Берит Хамрин поставила свою сумку с ноутбуком на письменный стол.
– Почему здесь так холодно?
Анника оторвала взгляд от уже умершего Людде и показала на вентиляционное оборудование в углу.
– Нина добавила что-нибудь интересное? – спросила она.
– Да. Есть похожие случаи в других странах, расследования проводятся совместно.
– И она сказала это со свидетельского места? Блестяще. Думаешь, его осудят?
Берит опустилась на стул.
– Все обвинение базируется на экспертизе ДНК, – объяснила она. – Этого, пожалуй, недостаточно.
– Берглунд не отметился своим присутствием по соседству ни с одним другим насильственным преступлением, – заметила Анника.
– Сейчас есть определенные сомнения, – сказала Берит.
– А он сам высказывался? – спросил Патрик, внезапно материализовавшийся рядом с ними.
– Он обычно жарил печень своей жертвы и съедал ее с каперсами и чесноком, – съязвила Анника.
Патрик сразу разозлился, на что она и надеялась.
– Есть одна новость, – сообщила Берит. – ГКП и Европол затеяли совместное расследование с иностранными полицейскими властями. Именно поэтому на подготовку обвинения ушло так много времени.
Щеки Патрика покрылись красными пятнами.
– РАССЛЕДУЕТСЯ СЕРИЯ УБИЙСТВ ПО ВСЕЙ ЕВРОПЕ, – продекламировал он, как бы цитируя большой газетный заголовок.
– Не обязательно, – остудила его пыл Берит, – пока нет ни одного совпадения.
– Это смотря как подать, – буркнул Патрик и поспешил к месту выпускающего редактора.
– Ты получила что-нибудь от прокурора? – поинтересовалась Берит.
Анника протянула коллеге список свидетелей, и одновременно у нее на столе ожил внутренний телефон.
– Ты не могла бы зайти ко мне на минуту? – послышался голос главного редактора Андерса Шюмана сквозь треск динамика.
– Прямо сейчас? – уточнила Анника.
– Желательно.
Аппарат издал еще несколько хриплых звуков и умер.
– Замечательно, – констатировала Берит, возвращая список. – Здорово, если бы ты смогла их разговорить.
Анника поднялась и направилась к стеклянному закутку главного редактора. Он смотрел на нее, поэтому она не стала стучать, а шагнула внутрь и плотно закрыла дверь за собой.
– Что сказал прокурор? – поинтересовался главный редактор.
Он сидел за своим письменным столом и выглядел более измученным, чем когда-либо.
– Я получила список свидетелей. Почему кондиционеры должны стоять чуть ли не на минусовой температуре?
Он вопросительно посмотрел на нее. На столе перед ним лежала стопка бумаг, распечаток, стикеры для заметок и еще какой-то документ, сильно напоминавший блок-схему.
– Какие свидетели? В этом убийстве были свидетели?
– Те, кто обеспечил убийце алиби. У тебя какое-то дело ко мне?
Главный редактор потеребил свою бороду.
– Садись, – сказал он и показал на стул для посетителей.
Анника поняла, что речь пойдет о чем-то неприятном, по его тону и сероватому оттенку кожи лица.
– Сколько тебе осталось по убийству стриптизерши?
Анника помедлила с ответом, пока не устроилась на стуле.
– Стриптизершу звали Жозефина. Она мечтала стать журналисткой и любила кошек. Да, там еще хватает работы, я ведь только начала. А в чем дело?
– Велики ли, по-твоему, шансы, что с каким-то из этих случаев удастся разобраться? Или будет предъявлено обвинение?
Анника внимательно посмотрела на него:
– Мы спешим?
Шюман сидел какое-то время молча, положив предплечья на крышку своего письменного стола.
– Все ясно с твоим преемником? – спросила Анника. – Это будет тот парень с радио?
Шюман тяжело вздохнул и отъехал в кресле назад, пока не уперся спинкой в книжную полку.
– Нет, нет, в любом случае не он. А что, у тебя есть какое-то предложение?
– Да, есть, – кивнула Анника. – Берит.
Он провел рукой по лбу.
– Да, да, я знаю, что ты так думаешь.
– Я повторяю это снова, поскольку права.
– Мотивируй.
– Она, без сомнения, лучший и самый вездесущий репортер "Квельспрессен", может все и делала все. Она никогда не впадает в уныние, невероятно рассудительна и верна газете до последнего дыхания.
Шюман захлопал глазами.
– То есть в твоем понимании у нее есть необходимые опыт, знания, лояльность, способности, спокойствие и благоразумие?
– Уму непостижимо, почему она еще не получила этого предложения.
– Позволь мне рассказать почему.
– Хотелось бы услышать.
– Берит никогда не допускает оплошностей. На нее даже ни разу не писали жалоб омбудсмену по вопросам печати. Она пишет корректно, так что не придерешься, и ее материал всегда основательный и отлично проработанный.
– И когда это было плохо?
– Она никогда не рискует.
Анника скрестила руки на груди.
– По-твоему, она труслива?
– Газета вроде "Квельспрессен" не может иметь капитана, если использовать одно из твоих любимых выражений, который не готов рисковать. Это никогда не сработает. Квинтэссенция в данной работе состоит в том, чтобы порой не испугаться пойти ва-банк, создать хаос и сохранить равновесие, когда штормит…
– А почему такая спешка с Жозефиной?
– Это не спешка.
Анника смотрела молча на него несколько секунд. Он давно выглядел уставшим, но теперь у него появились морщины возле рта.
– Это еще неофициально пока, – сказал он.
– О’кей, – буркнула она. Ощущение беды усилилось.
Шеф протянул ей распечатку – протокол встречи правления, состоявшейся неделей ранее.
– Параграф четыре, – сказал он.
Анника прочитала три раза.
"Учитывая последние тенденции развития отрасли, принято решение закрыть печатную версию "Квельспрессен".
Закрыть. Печатную версию.
– Бумажная газета, – сказала она, – ее убьют.
Ее голос был немного хриплым.
Шюман кивнул:
– Как можно быстрее.
Анника совершенно неподвижно сидела на стуле, словно окаменела.
Ее взгляд неосознанно скользил по редакции, людям, сосредоточенным на своих делах по другую сторону стекла, даже не подозревавшим, какая пропасть разверзлась совсем близко перед ними.
– Но, – наконец заговорила она, – что произойдет со всеми…
– Здесь ничего не поделаешь, – отрезал Шюман. – Все репортерские ставки ликвидируют…
Анника уставилась на него с открытым ртом. Постепенно смысл его слов дошел до нее: "все репортерские ставки ликвидируют" – это касалось и ее самой, и Берит, и Хёландера, и других, и всех читателей, которые больше не смогут ходить и покупать себе газету, садиться и решать кроссворд за столиком в кафе, речь шла об исчезновении целой культуры, стиля жизни.
– Я думаю, бумажная газета выходила с прибылью!
– Пока мы выезжали на приложениях и всяком барахле, которое посылали вместе с ними, книгах и музыке, и DVD-фильмах, но появление специализированных интернет-магазинов сыграло свою роль и там тоже. Это единственно возможный вариант.
– Ты не можешь так думать.
– Всем другим придется поступить аналогичным образом рано или поздно. Мы получим преимущество, взяв инициативу на себя.
– И ты должен сделать это? Взяться за топор?
– Кое-кто из основного персонала останется в деле, – сказал он. – Будем расширяться в интернет-версии, журналистика не исчезнет из-за того, что мы перестанем использовать массу бумаги для ее распространения, но, если вернуться к стрип… Жозефине, я хотел бы видеть ее в печатном варианте.
Само собой.
– Сколько у меня времени?
Анника не смогла скрыть сарказм.
– Надо пересмотреть договоры с распространителями, типографиями, подобное не сделаешь за один день…
У нее пересохло во рту, ей пришлось задать этот вопрос:
– А потом? Что будет со мной?
– Естественно, для тебя найдется определенное пространство в новой организации. Ты знаешь, я хотел бы видеть тебя выпускающим редактором.
– Проводить дни за написанием семикрестового суррогата?
– Помимо прочего.
Она почувствовала, что у нее вот-вот польются слезы из глаз, быстро встала в попытке справиться с ними.
– Никогда, – сказала она. – Уж лучше сидеть за кассой в торговом центре.
Шюман вздохнул.
– Ничего не говори остальным, – попросил он. – Мы, возможно, обнародуем решение в начале следующей недели.
Анника кивнула, покинула стеклянный закуток и закрыла за собой дверь.
Подземка поглотила ее, и сейчас она тряслась в сторону Сёдермальма. Люди в вагоне вокруг сталкивались с ней, раскачивались на месте.
Она зажмурила глаза, чтобы не заплакать.
Шюман, естественно, был прав. "Квельспрессен" предстояло стать первой ласточкой в ряду новостных газет в части прекращения выпуска бумажной версии. Она знала, что большинству других со временем придется последовать ее примеру.
Она, поморгав, прогнала слезы с глаз и окинула взглядом вагон. Несколько пожилых людей стояли с газетами в руках, но не так много. Перемены уже дошли и сюда. Однако мир, полностью лишенный ежедневных газет… Как он будет выглядеть?
Анника перевела взгляд на окно и встретилась глазами со своим отражением.
Внешний вид улиц преобразится, желтые газетные анонсы исчезнут с витрин киосков и продовольственных бутиков, но не навечно, она считала, что замены не придется долго ждать, в виде какой-то другой рекламы, ведь этой цели они там, собственно, и служили. От них требовалось заманить клиента внутрь для покупки пачки сигарет или мороженого, раз он все равно оказался там. В автобусах и поездах люди станут все более активно таращиться в свои телефоны, штабеля из стопок газет не будут больше блокировать тротуары, мешая ей идти на работу, а ветер перестанет носить бесплатные газетенки по платформам.
Как будет житься и работаться в таком мире?
Прочитанное в интернет-версии запоминалось хуже, это доказали в ходе одного норвежского исследования. Пятидесяти испытуемым предложили прочитать один и тот же детективный рассказ английского писателя, половине в бумажном варианте, а половине в виде электронной книги, и последним труднее далось вспомнить хронологию событий. Откуда такой результат, так и осталось невыясненным, возможно, это имело отношение к тяжести бумаги, перелистыванию, ощущению движения вперед. У людей и сейчас короткая память, а потом, значит, будет еще короче? Что подобное означало? И к тому же для нее как журналиста? Ей придется упрощать все еще больше? Делать мир черно-белым?
Это, пожалуй, было наказанием – это и еще ее панические атаки – за то, как она вела себя, за все, что уже сделала, всех, кого подвела…
Анника сразу же устыдилась этой мысли, собственной монументальной наглости, что развитие журналистики каким-то образом имело отношение к ее личным недостаткам.
За паническими атаками стояла она сама, это была ее собственная вина, с чего вдруг они могли обойти стороной? При ее поведении?
Поезд затормозил, ей пришлось приложить немало усилий, чтобы не свалиться на женщину с детской коляской.
На станции "Медборгарплатсен" она поднялась на свет снова, желтые газетные анонсы по-прежнему бросались в глаза перед газетным киоском. Сёдермальм имел другой ритм, чем Кунгсхольмен, другой цвет, она по-прежнему чувствовала себя трепетной овечкой, находясь здесь, не могла по-настоящему поверить в это. Здесь она терпимее относилась к окружающим, и здесь не было никаких призраков. Даже мужчины в ярко-желтых касках, перегородившие Гётгатан и с дьявольским шумом крошившие асфальт, вызывали у нее жалость.
А кто она такая, чтобы вообще судить кого-то? Сама бросила мужа, когда ему, измученному и искалеченному, больше всего требовалась помощь, и начала отношения с его шефом, разве такое прощается?
Дисплей мобильника засветился в ее сумке, грохот, создаваемый дорожными рабочими, заглушил сигнал, но она поняла, что ей звонят, вытерла глаза, крепко прижала телефон к уху, сунув палец в другое, и поспешила прочь от источника шума.
– Привет, Анника, – услышала она мужской голос в своей голове. – Это Стивен.
Туча набежала на небо. Она непроизвольно огляделась.
– Привет, Стивен.
Она перешла улицу. Сумка била по бедру. Она остановилась перед "Макдоналдсом" и опустила ее на тротуар.
Стивен родился и вырос в соседней деревне Мальмчёпинг, несмотря на свое американское имя. Он был на пять лет старше Биргитты, Анника никогда не встречалась с ним, пока Биргитта и он не ввалились в ее квартиру на Кунгсхольмене однажды поздно ночью, когда Томас сидел в плену у похитителей.
– Биргитта не давала тебе знать о себе? – спросил он.
Люди непрерывным потоком проходили мимо нее по улице.
– Нет, я разговаривала с мамой сегодня и ничего не слышала с тех пор. Что, собственно, случилось?
Она пыталась говорить легко и непринужденно, удерживать неприятные мысли на расстоянии.
– Биргитта вчера не пришла с работы домой, – сообщил он.
– Да, мама говорила это. И Биргитта ничего не сказала, прежде чем ушла? Не давала тебе знать о себе?
– Нет, с тех пор… нет.
В трубке воцарилась тишина. Компания девчонок с синими волосами и руками полными гамбургеров протиснулась мимо нее по тротуару, одна из них уронила стаканчик с кока-колой Аннике на туфли. Она повернулась спиной к малолеткам.
– Алло? – сказала она.
– Я подумал, может, она говорила что-то тебе?
Анника посмотрела на стену перед собой.
– Стивен, почему она должна делать это? Мы с Биргиттой почти не общались.
– Да, ты даже не приехала на нашу свадьбу.
Это старая история, разве она недостаточно поплатилась за нее?
– Я думала, вы переедете в Осло, – сказала она.
– Да, это… да, мы искали работу там, но… ничего не получилось.
– Почему?
Никакого ответа, она посмотрела на дисплей, нет, разговор не прервался. Автобус номер 71 проехал мимо на пути к Данвикстуллу. Она закрыла глаза.
Стивен кашлянул:
– Какая-то ерунда получается. Я не знаю, что делать. Дини постоянно спрашивает о ней. И как отвечать?
Анника внезапно почувствовала себя ужасно усталой.
– Стивен, почему она ушла? Вы поругались?
– Нет, не так чтобы очень…
Не очень.
– Ты… бил ее?
– Никогда.
Ответ пришел быстро и без толики сомнения. Слишком быстро?
– Если ты найдешь ее, сообщи, пожалуйста, – попросил он.
Анника смахнула волосы со лба, она не понимала, зачем этот разговор, чего хотел Стивен? Почему Биргитта должна была связаться с ней, а не с ним?
– По-моему, у меня даже нет ее номера, у меня новый телефон, а контактные данные не удалось перекачать… Откуда у тебя мой номер, кстати?
– От Барбры.
Естественно.
Телефон пискнул в ее руке, "новая визитная карточка получена".
– Пообещай сообщить мне, – сказал он.
– Конечно.
Она закончила разговор, сердце бухало, как кузнечный молот, у нее в груди, она перевела дыхание, прежде чем положила телефон в сумку и подняла ее на плечо.
Почему обязательно надо звонить ей, если у кого-то возникало желание нагрузить другого собственными проблемами, или она была мученицей?
Анника медленно побрела в сторону Сёдерманнагатан. Она и Биргитта не имели больше ничего общего, кроме детства.
Она зашла в магазин на Нюторггатан, положила мясной фарш, и сливки, и лук, и свежую бельгийскую картошку в продуктовую тележку. Калле заказал котлеты на ужин.
К кассе образовалась небольшая очередь – цепочка вежливых представителей среднего класса на пути домой после работы, точно таких, как она сама: немного винтажных вещей и дорогих аксессуаров, кое-что модных брендов. На кассе сидела молодая женщина, родившаяся не в Швеции и не имевшая средств жить в Сёдермальме, из тех, какой предпочла быть Биргитта.
А в общем-то не было ничего особенно странного в том, что Биргитта стала кассиршей, она обожала магазины. Могла ходить и покупать часами еду или одежду, средства по уходу за кожей – не имело значения, блуждала, как в лесу, среди товаров и этикеток. Часто могла отдать недельные карманные деньги за красивую банку варенья или благоухающее розами мыло.
Анника расплатилась карточкой и заметила, что у женщины за кассой такие же красивые акриловые ногти, какими обычно щеголяла Биргитта.
Приготовление ужина с детьми и сама трапеза прошли хорошо, пусть Джимми допоздна задержался на работе. Они сидели за столом и обсуждали минувший день в своей обычной манере. Серена прекратила вечные пререкания, что стало для Анники огромным облегчением. Сейчас девочка подробно рассказала, чем они занимались на уроке труда, ей отлично давалось шитье и прочее рукоделие, она живо интересовалась всевозможными техниками выполнения таких работ и материалами. Эллен поведала о фильме, виденном ею на "ютюбе", с несколькими норвежцами, певшими песню о лисице, а Якоб в основном молчал, но ел с большим аппетитом. Калле не осмелился пить молоко, которое она поставила перед ним, не помогло даже объяснение Анники, что дата на упаковке означала "лучше использовать до", а не "отравление после".
Потом они все вместе прибрались на кухне, дети разбрелись по своим комнатам мучить электронные устройства. Анника села за кухонный стол, откашлялась и набрала номер Биргитты. Она прикрыла глаза рукой, слушала гудки в трубке и настраивалась быть дружелюбной и корректной со своей сестрой, но вместо Биргитты ей пришлось слушать автоответчик.
"Привет, это Биргитта, к сожалению, я сейчас не могу поговорить с тобой, но, если ты скажешь что-то после сигнала, я перезвоню тебе при первой возможности. Пока!"
Последовавший за этим монологом звук был громким и пронзительным. У Анники возникло странное чувство, словно ей вместо конфеты подсунули пустую обертку, она посомневалась мгновение, но потом выпрямилась и сказала в пустоту:
– Да, хм, привет. Это Анника. Я слышала, ты не пришла домой с работы вчера и… Да, нас интересует, где ты. Ты же можешь позвонить. О’кей? Пока.
Дала отбой, испытав облегчение оттого, что передала инициативу предстоящего общения сестре. В следующее мгновение, судя по звуку, возник небольшой беспорядок в комнатах детей.
– Эй, вы, там, начинайте чистить зубы! – крикнула Анника.
Шум усилился, к нему прибавились крики и плач. Она направилась к комнате мальчиков, но катастрофа уже случилась. Якоб осознал, что лишился своего мобильного телефона. У него и мысли не возникло, что кто-то взял его, он просто не помнил, куда положил телефон или когда видел в последний раз.