Затем он расцеловал Елену в обе щеки и лишь после этого обратил внимание на Айзенменгера.
– А вы, вероятно, Джон?
Айзенменгер кивнул и пожал протянутую ему руку. Рукопожатие оказалось довольно вялым.
– А вы, вероятно, Тристан.
– Именно так. Именно так, – снова рассмеялся хозяин и обхватил Елену и Айзенменгера за плечи. – Поздоровайтесь с матушкой, а потом я налью что-нибудь выпить.
Если комната, в которой они пили чай, была уютной, но сильно обветшалой, то величественная столовая, вероятно, не ремонтировалась уже несколько веков. Айзенменгер живо представил себе приемы, которые могли бы устраивать здесь мистер Рочестер или сквайр Трелони. Потолок был высоким, стены оклеены обоями насыщенного красного цвета; старинная дорогая люстра освещала комнату неровным светом, а отделка огромного, размером с бильярдный стол камина по своему качеству превосходила мрамор Парфенона. Над камином висел оригинал какого-то пейзажа, и хотя Айзенменгеру не удалось определить авторство, он сразу понял, что картина обладает большой ценностью; кроме того, стены были украшены портретами аристократов XVIII века, выполненными с разной степенью достоверности.
Вдоль стен были расставлены шесть антикварных кресел и два столь же древних дивана. Их тонкие ножки украшала столь изысканная резьба, что Айзенменгер всерьез засомневался, смогут ли они выдержать его вес. В центре находился восьмиугольный стол из темного полированного дерева, на котором был расставлен очень изящный кофейный сервиз. Пол был застлан старыми, потертыми коврами, которые от этого не выглядели менее впечатляюще; Айзенменгер заметил в углу, в замысловатой плетеной корзинке, несколько журналов, и их вид почему-то показался ему очень трогательным.
Все это могло бы произвести сильное впечатление, если бы великолепие обстановки не затмевала величественная и хрупкая, похожая на птицу фигура, которая восседала в одном из кресел. Облаченная в пурпурное платье с яркой брошью в виде стрекозы на левом плече, она, не обращая внимания на присутствующих, потягивала шерри из хрустального бокала. Тонкие, седые до белизны волосы, были стянуты в узел на затылке так туго, что из-под них виднелась розовая кожа. Узкие бледные губы были вытянуты в одну линию, а глаза, скрывавшиеся за очками в тонкой оправе, казались неестественно большими. Кожа была настолько тонкой, что Айзенменгеру показалось, будто он различает под ней подкожную клетчатку и различные жизненно важные органы, и лишь пигментные пятна на лице и паучьих пальцах служили защитой от внешнего мира. Руки и ноги казались невероятно хрупкими, зато пальцы сжимали бокал с такой силой, что вполне могли раздавить его.
Грозная, внушающая трепет дама.
– Мама? – делая шаг по направлению к ней, окликнул ее Тристан.
Она повернулась на звук его голоса, ничуть не удивившись. Сначала ее взгляд сосредоточился на сыне, потом ее глаза скользнули по Айзенменгеру и наконец остановились на Елене. И лишь после этого на высокомерном лице появилось нечто похожее на доброжелательность. Она нахмурилась и неуверенно осведомилась:
– Да?
Она продолжала смотреть на Елену, судя по ее лицу, все еще испытывая неуверенность. Тристан подошел к ней ближе.
– Мама, ты ведь помнишь Елену? Дочку Клода Флеминга?
Айзенменгер заметил появившуюся на его лице нервную улыбку и недоумевающий взгляд старухи, который свидетельствовал об измененном состоянии сознания.
Елена подошла к старухе и наклонилась.
– Тетя Элеонора, это я, Елена. Елена Флеминг.
Похоже, это возымело действие. Глаза у старухи еще больше расширились, а на лице появилась гостеприимная улыбка, напоминавшая искреннюю радость; и все лицо ее заискрилось жизнью, существование которой до этого невозможно было даже заподозрить.
– Елена! Ну как же! Как замечательно! Сколько лет…
Она протянула вперед костлявую кисть с паучьими пальцами, и Елена, взяв ее в руки, нагнулась и прильнула губами к пергаментной коже ее лица.
– Как я рада тебя видеть, тетя Элеонора!
Потекли воспоминания, словно плотина неловкости наконец была прорвана.
– Помнишь, как мы веселились? Ты, Хьюго и Нелл… И кто-то был еще, так ведь? И твои родители… всегда были такими приятными людьми. Я постоянно напоминала Тристану, чтобы он снова пригласил вас… И тебя я так давно не видела. Как долго тебя не было? Год? Полтора?
– Несколько больше, мама, – поспешно ответил Тристан. Улыбка на его лице балансировала между насмешкой и смущением. – На самом деле она отсутствовала восемь лет.
– Неужели? – тут же переспросила Элеонора, поворачиваясь к Елене. – Боже, как летит время! – И она, опираясь на руки Елены, легко поднялась на ноги. – Ты должна простить старуху, Елена. Память у меня теперь гораздо хуже, чем прежде.
– Конечно, тетя Элеонора, конечно. Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно. Даже Тристан удивляется, потому что я никогда не болею. Правда, Тристан?
– Ты всех нас переживешь, мама, – покачал головой Тристан.
И она рассмеялась старческим смехом – он был таким же сухим и жестким, как ее кожа.
– Правда? – Она повернулась к Елене. – Так оно непременно и будет.
Все рассмеялись, но этот смех был не более чем попыткой прикрыть кровоточащую рану.
– Ты совсем не изменилась, – заметила Елена. И Айзенменгер задумался, отражает ли искренность ее тона искренность чувств.
– И ты! Ты тоже совсем не изменилась!
Повторы и восклицания. Именно эти многосложные слова бродили в сознании Айзенменгера, пока величественный взор старухи не обратился на него и она, еще больше нахмурившись, не осведомилась:
– А это кто, Тристан? Я знаю этого человека?
Это была не леди Брэкнелл, но добросовестная, если не бессознательная, попытка походить на нее.
– Это Джон. Джон Айзенменгер, – ответила Елена, – он… он со мной. – Ее колебание и опущенные глаза напомнили ему об их отношениях то, что он успел позабыть. К счастью, Элеонору Хикман это мало интересовало.
– Ах вот как, – громко произнесла она. – Тогда подойдите ближе и дайте мне как следует рассмотреть вас.
Он протянул руку и сделал шаг ей навстречу. Она внимательно осмотрела его лицо, затем руку и вновь перевела взгляд на лицо, словно подозревая, что они могут оказаться не связанными друг с другом. Когда она наконец соблаговолила протянуть ему руку, он ощутил под пергаментом кожи ноздреватую структуру ее костей, хотя ее пожатие вряд ли можно было назвать нежным. И он посочувствовал бокалу с шерри, который она сжимала левой рукой.
– Рад с вами познакомиться, миссис Хикман.
Она улыбнулась и кивнула, и Айзенменгер понял, что эти бессмысленные формальности доставляют ей удовольствие.
– Взаимно, мистер?..
– Айзенменгер.
Она попробовала повторить услышанное про себя, и ей явно не удалось этого сделать.
– Какая странная фамилия, мистер Айзенменгер. Откуда вы ее взяли?
– Мама, – предостерегающе промолвил Тристан.
– Мне ее дали, и я учтиво не стал от нее отказываться, – улыбнулся Айзенменгер.
На мгновение ему показалось, что он зашел слишком далеко и старуха сочтет его излишне фамильярным, однако она рассмеялась и воскликнула:
– Вы мне нравитесь, мистер Айзенменгер!
Все рассмеялись, радуясь тому, что напряжение спало.
– Мама, его зовут Джон. И ты можешь обращаться к нему по имени. Шампанского? – спросил Тристан, поворачиваясь к Елене и Айзенменгеру.
– Да, пожалуйста, – кивнула Елена.
Айзенменгер тоже выразил жестом свое согласие. Тристан развернулся и направился к ведерку со льдом, стоявшему на одном из мраморных столиков у окна. Елена и Айзенменгер двинулись за ним, и Тристан принялся разливать шампанское по высоким хрустальным бокалам, выполненным в том же стиле, что и широкий бокал Элеоноры.
– Думаю, нам нужно отметить приезд Елены.
– Спасибо.
И снова Айзенменгер различил в голосе Елены нотки волнения и счастья.
Когда они вновь обернулись, в столовую с возбужденным видом вошла Тереза. На ней был черный атласный брючный костюм, на шее красовался алый шелковый платок.
– Малькольм опоздает, – довольно резко заявила она и чуть ли не вырвала из рук мужа протянутый ей бокал шампанского, чудом не расплескав его содержимое.
– Какие-то проблемы? – осведомился Тристан. В отличие от жены он говорил совершенно естественным и почти легкомысленным тоном.
– По-моему, у нас всегда проблемы. Просто какая-то катастрофа. – Тереза сделала большой глоток, но даже чары шампанского не смогли ее успокоить, словно пенящаяся жидкость вовсе не достигла ее желудка.
– Управление имением требует круглосуточного внимания, – пояснил Тристан, обращаясь к гостям. – Даже не представляю, как Малькольму удается со всем справляться столь долгое время. Он просто послан нам Богом.
Айзенменгер не мог не заметить, как фыркнула Тереза, услышав эту хвалебную речь.
– Я что, буду весь вечер сидеть здесь одна? – окликнула их Элеонора из своего кресла.
– Конечно же нет, мама, – поспешно ответил Тристан. – Тогда, может, сядем? – обращаясь к гостям, добавил он.
Они двинулись к обеденному столу, и Айзенменгер краем глаза заметил, как Тереза, подливая себе шампанского, переглянулась с мужем и тот бросил на нее странный угрожающий взгляд.
Когда наконец все уселись – Айзенменгер с Еленой на диване, Тристан рядом с матерью, а Тереза в кресле рядом с Еленой, – Тристан осведомился:
– Как ты себя чувствуешь, Елена? Надеюсь, все в порядке?
– Да, абсолютно, – откликнулась Елена, хотя с точки зрения Айзенменгера в порядке было далеко не все.
– Кто тебя оперировал?
– Мистер Дюпон.
– В клинике Святого Бенджамина? – нахмурился Тристан.
– Да.
– Насколько мне известно, он хороший врач, – кивнул Тристан. И все же в его тоне прозвучала какая-то двусмысленность: то ли он не был уверен в своих словах, то ли намеренно говорил неправду. – Он сделал биопсию лимфоузлов? – продолжил Тристан.
На лице Елены появилось растерянное выражение, поэтому отвечать пришлось Айзенменгеру:
– Кажется, да.
– Говорят, фантастическая методика. Я, конечно, специализируюсь в другой области, но слежу за всеми последними достижениями в медицине.
– Да, Елена сказала мне, что вы занимаетесь пластической хирургией.
Для того чтобы встать на защиту выбранной им специальности, Тристану потребовалось еще шампанское.
– Да. Но это не означает, что все представители этой профессии – алчные кровососы. Мне больше всего нравятся восстановительные операции. После удаления онкологических опухолей и тому подобного.
Эта тирада выглядела абсолютно лишней, поскольку ни Елена, ни Айзенменгер не высказали ни единого возражения, хотя Айзенменгер и заметил, что Тристан не отрицал проведения частных косметических операций.
– О чем это вы там говорите? – раздался скрипучий недовольный голос Элеоноры.
– Бедняжке Елене удалили опухоль из груди, – наклонясь к ней, пояснил Тристан.
– Правда? – уставившись на Елену, громким голосом осведомилась Элеонора. – Правда? – повторила она уже тише и с большим сочувствием. – Бедняжка. Как это ужасно. Это… это…
Она пыталась избежать страшного слова на букву "р", и ее страх начал передаваться окружающим со скоростью чесотки. Лишь Тереза осмелилась заполнить неловкую паузу:
– Ты должна была сообщить нам об этом раньше, Елена.
Это было сказано с такой нежностью, которая смягчала упрекающий смысл слов.
– Ну… – Елена улыбнулась и опустила голову.
– Рак – это ужасно, – промолвила Элеонора. – Твой дядя Руфус умер от рака мозга, – добавила она, поворачиваясь к сыну.
– Дядя Руфус просто спятил, мама, – отрезала дочь, не дав сказать своему мужу ни слова. – Он решил, что он – капитан Блай, а его сосед – Флетчер Кристиан, вознамерившийся его погубить. А опухоль мозга была у дяди Энгуса.
Элеонора уставилась на нее, широко раскрыв рот.
– Ты уверена?
– Да, – со смесью усталости и скуки ответила Тереза.
Элеонора умолкла, хотя ответ ее явно не удовлетворил.
– А где Нелл? – осведомилась Елена. – Мне не терпится повидаться с ней.
– Сейчас придет. Она такая копуша.
– А Том? Просто удивительно, что мы его еще не видели. Жду не дождусь, когда он появится.
– Думаю, он с Доминик, – ответил Тристан. – Наверное, она уже укладывает его спать. – Он помолчал. – Мы решили, что лучше подождать до завтра. Он такой возбудимый.
На это возразить было нечего.
Элеонора допила свой шерри и протянула бокал сыну, не сказав ни слова и даже не взглянув на него. Тристан беспрекословно взял бокал, встал и направился к графину.
– Том замечательный, – промолвила Элеонора. – В нашем семействе нет никого лучше его.
– Прекрасный парнишка, – подхватил Тристан, наливая Элеоноре шерри. – Тоже будет хирургом. Как дедушка и дядя.
– Не могу себе представить Хьюго в роли дяди, – промолвила Елена.
– Думаю, Хьюго тоже, – пошутил Тристан, возвращаясь с бокалом шерри в одной руке и ведерком льда – в другой. Он передал Элеоноре ее бокал, поставил ведерко на пол у ножки своего кресла и долил всем шампанского. – Всякий раз, когда ему напоминают об этом, он заливается краской.
– У него все в порядке? Он ведь в Ноттингеме, да?
– Да, проходит ординатуру по хирургии. Ему еще предстоит сдать экзамены.
Тереза залпом выпила шампанское.
– Настоящий вундеркинд, – ставя бокал на стол, улыбнулась она, однако улыбка вышла не слишком радостной.
– Да, иначе не скажешь о человеке, который на первом курсе получает премию по анатомии, а на заключительных экзаменах – золотую медаль, – произнес Тристан.
Айзенменгер был заинтригован странной улыбкой Терезы. В ней таилось что-то противоречивое.
– Ну, где же Нелл? – раздраженно осведомилась она, бросая взгляд на часы. – Скоро подадут обед.
– Думаю, вот-вот появится.
– А шампанское еще осталось?
– Сейчас принесу, – в той же спокойной, расслабленной манере ответил Тристан. – Наверняка Нелл тоже захочет выпить. – Он вышел из комнаты, и все замолчали.
Элеонора смотрела на свою невестку, однако дальнейшие ее слова были обращены к Елене.
– Как хорошо, что ты приехала, дорогая, – поворачиваясь, промолвила она. – У тебя все в порядке? Мы так давно не виделись… Сколько же времени прошло? Год?
Елена была явно изумлена подобной забывчивостью, но ей на помощь пришла Тереза:
– Восемь лет, мама.
– Восемь? Восемь?! – недоверчиво повторила она, как пиратский попугай. – Ты уверена?
– Совершенно точно, – улыбнулась Елена. – Мы перестали общаться после того… после смерти моих родителей.
Несомненно, для Елены это было всего лишь попыткой вписать события в определенный контекст, однако у Элеоноры это вызвало совершенно неожиданную реакцию.
– Смерти? Пенелопа и Клод умерли? – На ее лице появилось горестное выражение, и она повернулась к Терезе. – Ты знала?
Тереза улыбнулась еще шире.
– Конечно знала. И ты об этом знала, мама.
– Нет!
– Все ты знала. Ты просто забыла. Это было уже так давно.
Элеонора тревожно перевела взгляд своих слабых слезившихся глаз с Терезы на Елену и обратно.
– А как они умерли? – осведомилась она, словно намереваясь разоблачить их с помощью этого провокационного вопроса.
И время вновь словно сгустилось. Елена явно не могла подобрать нужных слов, и Тереза, бросив на нее взгляд, тихо ответила звеневшим от напряжения голосом:
– Их убили. Помнишь?
Элеонора не шелохнулась. Может, она и вовсе не расслышала ответа, поскольку, посидев некоторое время с недоумевающим видом, покачала головой и вздохнула:
– Да-да. Господи, да…
Дверь открылась, и в столовую вошел Тристан с новой бутылкой шампанского.
– А вот и мы. И не только с шампанским, но и с блудной дочерью.
Он сделал шаг в сторону, и из коридорного сумрака медленно возникла маленькая хрупкая фигурка, показавшаяся Айзенменгеру почти бесплотной.
Принцесса фей.
Он встал – отчасти из вежливости, отчасти для того, чтобы получше разглядеть ее, и поймал себя на странном раздвоении сознания. С одной стороны, он в свойственной ему манере отмечал про себя все детали, а с другой – в его сознании непроизвольно возникали ассоциативные комментарии и каждое наблюдение отливалось в изощренные формулировки.
С медицинской точки зрения он видел перед собой девушку ростом приблизительно метр шестьдесят, с бледной до голубизны кожей, огромными сапфировыми глазами и темными прямыми волосами, которые почти достигали ее узких бедер; но какая-то другая часть его сознания твердила ему о неземных созданиях, обладающих небесной красотой и в то же время совершенно недосягаемых, словно существующих в иных измерениях.
Она красива, подумал он. Очень, очень красива.
– Кто там?
Ответил ему какой-то мужчина, но не Орам. Он был высок, обладал мощным телосложением, а седые волосы были подстрижены "ежиком". Вид он имел унылый, но Сорвин решил, что это привычная для него маска. На незнакомце были невзрачная, словно навощенная куртка, сдвинутая на затылок кепка и тяжелые кованые сапоги.
– Грошонг. Управляющий поместьем.
– Да? И как вам стало известно о происшедшем?
– Проезжал мимо. Увидел людей. – Он говорил короткими фразами и явно не любил сложносочиненных предложений.
– Проезжали мимо? Куда-то ехали или откуда-то возвращались?
– После встречи. Домой. – В ответе явно сквозило нетерпение.
– Встречи с кем? И где она происходила? – Сорвин задал эти вопросы с той же интонацией, что и предыдущие, словно они с Грошонгом уже находились в зале суда.
Управляющий ответил ему в тон, явно поддаваясь воздействию магии слова:
– С Питером Принцметалом. Изготовителем изгородей из Мелбери. Он пригласил меня выпить.
– Когда вы встретились?
Прежде чем ответить, Грошонг тяжело выдохнул.
– Около шести.
– А когда расстались?
Грошонг на мгновение задержал дыхание и уставился на полицейского.
– Пятнадцать минут тому назад.
– Долго же вы беседовали, – поразмыслив, заметил Сорвин.