Я замолчала и некоторое время сидела, склонив набок голову, мои губы безмолвно шевелились. Я видела картину за картиной - либерийских мальчиков, испуганно сидящих в кустах над своими врагами, людей-леопардов и прочих людей со всего света, поедавших плоть своих врагов, с целью трансформации своих идей и верований. На ум пришел иероглиф для слова власть, который я написала прошлой ночью.
- Думаю, - медленно произнесла я, - что плоть может быть трансформирована, да? Плоть некоторых людей может обладать властью…
- Верно.
- Власть можно получить с помощью трансформации? Или… - И, неожиданно поняв, я на него взглянула. - Дело не в любом человеке. Фуйюки имеет в виду конкретного человека. Верно?
Ши Чонгминг закрыл дневник, перетянув его резинкой.
- Вот это, - сказал он, не глядя на меня, - вы и должны выяснить.
49
Я сидела в наземной токийской электричке, держась за голову. Дорога висела высоко над городом, мелькали неоновые рекламы, сверкали небоскребы. Я тупо смотрела в окна десятиэтажных офисов, на секретарш в одинаковых блузках и бежевых колготках. Они в свою очередь смотрели на нас. Ши Чонгминг заставляет меня слишком усердно работать. Иногда у меня от него болит голова. В Синдзюку поезд прокатился мимо небоскреба, завешенного сотнями телевизионных экранов, на каждом из которых был мужчина в золотом смокинге. Он пел какую-то песню. Некоторое время я просто на него смотрела. Потом до меня дошло.
Бизон?
Я встала, прошла по вагону и, положив руки на окно, всмотрелась в изображение. Да, это он, только намного моложе и тоньше, чем Бизон, которого я знала. Он пел, склонив набок голову и глядя в камеру. Его изображение повторялось сотни раз, пока не закрыло собой все здание. В левом углу каждого экрана был логотип "НОВОСТИ". Бизон был в новостях. Когда поезд должен был проехать мимо небоскреба, лицо Бизона сменил неясный кадр, запечатлевший полицейский автомобиль, припаркованный возле ничем не примечательного здания. Полиция, подумала я, прижав к окну руки и глядя на удалявшийся небоскреб. Стекло запотело от моего дыхания. Бизон. Почему ты оказался в новостях?
Когда приехала в Такаданобабу, уже темнело. Свет горел только на лестнице. Светлана стояла на улице, рассматривала что-то на земле. Дверь позади нее была открыта. На Светлане были модные ботинки и пушистое розовое пальто до колен. Она держала мешок для мусора, набитый одеждой.
- Ты видела новости? - спросила я. - Смотрела телевизор?
- Он сдох.
- Что?
- Посмотри.
Окружавшая дом листва была сильно истоптана. Вероятно, тут стояли медсестра и чимпира, смотрели на наши окна. Светлана носком розового ботинка отодвинула листья и указала на место, где лежал мертвый котенок. На продавленной голове отпечатался след ботинка.
- Сука! Это же маленький котик. Что он ей сделал? - Она бросила мешок на землю и пошла к лестнице, разводя руками. - Сука.
Я пошла за ней в дом, невольно передернувшись. На полу до сих пор лежало битое стекло от лампочек и щепки разломанных дверей. Я смотрела на безмолвные коридоры.
- Ты видела новости? - снова спросила я, войдя в гостиную. - Телевизор еще работает?
Приемник накренился, но когда я его поправила и включила в розетку провод, он заработал.
- Только что на экранах был Бизон. - Я наклонилась над телевизором и надавила на кнопку переключения каналов. На экране появился мультфильм, потом реклама энергетических напитков, девушки в бикини.
Бизона не было. Снова пробежалась по каналам, меня охватило нетерпение. - Что-то случилось. Я видела его двадцать минут назад. Ты не смотрела…
Я оглянулась через плечо. Светлана стояла в дверях со сложенными руками. Я выпрямилась.
- Что?
- Мы уезжаем. - Она обвела рукой комнату. - Смотри.
Повсюду стояли серые и белые пластиковые мешки фирмы "Мацуя". Я увидела связку вешалок для одежды, рулоны туалетной бумаги, обогреватель.
- Мы с Ириной нашли новый клуб.
В этот момент в коридоре появилась Ирина. Она тащила за собой завернутую в полиэтилен одежду. На ней тоже было пальто, в свободной руке она держала вонючую русскую сигарету. Ирина уронила одежду и встала позади Светланы, положила подбородок ей на плечо и обратила на меня мрачный взгляд.
- Хороший клуб. Я заморгала.
- Уезжаете? Но где вы будете жить?
- Квартира в доме, где клуб. - Она поцеловала кончики своих пальцев и сказала: - Клуб - высший класс.
- Но как? - растерянно спросила я. - Как вы…
- Помог мой клиент. Он нас сейчас туда заберет.
- Грей, никому ничего не говори, ладно? Не говори маме Строберри, куда мы едем, и девушкам - тоже. О'кей?
- О'кей.
Наступила пауза, затем Светлана нагнулась ко мне, положила руку на плечо и заглянула в глаза. Я занервничала.
- Послушай, Грей. Тебе лучше поговорить с ним. - Она мотнула головой в сторону плотно закрытой двери Джейсона. - Что-то серьезное.
Ирина кивнула.
- Он нам говорит: "Не смотрите на меня". Но мы его видели.
- Да. Мы видели, как он пытается передвигаться… как это по-английски? Ползать. Встает на руки. Как собака.
- Ползать? - У меня заныло сердце. - Вы говорите, что он ползает?
- Да. Ползает. Пытается ползать. - Она с тревогой посмотрела на Ирину. - Грей, послушай. - Она облизнула губы. - Мы думаем, ему нужен врач. Он говорит, что никого не хочет видеть, но… - Она на мгновение примолкла. - Что-то с ним не так. Что-то очень плохое.
Нервный мужчина увез девушек в белом "ниссане". С их отъездом дом показался холодным и заброшенным, словно его заколотили на зиму. Из-под двери Джейсона пробивалась полоска света, но в комнате было тихо. Я постояла, подняла руку, чтобы постучать. Задумалась над тем, что сказать. Так и не решив, постучала. Ответа не было. Я снова постучала и услышала приглушенное:
- Что?
Я отодвинула дверь. В комнате было холодно. Возле окна мерцал экран его маленького телевизора. В полумгле я увидела разбросанные по полу вещи, пустые бутылки, порванную одежду и принесенное из кухни высокое алюминиевое мусорное ведро с педалью. На экране телевизора японская девушка в ярком платье перепрыгивала в плавательном бассейне с одного островка на другой. Мини-юбка взлетала при каждом прыжке. Девушка была единственным проявлением жизни в этой комнате. Стол Джексона стоял вплотную к двери, загораживая вход.
- Перелезай через него, - сказал он. Похоже, его голос доносился из шкафа.
Я сунула голову в комнату, выкрутила шею, пытаясь его разглядеть.
- Ты где?
- Да лезь же, черт побери.
Я села на стол, подтянула колени, развернулась и спрыгнула на пол.
- Закрой дверь.
Я перегнулась через стол и задвинула дверь, после чего включила свет.
- Нет! Выключи сейчас же!
Пол был завален тряпками и скомканными кухонными полотенцами, пропитанными кровью. Мусорная корзина тоже была набита доверху. Из-под окровавленного футона торчала желтая ручка ножа, кончик отвертки, несколько стамесок. Я видела приготовленное ad hoc оружие. Джейсон приготовился к обороне.
- Я сказал: выключи свет. Ты хочешь, чтобы она нас здесь увидела?
Я послушалась, наступила продолжительная пауза. Затем я сказала:
- Джейсон, позволь мне вызвать врача. Я собираюсь позвонить в международную клинику.
- Я сказал: нет! Не хочу, чтобы меня трогал какой-то япошка.
- Тогда позвоню в твое посольство.
- Не надо.
- Джейсон. - Я сделала несколько шагов и почувствовала, как к обуви что-то пристало. - Ты истекаешь кровью.
- Ну и что?
- Откуда у тебя течет?
- Откуда? Что за глупый вопрос?!
- Скажи, откуда? Может, это опасно.
- О чем ты толкуешь, черт побери? - Он забарабанил по дверце, и стенки шкафа задрожали. - Не знаю, что ты там себе надумала, но ты все сочинила. - Он тяжело дышал. - Все твои домыслы - чушь собачья. Фантазии твоей больной головы.
- С моей головой все в порядке, - спокойно сказала я. - И ничего я не сочиняю.
- Послушай, детка, тебе почудилось. Меня никто не трогал, если ты это имеешь в виду.
Теперь я его видела. Он привалился к стенке шкафа, завернувшись в одеяло. Лежал на боку, по-видимому, старался согреться. Я прислушивалась к его хриплому голосу.
- Я не хочу, чтобы ты высказывала такие предположения. - Что ты вообще тут делаешь? Отойди!
Я отступила на шаг назад.
- Стой там. И не смотри на меня.
Я слышала, что дыхание у него затрудненное.
- Вот что, - сказал он. - Нужно вызвать кое-кого на помощь.
- Я отвезу тебя к врачу и…
- Нет! - Он старался контролировать голос и приводил свои мысли в порядок. - Нет. Слушай. На стене написан номер. Рядом с выключателем. Видишь? Это телефон моей матери. Позвони ей. Сходи в телефон-автомат и закажи разговор, оплаченный абонентом. Скажи, чтобы она кого-то мне прислала. Только пусть человек приедет не из Бостона, а из дома в Палм-Спрингс. Это поближе.
Палм-Спрингс? Я уставилась на шкаф. Джейсон происходит из семьи, имеющей дом в Калифорнии? И у его семьи есть слуги? Я всегда представляла его бродягой. Таких людей я встречала в аэропорту: с потрепанным путеводителем под мышкой, с рулоном туалетной бумаги, прицепленным к рюкзаку. Я могла представить его моющим посуду, обучающим людей английскому языку, спящим на пляже под лоскутным одеялом. Думала, ему нечего терять, как и всем нам.
- В чем дело? Что-то неясно? Ты еще здесь?
На экране телевизора появилась реклама шоколада, я посмотрела на нее, вздохнула и повернулась к двери.
- Хорошо, я позвоню.
Я никогда не звонила по телефону с оплаченным разговором и, когда автоматический оператор спросил мое имя, едва не произнесла: "Чудачка". В конце концов сказала: "Я звоню по поручению Джейсона". Его мать подошла к телефону и молча меня выслушала. Я повторила все дважды: адрес, как проехать, сказала, что врач нужен немедленно, и, пожалуйста, пришлите кого-нибудь с Западного побережья, потому что так будет быстрее.
- А кто вы такая, могу я узнать? - У нее был английский акцент, несмотря на то что она жила в Бостоне. - Будьте добры сообщить мне свое имя.
- Я не шучу, - сказала я и повесила трубку. Было уже темно. Вернувшись, я не стала зажигать много света - мало ли кто наблюдает за домом. Я не адала никого, кто мог бы одолжить мне денег, а спать в парке слишком холодно. Не была я уверена и в том, что мама Строберри заплатит мне раньше срока, тем более сумму, которой можно расплатиться в гостинице. У Ши Чонгминга я тоже не могла попросить. После клуба мне придется вернуться и спать здесь. От этой мысли стало холодно.
В кладовой я быстро отыскала орудия, которые в случае необходимости могли пригодиться для самообороны: деревянный молоток, зубило и прочее. Взвесила в руке молоток. Он был крепким и тяжелым. Принесла в комнату все инструменты, прислонила к плинтусу, затем уложила в сумку несколько вещей: большой свитер, материалы о Нанкине, паспорт и остаток одолженных у Ирины денег. Я вспомнила о перечне вещей, которые полагалось иметь под рукой на случай землетрясения. Подошла к окну и медленно, осторожно спустила сумку на веревке, пока рука не распрямилась. Затем отпустила веревку, и сумка с легким хлопком упала за кондиционер. Из переулка ее никто не увидит.
Пока я стояла у окна, неожиданно пошел снег. Что ж, подумала я, посмотрев наверх, Рождество не за горами. В воздухе закрутились мягкие хлопья, закрывая лицо Микки Рурка. Мы на пороге Рождества, а значит, прошло десять лет со дня смерти моей маленькой девочки. Десять лет. Удивительно, как сжалось время, словно мехи аккордеона. Окно я закрыла нескоро. Потом надела на руку полиэтиленовый мешок и вышла на улицу. Подняла мертвого котенка, отнесла в сад и похоронила его под хурмой.
50
Нанкин, 20 декабря 1937
Я пишу эти строки при свете свечи. Правая рука болит - на ней след от ожога, пересекший ладонь по диагонали. Я сижу на кровати, поджав под себя ноги. Полог плотно задернут, чтобы не выдать себя светом. Шуджин сидит напротив меня. В ужасе из-за того, что сегодня случилось, она придерживает полог и поглядывает на свечу через плечо. Знаю: она предпочла бы вовсе погасить ее, но мне просто необходимо писать. Чувствую, что в этидни творится история. Как бы ни показался один день мелким и незначительным, на самом деле он важен. Важен каждый голос, потому что из таких голосов складывается история Нанкина.
Все, во что я верил, обрушилось. Там, где когда-то было мое сердце, зияет дыра, и рана гниет, словно тело ребенка у фабрики. Все, о чем могу сейчас думать, это цена, в которую обошлась оккупация. Она означает конец того Китая, который я до сих пор не ценил. Это - смерть всех верований, конец диалектов, храмов, лунных пряников осенью и бакланов, ловящих рыбу у прибрежных скал. Это - смерть прекрасных мостов, перекинутых через пруды с лотосами, желтого камня, отражающегося в тихой вечерней воде. Мы с Шуджин - последние звенья цепи. Мы стоим на краю пропасти и удерживаем Китай от падения в.бездну. Иногда я вздрагиваю, словно от внезапного пробуждения. Мне мерещится, что я падаю, а вместе со мной - весь Китай, с его долинами, горами, пустынями, древними гробницами, праздником Фонарей, с пагодами, белыми дельфинами на Янцзы и храмом Неба, - все падает вместе со мной.
Не прошло и десяти минут с тех пор, как старина Лю покинул наш дом, и я не успел объявить Шуджин, что мы уезжаем, а где-то по соседству раздался страшный грохот мотоциклетного двигателя.
Я вышел в прихожую, схватил металлический прут, встал за ширмой, расставив ноги и подняв над головой прут. Шуджин встала рядом со мной. Ее лицо выражало молчаливый вопрос. Мы застыли в этом положении: я дрожащими руками держал прут, а Шуджин смотрела мне в глаза. В переулке по-прежнему ревел двигатель. Шум все возрастал, пока нам не показалось, что гремит у нас в голове. Когда я решил, что мотоциклист въедет прямо в дом, мотор зачихал и постепенно затих.
Мы с Шуджин смотрели друг на друга. Звук удалялся в южном направлении, пока совсем все не стихло. Тишина теперь нарушалась лишь нашим взволнованным дыханием.
- Что? - одними губами проговорила Шуджин. - Что это было?
- Тсс. - Я сделал упреждающий жест. - Отойди.
Я зашел за ширму, приложил ухо к забаррикадированной входной двери. Шума двигателя больше не было, зато слышалось слабое потрескивание: это горел огонь. Янь-ван вершит свои дьявольские дела, подумал я. Где-то неподалеку горит дом.
- Подожди здесь. Не подходи к двери.
Я через две ступеньки взлетел на второй этаж, не выпуская из руки железный прут. В комнате оторвал деревянную половицу и выглянул в переулок. Небо над противоположными домами окрасилось в красный цвет. В небо взлетали языки пламени высотою в тридцать футов. Летели вниз хлопья сажи, словно черные мотыльки. Янь-ван, должно быть, очень близко подошел к нашему дому.
- Что это? - спросила Шуджин. Она поднялась по лестнице и встала позади меня. Глаза ее были широко открыты. - Что происходит?
- Не знаю, - ответил я, устремив взгляд на падающий снег. Снежинки чернила жирная сажа. Я снова почувствовал тот самый запах. Запах жареного мяса. Он преследовал меня несколько дней. Мы набили наши желудки гречишными лепешками, но в еде не было белков, и мне по-прежнему хотелось мяса. Я вдохнул запах, рот наполнился слюной. В этот раз он ощущался особенно сильно, наполнил наш дом, перекрывая дым сгоревшего дерева.
- Не понимаю, - пробормотал я. - Разве это возможно?
- Что? - не поняла Шуджин.
- Кто-то готовит. - Я повернулся к ней. - Как это может быть? В округе никого не осталось, даже у Лю нет больше мяса…
Слова застряли у меня в глотке. Черный дым висел над переулком, в котором находился дом Лю. Я замер, не в силах говорить, двигаться, не решаясь дышать. В мою душу закралось страшное подозрение.
51
Когда вечером я приехала в клуб, то увидела, что стеклянный лифт находится не внизу, а на уровне пятидесятого этажа. Постояла немного, дожидаясь, когда он спустится вниз. Прошло довольно много времени, прежде чем я заметила приклеенную к стене записку на листе бумаги формата А4.
"Некоторые любят погорячее" открыто!!!
Мы ждем вас!!! Позвоните по этому номеру,
и вас впустят
Я подошла к стоявшей напротив телефонной будке и набрала номер. Дожидаясь ответа, смотрела на клуб, на снежинки, падающие на выставленную ногу Мэрилин. Снег собирался в маленький сугроб, пока десятое раскачивание качелей не стряхивало его, и снег летел вниз, подсвеченный неоновыми огнями. Мне представились играющие дети и снег, летящий из-под полозьев Санта-Клауса.
- Моей-носи!
- Кто говорит?
- Мама Строберри.
- А я с кем говорю? Грей-сан?
- Да.
Строберри посылает за тобой лифт.
Я вышла на пятидесятом этаже. Девушка, дежурившая в приемной, казалась веселой, но стоило мне войти в алюминиевые двери, как я почувствовала: что-то неладно. Отопление было очень слабым, и несколько девушек, сидевших возле столов, мерзли в открытых платьях. Страдали на холоде и цветы, от налитой в вазы воды дурно пахло. Лица у посетителей были невеселые, и Строберри сгорбившись сидела у стола. На ней была шубка из белого меха длиною до щиколоток, возле локтя стояла бутылка текилы. Строберри рассеянно смотрела на список с именами девушек. Под маленькими очками в стиле пятидесятых годов была заметна размазанная тушь. Казалось, она изрядно пьяна.
- Что происходит?
Строберри заморгала на меня глазами.
- Некоторые посетители отказались от клуба. Отказались. Понимаешь, леди?
- Кто отказался?
- Мисс Огава. - Она стукнула рукой по столу. Бутылка подскочила, официанты и девушки обернулись. - Я говорила тебе, разве не так? Что я говорила? - Она указала на меня пальцем и злобно процедила: - Помнишь, говорила, что у мисс Огавы в трусиках чин-чин? Да, Грей-сан, новость плохая! У нее и хвост есть. Ты снимаешь с мисс Огавы трусы и сначала… - Строберри развела колени и ткнула пальцем между ног. - Сначала видишь чин-чин. А с другой стороны… - Она развернулась на кресле и хлопнула себя по ягодицам: - …увидишь хвост. Потому что она - зверь. Очень просто. Огава - зверь.
Голос Строберри мог бы вознестись в поднебесье, если бы что-то ее не остановило. Она отложила ручку, сдвинула очки на кончик носа и посмотрела на меня поверх них. - Твое лицо. Что случилось с твоим лицом?