Он легко поддался на её провокации, но первые несколько раз заканчивались тем, что она отталкивала его руки или с криками и проклятиями прогоняла прочь. Спустя какое-то время все начиналось сызнова, и через свое отвращение и его с каждым разом все больше распаляющееся желание, Ниайре все-таки добилась близости с ним, и возненавидела себя за это. Ей были противны его прикосновения, рваные движения внутри, попытки приласкать её после. Брезгливо столкнув его с кровати, она кликнула девушку, чтобы та сменила постель и отправилась в купальни. Больше с тех пор она не ставила опытов такого толка.
Единственный мужчина, который занимал все её мысли, был Дариан. Вскоре выяснилось, что не только её. К нему часто приезжали заморские гости, богатые господа со всех концов света. К личным беседам её не допускали, но на обедах Ниайре видела, что любой, кто оказывался рядом с ним, невольно попадал под влияние его силы, уверенности и увлеченности темой, интересной собеседнику. Все восторгались хрупкой черноволосой воспитанницей, но не потому что она была искренне интересна, а потому что она была Его. Рядом с Ним никто и ничто не оставалось незаметным.
Поначалу Ниайре устраивало восхищение издали: она воспринимала Дариана, как Божество – невесть темное или светлое, но бесконечно прекрасное, недоступное и сошедшее к ней каким-то чудом. Шло время, год за годом, и её отношение к нему постепенно менялось. Ниайре сама не заметила, как восторженное поклонение перешло в вожделение, от почитания и преклонения ко вполне себе земной любви женщины к мужчине. Тогда же она начала тяготиться своим затворничеством и бесконечными правилами, негласно установленными им.
Ниайре давно перестала верить в Богов. Во всех разом, вместе взятых. Поняла, что их, равно как и демонов, сочиняют люди, причем и первых, и вторых – для устрашения себе подобных. Все религии мира, культы и храмы ориентированы только на одно: запугивание. Она изучала древние трактаты, коих в библиотеке Дариана было великое множество. Бережно разворачивая свитки, наслаждалась знаниями, которые открывались ей изо всех уголков и ото всех народов мира.
Падение Дариана с пьедестала оказалось для Ниайре жестким. Заслуга в этом была не столько в теории и философии ученых мужей, сколько одного-единственного касания, которое отозвалось дрожью во всем теле. Дариан сам избегал объятий и прикосновений, понимая, что они могут для неё значить, но в то утро Ниайре сама обняла его, позволила себе перешагнуть грань возвышенного поклонения, воздвигнутого ей самой.
Чтобы обнять его, пришлось встать на цыпочки, потянуться – и в этот миг Дариан впервые оттолкнул её. Не совершив ни единого движения, даже шага назад. Ниайре будто почувствовала невидимый барьер, на который наткнулась в своем искреннем порыве. Страшнее всего оказалось равнодушное:
– Довольно, – которое он бросил ей в лицо.
Ещё долго после его ухода она не могла прийти в себя, вспоминая ощущения своего тела, явное возбуждение и его холодную отстраненность. Он мог бы сказать иначе, но предпочел сделать все именно так. Чувствуя странную досаду на него и на себя, она отправилась на прогулку, ближе к утесам. Море всегда охлаждало её горячность. Желая избавиться от яростной обиды непонимания, Ниайре полночи бродила в одиночестве, прислушиваясь к рокоту волн, разбивающихся о скалы.
Они жили в отдалении от селений финикийцев, и Ниайре редко общалась с людьми вне дома. Стараниями Дариана у неё были постоянные девушки и юноши, которыми она кормилась. Он учил, что так гораздо безопаснее, что человеческий страх – самый серьезный противник. Ни одна способность не защитит от разъяренной толпы.
Ниайре слушала его и соглашалась со всем, но зверю внутри было бесконечно тесно. Прошло то время, когда первое пробуждение в доме Господина вспоминалось с содроганием. Временами она жмурилась от удовольствия, предвкушая частое сердцебиение бегущего человека, запах страха, азарт. Ниайре одергивала себя, напоминая о наставлениях Дариана, но в мыслях снова и снова возвращалась к этому. Она тяготилась вынужденным положением человека, когда инстинкты призывали к погоне, охоте, к наслаждению человеческой кровью в полную меру.
Тот мужчина забрел на утесы тоже в поисках успокоения. Ниайре прочла это в его глазах, стоя так близко, что биение чужого сердца казалось просто оглушающим. Они не сказали друг другу ни слова, но следующие несколько ночей, будто по негласной договоренности, приходили на это место. Невысокий, простоватый, крепкого сложения моряк сначала опешил, когда она взяла его за руку и поманила за собой, но когда увлекла его за собой на траву, не сробел. Ниайре напрасно опасалась, что ей будут противны его грубые неумелые ласки, но и удовольствия она не получала.
Странная мысль посетила её, когда в их четвертую встречу обнаженный мужчина, сидя в траве, скручивал витой прочный пояс, наматывая его на руку.
– Сделай мне больно, – шепотом произнесла она, касаясь его плеча, успела перехватить недоуменный взгляд и резко добавила, – сейчас!
Ниайре не стала церемониться, направляя его разум, но ожидания её оправдались с лихвой. В каждом хлестком ударе она черпала болезненно-острое наслаждение, каждый грубый рывок внутри заставлял кричать от желания. Животная страсть разгоралась все ярче, и на пике оргазма она впилась зубами в его шею, разрывая горло. Не остановил её даже предсмертный хрип мужчины. Опьяневшая от его крови и от произошедшего, она швырнула тело с утеса прямо в море и долго стояла обнаженная, подставляя разгоряченное тело прохладному ветру. Ниайре смеялась и не могла заставить себя остановиться. В этот миг она чувствовала себя абсолютно и бесконечно свободной, и не было во всей Вселенной существа, способного помешать ей наслаждаться жизнью.
Вернувшись в дом к рассвету, она столкнулась с Дарианом в своих покоях, и не смогла скрыть возбужденного блеска в глазах, полубезумной радости зверя. В душе Ниайре все же терзалась сомнениями, правильно ли поступила – ведь он учил её совершенно иначе. К тому же, это было первое осознанное убийство, глубину которого она не прочувствовала из-за переполнявшей её силы и восторга излишка крови.
– Ты убила, – негромко произнес Дариан, и взгляд темно-синих глаз, чаще внимательный, сейчас был холоден и жесток.
– А что, если и так? – с вызовом произнесла она. – Ты запер меня в темнице собственных идеалов, но я другая!
Ниайре хотела пройти мимо, но под его взглядом замерла, не в силах пошевелиться. Дариан шагнул к ней вплотную, не удерживая, но и не отпуская.
– Я подарил тебе новую жизнь, – произнес он, – не для того, чтобы ты сеяла смерть. Люди уже только и говорят о сирене, очаровавшей одного из них. Тебе повезло, что никто не поверил в его россказни и не додумался проследить.
Ниайре нашла в себе силы кивнуть: никогда прежде он не разговаривал с ней в тоне безразличной отчужденности, даже в его "Довольно", – чувств было в разы больше. Она и сама знала, что ходит по грани, но невозможность быть собой сводила с ума. Ещё сильнее с ума сводило безразличие Дариана, который всегда был так внимателен и добр к ней. Ниайре попыталась поймать его руку в знак примирения, но он стремительно вышел, оставив её наедине с собственным отчаянием.
Тем же днем Дариан уехал, она узнала об этом от прислуги, когда очнулась от забытья. Год без него показался вечностью, а мир сжался до крохотных размеров дома, из которого Ниайре практически не выходила. Сотни раз раскаявшись в содеянном, она мысленно желала только одного: чтобы Дариан вернулся. Памятуя о том, что произошло ночью, Ниайре заперла свою истинную суть на тысячи замков, снова и снова сходила с ума от отчаяния, и не находила ничего лучше, чем рисовать его. Портреты получались живыми и настоящими: она четко выделяла каждый штрих, каждую морщинку в уголках глаз, когда Дариан улыбался, делала акцент на скулах, на длинных пальцах красивых рук. Она любила его, и страшно было думать, что вернется он таким же, как уехал.
Новая встреча была гораздо теплее прощания, и Ниайре наслаждалась воцарившимся миром рядом с дорогим ей мужчиной. Спустя какое-то время они вместе покинули остров и отправились в новое путешествие. Годы шли, менялись страны и окружение, но между ними все оставалось по-прежнему. Теперь Дариан учил её выживать в большом мире, приспосабливаться к стремительно меняющимся эпохам, обстоятельствам, существовать среди людей и при этом сохранять свою особенность в тайне.
------------------------------------------------------------------------------------------------
Когда ей перевалило за полторы сотни лет, случился новый кризис. Странно, что она выдержала так долго. Вынуждена признать, там было во что влюбиться. Высоченный – особенно по сравнению с миниатюрной девушкой, темноволосый, синеглазый и смуглый, он был не только претендентом на первое место в конкурсе Мистер Вселенная – Все Времена. Он вытащил её из лап смерти, подарил целый мир, как бы банально это ни звучало, носился, как с драгоценностью, превыше которой нет ничего на свете.
Его к ней нежное отношение иногда сменялось холодной отчужденностью, но ни разу не перешагнуло грань чего-то более интимного. Хотя и любить себя он не запрещал. Дариан окружал себя красавицами, которым отдавал явное предпочтение. Она же искала утешения с многочисленными мужчинами, секс с которыми был для Ниайре примечателен лишь утолением жажды боли. Со временем приелось и это.
Вы когда-нибудь пробовали постоянно находиться рядом с тем, кого любишь, но не иметь возможности выразить это чувство… ну, вы понимаете? Я рядом с Сэтом провела одну жалкую лекцию и минут двадцать за столиком в кафе, а она с Дарианом – полторы сотни лет. Ужас!
Иными словами, лучше не пробуйте, ни к чему хорошему это не приведет. Только высокодуховным личностям достаточно разводить бабочек в животе и пукать радужными пузырями в присутствии объекта обожания в своей безусловной любви. Ниайре к таковым не относилась, поэтому и хотела чего-то большего, чем невинные объятия в стиле отцовских и дочерних. Все её попытки сблизиться пресекались, но так изящно, что их при всем желании невозможно было истолковать, как откровенный посыл.
Он вообще оказался до дури хитрозадым, этот Дариан. Но если другая на её месте довольствовалась бы присутствием рядом и слепым обожанием до скончания веков, то Ниайре в кошки-мышки играть отказалась. Он был единственным мужчиной, равнодушным к её женским чарам, равно как и к искренней любви, которая удерживала безумие зверя.
Вопрос она поставила прямо, признавшись в своих чувствах. Честное слово, я бы лучше не сказала. Особенно в те времена и устами женщины, которая родилась в заведомом рабстве. Правда, с тех пор прошло много лет, и он упорно убеждал её в том, что она свободна в своем выборе. Дариан во время того разговора много чего сказал. Если честно, лапши на уши хватило бы на самку носорога, а не только на бесконечно одинокую Ниайре, которая хотя и собиралась уйти, внутренне не готова была его оставить. С этого дня все стало ещё серьезнее.
------------------------------------------------------------------------------------------------
– Я люблю тебя, – произнесла Ниайре в тот день, – и безумно благодарна за все, что ты для меня сделал. Но я не хочу и не смогу вечно быть твоей тенью и довольствоваться толиками твоего внимания. Я предлагаю тебе себя: всю, здесь и сейчас. Если для тебя это слишком, то наши пути расходятся.
Сказать это было тяжело, но после сразу стало легче. И как гора с плеч свалилась, когда он протянул руку, и в ярко-синих глазах она увидела ответ. Обнимая его, Ниайре прижалась всем телом – доверяясь безоговорочно и желая остановить время. Никогда раньше они не были столь близки, как в этот момент. Мгновение и правда задержалось, а потом время и вся её жизнь рухнули в бездонную пропасть любви к нему.
----------------------------------------------------------------------------------------
Дариан не отпустил её в тот день, но спокойно приглашал в свою жизнь других женщин. В основном, блондинок. Что до меня – так он был натуральный фетишист. Все его любовницы, которыми он доводил Ниайре до ручки, были светловолосыми, светлокожими, высокими – по отношению к ней, и с маленькой грудью, плюс-минус плоским задом. По мне так скорее минус, чем плюс, но кому как, опять же. Дариану нравилось.
Ниайре, несмотря на свою миниатюрность, могла похвастаться вполне сформировавшейся фигурой. Поначалу она принимала его походы по блондинкам, как нечто само собой разумеющееся – когда перед тобой вечность, ревновать к смертным просто смешно. Оу, я кажется написала слово "смертные"? Надо запомнить этот день.
Потом этот гад (не могу выразиться иначе, женскую солидарность никто не отменял) вытворил нечто в принципе неудобоваримое. Ниайре стала тайной свидетельницей его разговора с одной из очередных пассий, которой он тоже предлагал бессмертие. Предлагал, надо сказать, в самых прекрасных выражениях.
Не скажу, что я её одобряю, но ту блондинку утром нашли в вонючем канале с оторванной головой. Темперамент, психическая неуравновешенность и долгое следование правилам и заповедям Дариана – исключительно из уважения к нему, сделали свое дело. Он спровоцировал её на страшный конфликт, назревавший около двух столетий, в том числе внутренний. После случая на утесе, она не убивала людей, это было основным правилом, но память о минувшем по-прежнему жила в ней.
Ниайре отпустила внутренние тормоза, позволив природе и инстинктам впервые за долгое время взять верх. Дело было даже не столько в той блондинке и похождениях Дариана, сколько в звере, которого он запер внутри неё на долгие годы.
Убийство не только выдернуло её из мира шаткого равновесия, в котором она пребывала рядом с ним, но и разрушило остатки иллюзий по поводу собственной сущности. Ниайре нравилось убивать, нравилось чувствовать запах страха, нравился сам процесс охоты. Она давно перестала быть человеком и стала тигрицей, из которой старательно пытались воспитать домашнюю кошку.
Она не вернулась к нему, сбежала из города – подальше от Дариана, от его влияния, от обаяния, сводившего с ума и от властной силы, побуждавшей невольно покоряться. Практически сразу Ниайре осознала, как дико, отчаянно, до безумия патологически ей не хватает его. Годы летели не в сравнение с одиноким существованием на острове в его доме, но чувство одиночества не притуплялось. Тем не менее, у неё впереди была вечная жизнь, весь мир, и в таком свете даже самое сильное чувство воспринималось иначе.
Она знала, что захоти Дариан её найти – сделал бы это легко и просто, и что раз их свидание не состоялось до сих пор, значит уже и не состоится. Кто-то после такого травится, кто-то прыгает с крыши, кто-то ищет нового парня, кто-то в принципе забивает на отношения.
Ниайре предпочла оставить прошлое в прошлом и пошла дальше, впервые по-настоящему наслаждаясь ощущением полета. Сбросить внутренние кандалы, принять себя той, в кого она превратилась, было не так просто, но ей это удалось. В новое тысячелетие Ниайре вступила свободной ото всего и ото всех.
Запись двадцать первая. 25 сентября, 18:40
1 тысячелетие до н.э. – 1 тысячелетие н.э.
За время, проведенное рядом с Дарианом, Ниайре так и не узнала наверняка, что же произошло в ночь её смерти-воскрешения. Он рассказывал много, но ни словом не обмолвился ни о своей сути, ни о происхождении. Он говорил о фактах, но не о причинах и следствиях. Со временем Ниайре перестала спрашивать, надеясь отыскать ответы в его библиотеке. Увы, напрасно.
То же произошло, и когда она осталась наедине со своей уникальностью. Объездив множество стран, Ниайре находила упоминания о существах, питающихся человеческой кровью, но на деле все они оказывались лишь суеверными поверьями и легендами. Будто сам мир отрицал возможность существования ей подобных. Единственный, кто мог дать ответы на вопросы, не пожелал этого сделать.
Скорость, которую человеческий глаз не способен был воспринять, мгновенное заживление ран, возможность одной рукой без усилий поднять телегу и внушение здорово пригодились, когда она осталась одна. Ниайре хорошо помнила правила выживания, но отказаться от охоты не могла и не хотела. Чем больше становилось убийств – случайных путников, жителей небольших диких поселений, тем ярче она ощущала собственную сущность. Звериную, дикую, первобытную и неудержимую. Поисков своих она так не оставила, но вскоре в летописях современников появились новые легенды о ночной охотнице. Щедро приукрашенные человеческой фантазией, как, например, её способность оборачиваться зверем или крылатым монстром.
Вся фальшивая добродетель Дариана казалась насмешкой над собственной природой. Она знала о силе внушения, но не могла поверить в то, что за тысячу лет он ни разу не убил во время питания. Как ему это удалось?.. Он всегда обходил стороной тему своего происхождения – разве что признался, что вот уже тысячу лет путешествует по миру, и что одиночество порядком утомило. Откуда его странная и страшная сила, оставалось только догадываться. Находясь рядом с ним, Ниайре могла её чувствовать. Каждое десятилетие делало её сильнее, но это не шло ни в какое сравнение с могуществом Дариана. От него кружилась голова и перехватывало дыхание.
Памятуя о своих снах, она искала и в другом направлении. История Мелет*, как называли остров финикяне, интересовала её не меньше. И снова ничего. Ниайре не находила никаких сведений о древних цивилизациях, существовавших задолго до её рождения. Нигде, во всем огромном мире – теперь, равно как и в прошлом, в святынях знаний Дариана.
Он так и не раскрыл перед ней своей истинной сути. Холодность и отчужденность сменялись вниманием и искренней заботой. Когда Дариан был настоящим? Она понимала, что таков был его расчет, чтобы удержать её при себе. Вот только зачем?
Мысли сходились на том, что она стала его зверушкой, первой в своем роде, кому довелось сочетать в себе человека и зверя. Ниайре уверилась в том, что представляла для него разве что интерес создания, которое он сотворил и выпустил в мир, чтобы посмотреть, что из этого получится. Он никогда не интересовался ей, как женщиной, как человеком, что там! Женщины, которые находились рядом с ним, отличались от неё, как день от ночи.
Чем старше она становилась, тем быстрее возрастала её сила. Солнце уже не сводило с ума, не обжигало, как раскаленный металл. Что будет дальше, Ниайре могла только догадываться. Возможно, и яростная, отчаянная потребность в крови со временем отпадет? Мысль об этом не давала покоя, но с каждым годом жажда проявлялась все сильнее.