Она была прелестной. Более прелестной, чем в прошлый раз, хотя и более далекой, чем он рассчитывал. Вечер начался довольно прохладно, с формального рукопожатия. Он заехал за ней. Столь же формально она предложила ему выпить. Хотя времени у них было мало, он не отказался, – ему любопытно было взглянуть на ее квартиру.
Он удивился, увидев, как она живет. Он почему-то полагал, что она занимает убогую комнатенку на первом или вообще в подвальном этаже, тесную, темную, мрачную – такую, в какой он сам жил, будучи студентом. А вместо этого он попал в просторную, светлую квартиру на верхнем этаже, с великолепным видом на Хампстед, Сент-Джонс-Вуд и вообще весь Вест-Энд.
В квартире было много свободного пространства. Пол из полированного дуба, стены, наполовину обшитые светлыми деревянными панелями, такого же цвета двери, плинтусы и мебель. На стенах висели хорошие современные картины – изысканные и остроумные неоклассические сюжеты. Картин было немного. Одна из них Майклу особенно понравилась: пародия на "Рождение Венеры" Боттичелли. Венера выходила из потрепанного "кадиллака" на забитой машинами парковке. Кухня и вовсе оказалась стальным кулинарным полигоном в стиле хай-тек. Аманда сделала ему ледяной чилийский совиньон в высоком бокале тонкого стекла.
Она была гораздо более элегантна, чем ранее – в своем кабинете и в студии, где он видел ее в образе сосредоточенного администратора, не заботящегося о производимом впечатлении. Сегодня она, под стать своей квартире, была мягкой, женственной и до сумасшествия привлекательной.
Майкл был готов к неожиданностям, но не такого масштаба. Люди часто кажутся другими, когда вы встречаетесь с ними во второй раз. Не говоря уж о том, что они по-разному выглядят в разной обстановке. Но он никогда и ни в ком не видел столь разительной перемены.
К тому же Аманда была умной и уверенной в себе девушкой.
Из-за всего этого Майкл начал чувствовать себя в высшей степени неуверенно. Его вера в себя, похоже, взяла выходной, и он панически боялся, что не понравится ей, что потеряет ее. Такое с ним было впервые.
Последние три года все его коллеги и друзья так или иначе старались его с кем-нибудь познакомить, но он ничего не хотел слышать. После нескольких неудавшихся свиданий с женщинами, которых ему попросту навязали ("Майкл, она тебе обязательно понравится! Вы можете стать такой прекрасной парой!"), он больше не соглашался на подобные эксперименты. Иногда ему казалось, что весь мир состоит из одних полусумасшедших разведенных дамочек, для которых верх остроумия спросить у него: "Откуда мне знать, что вы меня сейчас не анализируете?"
Кэти действительно была особенной. Очаровательная, теплая, заботливая, рассудительная, отличный товарищ, безупречная хозяйка, талантливый дизайнер. Она превратила их маленький дом в Патни в уютнейшее место на свете. Она сотворила чудо с их садом. Они были больше чем любовниками, больше чем друзьями – они были родственными душами.
Так какого черта он все это расколошматил?
В Аманде, впервые со времени смерти Кэти, он увидел некоторые похожие качества. Но он никак не мог использовать представившуюся возможность – его язык словно завязался узлом: двойным, или восьмеркой, или беседочным. Или всеми ими вместе. А мозг отупел.
Он стоял перед ней в ее прекрасной квартире и мямлил что-то про погоду, про пробки, про то, что в Лондоне уже негде нормально припарковаться. Если на прошлой неделе она и заподозрила, что он просто жалкий стареющий мозгочист в "вольво", то десять минут, проведенные им у нее, подтвердили это подозрение на сто процентов. Даже на сто десять.
Надо было приехать на мотоцикле. Но его красный "дукати" уже три года покрывался пылью в самом дальнем углу гаража. Он просто больше не мог на нем ездить.
По дороге в театр они говорили о переменах в лондонской архитектуре. Им обоим нравилось здание Ллойда и до зуда не нравилась башня в Канари-Уорф. Это было уже кое-что, хотя и не настоящий прогресс.
У Аманды были потрясающие ноги, но он не был уверен насчет ее юбки – то ли сейчас так можно, то ли она его провоцирует. Майкл и не подозревал, насколько отстал от моды.
Жалкий мозгоправ.
На сцене актер произносил монолог:
Но умереть… уйти – куда, не знаешь,
Лежать и гнить в недвижности холодной,
Чтоб то, что было теплым и живым,
Вдруг превратилось в ком сырой земли,
Чтоб радостями жившая душа
Вдруг погрузилась в огненные волны,
Иль утонула в ужасе бескрайнем
Непроходимых льдов, или попала
В поток незримых вихрей и носилась,
Гонимая жестокой силой, вкруг
Земного шара…
Шанс реабилитироваться представился Майклу во время первого антракта. Они пробились сквозь толпу к бару и завладели пивом, которое он предусмотрительно заказал заранее. Они чокнулись. Глаза Аманды сияли.
– Ну, – легко сказала она, – как у тебя прошел день? Чем ты занимался?
– Утром ходил по парку и собирал собачьи фекалии. – Сказав это, Майкл спохватился, но было уже поздно. Да, неплохая тема для разговора на первом свидании.
– У меня была собака, – сказала Аманда с поразительным энтузиазмом. – Я всегда пользовалась совком с крышкой.
– Я собирал их не для того, чтобы сделать парк чище. – Черт, куда меня несет? – А для того, чтобы показать их пациентке.
Аманда ответила ему серьезным взглядом, к которому он не был готов.
– Она страдает обсессивно-компульсивным психозом.
– Обсессивно-компульсивным психозом?
Кто-то толкнул Майкла в локоть, и он пролил пиво. Пиво затекло ему в рукав. Он сделал вид, что ничего не заметил.
– Да. Она панически боится грязи… даже мысли о грязи. Я показываю ей собачьи фекалии в стеклянных банках. Это часть лечения.
Аманда просветлела. С непонятной горячностью спросила:
– Я могу включить это в свой фильм?
– Я должен спросить разрешения у пациентки. Не знаю, согласится ли она.
– Мы можем использовать актрису.
Майкл кивнул.
– И что ты заставляешь свою пациентку делать с этими фекалиями?
– Ничего. Она просто смотрит на них. Это типичный терапевтический прием. Встреча со своим страхом. У нее навязчивая боязнь заразиться чем-нибудь. Она боится дотрагиваться до дверных ручек, телефонов общественного пользования, она постоянно моет руки – за неделю она изводит не один кусок мыла. Ко всему прочему, она не может пройти по улице рядом с собачьими фекалиями. Ей приходится поворачивать обратно. Обычно в таких случаях начинают с простого – я стараюсь убедить пациента дотронуться до дверной ручки. Я пытаюсь убедить его в том, что его проблема коренится в мозгу и опасность заразиться вовсе не так высока.
Аманда улыбнулась и отпила пиво.
– Собачьи какашки в банках – это интересно.
Майклу нравилось, как она пьет пиво – большими глотками, с удовольствием. Ему нравилось, как она наслаждалась простыми вещами. Кэти ненавидела пиво.
"Я их сравниваю", – подумал он.
Аманда была простой и в то же время элегантной, с очаровательной сумасшедшинкой. Майклу уже не в первый раз захотелось узнать, какая она в постели.
У него возникла эрекция. Он очень хотел обнять ее за плечи или за талию, но боялся, что она сочтет, что он чересчур забегает вперед, и поэтому отстранялся всякий раз, когда они случайно касались друг друга.
Он хотел сделать какой-нибудь жест, приближающий его к ней, – дотронуться до руки или отвести со лба прядь светлых волос, падающих ей на глаза. У нее была очень загорелая кожа, а на руках веснушки и легкий светлый пушок – в высшей степени сексуальные.
Ты прекрасна. На полном серьезе – ты прекрасна. Мне нравится, как ты выглядишь, мне нравится твоя квартира. Я хочу узнать тебя получше. Я очарован. Я чертовски очарован.
– Я могу начертить тебе кривую привыкания, – сказал он.
– Что?
– Это такой график. Он строится в координатах "страх" и "время". В первый раз, когда я показываю пациенту банку с фекалиями, кривая имеет самый высокий пик. Во второй раз она будет ниже и так далее.
"Господи, я безнадежен, – неожиданно подумал он. – Великий совратитель. Беседую с красивой женщиной о дерьме в банках".
После того как они вышли из театра, Майкл сказал, что заказал столик в "Плюще", на Ковент-Гарден.
– Ничего себе! – воскликнула Аманда. – Это один из моих самых любимых ресторанов. Откуда ты узнал? Ты что, экстрасенс?
Странное совпадение, между тем думала она. "Плющ" принадлежал к той же ресторанной сети, что и "Каприз", где ее покорил Брайан. "Плющ" был более демократичен, в нем было меньше показухи. И в Майкле было гораздо меньше показухи, чем в Брайане.
– Я же спец по мозгам, – невозмутимо сказал он. – Я все должен знать.
Она улыбнулась, посмотрела ему прямо в глаза и ничего не ответила. А потом Майкл отвлекся на "феррари" с откидным верхом, которое с шумом и помпой, словно красотка на званом вечере, проталкивался сквозь автомобильное столпотворение.
Ни Аманда, ни Майкл не заметили белого фургона, припаркованного на улице прямо напротив входа в ресторан.
19
Элегантная пожилая дама тоже не заметила белого фургона.
Такси остановилось перед красивым белым многоквартирным домом в стиле Регентства, с фасадом, глядящим на набережную. Оно вклинилось в промежуток между стоящими возле тротуара машинами, прямо перед белым фургоном. Было четыре часа дня.
Дама протянула водителю пятифунтовый банкнот, держа его пальцами в синей перчатке, и улыбнулась – любезно, но с некоторым напряжением, так как после недавней пятой подтяжки кожа на лице была натянута, как на барабане.
– Сдачу оставьте себе.
– Десять пенсов? Спасибо, дорогуша.
Не переставая любезно улыбаться, с сумкой универмага "Ханнингтонз" через локоть, дама направилась к подъезду. Она шла небольшими, тщательно выверенными шагами, с высоко поднятой головой. Ее шелковый шарф развевался на ветру.
Сзади послышался отчетливый звон упавшей на тротуар монеты.
– Возьми ее себе, старушенция! Тебе она гораздо нужнее, чем мне.
Дама развернулась к водителю такси и показала ему палец. Чтобы он не пропустил этого жеста, она еще покачала рукой вверх-вниз.
Ужасный, невежественный человек. Разве он не знает, кто она? Он что, в пещере живет? Он что, не смотрел телевизор вчера вечером? Не читал сегодняшних газет? Награда Британской академии кино и телевидения!
Ей вручили награду за выдающийся вклад в искусство кинематографии. Вчера вечером!
А этот кретин водитель не узнал ее! Он рассчитывал на чаевые! Мало того, что в газетных киосках сидят одни безграмотные иностранцы, так теперь и водители такси не узнают тебя. Он даже не предложил помочь донести покупки!
Дама зашла в дом, медленно, морщась от боли, поднялась на третий этаж и направилась по коридору к своей квартире. Ее удивило, что входная дверь открылась после первого поворота ключа: обычно она закрывала дверь на два поворота. "Наверно, забыла сегодня", – подумала она. Не в первый раз память подводит ее.
На полу под дверью лежало несколько новых поздравительных открыток, а в квартире стоял аромат свежих цветов, которые приносили с самого утра.
– Кора Барстридж!
Ее радость оттого, что она услышала собственное имя, да еще произнесенное таким приятным голосом, была несколько омрачена тем, что голос доносился изнутри квартиры, а она только что заперла дверь и накинула дверную цепочку.
Повернувшись, она увидела высокого, красивого мужчину. Он протягивал ей руку для пожатия. Он выглядел так презентабельно, держал себя так дружелюбно, что, несмотря на возникшее беспокойство, Кора протянула руку и поздоровалась.
Она почувствовала, как что-то легко укололо ее в ладонь через перчатку.
Мужчина продолжал держать ее руку, продолжал улыбаться. У нее закружилась голова, но она еще смогла услышать, как он сказал:
– Меня зовут Томас Ламарк. Я хотел поговорить с вами о том, как вы украли роль у моей матери.
Он не отпускал ее до тех пор, пока она мягко не осела на пол.
Затем Томас достал из кармана небольшого размера жестянку, которую он купил часом раньше в магазине рыбных принадлежностей возле набережной. Он открыл жестянку и заглянул внутрь, сморщив нос от кислого запаха. В жестянке сплошной массой копошились белые извивающиеся личинки.
Он послал им воздушный поцелуй и закрыл крышку.
20
– Ну?
– Что "ну"?
– Да перестань! Как прошло?
– Что прошло?
– Твое свидание. Твое второе свидание.
Аманда услышала два заполошных гудка, затем телефон замолчал. На ней был желтый атласный пиджак и черная футболка. Она нажала кнопку вызова, и практически сразу ее ассистентка Лулу ответила.
Поток машин еле-еле полз вперед, временами останавливаясь совсем. На этот зеленый свет она перекресток точно не проедет. Слева к машине прижался грузовик, и его двигатель заглушал голос Лулу. Дизельный выхлоп бил прямо в лицо. Аманда повысила голос:
– Лулу, я буду через десять минут. Кто-нибудь уже появился?
– Нет.
Облегчение!
– Извинись за меня, если они приедут раньше.
– Конечно. Скажу, что у тебя было бурное свидание и…
– У меня не было бурного свидания, понятно?
– Ладно-ладно! Успокойся! Это не самый лучший способ начинать день. Нельзя начинать день со стресса. Не надо специально искать его. Он сам тебя найдет.
– Господи, Лулу, чего ты начиталась?
– Джорджа Джина Натана. Он пишет: "Ни один человек не может ясно мыслить, если его кулаки сжаты". У тебя кулаки сжаты?
– Пока нет, но скоро будут, – ответила она.
Связь снова прервалась. Аманда нервничала. Лулу была маленькая, пучеглазая, добродушная. Но иногда и она могла вывести из себя.
Она молча вела машину. Девять двадцать пять утра не самое лучше время опаздывать куда-либо в Лондоне. Даже, наверное, самое худшее. А она еще хотела приехать сегодня пораньше – ей нужно было подготовиться к совещанию с двумя сценаристами "Англия телевижн", которые хотели обсудить идею сериала. А вместо этого она катастрофически опаздывала.
И виноват в этом был доктор Майкл Теннент.
Через пятнадцать минут Аманда, запыхавшаяся и раскрасневшаяся – ей пришлось пробежать добрых полмили от многоэтажного гаража на Поланд-стрит, где она поставила машину, – влетела в узкую дверь здания на Мэдокс-стрит. На первом этаже, в ряд других, была втиснута вывеска "20–20 Вижн продакшнз": черное на белом, хай-тек. Другие вывески, гораздо менее стильные, принадлежали: одна – кадровому агентству; другая – фирме, занимающейся импортом итальянских ремней; третья, выполненная арабской вязью, – какой-то крохотной конторе на чердаке, в которой вел дела толстый, засаленного вида ближневосточный мужчина.
Дверь позади нее захлопнулась, отсекая вонь автомобилей, неподвижно стоявших на светофоре на Бонд-стрит. Аманда бегом преодолела два этажа по лестнице, которая была круче, чем северная стена Эвереста.
Это ты виноват, что я опаздываю, доктор Майкл Теннент.
Они ушли из "Баклажана" самыми последними. Она плохо помнила, что они ели. В основном они разговаривали. Потом она пригласила его к себе на чашечку кофе, и они проговорили до самого рассвета. В четыре двадцать утра, после неуклюжего рукопожатия и еще более неуклюжего поцелуя, Майкл уехал.
В будние дни ее будильник всегда звонил в семь. После ухода Майкла она перевела его на семь тридцать, выгадывая дополнительные полчаса сна. Непростительная ошибка. Она не раз убеждалась, что ей не стоит переводить часы, когда она устала, потому что она всегда делала это неправильно. Сегодня утром она панически вскочила с постели в четверть девятого, когда зазвонил телефон.
Это был Брайан. Он надеялся застать ее дома до того, как она уедет в офис. Он хотел видеть ее, без нее его жизнь была адом.
Она поблагодарила его за то, что он разбудил ее. Затем посоветовала пристегнуться к ракете "Скад" и улететь куда-нибудь подальше.
Едва она вошла, Лулу сунула ей в руку чашку кофе. Она с благодарностью взяла ее, сделала глоток и спросила:
– Они здесь?
– Они только что звонили. Застряли в пробке на М-4. Грузовик с двумя прицепами. Раньше чем через полчаса не появятся. Сегодня Бог тебя любит.
Лулу носила круглые очки, делающие ее и без того навыкате глаза еще выпуклей. У нее были черные непослушные волосы, которые она смазывала гелем и начесывала, отчего становилась похожей на дохлого ежа. В ней было четыре фута девять дюймов – еще немного, и ее можно было считать карлицей. Обыкновенно она носила армейские штаны и тяжелые черные ботинки и из-за этого была похожа на убежденную лесбиянку, хотя в действительности с ума сходила по мужчинам и меняла их так часто, что Аманда сбивалась со счета.
– Ах да, – сказала Лулу. – Звонил Крис Пай с Би-би-си. Арч Дайсон из "Флекстех" хотел с тобой срочно поговорить. И только что звонил Брайан.
В "20–20 Вижн" работало десять человек, но сегодня в офисе было тихо. Двое владельцев компании вместе со всем персоналом были на съемках, и защищать крепость оставались только Лулу с Амандой. Благодаря Лулу это заведение не разваливалось на части. Официально она была ассистентом Аманды, фактически же – секретаршей, девочкой на побегушках, редактором и главным специалистом по сценариям.
"20–20 Вижн" специализировалась на документальных фильмах на злободневные темы: коррупция в строительной промышленности, производители оружия, добивающиеся снятия запрета на торговлю с некоторыми странами, правительственные игры с ядерными отходами. За все время своего существования компания собрала целую корзину наград, а три года назад номинировалась на получение "Оскара" за короткометражку о ядерной торговле русских с террористическими организациями.
Аманда не сказала Майклу Тенненту правду о том, какой именно фильм они собирались снять про психиатрию. Она сказала только, что он будет отличаться непредвзятым взглядом на современную психиатрию и ее методы. Это была неправда. Это было нападение на профессию. Они хотели показать, как психотерапия разрушает человеческие жизни; что весь мир впал в зависимость от нее; что психиатры и психотерапевты приобретают недюжинную власть над своими пациентами. Власть над их жизнью и смертью.
Аманда зашла в кабинет и, не садясь за стол, стала просматривать пачку свежей почты. Кабинет у нее был не очень-то: тесная комнатка с маленьким окном, открывающим вид на ржавую пожарную лестницу. Его оживляла только пара копий эротических картин Эгона Шиле и два помещенных в рамку постера двух ее фильмов – один о том, как фармацевтические компании препятствуют быстрому излечению язвы желудка, другой – об искусственном интеллекте.
В кабинет зашла Лулу.
– Итак, твое второе свидание. Как оно прошло?