- Вот именно. Совет директоров "Баско". Семейство Плеши. Не дайте им себя убить.
Когда я вернулся в "омни", Гомес спросил:
- Что ты ему сказал?
- рН. Я был тут на прошлой неделе и замерил у них рН. Было тринадцать.
- Ну и?
- Так ведь лицензия у них только на восемь. Это значит, они сбрасывают в реку дрянь, у которой концентрация вдвое больше предельно допустимой.
- Вот черт! - возмутился Гомес. Еще одно очко в его пользу: ему никогда не бывало скучно.
А ведь я даже не сказал ему всей правды. На самом деле дрянь, извергавшаяся из трубы "Баско", была в сотни тысяч раз более концентрированной, чем разрешено законом. Разница между рН 13 и рН 8 - пять, а это значит, что рН 13 - это десять в пятой степени, то есть щелочи там в сто тысяч раз больше, чем в рН 8. Такое случается сплошь и рядом. Назови людям большие цифры, и, сколько бы дипломов ты ни повесил на стену, они отмахнутся от тебя как от дешевого паникера. Трудно даже заставить людей поверить, как часто нарушаются законы об охране окружающей среды. Но если я говорю "вдвое больше предельно допустимой концентрации", они могут возмущаться без опаски.
3
Я попросил Гомеса высадить меня на Гарвард-сквер, где собирался встретиться за ленчем из зернового пирожка и тофу с репортером из "Уикли". Выбросив перед входом сигару, я вошел в отделанное светлой сосной сумасбродно дорогое заведение, стоявшее чуть в стороне от площади, улыбнулся в возмущенную физиономию менеджера и, наконец, отыскал взглядом сидевшую в дальнем углу Ребекку.
- Как поживает Гранола Джеймс Бонд?
Я едва не разразился тирадой про Токсического Человека-Паука, но тут вспомнил, что кое-кто мной искренне восхищается (Ребекка из их числа) и что именно восхищению и легендам про Джеймса Бонда мы обязаны бесплатными машинами и анонимными звонками о токсинах в воде и почве. Поэтому я спустил ей вопрос. Ребекка выбрала самое солнечное местечко в зале, и от яркого света ее зеленые глаза горели как сигнал светофора, а с кожи поднимались ароматические масла духов. Мы с ней пару раз забирались в спальник, и от того факта, что в скором будущем повторение не предвидится, она становилась в сто тысяч раз - ух! - вдвое красивее. Чтобы отвлечься, я прорычал официанту что-то про пиво и сел.
- У нас есть… - начал официант и сделал ужасающе глубокий вздох.
- "Джинси Крим эль".
- Этого нет, сэр.
- "Бекс". - Потому что, по моим прикидкам, платить Ребекке.
- Фирменное здесь - газированная минералка с лимоном, - сказала Ребекка.
- Мне нужно прополоскать рот после Эверетта.
- Был там на своем "зоде"?
- Для тебя он "Зодиак". Ответ - "нет", не был.
Мы всегда начинаем разговор с обмена пустыми колкостями. Ребекка работает в отделе политических новостей и полжизни проводит, разговаривая с косноязычными и сладкоречивыми. Общение с человеком, способным сказать "хрен" в диктофон, действует на нее как таблетка бензедрина. А еще подспудный флирт ("Эй, а помнишь?" - "Да, помню". - "Неплохо было?" - "Ага".).
- Как продвигается "Проект омар"?
- Ухты, подготовилась к интервью. Проект в порядке. Как газета?
- Как обычно. Гражданская война, мятеж, финансовый кризис. Но все читают рецензии на новые фильмы.
- Вместо твоих репортажей?
- Зависит от того, что я раскопаю.
- И что на сей раз?
Улыбнувшись, она подалась вперед и хитренько глянула на меня.
- Плеши выставил свою кандидатуру.
- Который из них?
- Большой Плеши.
- Подхалим?
- Ага, он метит в президенты.
- Вот черт. Конец ленча. Есть расхотелось.
- Так и знала, что тебя это порадует.
- А как же "Баско"? Разве ему не придется перевести компанию в "слепой траст"?
- Уже сделано. Как еще, по-твоему, я узнала, что он выставил свою кандидатуру? У меня есть знакомые в его банке.
Семья Плеши заправляла "Баско" (она и основала компанию) и потому являлась Загрязнителем номер один Бостонской гавани, Отравителем Вьетнама, Авангардом движения за токсичные отходы. Уже несколько лет я пытался объяснить разным ее представителям, насколько глубоко они увязли в дерьме, иногда даже забивал трубы с заводов гидроцементом, чтобы до них дошли мои слова.
В этом году главным Плеши был Олвин, он же Подхалим, важный член команды правительственных экспертов и гениев внешней политики, которые добились для нас победы во Вьетнаме.
Ребекка показала мне образчики творчества его писак: "Многие поборники защиты окружающей среды излишне остро отреагировали на присутствие этих соединений (не химикатов, не токсичных отходов, а "соединений"!)… но что такое, по сути, единица на миллион?" Далее следовал рисунок с изображением капли из пипетки, полной "соединений", которая падает в железнодорожную цистерну чистой воды.
- Ага. Обрабатывают зрителя ТКЭП. Капля в цистерне. Подумаешь, важность! Но можно и иначе повернуть: футбольное поле - это площадка - в сколько? - в сорок пять тысяч квадратных футов? У банановой кожуры площадь, скажем, одна десятая квадратного фута. Значит, "объем" банановой кожуры, брошенной на футбольное поле, - каких-то пара единиц на миллион. Но если форвард поскользнется на банановой кожуре под конец матча…
- ТКЭП?
- Разве я тебе про него не рассказывал?
- Объясни.
- Сокращенное "точка в конце этого предложения". Помнишь в школьных брошюрах по гигиене говорилось, что "у жителей города размером с Даллас можно вызвать галлюцинации каплей ЛСД размером не больше точки в конце этого предложения". Ее проще себе представить, чем, скажем, микрограммы.
- А при чем тут футбол?
- Мое дело - пытаться объяснить научные идеи среднему любителю пива, так? Этот средний Джо или Гарри, возможно, заучил свод правил НФЛ, но не понимает, что такое ПХБ и не отличит микрограмм от минета. Я говорю ему, что микрограмм приблизительно равен одной ТКЭП. Единица на миллион - это капля в железнодорожной цистерне, - вот что твердят химические компании, чтобы заморочить нашему Джо голову. Если выложить нос к хвосту всех детенышей тюленей, убитых в этом году, хватит на сотню футбольных полей. Слезы, пролитые их мамами, заполнят железнодорожную цистерну. Сбрасываемые в Бостонскую гавань непереработанные отходы могут еженедельно заполнять по стадиону.
- Дэн Смирнофф сказал, вы теперь работаете вместе. Сколько-то пива попало мне в носоглотку. Надо отдать должное Ребекке: она умеет строить разговор.
Смирнофф и был истинной его причиной, а ерунде про Плеши и цистерну лишь полагалось развязать мне язык. Когда я увлекусь тирадой про ТКЭП, самое время будет дать мне под дых. Сколько раз я потчевал Ребекку "моей фирменной"? Два или три как минимум. Я люблю хорошие байки. Люблю повторять их по многу раз. Но Ребекка давно просекла: раскрути С.Т. на разговор про пипетки и цистерны, и он как с цепи сорвется. Как только я разойдусь про токсины, мне, "тепленькому", можно подбросить заковыристый вопрос, проследить реакцию по моей волосатой и исключительно выразительной физии и мельком увидеть правду. Или понять, обоснованы ли худшие ее подозрения.
- Смирнофф - один из тех, с кем мне приходится контактировать. Как охраннику в тюрьме - с педофилами-насильниками.
- Ты к этой категории его относишь?
- Нет, он недостаточно хитер. Просто вечно на взводе и очень занят самим собой.
- Никого не напоминает?
- Ага, но у меня есть на то причины. А у него нет.
- Пэтти Боуэн из "НЭИ" сказала…
- Дай угадаю. Смирнофф пришел к ней и заявил: "Я собираю команду, группу мгновенного реагирования, которая будет покруче "ЭООС", и Сэнгеймон Тейлор согласился со мной работать".
- Так Пэтти и сказала.
- Ну да, Смирнофф на днях мне звонил. Сама понимаешь, я повесил трубку, мне совсем не нужно, чтобы ФБР застукало меня на разговоре с этим гадом, поэтому он изловил меня в рыболовецком кооперативе, где я чистил рыбу. И сказал: "Мы с Пэтти Боуэн создаем группу быстрого реагирования, ну сам понимаешь…", и давай мне подмигивать. А я помахал на него ножом и сказал: "Слушай, гнойный ком, ты сам - как токсин, и если еще когда-нибудь позвонишь мне или даже в "ЭООС", хотя бы на десять футов ко мне подойдешь, я вот этим тебя, как тунца, разделаю". С тех пор от него ни слуху ни духу.
- Такая у тебя позиция? Что он террорист?
- Ну да.
Ребекка начала уже это записывать, поэтому я громко и внятно добавил:
- А мы нет.
- Значит, по твоему мнению, он - то же, что и Хэнк Бун.
- С моральной точки зрения, да, - заизвивался я, уходя от ответа. Но второго Буна нет и не будет.
У Буна был пунктик на китобойных судах. Он любил их топить. Он стоял у истоков "ЭООС", был героем вторжения в Советский Союз, но семь лет назад его вышвырнули. У побережья Южной Африки он под завязку загрузил свой "Зодиак" взрывчаткой "С-4", нацелил его на пиратское китобойное судно и в последнюю минуту прыгнул за борт. Судно пошло на дно, он тоже залег в какой-то слезливой европейской социалистической республике. Но время от времени он исчезает из виду, и по сей день китобойные судна черпают ил на дне всех семи морей.
- Бун боец, а Смирнофф просто жалок.
- Ты восхищаешься Буном.
- Ты же знаешь, что я не могу этого сказать. Я искренне против насилия. Ей-богу.
- Потому-то ты и угрожал Смирноффу ножом.
- У меня были смягчающие обстоятельства. Я преднамеренного насилия не признаю. В Буне даже нужды нет. Корпорации сами заложили под себя бомбу. Нам достаточно лишь поджечь фитиль.
Ребекка откинулась на спинку стула, ее зеленые глаза сузились в щелочки, и я понял, что меня ждет очередное "журналистское озарение".
- Я думала, ты ничего не боишься, но Смирнофф тебя пугает, верно?
- Конечно. Пойми, "ЭООС" редко нарушает закон. Самое худшее, что мы делаем, - время от времени портим чужую собственность, и то, лишь бы предотвратить кое-что похуже. И все равно у нас "жучки" в офисах, телефоны прослушиваются, того и гляди начнется слежка. ФБР считает меня Шакалом, мать его, Карлосом. И по телефону мы ни о чем серьезном не разговариваем. Истинные профессионалы. Но этот клоун Смирнофф пытается организовать откровенно террористическую группировку. По телефону! Мозгов у него не больше, чем у тибетской собачки лхаса. Черт! Интересно, нельзя ли подать на него иск о дефамации за одно только упоминание "ЭООС"?!
- Я не юрист.
- А вот я явно вижу иск о дефамации, если какое-нибудь средство массовой информации попытается хоть как-то нас связать.
Она скорее развлекалась, чем сердилась. Впрочем, чего-то такого я и ожидал: она считает, что я симпатичный, когда злюсь. Сколько ни говори про объективность и профессиональную этику, трудно дистанцироваться от парня, с которым трахалась на "Зодиаке" посреди Бостонской гавани во время перерыва на ленч.
- Я поражена, С.Т. Ты действительно только что угрожал "Уикли"?
- Нет, конечно. Я просто пытаюсь показать, насколько для нас важно отмежеваться от них с Буном. Как только мы закончим, я свяжусь с каким-нибудь из наших молодых эко-юристов и выясню, нельзя ли засудить его до полусмерти.
Ребекка улыбнулась.
- А я и не собиралась вас связывать. Никакой связи не существует. Но тема меня заинтересовала. Сам посуди, "Лига Айка Уолтона" перетекает в "Сьерра-клуб", потом в "Экстремистов охраны окружающей среды", потом в "Национальную экологическую инспекцию"…
- Ну да, а потом Смирнофф, потом Бун, потом палестинская группировка "аль-Фатах". Думаю, где-то по цепочке дальше окажутся "Баско" и "Фотекс". Это опасная посылка, детка. Нужно провести черту между нами и Смирноффом. И даже "НЭИ".
- Никто не разрешал тебе звать меня "детка".
- Идет. Можешь называть меня кем угодно, кроме террориста.
4
Я сел на трамвай до центра, а после срезал через Норд-энд до яхт-клуба. Заправляют им рабы стиля жизни, будущие "бостонские брамины", но отсюда выходит в рейс и парочка старых, заблеванных туристических пароходиков, здесь же стоит одинокая рыбацкая шхуна, а еще это морская база северо-восточного отделения "ЭООС". Нам здесь предоставили бесплатное причальное место - небольшой проем грязной воды, зажат меж пирсами, - и сделали это потому же, почему подарили "омни". Наверху мы держали шкафчик с оборудованием. Именно туда я сейчас направлялся, повышая давление очкастым олухам в парусиновых туфлях, ждущим, чтобы их допустили в обеденный зал. Я просвистел мимо и даже не обернулся, когда какой-то болван пронзительно и вызывающе пискнул:
- Эй! Прошу прощения! Сэр? Вы член клуба?
Такое часто случается, в основном с бедолагами, которые истратили на членство рождественскую премию. Я даже не реагирую. Рано или поздно они сами узнают, что к чему.
Но в его голосе было что-то чертовски знакомое. Я невольно обернулся. И вот пожалуйста, стоит, выделяясь в очереди, как дохлая гуппи в аквариуме с тропическими рыбками, и вовсе в себе не уверен. Дольмечер. Когда он меня узнал, ожил самый страшный его кошмар. А ведь это, честно, - один из моих любимых дурных снов.
- Тейлор! - Разважничавшись, он опрометчиво сделал первый шаг.
- Растяпа! - радостно крикнул я в ответ.
Дольмечер невольно опустил глаза на ширинку, а его приятели беззвучно заповторяли кличку у него за спиной. Учитывая, какие гиены эти зубоскалящие яппи, я понял, что припечатал Дольмечера до конца жизни.
Весь смысл ситуации до него пока не дошел, и он величественно оставил свое место в очереди.
- Как делишки, Тейлор?
- Оттягиваюсь на всю катушку. А у тебя, Дольмечер? Приобрел новый акцент с тех пор, как мы ушли из БУ?
Его (в скором времени бывшие) друзья начали затачивать зубы.
- Что сегодня на повестке дня, Сэнгеймон? Собираешься заложить магнитную мину на яхту какого-нибудь промышленника?
В этом весь Дольмечер: не "взорвать", а "заложить магнитную мину". Он ходил по книжным магазинам и скупал альбомы по оружию различных систем, книги из нераспроданных тиражей с вечной ценой в три доллара девяносто девять центов. У него, наверное, скопилась целая полка. По воскресеньям он ездил "играть на выживание" в Нью-Гэмпшир, бегал там по лесам, стреляя пульками с краской по таким же, как он, разочарованным в жизни яппи.
- Яхты - из стеклопластика, Дольмечер. Магнитную мину на них не прилепишь.
- Не растерял сарказма, да, С.Т.? - Слово "сарказм" он произнес так, словно это душевная болезнь. - Вот только теперь он у тебя - профессия.
- Что же мне делать, если у Подхалима нет чувства юмора?
- Я больше не работаю в "Баско".
- Ой, я поражен в самое сердце. Где же ты работаешь?
- Где? В "Биотроникс", вот где!
Тоже мне невидаль. "Биотроникс" - дочерняя компания "Баско". Но занимались там серьезными делами.
- Генная инженерия. Недурно. Ты с настоящими бактериями работаешь?
- Иногда.
Стоило мне спросить о его работе, как Дольмечер размяк. С дней нашей учебы в БУ ничегошеньки не изменилось. Он так увлечен крутизной Науки, что она действует на него как эндорфин.
- Тогда помни, что не стоит ковырять в носу после того, как совал пальцы в кювету, и приятного аппетита. А мне пробы брать надо. - Я развернулся.
- Тебе тоже следовало бы пойти в "Биотроникс", Т. С. Ты слишком умен для своей нынешней работы.
Тут я обернулся, ведь он задел меня за живое. Он понятия не имеет, как тяжело… Но вдруг я сообразил, что он говорит совершенно искренне. Он правда хотел, чтобы я с ним работал.
Старые университетские узы ох какие прочные. Мы четыре года провели в общежитии БУ за подобными пикировками и еще пару лет по разные стороны баррикады. А теперь он хочет, чтобы я помогал ему играть с генами. Думаю, если ты зашел так далеко, как он, тебе довольно одиноко. Там, на рубеже науки, наверное, обидно, когда бывший однокашник то и дело палит тебе в задницу солью.
- Мы работаем над процессом, который должен тебя заинтересовать, - продолжал он. - Для тебя он - как Святой Грааль.
- Столик на четверых, Дольмечер? - требовательно рявкнул метрдотель.
- Если когда-нибудь захочешь поговорить, мой номер в телефонном справочнике. Я теперь живу в Медфорде.
Дольмечер попятился и исчез в обеденном зале. Я только смотрел на него во все глаза.
Из запирающегося шкафчика наверху я забрал пустой контейнер для пикника. У нас с поваром уговор: он бесплатно забивает его льдом, а я рассказываю ему похабный анекдот, и пока обмен идет гладко. А после - на волю и через доки в бостонскую клоаку.
Вода стояла низко, поэтому в "Зодиак" я спустился по скобам. Стоит оказаться ниже уровня причала, когда город с солнцем исчезают, и ты попадаешь в джунгли облепленных водорослями свай, словно Тарзан, соскользнувший по лиане в болото.
Называть "Зодиак" надувным плотом несправедливо. У "Зодиака" есть осадка. У него есть гидродинамика. Он сконструирован для ловкости и успеха. Надувная часть имеет форму подковы. Закругление - передняя его часть, к тому же заостренная. Каждый из "лучей" сужается на конце в конус. Палуба - из толстых, сцепленных между собой досок, на корме - транец, чтобы не заливалась вода и держался мотор. Если посмотреть на "Зодиак" снизу, днище у него не плоское: там есть зачаток киля для маневренности.
Но вот корпуса как такового нет. Дизайн корпуса - это уже передовая наука. В эпоху парусов она была так же важна для госбезопасности, как аэродинамика сегодня. Корпус - неизбежное зло: та часть корабля, которая под водой, основательно тебя тормозит, но без нее не удержаться на плаву.
Когда изобрели подвесные моторы, мудреная наука утратила значение, уступив место мощности. Если привернуть достаточно мощный мотор к обычной ванне, даже ее можно превратить в скоростной катер. Когда выжмешь газ, сопротивление воды прямо-таки выталкивает "Зодиак" на воздух. Твое суденышко летит над волнами, и плевать на гидродинамику. Если сбросить скорость, оно снова ложится на воду и лениво в ней бултыхается.
Таков, насколько я могу судить, основной принцип работы "Зодиака". Берете судно, которое весит меньше своего собственного мотора, связываетесь по рации с диспетчерской вышкой в аэропорту Логана и плывете куда хотите.
На этой лапушке у нас мотор "меркьюри" в сорок лошадиных сил - подарок, конечно, - и я никогда не решался выжать из него больше двадцати пяти процентов от максимума. Вспомните, у мотора на "фольксвагене-жуке" мощность меньше тридцати лошадей. Если в гавани спокойно, то, когда идешь на большой скорости, "Зодиак" целиком поднимается над водой. Единственные мокрые детали - команда.
"Зодиак" - лучшее средство передвижения по Бостону. На суше, конечно, есть "омни", но там под ногами путаются всякие медленные машины. Есть, разумеется, и городской транспорт, трамваи, например, но если ты в хорошей форме, обычно быстрее дойти пешком. Велосипеды неплохи. Но на воде тебе ничто не мешает, а в Бостоне все мало-мальски важное находится на расстоянии двух кварталов вымокания. Гавань и город сцепились как два кальмара: щупальца воды и суши змеятся повсюду, пересекаемые мостами или каналами.