Гульшат поняла, что сейчас захихикает от этой "дамы" и общего кретинизма предъявы, и поспешно сказала:
– Вот именно.
– Что вот именно?
Щекастый, кажется, искренне не понимал и всё пытался шевелить руками. Длинный опять тронул его и уточнил:
– То есть он типа тебя ради нашей красотки прокинул?
Гульшат покачала головой отворачиваясь. Ведь так и получалось, по сути. И было даже не обидно – просто непонятно, досадно и немножко смешно.
– Во баран, – сказал длинный, кажется, искренне. Поколебался и добавил: – А хотите, вместе их поищем? Ну, с целью нос там поправить, прическу, обоим. Или не будем искать, а давайте сходим куда, вы подругу возьмете, а? У нас тут вечерняя программа интересная намечалась, с кино и танцами, девушка подписалась, подружку пообещала, а теперь вот такое. Ну обидно реально – да и у вас, может…
– О, точно! – обрадовался щекастый, решив, что Гульшат заколебалась.
Она не то чтобы заколебалась – но подумала, а какого, собственно, черта. В "Солнышке" Гульшат не исключала никакого завершения вечерней программы. Претендент на главную роль выбыл – ну и шут бы с ним, можно рассмотреть вариант замены. Ребята казались неплохими – не красавцы и не гусары, но не под венец же с ними, а так, время суток скоротать. И подругу организовать можно – это ж не горевание, под веселуху компания в полтора звонка отыщется.
Правда, ребята были все-таки безусловные гопы в трениках, а Айгуль именно от таких вариантов категорически предостерегала. На основании собственного несладкого опыта. Подумаешь. Каждый человек достоин собственного опыта. Иначе это не жизнь, а средняя школа для умственно отсталых.
– Нет, ребят, спасибо, – сказала Гульшат твердо. – Совсем никак.
– А чего это совсем? – завелся щекастый. Длинный хлопнул его по локтю – кисть была голой и с лиловыми шишаками на костяшках, – и сказал:
– Ладно, хорош.
А с другой стороны спросили:
– Ребят, а как тут до трамвайной остановки лучше дойти?
Ребята развернулись быстро и недобро. Гульшат чуть опоздала – пыталась вспомнить, почему то ли голос, то ли интонации звучат так знакомо. Ступор длился секунду, но отгадки лишил: когда Гульшат обернулась, темно-синяя куртка под ярко-синей шапкой, пробормотав "А, вижу", уже шагала прочь – со скрипом, без которого удивительным образом обошлась на подходе. Но еще удивительнее было, что навстречу куртке – а вернее, прямо к их задорной троице, – быстро шел Костик.
– Да ты глянь, кто такое красивое идет, – протянул щекастый, и Гульшат удивилась, сколь адекватно слова туповатого гопа могут выражать ее мысли.
Щекастый шагнул Костику навстречу, а длинный сделал шаг в сторону. Костик обогнул обоих, как табуретки, застыл в полуметре от Гульшат и спросил, беспокойно оглядывая ее сверху вниз:
– Гульшат, ты в порядке?
– Защитник нарисовался, – с удовольствием отметил щекастый, снова угадав мысль Гульшат.
– Гульшат, ты прости, пожалуйста, я тут задержался, смотрю – тебя нет. Туда, сюда. Еле нашел. Они тебе ничего не сделали?
– Задержался он, – буркнул щекастый и собрался развить мысль, но длинный предложил громко и с обертонами:
– Слышь, орел. Ты базар фильтруй.
Костик на секунду повернулся к нему, потом к щекастому, снова стал лицом к Гульшат и надменно сказал куда-то вверх:
– Я, между прочим, не с вами сейчас разговариваю.
Дебил, что он нарывается-то, подумала Гульшат. Таким тоном, да еще и отвернувшись, с гопами мог разговаривать спецназовец в каске или самоубийца. Костик явно не тянул на спецназовца, а его шапочка – на каску.
Гульшат решила вставить что-нибудь смягчающее, но даже примерно не успела придумать, чем и как смягчать. Щекастый назидательно сказал:
– А надо с нами.
И добавил другим тоном:
– Где Ленка?
– Какая Ленка? – подумав секунду, спросил Костик.
Длинный на заднем плане засмеялся и отвернулся. Щекастый тоже, кажется, развеселился.
– Вот ты славный. Дама, с которой ты ушел, ее Елена звали. И где она?
Костик сказал с искренней и оттого особенно, даже для Гульшат, возмутительной досадой:
– Да что мне Ленка ваша, откуда я знаю! Ушла и ушла.
– С тобой? – легко уточнил щекастый.
– Глупости какие.
– Базар фильтруй, чмо лиловое, – звучно повторил длинный.
– О господи, – сказал Костик капризно. – Не со мной она ушла. Вышла за мной и попросила ее до остановки проводить. Я говорю – не могу, мол, и потом, у вас же свои провожатые, крутые такие. А то получится, что они решат адекватно ответить и на других девушек нападать начнут. Знаете, что такое адекватно?
Щекастый вздохнул и почти нежно поводил костяшками пальцев по куртке Костика, стоявшего к нему вполоборота – будто это было брайлевское пособие по общению с придурками. Костик брезгливо дернул плечом и продолжил:
– Ну чего вы тогда девушку держите? Пусть идет. Она, что ли, виновата, что от вас барышня сбежала?
Щекастый с сердцем сказал:
– Чего лепишь, а? – и отвел плечо.
Но длинный тронул его за рукав и ласково сказал:
– Гульшат, ты иди. Иди-иди, спасибо.
Гульшат еще соображала, идти или лучше бежать, а Костик уже подцепил ее под руку и попытался сделать шаг в сторону.
– Э, стоп, – сказал щекастый, уцепив его за локоть. – Ты, братек, задержись. Айда договорим, интересно же.
– Было бы с кем, – довольно явственно буркнул Костик, освобождая руку Гульшат.
Она поспешно вышла из-под арки, и сюрреалистичная беседа под сводом стала раскатистой и малоразборчивой. Подальше от этих клоунов, подумала она, но почему-то остановилась и оглянулась.
Чтобы увидеть, как Костик брезгливо, кончиками пальцев, тюкает щекастого в грудь, говоря что-то скошенным ртом, щекастый смотрит на него, подняв брови, а длинный, изогнувшись, неудобно, но сильно бьет Костика кулаком в лицо.
Гульшат замерла, вскинув руки ко рту, выше живота взвыл холодный фен.
Голова Костика мотнулась, он нелепо плюхнулся на грязную корку льда.
Щекастый нагнулся и так же брезгливо, кончиками пальцев, пихнул Костика в лоб. Костик задрал голову и что-то сказал, кажется, про Гульшат. Щекастый развел руками, обернувшись к Гульшат с изумленным лицом, как за поддержкой, а длинный, кажется, собрался Костика пнуть.
Гульшат завизжала.
Она не помнила, использовала ли слова или надсадно голосила на две ноты. Стояла и визжала неизвестно сколько – но долго. Умолкла, когда горло заныло от надрыва и, наверное, мороза, за черными окнами вокруг арки вспыхнули люстры, а щекастый с длинным, поначалу что-то говорившие и показывавшие в ее сторону, переглянулись и ушли в синий зев. Плюнув на ходу.
Гульшат не обратила внимания на это, как и на гулко растекающиеся под аркой обидные слова. Она брякнулась на колени рядом с несчастным дураком Костиком и бормотала какую-то чушь, стараясь поднять его из мелкого сугроба, надутого вдоль бордюра.
Сугроб был с темным пятном. Гульшат ужаснулась, но кровь была всего лишь из носа. Правда, сочилась, не переставая, почти до Гульшаткиного подъезда. Гульшат потащила Костика домой – а куда его еще было девать, раненого, придурочного и вряд ли способного пройти сквозь арку, поблизости от которой непременно ждут гопы. Вряд ли визг отбросил их далеко и надолго. Костик отнекивался, застенчиво утираясь бумажными платочками, запасенными словно именно на такой случай. И бесконечно извинялся за все на свете. За слабый нос, за гопов и за то, что бросил ее в "Солнышке". Прости, говорил, просто эту дуру быстренько выводить пришлось, ее спасать надо было, они ее мучить собирались, всерьез.
Гульшат в этом усомнилась. Не похожи были гопы на садистов. Ее-то не измучили. Да и лахудра меньше всего напоминала невинную жертву. Потаскуху она напоминала, это да.
Ну да Костику-то откуда знать, лось неученый. Ну, пусть и не знает.
На подступах к подъезду Гульшат убедилась, что кровотечение иссякло, и принялась осматривать и ощупывать Костика на предмет других повреждений, попутно кроя его довольно страшными словами. И слишком поздно обнаружилось, что Костик одновременно ощупывает и осыпает словами ее – вернее, не ощупывает, а безошибочно и ласково находит нужные точки под слоями зимней одежды, и слова у него не страшные, а взводящие, а губы мягкие и жгучие. И откуда что взялось. Интересный терапевтический эффект бывает у мордобоя, подумала Гульшат, хихикнув. И тут же хихикнула по другому поводу, и подавила стыд в связи с тем, что в ее обстоятельствах и в этой ситуации обжимается натурально с первым встречным и, кажется, ведет его домой. Определенно ведет, с определенными намерениями, от которых не откажется. И гори оно все огнем до самого утра – и я первая.
Сгорело, да не так.
У самого подъезда Костик решительно тормознул и в паузах, пока оба переводили дух, что-то объяснил про пятнадцать минут. Какие пятнадцать, куда бежать, какой чай, не поняла Гульшат, потом поняла и попыталась возмутиться такой самоуверенностью и предусмотрительностью. Костик эти повороты ловко обошел, поцеловал ее совсем беспощадно и мягко подтолкнул к двери подъезда.
А когда, начала она, и он сказал, что ты и раздеться не успеешь.
А консьержка, начала она, и он сказал, что разберется.
А номер-то квартиры, начала она, и он сказал, что найдет и так, но все-таки выслушал и номер квартиры, и номер телефона, кивнул, улыбнулся и ушел.
Гульшат успела раздеться, замерзнуть, снова одеться и выпить чаю. Она долго бродила по квартире, стискивая телефон и вспоминая, не ошиблась ли при диктовке номера. Немножко порепетировала звонок в полицию – но каждый прогон обрывался на второй же реплике, потому что Гульшат совершенно не представляла себе ответов на неизбежные вопросы про фамилию, место работы и причины заявления. Да и отучили ее последние месяцы от так и не сформировавшейся привычки искать помощи у полиции.
Гульшат влезла в сапоги с пуховиком и вышла из подъезда, миновав бессовестно похрапывающую консьержку.
В округе было три круглосуточных аптеки. Ни в одной Костика не видели. В арке его не было, у закрытых дверей "Солнышка" тоже. Других мест, способных привлечь Костика, Гульшат не знала, поэтому бродила по дворам и улицам наугад, вглядываясь в тени от мусорных баков и в фары проносившихся мимо машин.
Окончательно замерзнув, она решительно пошла домой, по пути завернула в ближайшую аптеку, долго рассматривала витрину с разноцветными коробочками, в ответ на утомленный вопрос молодой аптекарши купила диазепам, пришла домой и закинула его в навесной шкафчик с приправами. Выпила еще чаю и легла спать. Через полчаса ворочания вышла на кухню и села у окна, выходящего на дорожку к подъезду. У окна и уснула.
Этим сериал с участием Гульшат и кончился. Костика она больше не увидела. Его почти никто не увидел.
Кроме создателей сериала.
Глава 5
Чулманск. Константин Яковлев
Заниматься такими вещами Костя не любил. А что делать, если нормальные вещи заняты.
Вводная от босса истекала ароматами запредельного идиотизма. Следовало найти в Чулманске следы первой акции и зачистить их – так сказать, бесследно. Следы – бесследно, а чего вы не смеетесь. Это у босса был такой юмор, смешной ему одному. Кроме него никто филфаков не кончал, хотя кончать старались по-всякому. Вопрос был не в юморе, а в том, что акцию проводили одни и сто лет назад. А пойти туда – найти то поручалось Косте, невиноватому и постороннему. Справедливость делится не по справедливости.
Костя полдня шарахался по Чулманску, звонил, пробивал, потихоньку раскачивал, но в основном слушал. Ничего особенного он не услышал: сплетни да оханья, и даже не слишком громкие. Стрельба в Боровицком стала событием года, если не десятилетия, и была изжевана, высосана, высушена и снова изжевана всеми-всеми жителями Чулманска в двенадцать оборотов. Но время лечит не только огнестрельные раны. Так что к прибытию Кости город эту страшную боль изжил и превратил в гоголь-моголь, пенистый и не позволяющий зацепиться ни за крошку. Девка изображала труп, с каждым днем все убедительней. Дедок всерьез настроился молча переехать из предзака в лагерь. Бесследно.
Костя плюнул на стандартные методы, прицепился к следаку Артему, оказавшемуся все-таки дознавателем, и ходил за ним еще полдня – чтобы, вернувшись с торопливого перекусона, обнаружить, что объекта нет. И машины его полумертвой нет, ни у конторы, ни у дома. Называется, пожрать сбегал.
Костя потомился, замкнул несколько точек, в которые пытливый Артемка ныкался накануне, да без толку. Позвонил ему в кабинет, сочинив длинную убедительную историю про себя и про свой интерес. История не пригодилась – какой-то сопляк, тоже, поди, дознаватель на таратайке, сообщил, что Артем Александрович уехал в командировку, куда, не скажем, когда вернется, тоже, – перезвоните на следующей неделе. Даже что передать не спросил, щенок.
Это могло значить что угодно: человек уехал в отпуск, человек ушел в запой, человек занялся другим поручением начальства – Костя понимал, что поручения как раз сейчас должны были на человека сыпаться как из мусоропровода высотки, причем столь же приятного характера. И самым правильным было бы сесть неподалеку с глинтвейном и журнальчиком "What Hi-Fi", да дождаться возвращения, определенности и смысла. Но босс требовал результат. А боссу попробуй откажи.
Ему даже девка та не отказала. Артемова в смысле. Где уж нам уж.
Девку как раз было не жалко, а вот тетку жалко. Красивая, говорят, была тетка, толковая и честная. Не повелась даже на безотказного Мишку, который старался так, что, Славка говорит, отпинываться от мимоходных баб приходилось. А тетка не повелась. Ну и земля ей пухом. Кости там не было, он ничего не видел, не знает, его дело – легкая послеремонтная затирка. Затрем.
Заодно посмотрим, далеко ли яблочко от яблони падает. Если какие косяки и торчат, то в первую очередь со стороны Неушевых. В количестве двух.
Старшее яблочко было дурным и бесполезным. В смысле, Айгуль эта, хоть и взрослая уже баба, может, еще и помиловидней сестренки – кто бы, кстати, объяснил, зачем эта нерусь обзывает дочек заведомо неженскими именами. Но Айгуль горела на работе, что та Жанна, потом дожаривалась в пламени любви к собственной дочери, щекастой пацанке с совсем уж нечеловеческим именем – а остатки себя палила в ходе психиатрических визитов к младшей сестренке. Смысла следить за этим гриль-бильярдом не было. К тому же Айгуль вряд ли могла за что-то зацепиться, во время операции она с дочкой шлялась по каталонским пляжам.
Костя, дождавшись, пока девчонка с няней упрутся на прогулку, осмотрел квартиру и ничего интересного не нашел: панельная трешка, простенькая, как замки в двери, с хорошим, хоть и давним ремонтом. Чистенькая во всех смыслах. В плане следов тоже.
В рамках квадратно-гнездового подхода Костя немножко попас Айгуль, но быстро утомился. В основном физически – удивительно шустрая баба, медленно ходить не умела, да и водила, как Шумахер с парой удаленных хромосом – быстро, аккуратно, но непредсказуемо.
Костя после короткого размышления машиной в Чулманске решил не обзаводиться. Пешие реже залетают. Поначалу он слегка психовал, что туда не успеет, а того упустит. Ерунда это – такси было полно, стоили они копейки, подъезжали через две минуты после звонка и к тому же были оборудованы антирадарами, так что таксисты как раз порхали без залетов, хоть и в спотыкающемся режиме: разогнался, матернулся под писк, тормознул – и снова разгон. Автоинспекторов в Чулманске встречалось чуть, зато камеры с радарами торчали, натурально, из каждого светофора и фонаря – а светить даже временную машину, да еще оставлять ее фотки на память Косте совершенно не улыбалось.
Айгуль правил особо не нарушала, и, что существеннее, почти не отклонялась от безошибочного треугольника дом-работа-сестра. Костя решил изучить последний угол.
Гульшат жила в непростом доме с огороженной стоянкой, забором, консьержками, камерами и незаселенными в большинстве квартирами – такой микроаналог московских престижных апартаментов, раскупаемых не для жизни, а для вложения наворованных денег. Неушева, впрочем, жила за двоих, усердно – из дома носу не совала. Наружка в этих условиях имела разве что религиозный смысл, как столпничество или медитация, плохо сочетавшиеся с местным климатом. Кама-сутра штука приятная и полезная в большинстве отношений, Кама-с-утра-до-вечера-зимой – наоборот.
Костя все-таки попрактиковался, трескуче плюнул, крабом вернулся в снятую квартиру, спас побелевшие пальцы, проверил, не разошлась ли дырка в боку, накатил стакан, почти ничего не почувствовав, и понял, что настало время внедрежа.
С утра он обошел несколько магазинчиков спецодежды и секонд-хэнда, к обеду довел до кондиции наиболее убедительные сочетания, подумав, остановился на варианте "сантехник" с резервом "врач скорой помощи", утрамбовал оба комплекта в усердно обшарпанный ящик для инструментов, под поддончик с фонариком, парой ключей и отверток, и пошел в гости. Ежась, быстро переоделся на верхней площадке ближайшего к непростому дому подъезда длиннющей девятиэтажки, вывернул куртку серой стороной наружу, натянул шапку поглубже и внедрился во двор со стороны стоянки.
Вступительные тезисы Костя приготовил заранее, как и мятую бумажку, коряво исписанную фамилиями, адресами и номерами квартир. Ничего не пригодилось. Консьержка, нестарая еще тетка в бабушкином наряде, сама забурчала из-за стекла:
– Опять, что ли, к Гавриловым? Как на работу уже, в самом деле.
– А ремонт надо нормально делать, – назидательно сказал Костя. – Понимаешь, ставят пластиковые трубы и коллекторы китайские – их и разъедает. Экономят, блин. У самих квартира стоит как в Москве почти, а они…
Консьержка, как и ожидалось, разговор подхватила. Будь Костя домушником, он расцеловал бы тетку взасос, потом усыпил бы ее самым гуманным способом из подвернувшихся, и обнес бы все достойные этого квартиры в строгом соответствии с консьержкиными чеканными рекомендациями. Костя вором не был и интересовался единственной квартирой, вернее, ее обитательницей. Получив сытную порцию данных, он увел разговор чуть в сторону, чтобы не запомнилось, рассеянно достал сигарету – и схлопотал от стражницы заряд здоровья, трудно совместимый со счастьем.
Оно и надо было.
Костя хмыкнул, убрал сигарету в пачку, а пачку в карман, и пошел вверх.
Визит сантехника можно было и обосновать, заливание квартиры штука несложная, хоть и хлопотная, особенно в таком доме, с одной стороны, расфуфыренном, с другой – тихом и пустом. Но, насколько Костя понял вводную босса, подтвержденную теткой на входе, девка пошла не в мать с отцом, и объехать ее можно на драном венике.
Сначала он решил осмотреться. Сам не понял, почему.