- Нет, правда, - настаивала Дарла. - Конечно, я понимаю, он больной и все такое, но привлекательным никогда не мог быть. Мама не запала бы на него. На всех фотографиях, где она с мужчинами - даже с нашим отцом, - они такие красавчики.
Дарла говорила с какой-то настойчивостью, и Мюриэл поразило воодушевление, с каким девушка любовно воссоздавала образ матери. Чем старше Мюриэл становилась, тем острее воспринимала бремя страданий, приносимое в здание суда. В юности она чувствовала гнев потерпевших и подсудимых, зачастую считавших, что с ними несправедливо обходятся, и острое праведное стремление покарать зло. Но теперь сосредоточилась на страданиях Дарлы, преступников, у которых часто хватало ума пожалеть о содеянном, членов их семей, обычно столь же невиновных, как и безучастные свидетели. Единственным их заблуждением было то, что они любили человека, пошедшего по криврй дорожке.
Несомненно, для Дарлы имело значение, чтобы ее оценка матери была правильной. Она повернулась к Женевьеве, наблюдавшей за поведением бабушки и внучки с едва заметной улыбкой.
- Правда, тетя Женевьева? Мама ни за что не стала бы иметь дело с таким.
- Ни в коем случае. Твоя мать всегда ненавидела этого человека.
Женевьева коснулась обнаженного плеча девушки и потому не заметила, как Мюриэл и Ларри переглянулись.
- Почему она его ненавидела? - спросила Мюриэл.
В комнатке с обитым твидом диваном, казенного вида столом и стульями теснилось шесть человек. Женевьева сразу же осознала свою ошибку и отвернулась к одному из старомодных лесных пейзажей на стене, прячась от всеобщего внимания.
- Существовала какая-то неприязнь, - ответила она и повертела в воздухе наманикюренной рукой, показывая, что там все было непонятно. Волосы ее преждевременно поседели, что производило разительное впечатление, так как она сохраняла жизнерадостную моложавость вплоть до неправильного прикуса. В общем она производила впечатление твердой духом женщины. Уже десять лет не оставляла вниманием детей и мать подруги.
- Может быть, девочки подождут снаружи, - предложила Мюриэл, подумав, что Женевьева не хочет говорить из-за них.
- Ну уж нет, - ответила Дарла. - Мы не маленькие. Она была нашей матерью.
Мюриэл невольно улыбнулась, потому что была такой же колючей и своевольной в шестнадцать лет. Стремление зайти слишком далеко, ступить на запретную почву, чтобы испытать себя, до сих пор не покидало ее. Андреа, младшая из сестер, была настроена остаться не столь решительно, но в конце концов тоже предпочла не уходить. Ларри продолжал наседать на Женевьеву.
- Значит, вам ничего не известно о романе между Эрно и Луизой?
Женевьева взглянула на часики и поманила девушек к выходу, но ответила на прощание:
- Скорее поверю, что он убил ее, чем этому.
Мюриэл подняла руку, прося миссис Сальвино задержаться.
- Луиза когда-нибудь говорила вам что-то об Эрно?
- Кто знает? - ответила старуха. - Кто обращал внимание?
- Говорила она о мужчинах?
- О Господи, - сказала миссис Сальвино. - Я ж ее мать. Думаете, я спрашивала Луизу о таких делах?
- Я думаю, спрашивала, - сказала Дарла.
Миссис Сальвино замахнулась наотмашь и зашипела сквозь зубы. Внучка ответила занесенной ладонью, жестом, скорее всего заимствованным у бабушки. Но Дарла улыбалась. Видимо, она любила Нуччу Сальвино гораздо больше, чем готова была признать.
Женевьева продолжала медленно теснить группу к двери. Мюриэл предупредила миссис Сальвино, что репортеры могут пристать к ней с вопросами.
- Мне нечего сказать.
- Они захотят узнать, что вы думаете, - сказала Мюриэл. - Верите ли, что ее убил Эрдаи.
- Может быть, - сказала миссис Сальвино. - Может быть, он, может быть, тот и другой вместе. Не знаю. Она мертва. Вот это я знаю.
- Нам нечего им ответить, - сказала Женевьева.
Мюриэл попрощалась со всеми. Женевьева выходила последней, и Ларри коснулся пальцами ее руки.
- Нам бы очень хотелось еще поговорить с вами.
Женевьева потрясла головой. У нее была приготовлена отговорка. Отъезд на отдых всей семьей. Ежегодно, как только детей распускали на каникулы, они уезжали в Скейджен на месяц.
- Когда уезжаете? - спросила Мюриэл.
- Завтра, - ответила Женевьева. - Рано утром.
- Ну что ж, может, мы наведаемся туда, - сказал Ларри, и Женевьева бросила на него неприязненный взгляд.
Помня о журналистах внизу и понимая тщетность угроз Старчека, Мюриэл распахнула дверь и выпустила Женевьеву. Они с Ларри остались вдвоем.
- Надо бы поехать туда и взять у нее письменные показания, - сказал Ларри. - Она будет изворачиваться, но под присягой вряд ли станет лгать. Только не думаю, что мы вытянем что-то из нее без повестки.
- Я бы не прочь занести в протокол показание о том, что Луиза всегда ненавидела Эрно. Мы должны всеми силами выставлять его лжецом.
- Ты очень неплохо поработала в этом направлении.
Мюриэл приняла этот комплимент с улыбкой, но она знала, что процесса не выиграть одним красноречием. Исход большинства дел бывал предопределен характером судьи или присяжных, и Кентон Харлоу вызывал у нее беспокойство.
- Если он решит, что Эрно заслуживает доверия, - сказала она Старчеку, - я надолго завязну с этим делом. Толмидж считает, что, если оно не кончится скоро, преподобный Блайт может уговорить кого-то принять участие в предварительных выборах.
- Кого-нибудь черного, - сказал Ларри.
- Разумеется, - ответила Мюриэл и досадливо покачала головой при мысли о такой перспективе. Ее не привлекала такая борьба, особенно где ее будут выставлять обвинительницей-расисткой.
- И какой у нас выбор? - спросил Ларри.
- Сам знаешь какой. Выяснить все быстро. И либо смешать Эрно с грязью, либо заявить, что мы напортачили. И как можно быстрее зализать раны.
- Мы ничего не напортачили. Приговоренные к смерти вечно заводят одну и ту же песню. Ромми виновен, Мюриэл, ты это знаешь. Я не запугивал его, чтобы добиться признания. А Эрно пусть себе продолжает твердить свою ерунду про Шангри-Ла.
- Я просто говорю.
- Кроме того, при всем уважении к Толмиджу, если мы не прижучим этого пса, Блайт проделает в твоем теле еще одну дырку. И можешь отменить заказ на предвыборные плакаты.
- Если только дело так пойдет, - незамедлительно ответила Мюриэл. Тон ее был вызывающим, даже надменным, и она увидела, как Ларри сжался. Это напомнило что-то давнее. Мюриэл почувствовала себя виноватой. И может быть, она сказала неправду. Накануне она говорила Ларри, что отказалась бы от прокурорского кресла ради радости стать матерью, и была совершенно откровенна. Но не иметь ничего из того, к чему стремилась? Она хорошо знала себя и понимала, что легко не откажется от борьбы.
- Ларри, Шланг осужден справедливо. Но давай постараемся утопить Эрно. Я свяжусь с Джексоном Эйрзом, попытаюсь поговорить с его племянником. И продолжай работать по линии шайки. "Гангстеры" могли посулить Эрно что-то такое, о чем мы не догадываемся. И постарайся связаться с тем человеком, которого Эрно ранил в баре Айка. Что-то говорит мне, он не поддержит ту чушь о самозащите, на которой стоит Эрдаи.
Ларри понравились эти идеи. Приятно было сознавать, что они снова пришли к согласию.
- Пора выходить к журналистам, - сказала Мюриэл. - Выгляжу я суровой, но справедливой?
Ларри свел большие пальцы, поднял указательные и посмотрел между ними, словно в видоискатель.
- Что-то такое есть.
Она бегло улыбнулась ему.
- Я забыла, Ларри, как приятно работать с тобой.
Открыв дверь, Мюриэл увидела Дарлу, прислонившуюся к косяку. Девушка тут же выпрямилась.
- Я забыла спросить, - сказала она. - Мне хотелось узнать, возможно ли получить назад эту вещь.
- Какую?
Дарла бросила на Мюриэл оскорбительный, подростковый взгляд, словно та была непроходимой тупицей.
- Камею. Принадлежавшую матери. Она среди улик, так ведь? Мистер Мольто сказал, что мы не сможем забрать ее, пока дело не завершится окончательно. Но понимаете, мы ждали так долго, и я просто интересуюсь, потому что...
Несмотря на всю свою боевитость, Дарла заметно растерялась и не могла произнести ни слова.
Но Мюриэл не требовалось объяснений. Дарла считала камею своей по праву. Камея связывала ее с матерью, внутри находился ее собственный снимок, сделанный в первые минуты жизни, который Луиза буквально носила на сердце. Из-за девушки Мюриэл внезапно ощутила ярость и бессилие. Прошло десять лет, а закон при всех его благородных целях и неуклюжей работе даже не позволял осиротевшей девочке коснуться своего самого драгоценного наследства.
Мюриэл на секунду обняла Дарлу, пообещала быстро разобраться и направилась к лифтам, стараясь вновь обрести спокойствие. Ярость перед телекамерами не нужна. Но Мюриэл была довольна разговором с Дарлой, возможностью вновь ощутить заботу и решимость. Хватит играть в солдат и индейцев. Хватит адвокатов, выскакивающих из леса на защиту Шланга с криком "Ура!". Хватит лишать справедливости и покоя тех, кто их заслуживает. Развязка слишком уж затянулась - для дела, для адвокатства и для самого Ромми Гэндолфа.
20
13 июня 2001 года
Сьюзен
Едва заседание окончилось, Джиллиан поднялась со своего места в последнем ряду и устремилась к двери. Когда она уже шла по коридору, отрывисто постукивая низкими каблуками, сзади ее окликнули. Стюарт Дубинский, давно работающий в "Трибюн" судебным репортером, подбежал к ней, запыхавшись от этого усилия. Мало кого на свете ей меньше всего хотелось бы видеть.
Войдя в судебный зал, Джиллиан подвергалась риску такой встречи и, понимая это, не раз приказывала себе уйти. Однако покуда Эрно не произнес последнего слова, она словно бы не могла подняться с сиденья. Что заставляло ее оставаться, а не уйти? У нее было множество ошибок, в которых следовало раскаиваться. Тысячи. Почему же она так сосредоточилась на этой? Она тщательно просматривала газету утром и даже накануне вечером, сидя перед телевизором под громкий храп Даффи. Она была захвачена этим делом, как в тот день, когда ездила с Артуром в Редьярд. Опять муки совести? Однако больше она себя не обманывала. Если в зале и раскрывалась какая-то правда, это была в некотором смысле правда о ней.
Всегда толстый Дубинский стал свиноподобным. Лицо его, много лет знакомое ей, оставалось узнаваемым, но заплыло жиром. Стюарта Джиллиан всегда недолюбливала. Он был ненадежным буквально во всех отношениях, вечно опаздывал, иногда вольно обращался с фактами и часто собирал их недозволенным образом. Несколько лет назад его лишили на время журналистского пропуска в здание суда: обнаружили подслушивающим у дверей комнаты, где заседали присяжные.
Джиллиан объяснила Дубинскому в нескольких словах, почему сидела в зале. Однако было ясно, что он видел в ней сторону, которую упустили его конкуренты. Дубинский нашел в кармане пиджака магнитофон. Интуиция подсказывала ей, что если она останется объектом репортажей, то может вскоре потерять работу. Но если оттолкнуть Дубинского, он станет более решительным. Она несколько раз говорила, что ей нужно идти, но Стюарт постоянно обещал, что задаст еще всего один вопрос. Он уже отошел от дела Ромми Гэндолфа и перешел к ее нынешней жизни, о которой Джиллиан не хотелось говорить.
- Вот и вы, - сказал кто-то и крепко взял ее под руку. Это оказался Артур. - Судья, если хотите, чтобы я отвез вас обратно, нужно немедленно ехать. Я только что получил сообщение по пейджеру. Арестовали одну мою клиентку, нужно ее вызволять.
Он повел Джиллиан по коридору.
Дубинский последовал за ними, однако с появлением Артура перенес внимание на него. Ему хотелось узнать мнение адвоката по каждому из вопросов, поднятых Мюриэл. Артур остановился и попытался избавиться от Дубинского, но тот тащился за ними до маленькой автостоянки напротив здания суда.
- О, частная практика, похоже, выгодное занятие, - сказал, коснувшись крыла машины, репортер.
- Она куплена не на гонорар от этого дела, - заверил его Артур. Помог Джиллиан сесть в машину и быстро поехал вниз по пандусу.
- Ты мой спаситель. - Закрыв глаза, Джиллиан приложила руку к груди. - Стал Стюарт еще хуже, или я попросту отвыкла? На самом деле у тебя нет клиентки в полиции, так ведь?
- Есть, к сожалению. Моя сестра.
- Твоя сестра!
- Джиллиан, это случается постоянно. Но мне нужно быть там.
- Конечно. Высади меня на углу.
- Тебе куда?
- Артур, пожалуйста. Позаботься о сестре. Сегодня вечером я работаю в Ниринге. Доеду туда автобусом.
- Ну а я еду во второй участок на Западном берегу. Поехали. Если хочешь, можешь сесть на автобус там.
Джиллиан решила, что, поехав с ним, никакой проблемы ему не создаст. К тому же у нее было незавершенное дело с Артуром. Она все еще надеялась загладить вчерашнюю неловкость при расставании, и ей было любопытно узнать его мнение о сегодняшних разбирательствах. Но Артур первый спросил у нее, что она думает об Эрно.
- Думаю, Мюриэл очень хороший юрист, - сказала Джиллиан. - Она подняла большую бучу.
- Ты веришь ему?
Джиллиан, в сущности, об этом не задумывалась. Верить или нет почему-то казалось второстепенным. Принимать решение предстояло не ей. Кроме того, она теперь чувствовала, как захватил ее сам процесс. Она не бывала в судебном зале с тех пор, как ей вынесли приговор. И не могла представить, что его обстановка может так воодушевить ее, как сегодня. Обвинители и адвокаты; судьи; вспышка эмоций, даже более сильная, чем в театре, потому что все было потрясающе реальным. Когда Эрно говорил о своей близкой смерти, это походило на длительный грозовой разряд. Ей даже казалось, что в большом зале должно запахнуть озоном.
Джиллиан нисколько не удивляло, что она испытывала легкую зависть. Она всегда любила зал суда. Однако потрясло ее то, каким все это оставалось близким, - расчеты и размышления, входившие в каждый вопрос, усилия понять загадочные реакции судьи. Она только теперь осознавала, что это снилось ей каждую ночь.
- Честно говоря, Артур, я сомневаюсь, что склонна ему верить. Но подумала, что твоя реабилитация свидетеля была совершенно блестящей, по-своему не менее действенной, чем перекрестный допрос Мюриэл.
- Навряд ли, - ответил Артур, однако не смог сдержать улыбки.
Джиллиан сказала это не из вежливости, Артур действовал первоклассно. Перекрестный допрос требовал красноречия, чтобы допрашивающая сторона превращалась в яркое воплощение неверия. Опрос после него обладал своего рода артистизмом, гораздо более тонким. В ходе него адвокат, слегка напоминавший отца, оказывающего нежное влияние на непослушного отпрыска, незаметно вывел свидетеля снова в благоприятный свет.
- Видимо, на этой стадии я еще не составила мнения об Эрно, - ответила Джиллиан. - Можешь ты как-нибудь подкрепить его показания?
- Не представляю чем. Вещественных свидетельств нет. Если он насиловал Луизу, могли остаться паховый волосок, ДНК, но ничего обнаружено не было.
- Как думаешь, почему он это отрицает? Изнасилование?
- С того дня, как мы ездили в Редьярд, он утверждает, что Кумагаи ошибся. Думаю, это говорит в его пользу. Если бы он хотел привязать свои показания к уликам, то признался бы и в этом.
Они медленно ехали в густом послеполуденном потоке машин. Джиллиан размышляла. На этой стадии, просто посеяв сомнения в справедливости приговора, вызволить Ромми из коридора смертников не удастся. Десять лет прошло. Слишком поздно. Но существовала вероятность, что Мюриэл захочет вывести разбирательство из центра всеобщего внимания.
- Знаешь, Мюриэл может повести с тобой разговор о сделке, - сказала она Артуру.
- О замене смертной казни пожизненным сроком? Даже если он невиновен?
- Что скажет твой клиент?
- Это то же самое, что испытание судом Божьим. Предложить ему жизнь. Если он виновен, то ухватится за это предложение. Если нет, тоже может согласиться, лишь бы остаться в живых.
- Его выбор, так ведь? - спросила Джиллиан, но Артур покачал головой.
- Хочется, чтобы он оказался невиновным. Теперь я совсем как Памела. - Он посмотрел на нее с детской робостью. - Быть адвокатом лучше, чем обвинителем. Обвинитель действует по правде. Но не так. Мне предстоит сражаться со всем миром. Впервые за многие годы я не чувствую себя подавленным, когда встаю поутру.
Артур, никогда не скрывавший своих чувств, весело просиял.
Джиллиан улыбнулась, но снова почувствовала себя направляющейся туда, куда путь ей уже заказан.
Она спросила Артура о сестре, и он безжизненным тоном вкратце рассказал историю Сьюзен. История была довольно обычной: периоды стабильности, потом сокрушительный рецидив и госпитализация. Сьюзен несколько раз исчезала - то бывало ужасное время. Артур с отцом искали ее на улицах. Последний раз она оказалась в Фениксе принимающей амфетамин - худшее, что можно представить для шизофренички - и на третьем месяце беременности. Для отца, не перестававшего лелеять надежду, что красивая, многообещающая дочь все-таки вернется к нему, эти циклы болезни бывали особенно мучительными.
- Лекарства помогают? - спросила Джиллиан.
- Хорошо помогают. Но рано или поздно Сьюзен отказывается их принимать.
- Почему?
- Потому что побочные воздействия некоторых ужасны. У нее начинается дрожь. Тахикардия. Ей парализовало шею. Одна из причин ее содержания в стационаре заключается в том, что там она получает укол проликсина раз в неделю. Риспердал помогал ей лучше, но его нужно колоть каждый день, а это никак не получается. Это лекарство делает ее покорной. И она его ненавидит. Думаю, для нее самое худшее то, что жизнь становится тусклой по сравнению с тем, что происходит в голове, когда она ничего не принимает. Речь идет о человеке, у которого индекс интеллектуальности сто шестьдесят пять. Я даже не могу представить, что происходит у нее в мозгу. Но знаю - нечто яркое, необузданное, вдохновляющее. Она гениальна, несмотря на болезнь. Для нее внешний мир так же чужд, как средневековье, но она каждое утро прочитывает три газеты и не забывает ничего.