защитников окружающей среды во Франции. Ретроспектива причин китайского экономического кризиса. Поданная с дурным вкусом история недавней смерти Рэя Курцвейла. Обвинения в адрес администрации "Уол-марта", которая якобы установила скрытые камеры для наблюдения за служащими.
Нейл дотянулся до бутылки, налил еще виски.
- Кажется мне, выбора у тебя нет, - сказал он.
Томас осторожно приподнял полный стакан и опустил его. Теперь он пил на "автопилоте" - способность, приобретенная в последние дни брака.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросил он, притворяясь, что смотрит на экран.
Картины на экране, казалось, полностью позволили улечься его гневу, вновь сделали его мир маленьким и банальным, каким тот и был на самом деле.
- Придется отбросить здравые суждения. И не пытайся завести лавочку в Мире Диснея.
Томас покачал головой.
- Слушай, Нейл. В колледже все это было здорово. Я имею в виду, что мы были таки-и-и-ми радикалами, даже на занятиях Скита, драили полы наравне со светилами старших курсов, потешали ребят, собравшихся курнуть косячок... - Его лицо стало страдальческим. - Но теперь? Да брось.
Нейл продолжал внимательно и осторожно следить за ним.
- От этого все не становится менее реальным, Паинька... - Он указал на экран телевизора, где толпы москвичей, терявшиеся в дымке серого снега, чередовались с "говорящими головами" и мягким студийным светом. - Да открой же глаза. Это конец, как и предсказывал Скит. Никакой тебе пандемии, никаких природных катастроф, никакого термоядерного армагеддона - просто толпы людей, человекообразных, притворявшихся ангелами, цепляющихся за правила, которых нет, жрущие, дерущиеся, е...
- Нейл... - фыркнул Томас.
- Так где же твои сногсшибательные доводы? Без угрозы физического насилия - кто будет дальше играть в эти игры? Зачем нам помогать старухе перейти улицу? Потому что это правильно? Я тебя умоляю. Каждый может приучить кошку гадить в поддон. Исходя из философских мудрствований? Еще раз умоляю. Мы можем без конца молоть языком, хорохориться сколько угодно, тешить себя надеждами, давать новые и новые определения тому или иному, чем, в конце концов, всего лишь подтвердим выводы твоих когнитивных психологов и твой рождественский каталог способов пудрить себе мозги, чтобы чувствовать себя комфортнее.
Томас рассмеялся. Напившись, он постоянно эмоционально поскальзывался. Минутное раздражение сменялось весельем. Он то терял равновесие, то вновь обретал его.
- Итак, - продолжал давить на него Нейл, - где твои сногсшибательные доводы?
- У меня их два, - сказал Томас, поднимая словно налившиеся свинцом пальцы. - Фрэнки и Рипли.
Нейл покачал головой и улыбнулся. Теперь пришел его черед изображать притворный интерес к беспорядочно мелькающим телекартинкам. Он покачивал бутылку с пивом, ухватив ее сцепленными пальцами. Впервые, несмотря на застилавшие ему глаза раздражение и недоверие, Томае увидел и понял, какой сильный стресс переживает его лучший друг.
"АНБ... Невероятно".
На экране замелькали вооруженные мужчины, стреляющие в небо над головой, под корпоративным баннером GE: исламские истребители в какой-то китайской глуши.
- Террористы-фундаменталисты, - сказал Нейл.
Томас возразил:
- Думаю, более научный термин был бы "инсургенты".
- Называй как угодно. Знаешь, как мы обращались с ними в отделе психоманипулирования?
Мэрилин хихикала на краю бассейна.
- Как?
- Любовно, - ответил Нейл. - Мы заставляли их любить нас...
Томас тупо уставился на экран.
- Так же легко, как щелкнуть выключателем.
Так уж сложилось с тех первых дней, когда они поселились в одной комнате в Принстоне. Нейл со своими вопросами. Нейл со своими требованиями. Нейл со своими издевками и дерзкими притязаниями. Все это страховалось взглядами, говорившими "да пошел ты", и наплевательским тоном. Точно так же, как двое людей не могут быть в равной степени одаренными, никакая дружба не бывает идеально взаимной. Нейл всегда оказывался проворнее, был более прозорливым, умел более четко изложить свою мысль - неравенства, которые всегда вплетались в сложную вязь их взаимоотношений.
Томас, в свою очередь, всегда был более склонным прощать.
- Но, знаешь, - протянул Нейл через мгновение, - я приехал сюда кое-что отпраздновать, а не отрывать тебе яйца.
Томас без улыбки поглядел на него. Черно-белая Мэрилин тонула в складках рубашки Нейла, но это был всего лишь фокус, все зависело от угла зрения.
- А я-то уж подумывал, что мы неразлейвода.
- Извини, друг. Просто настроение такое...
Нейл разлил виски по новой, поднял стакан. У Томаса даже сердце заколотилось, такая волна отвращения к выпивке поднялась в нем. Но он последовал примеру друга, чувствуя, что слегка пошатывается.
- Я сбежал, - произнес Нейл. Синие глаза взглянули на Томаса в упор, чем окончательно смутили его. - Сбежал, и все тут.
Томасу было слишком страшно спросить откуда... Из АНБ или из Мира Диснея?
Глава 03
17 августа, 11.15
Томас, озадаченный до крайности, ехал в вагоне метро вместе с десятком других пассажиров - большей частью болтливых восьмидесятилетних стариков. Он потерял счет, сколько раз встряхивал головой и тер глаза, но образ Синтии Повски с ее подспудным, неукротимым вожделением не исчезал. Он возникал снова и снова, как во сне подростка. Когда Томас ступил на раскаленный асфальт автомобильной стоянки, его начало трясти.
Слепящее солнце отражалось в тысяче лобовых стекол.
Во всем были карманы, потаенные глубины, из которых можно без конца извлекать всякие мелочи, но на дне всегда остается еще что-то. Взгляд, друг, небоскреб - не важно. Все куда сложнее, чем кажется. Люди убеждены в противном лишь по глупости и невежеству.
Было что-то нереальное в его доме, когда он выплыл навстречу его машине из-за поворота. В последние дни брака он превратился в любопытный символ страха, белостенный контейнер, полный криков и упреков и продолжительного молчания, от которого сводит все внутри. Томасу пришло в голову, что подлинная трагедия неудачного супружества не столько в утрате любви, сколько в утрате места. "Да кто ты такая?!" - частенько кричал он Норе. Это был один из нескольких рефренов, которые он произносил со всей искренностью, по крайней мере, с тех пор, как им стала управлять потребность сравнять счет. "Нет. Правда. Кто ты такая?" Начавшись с мольбы, это вопрошание вскоре превратилось в обвинение, а затем неотвратимо приобрело пагубный скрытый смысл...
"Что ты здесь делаешь?"
Здесь. В моем доме.
Соскальзывая к этому финалу, он знал, что роковая черта - это оказаться запертым в доме с незнакомкой. Или, что еще хуже, самому стать незнакомцем.
Он вспомнил, как добирался обратно вечером, после того как уехала Нора, с оживлением думая о том, какой мир снизойдет теперь на него, как чудесно наконец вернуть себе свой дом. Взять обратно то, что тебе причитается, и врубить стерео на полную катушку. Но стоило ему открыть дверь, как холостяцкая бравада, разумеется, мигом слетела с него. Какое-то время он просто сидел на полу гостиной, такой же безнадежно пустой, как и остальные комнаты, прислушиваясь к извечному гудению холодильника. Он помнил, как наорал на детей, чтобы заткнулись, хотя и знал, что они уехали... После этого он долго плакал навзрыд.
Дом. Жизнь в пределах границ собственности.
Томас изо всех сил боролся, чтобы создать какое-то новое, другое место. Отчасти поэтому такие глупости, как растения или бытовые приборы, могли заставить его чуть ли не прослезиться от гордости. Он столько потрудился.
И вот теперь это.
Он выбрался из машины и побежал через лужайку.