Не плачь, моя леди - Мэри Хиггинс Кларк 5 стр.


5

Мин поместила Элизабет в бунгало, в котором всегда останавливалась Лейла. Одно из самых дорогих, но Элизабет не была уверена, что ей это польстило. Все в комнатах кричало о Лейле: изумрудно-зеленое покрывало – любимый оттенок Лейлы, глубокие кресла и диван с обивкой в тон. Лейла любила поваляться на диване после занятий спортом. "Бог мой, Ласточка, если продолжать в том же духе, я стану тонюсенькой, как это покрывало". Изящный инкрустированный столик. "Ласточка, помнишь мебель в доме бедной мамы? В стиле гаражной распродажи?"

За то короткое время, что Элизабет пробыла с Хельмутом, горничная успела распаковать чемодан. Синий закрытый купальник и желтый махровый халат были разложены на постели. К халату прикреплено ее дневное расписание: в четыре – общий массаж, в пять – массаж лица.

Здание, где размещались женские залы, стояло по одну сторону "Олимпийского" бассейна, большое, одноэтажное, в испанском стиле. Снаружи все безмятежно, но внутри всегда клубились вихри и суматоха – дамы всех возрастов и форм торопились кто куда, в махровых халатах, каждая на свою процедуру.

Внутренне Элизабет подготовилась увидеть знакомые лица – постоянные клиентки приезжали в Спа каждые три месяца, она их всех хорошо знала, проработав тренером по аэробике три лета. Она предвидела неизбежные соболезнования, сочувствие, покачивания головой: "Не верится, чтобы Тед Винтерс…"

Но ни одного знакомого лица она не заметила. И что-то здесь не так оживленно, как бывало. В "горячий" сезон на курорте собиралось до шестидесяти женщин и приблизительно столько же мужчин. Сейчас и близко такого нет.

Элизабет припомнила кодовую раскраску дверей: розовая – массаж лица, желтая – массаж тела, лиловая – травяные маски, белая – паровые. Спортивный зал находился позади внутреннего бассейна, похоже, его расширили. В центральном солярии стояли индивидуальные джакузи. Разочарованно Элизабет обнаружила, что уже опаздывает и нельзя помокнуть в джакузи хотя бы минут десять.

Сегодня вечером, пообещала она себе, поплаваю в бассейне подольше.

Массажистка, к которой она попала, была из прежних, Джина. Невысокая, но с сильными руками и ладонями. Она явно обрадовалась Элизабет.

– Снова к нам работать? Хотя нет, конечно! Такой удачи не бывает.

Массажную тоже переоборудовали. Неужели Мин вечно будет тратить деньги на это заведение? Правда, новые столы мягко, красиво подбиты, и под умелыми руками Джины Элизабет почувствовала, как расслабляется.

Джина размяла ей плечи.

– Ты вся зажатая.

– Наверное.

– Хм, причин у тебя хватает.

Элизабет понимала – так Джина выражает свое сочувствие. И знала также, что, если не заведет разговор сама, Джина промолчит тоже. Одно из железных правил для служащих: хотят гости поговорить – поддержите беседу. "Но нечего навешивать на них личные проблемы! – внушала Мин на еженедельных собраниях персонала. – Они никому не интересны".

Неплохо бы узнать мнение Джины о делах на Спа.

– Что-то не очень тут ладно, – начала Элизабет. – Все отправились на гольф?

– Если бы. Нет, у нас мало гостей уже два года. Расслабься, Элизабет! Руки у тебя деревянные, как доски.

– Два года? Но что же произошло?

– Что я могу сказать? Все началось с того идиотского "мавзолея". Люди не хотят платить такие деньжищи и любоваться горами грязи да слушать стук молотков. И баню еще не закончили! Нет, ну скажи откровенно, кому нужна римская баня?

Элизабет вспомнились шуточки Лейлы насчет бани.

– Так и Лейла говорила.

– И была права. Перевернись, пожалуйста. – Массажистка мастерски задрапировала ее в простыню. – Знаешь, ты первая назвала имя. Ты представляешь, какой блеск придавала Лейла этому курорту? Людям нравилось находиться рядом с ней. Они приезжали в надежде встретить ее. Живая реклама Спа. И она всегда рассказывала, как познакомилась тут с Тедом Винтерсом. А сейчас – прямо и не знаю. Переменилось что-то… Барон швыряет деньги, как одержимый… Видела новые джакузи? А в бане внутренняя отделка затянулась. Зато Мин ударилась в мелочную экономию. Шутка! Барон возводит римскую баню, а баронесса велит нам экономить на полотенцах.

Массажистка лица была новенькая, японка. Массаж завершился теплой маской, которую она наложила после чистки. Элизабет расслабилась, задремала. Разбудил ее мягкий голосок.

– Приятно вздремнули? Я вам лишние сорок минут дала. Вы так мирно спали, а времени у меня все равно навалом.

6

Пока горничная распаковывала ее чемоданы, Эльвира Михан обследовала новое жилище. Бродила из комнаты в комнату, глаза ее шныряли туда-сюда, ничего не пропуская. Мысленно она уже сочиняла, что надиктует на новенький магнитофон.

– Все, мадам? – У дверей гостиной стояла горничная.

– Да, благодарю. – Эльвира пыталась подражать тону одной из своих клиенток, миссис Стивенс. Чуть-чуть высокомерно, но все же дружелюбно.

Не успела закрыться за горничной дверь, как она рысью метнулась к объемистой сумке за магнитофоном. Репортер из "Нью-Йорк Глобал" научил ее пользоваться аппаратом. Устроившись в гостиной на диване, она начала.

– Ну, вот я и в Сайприс-Пойнт Спа. И уж поверьте мне, это вам не баран чихнул. Это мое первое сообщение, и я хочу поблагодарить мистера Эванса за доверие ко мне. Когда после выигрыша в лотерею он брал у нас с Вилли интервью, я открыла ему свою голубую мечту – побывать в Сайприс-Пойнт Спа. Он отметил, что мне явно присуще чувство драматического и читатели "Глобал" с интересом познакомятся, как там все на шикарном курорте, увидят его моими глазами. Еще он добавил, что люди, с которыми я буду встречаться, ни за что не подумают, что я – журналистка, и я смогу услышать массу любопытного. А потом, когда я объяснила, что страстная поклонница кинозвезд и знаю много об их частной жизни, он сказал, интуиция подсказывает ему, я сумею написать серию прекрасных статей, а может, кто знает, и книгу.

Эльвира, блаженно улыбнувшись, поправила юбку пурпурно-розового дорожного платья – та все норовила задраться.

– Книгу, – повторила она, стараясь говорить прямо в микрофон. – Это я-то, Эльвира Михан. Но как вспомнишь всех этих знаменитостей, их романы… Сколько ж среди них самого настоящего дерьма. Мне начинает казаться, что и я могу не хуже. Значит, по порядку. Из аэропорта я ехала в лимузине вместе с Элизабет Ланж. Она такая прелестная, молоденькая. И мне ее было очень жалко. У нее очень грустные глаза, сразу можно догадаться – она в сильнейшем нервном расстройстве. Всю дорогу из Сан-Франциско она дремала. Элизабет – сестра Лейлы Ла Салле, но они совсем непохожи. Лейла была рыжая, с зелеными глазами. Очень сексуальная, но и на королеву похожа, нечто среднее между Долли Патрон и Григ Карсон. А про Элизабет вернее всего сказать "цельная натура". Немного худовата, широкие плечи и огромные голубые глаза с темными ресницами, волосы длинные, медвяного оттенка. У нее решительный красивый рот, красивые зубы, а когда она улыбнулась – единственный раз, – то как будто теплое сияние разлилось. Ростом Элизабет довольно высокая, около пяти футов девяти дюймов. И могу поспорить, она поет. Голос у нее мягкий и приятный, совсем не похож на манерный актерский, каким говорят молодые старлетки. Но старлетками их теперь вроде бы уже не называют. Если сдружусь с Элизабет, она, может, расскажет мне что-нибудь новое про свою сестру, про Теда Винтерса… А может, "Глобал" поручит мне репортажи из зала суда?

Эльвира приостановилась, ткнула кнопку прослушивания и прокрутила записанное. Нормально. Магнитофон работает отлично. Она решила, что не мешало бы описать в двух словах окружающую обстановку.

– В бунгало меня проводила миссис фон Шрайбер. Я еле сдержалась, чтоб не расхохотаться, когда она назвала дом "бунгало". Снимали мы раз бунгало в Роквэй-Бич, на 99-й улице, рядом с парком аттракционов. Оно тряслось всякий раз, как мимо проезжали на роликах, а было лето, и катались каждые пять минут. В этом бунгало гостиная задрапирована светло-голубым ситцем, всюду восточные коврики, ручной работы, я проверила. В спальне кровать с пологом, столик, кресло-качалка, две огромные ванные, в каждой – джакузи. Есть еще кабинет со встроенными книжными полками, диван с обивкой из настоящей кожи, овальный стол. Наверху еще две спальни и ванные. Но эти мне, конечно, ни к чему. Роскошь, одним словом! Я без конца щиплю себя. Баронесса фон Шрайбер сказала, день тут начинается в семь утра. Быстрая прогулка, на нее просят ходить всех. После этого подают низкокалорийный завтрак, прямо в бунгало. Заодно горничная принесет мой личный распорядок дня: там и массаж лица, и общий массаж тела, травяная маска и еще какая-то процедура – вообще про такую не слышала. А еще парилка, педикюр и маникюр, процедуры для волос. Представить только! А после медицинского осмотра прибавятся и занятия спортом. Ну а теперь я немного передохну, и пора будет одеваться к обеду. Надену свое просторное радужное платье, я его у "Марты" купила, на Парк-авеню. Показывала его баронессе, и она одобрила, но отсоветовала надевать к нему хрустальные бусы, которые я выиграла в тире на Кони-Айленд.

Довольная и сияющая, Эльвира выключила магнитофон. Кто там еще болтает, будто сочинять трудно? На магнитофон читать – одно удовольствие. Ой, а микрофон-то! Из внутреннего отделения сумки на молнии она вынула коробочку, а оттуда извлекла брошь в виде солнца.

Но это не какая-то там обыкновенная брошка, горделиво подумала Эльвира. В этой – тайный микрофон, редактор велел ей носить брошь всегда и записывать все разговоры. "Таким образом, – пояснил он, – потом никто не сможет подать жалобу, будто вы неправильно пересказали его слова".

7

– Прости, Тед, но мы не можем позволить себе роскошь транжирить время. – Бартлетт откинулся на стеганую обивку кресла, сидя за круглым столом.

На левом виске Теда пульсировала жилка, а затылок и над левым глазом буравила боль. Осторожно, стараясь не качнуть головой, он отодвинулся от лучей послеполуденного солнца, бьющего прямо в окно.

Они устроились в кабинете бунгало Теда, одном из самых дорогих на курорте. Крейг с сумрачным лицом сидел наискосок от Теда, в карих глазах тревога.

Совещание Генри захотел провести еще до обеда. "Время идет, и пока не решим, какую стратегию выбрать, мы не продвинемся вперед".

Двадцать лет тюрьмы. Вот приговор, который грозит Теду. Ему еще не верилось. Когда выйдет, ему будет пятьдесят четыре. Ни с того ни с сего вспомнились гангстерские фильмы, которые Тед любил смотреть поздно ночью. Стальные решетки, грубая тюремная охрана: в главной роли убийцы-маньяка – звезда Джимми Кагни. Раньше Тед упивался такими лентами.

– У нас два пути, – заявил Бартлетт. – Можно не отступать от твоей первоначальной версии…

– Это не версия! – резко перебил Тед.

– Выслушай же меня! Ты ушел из квартиры Лейлы минут в десять десятого, спустился к себе. Пытался дозвониться Крейгу. – Бартлетт повернулся к Крейгу. – Паршиво, что ты не взял трубку.

– Не хотелось от телевизора отрываться, я эту программу давно ждал. Но был включен автоответчик. Рассчитывал, что перезвоню позднее. И я ведь могу присягнуть, что телефон действительно звонил в девять двадцать, как утверждает Тед.

– Досадно, Тед, что ты ничего не записал на автоответчик! Почему!

– Терпеть не могу автоответчики, а особенно автоответчик Крейга. – Губы Теда затвердели.

На автоответчике Крейг изобразил говорок японского мальчишки-рассыльного, и это бесило Теда, хотя имитация была искусной. Изобразить Крейг мог кого угодно, мог бы выступать на сцене с пародиями.

– Зачем ты вообще звонил Крейгу?

– Не помню. Пьян был. Хотел, по-моему, сообщить, что ненадолго уезжаю.

– Н-да, маловато нам от этого толку. Может, если бы и дозвонился, не помогло бы. Разве только подтвердил бы, что говорил ты с ним ровно в девять тридцать одну.

– Тогда я так и заявлю! – саданул кулаком по столу Крейг. – Врать под присягой не очень похвально, но я не желаю, чтоб Теда упекли за то, чего он не совершал!

– Теперь уже поздно. Ты заявление уже сделал. Перемени его сейчас – и это только ухудшит ситуацию. – Бартлетт ворошил листки, вытащенные из папки.

Тед отошел к столу. Он-то планировал пойти в спортивный зал, позаниматься немного на тренажерах. Но Бартлетт настоял на встрече. Вот так, его свободу уже ограничивают.

Сколько раз он приезжал с Лейлой на Сайприс-Пойнт Спа за три года их совместной жизни? Раз восемь или десять. Лейле здесь тоже нравилось. Ее забавляла властность Мин, претенциозность барона. Она обожала долгие прогулки по скалам. "Ладно, Сокол, не желаешь идти со мной, играй в свой чертов гольф, встретимся в моей норке позднее". И она озорно подмигивала, напускала томный вид, ее длинные изящные пальцы пробегали по его плечам. "Господи, Сокол, как ты меня заводишь!" Лежать с ней на диване, держать ее в объятиях и смотреть позднюю программу по телевизору. Ее мурлыканье: "Мин соображает, что к чему. Не сует мне в спальню эти ее чертовы узкие кушетки. Знает, мне нравится обниматься с моим парнем". Здесь Тед открыл Лейлу, которую полюбил, Лейлу, какой она была.

О чем там Бартлетт?

– Попробуем начисто отрицать показания Элизабет Ланж и так называемой очевидицы преступления, а то и повернем их к своей выгоде.

– Но как, интересно? – Господи, как я ненавижу этого человека, мелькнуло у Теда. Посмотрите только, как расселся – хладнокровно, комфортно. Можно подумать, решает шахматную задачу, а не мою судьбу. Слепящая ярость душила его. Поскорее бы сбежать отсюда. Только от нежеланного соседства в комнате его уже давит клаустрофобия, как же он вынесет два десятилетия в одной камере с кем-то? Нет! Он должен спастись! Любой ценой!

– Ты помнишь, как ловил такси? Как ехал в Коннектикут?

– Я не помню ничего.

– А твое последнее четкое воспоминание о том вечере? Расскажи-ка еще раз.

– Я провел с Лейлой несколько часов. Она была в истерике. Обвиняла меня снова и снова, будто я изменяю ей.

– А ты – изменял?

– Нет.

– Тогда с чего такие обвинения?

– Лейла была… очень не уверенной в себе. Ее отношения с мужчинами всегда складывались неудачно. И она убедила себя, будто нельзя доверять ни одному. Мне казалось, я сумел излечить ее от этого комплекса. Но изредка на нее вновь нападала бешеная ревность.

Сцена у нее в квартире. Лейла налетала на него, царапала ему лицо, бросала сумасбродные обвинения. Его руки на ее запястьях, обуздывающие ее. Что он испытывал? Гнев. Ярость. И отвращение.

– Ты пытался снова отдать ее обручальное кольцо?

– Да. Но она отказывалась брать.

– Что случилось потом?

– Позвонила Элизабет. Лейла рыдала в трубку, кричала на меня, чтобы я убирался. Я велел ей положить трубку. Хотел разобраться до конца, понять, что вызвало припадок. Но увидел, что затея безнадежна, и ушел. У себя я, по-моему, сменил рубашку. Попробовал дозвониться Крейгу. Помню, как выходил из своей квартиры. А потом – все стерлось, пока на следующий день я не проснулся в Коннектикуте.

– Тедди, надеюсь, ты понимаешь, что сделает прокурор с такой историей? Тебе известно, сколько имеется прецедентов, когда в припадке ярости люди убивали, а потом у них случалась амнезия? Они вырубались? Как твой адвокат, я обязан предупредить тебя, твоя история с запашком! Не годится для защиты. Конечно, если бы не Элизабет Ланж… тогда никакой проблемы. Черт, да само обвинение просто не возникло бы. Эту так называемую очевидицу я бы в капусту порубил. Психически больная. Самая настоящая. Но если Элизабет присягает, что ты находился в квартире Лейлы, ругался с ней в девять тридцать… душевнобольной начинают верить, когда она утверждает, что собственными глазами видела, как в девять тридцать одну ты сбросил Лейлу с балкона.

– И что же нам делать? – спросил Крейг.

– Рискнем, – отозвался Бартлетт. – Тед соглашается с версией Элизабет. Да, он вспомнил, что действительно снова поднялся наверх. Лейла все еще была в истерике. Она швырнула трубку и бросилась на балкон. Все, кто сидел в "Элайне" в тот вечер, могут дать свидетельские показания насчет ее эмоционального состояния. Даже ее сестра признает, что в ресторане Лейла много пила. Она переживала из-за своей карьеры. Решила порвать с Тедом. Ей представилось – жизнь зашла в тупик, рухнула. Не первая в подобной ситуации прыгает с балкона.

Тед сморгнул. Прыгает… Господи, неужели все юристы такие бездушные? Снова всплыл образ покалеченного тела Лейлы, яркая полицейская фотография. Он взмок.

Но в глазах Крейга засветилась надежда.

– А что? Пожалуй, сработает. Свидетельница видела, как Тед пытался удержать Лейлу, а когда Лейла все-таки упала, отключился. На него нашло затмение. Вот и объяснение, почему он бессвязно говорил в такси.

Тед смотрел на океан. Тот лежал на редкость спокойный, но Тед знал: скоро взревет прилив. Затишье перед бурей, подумал он. Бестолковую ведем дискуссию. Через девять дней я буду стоять в зале суда. "Штат Нью-Йорк против Эндрю Эдварда Винтерса Третьего".

– В твоем варианте зияет огромная прореха, – бесстрастно бросил он. – Если я признаюсь, что вернулся в квартиру и был на балконе с Лейлой, я сам суну голову в петлю. Стоит присяжным решить, что я не спасал, а сталкивал, и меня признают виновным в убийстве второй степени.

– На этот риск нам придется пойти.

Подойдя к столу, Тед стал бросать открытые папки в дипломат Бартлетта, с улыбкой отнюдь не приятной.

– Не уверен. Надо найти версию понадежнее. Во что бы то ни стало. В тюрьму я не сяду! Ни за что!

8

– До чего ж хорошо! – шумно выдохнула Мин. – Лучше рук ни у одной нашей массажистки нет, клянусь.

Хельмут, нагнувшись, поцеловал ее в щеку.

– Liebchen, мне нравится дотрагиваться до тебя. Пусть только ради того, чтобы принести облегчение твоим плечикам.

Они были у себя в квартире, занимавшей весь третий этаж главного особняка. Мин в свободном кимоно сидела за туалетным столиком перед зеркалом. Она вынула шпильки из тяжелых волос цвета воронова крыла, и те свободно спадали ей на плечи. Ну и вид у нее сегодня – не реклама для курорта.

Круги под глазами – сколько уже времени она не красит глаза? Лет пять? Трудно смириться с возрастом, ей уже пятьдесят девять. Но до прошлого года никто не давал ей больше сорока девяти. Никто.

Хельмут улыбался ей в зеркало. Осторожно он положил подбородок ей на голову. Его голубые глаза напоминали ей цвет воды в Атлантическом море у Дубровника, где она родилась. Длинное породистое лицо, с безупречным, как на картинке, загаром, без единой морщинки; темно-каштановые, не тронутые сединой баки. Хельмут на пятнадцать лет моложе ее. Первые годы брака это не играло роли. Но сейчас?..

Познакомились они в Баден-Бадене после смерти Сэмюэла, ее первого мужа. Пять лет ухода за капризным стариком вознаградились сторицей. Он оставил ей двенадцать миллионов и эту недвижимость.

Назад Дальше