Она села и отхлебнула глоток.
- Время от времени. Я не против. Сама иногда такой бываю. Мы оба на крючке, а оттого обидчивы и капризны.
- Если спросить, как он подцепил вас, вы ответите?
- Не сейчас. Может быть, потом. А вы - вы бы рассказали?
- Нет. Вы и так знаете обо мне достаточно. Я настроился жить так, как жил, - вдруг появляетесь вы со своим запечатанным конвертом. В Девоне осталась моя настоящая жизнь. А это, - он встал и обвел жестом комнату, - это кошмар. И он не кончится до тех пор, пока есть Сарлинг и его досье.
- И светокопии.
- Где он их держит? За городом, в Меон Парке?
- Да.
- Вы когда-нибудь думали оставить его… просто исчезнуть?
- Наверно, думала. Но у меня не выйдет. И я перестала размышлять об этом. Рано или поздно он умрет.
- Богачи живут долго. У них есть деньги, они покупают время у докторов, покупают слуг и места под солнцем. Смерть кое-кого нужно ускорить.
- Я не… да вы что, серьезно?
Он повернулся, возвышаясь над ней. В ее руке, в руке с обручальным кольцом - широким тусклым золотым ободком - серебрился от маленьких пузырьков тоника стакан джина. Иногда одна речь ее, все эти "ну, вроде" и "возможно" раздражали Рейкса, ему даже смотреть на нее становилось неприятно. Но такие мысли придется заглушить. Она ему нужна.
- Вы поймете, насколько я серьезен, - ответил он. - Думаете, Сарлинг не знает, что я за человек? Он сам вам обо мне говорил, не так ли?
Она не ответила. Рейкс опустил руку, взял ее за подбородок, крепко сжал его и повернул к себе:
- Разве нет?
- Да.
- Что ж, тогда давайте начистоту. Я хочу убрать его. Но убрать - это мало. Мне нужны досье и их светокопии. Я хочу увидеть, как они сгорят. Бессмысленно убивать Сарлинга, не завладев ими. - Он улыбнулся. - Вы настолько влюблены в свою золотую клетку?
- Она не так уж плоха. Особенно сейчас, когда он не заходит в нее и не пристает ко мне. Вы ведь шутите, да?
- Что хочу его убить?
- Нет. Что думаете, вроде я… помогу вам, что ли?
- А почему бы вам и впрямь не помочь? Ведь это же очевидно. - Рейкс по-настоящему удивился. Белль поняла это. Ей вдруг стало жутко: она увидела его, такого высокого, твердого, воплощение здоровья и силы, слушала его речи о смерти - нет же, господи, - об убийстве так, будто обсуждался распорядок дня. Получив досье и светокопии, он убьет старика. Раздавит как муху.
- Но это же убийство, - возразила она с тревогой.
- А вы хотите служить ему до самой его смерти? Он и сейчас уже немного не в себе, а может стать еще хуже. В конце концов вы попадете в такую переделку, которая уничтожит вас. А я не потребую от вас многого. Только некоторые сведения.
Он стал готовить себе коктейль. Она не сводила с него глаз. А ведь Рейкс прав. Сарлинг и впрямь изменился за последнее время. "Господи, ты же знаешь, я хочу стать свободной. Но убийство - плата слишком высокая даже за свободу". Они по-разному относились к собственной независимости. Рейксу она была дороже всего, он не заботился, сколько за нее заплатить и что ради нее сделать. Истоки этого крылись в его уме, самоуверенности и твердой убежденности в своих силах. "Зачем, - думала она, - протянула я руку и впервые украла из универмага мешочек с пудрой? Первый бесчестный шаг, а я - в блаженном неведении о том, куда он может завести".
- Что мне придется делать?
- Почти ничего.
Рейкс провел по ее подбородку тыльной стороной ладони. Он нарочно пытался повлиять на нее. Белль это понимала. В глубине души она даже хотела этого… у нее не было ничего, никого… одно лишь страстное, выворачивающее наизнанку желание сдаться кому-нибудь, тому, кто возьмет ее, заслонит собой и успокоит.
- Прежде всего нам надо поверить друг другу, - он подарил ей теплую, отгоняющую страх улыбку. - Отдать себя в руки другого. Разумно?
- Ну… да.
- Значит, вы согласны?
- Я не знаю. Что я еще буду делать… то есть кроме преданности вам.
- Немногое. Это может стать началом вашего освобождения. Не подумайте, - усмехнулся он, - что я заставлю отравить его молоко или всадить ему нож в спину. Ничего подобного и в помине не будет.
Она вдруг вскочила, расплескав через край джин:
- Я не хочу больше слушать вас. Вы же рассуждаете об убийстве!
Он пожал плечами:
- Простите. Я не хотел вас огорчить. Забудем об этом. Сходите, замойте пятно на платье.
Она взглянула на след, оставленный вином, потом ушла в спальню и закрыла за собой дверь.
"Ничто не приходит легко и быстро, - думал он. - Подозрительно всегда то, что достается без труда". Но она пойдет его путем. Эта вспышка - уже что-то новое. Ей нужно дать время свыкнуться с мыслью об убийстве. Она придет в себя, она поможет ему, и Сарлинг погибнет… а потом и она тоже. Его поместье, первородное право, женщина, которая жаждет родить детей, зачатых им, его судьба выступили в мыслях Рейкса ярче всего остального. Один лишь Сарлинг стоял у него на пути.
Глава 4
На другой день рано утром Рейкс поехал в Брайтон. Обри Кэтуелл, Принцесс Террас, дом 3. Но в мыслях Рейкса он навсегда останется Бернерсом. Рейксу вспомнилась их первая встреча. Как-то раз вечером, закончив одну из оптовых афер, он сидел в Америкен-баре. Вот тогда к нему и подошел Бернерс. Пятнадцать лет назад он был гораздо моложе, полумесяц лысины надо лбом только начинал появляться в его светлых волосах. Без всякого вступления, лишь с тенью неловкой, извиняющейся улыбки, он вдруг сказал:
- По-моему, вы не прочь заработать две-три тысячи фунтов.
- Возможно.
- Если вы заплатите мне десять процентов, я расскажу, как снять пятьдесят процентов прибыли с трех тысяч за две недели.
- Если вы расскажете, я, возможно, и заинтересуюсь. - Он уже приметил Бернерса как мошенника, похожего на дремлющую акулу, которая лениво шевелит плавниками в благодатных водах Дорчестера.
Бернерс знал одну компанию, импортеров-экспортеров химикатов, с отделением в Сити, акции которой оценивались по тридцать шиллингов. Через неделю в фирме начинались перевыборы, а раз контрольный пакет у директоров и они хотят остаться на местах, то поднимут курс до сорока пяти шиллингов. Рейксу оставалось только купить акции сейчас, а продать их после повышения курса.
Бернерс пробыл с ним не больше десяти минут, назвал в конце концов фирму и ушел, бросив на прощанье:
- Если дело выгорит, приходите сюда через две недели, в это же время. Если вы не придете, то, конечно… - И Рейкс впервые увидел его смутную неуловимую улыбку и легкое нерешительное движение плечами, выражавшими покорность. Они не обменялись именами. Бернерс просто выбрал Рейкса, доверился ему и ушел. Потом Рейкс узнал, как тонко понимает людей этот человек. Он мог разложить по полочкам все людские качества, принять или отбросить их как бесстрастная ЭВМ.
На другое утро Рейкс навел справки о фирме. По сравнению с доходами акции стоили недорого, поэтому в любом случае он ничего не терял.
Через две недели Бернерс получил от Рейкса двести фунтов.
- Сто пятьдесят - самое большее, что вы мне должны, - сказал он.
- Сколько вы зарабатываете? - поинтересовался Рейкс.
- Пятнадцать фунтов в неделю.
- В конторе "Эллайд Кемикэлз Лтд"?
- Да.
- Получая так мало, вы сами не в состоянии играть на бирже, верно? Так в чем же дело? Эти пятьдесят фунтов я дал вам как жалованье за первую неделю службы у меня. Кроме того, вы стали моим компаньоном: впредь двадцать пять процентов доходов - ваши. Работа подходящая, интересная, но начисто незаконная. Я не хочу знать ваше имя и не собираюсь называть свое. Если вам не по душе мое предложение - отдайте пятьдесят фунтов и все.
Бернерс положил в карман все двести. Они вместе пообедали, стали Бернерсом и Фрэмптоном и продумали новую совместную операцию. Рейкс так и не спросил, откуда Бернерс узнал о перевыборах в фирме. Они всего лишь работали вместе. И узнали друг о друге только то, что было нужно по работе. Но сегодня Рейкс ехал к человеку по имени Обри Кэтуелл. Ему было противно, будто его заставили разглядывать наготу незнакомого человека.
Брайтон. Солнечные зайчики скакали по синим волнам, что бились о мол. Голубая дымка на горизонте роднила море и небо. Грязно-зеленый прибой наступал на сероватый берег, протянувшийся вдаль, бурлил и пенился, толкая по гладкому песку пластмассовые стаканчики и мертвые водоросли. У кромки моря над посадками тамариска и вероники, венчая пейзаж, высилась Принцесс Террас, изящная светло-желтая скала. Она изо всех сил тянулась к небу и зимнему солнцу. Окна второго этажа дома номер три загораживал красно-белый полосатый навес, отчего узкие балконы оставались в тени. Белая дверь, лестница с черными изгибами кованых перил. Отверстие почтового ящика, как и номер дома, окаймлено полированной бронзой. Она прекрасно сочеталась с белым цветом вокруг. Рейкс позвонил. После долгого ожидания дверь открыла женщина. Лет шестидесяти, в глухом черном платье, крепкая, серые, слегка тронутые сединой волосы. Она стояла на пороге, словно миссис Гамильтон, - воспитанная, непоколебимая, готовая ко всему.
- Если мистер Кэтуелл свободен, не будет ли он так любезен уделить несколько минут мистеру Фрэмптону? - спросил Рейкс и протянул одну из старых визитных карточек.
Через несколько минут женщина провела его на второй этаж в гостиную. Как только она закрыла за ним дверь, от окна обернулся Бернерс. Если не считать одежду, он остался таким же: знакомая лысина, мягкое и даже сейчас ничего не выражающее лиц, выцветшие серые глаза. Вся внешность излучает почти скорбную добродетель. Но безликий мешковатый пиджак исчез. Его заменил серо-голубой костюм, роскошный бордовый жилет, серебристо-белый галстук. На ногах коричневые замшевые башмаки… У Бернерса, который всегда носил черные туфли на толстой подошве.
- Я только что открыл бутылку рейнвейна, какой обычно пью в это время, если светит солнце, - вместо приветствия сказал Бернерс. - Энджерс обрадуется, если вы разделите ее со мной. Она считает, что одному целой бутылки слишком много. - И голос не изменился, только манера говорить стала другой.
Он подошел к маленькому резному столику. На нем на серебряном подносе стояла бутылка вина и высокий бокал венецианского стекла. Увидев, что бокал только один, Бернерс повернулся к лакированному шкафчику на резных позолоченных ножках и открыл его. Внутри сверкнул хрусталь.
- Очень сожалею о причине моего визита, - сказал Рейкс.
Протирая салфеткой взятый из шкафчика бокал, Бернерс, не поворачиваясь, ответил:
- Сначала насладимся вином. И сядьте, прошу вас.
Рейкс знал толк в мебели (он сам заново обставлял Альвертон). Он сел на стул красного дерева с высокой спинкой и мог поспорить, что это Хеппельуайт. Стойки, поддерживающие расписной центр спинки, изображали колосья пшеницы. Рядом стоял круглый, тоже красного дерева стол эпохи Регентства. А напротив окна был английский лакированный комод, по форме похожий на шкафчик с хрусталем.
После первого глотка Бернерс качнул головой в сторону комнаты:
- Вам нравится?
- Такое оценит каждый.
Канделябр, подвешенный к ажурному потолку, был, наверно, от Мюрата, его старинные подвески из разноцветного стекла бросали на стены яркие блики.
- Верно, - кивнул Бернерс, - я вырос в интернате и жил в обшарпанных меблирашках, пока не встретил вас: Я дал себе слово, что когда-нибудь у меня будет нечто подобное… дом с обстановкой, украшенный мастерами, людьми, которые с любовью относятся к своему делу. Неужели вы пришли сообщить, что я могу все это потерять? Не говорите таких слов.
- Нет. Но вам придется защищать свой дом. Нам нужно снова поработать вместе. Если бы можно было сделать все одному, я бы к вам не пришел. Но это не в моих силах. Нам надо защищаться и, видимо, придется двоих даже убить. Ну что, мои слова не испортили вкус вина?
Без колебаний Бернерс ответил:
- Отчего же. Если в дверь постучит полиция, я покончу с собой. Так же, как и вы. Если можно отнять жизнь у себя, то спуститься на ступеньку ниже и отнять ее у другого проще. - Он сел у окна.
- Прежде чем посвятить вас в курс дела, я готов, если хотите, назвать свое настоящее имя и рассказать о себе.
- Я не желаю знать об этом.
- Вы можете докопаться… есть другие, они знают.
- Тогда я и докопаюсь. Но хватит об этом. Останетесь на завтрак? Я предупрежу Энджерс.
- Не стоит. Я ненадолго. А кто она такая?
- Я нанял ее в агентстве пять лет назад. Она прослужила у людей всю жизнь. Честная, преданная, всегда воюет на моей стороне. Ничего не знает о Бернерсе, только о мистере Кэтуелле. Если хотите рейнвейна, наливайте сами.
Рейкс рассказал ему о Сарлинге, о красной точке в каталоге… суть дела о нападении на склад; словом, все - об отношениях с Белль, зачем она им нужна… Бернерс сидел и слушал, ничего не спрашивая, совсем как в старые времена, когда Рейкс разворачивал план новой операции, а он внимал, не задавая вопросов.
Рейкс закончил. Бернерс, задумавшись, сидел в кресле. Наконец, он сказал:
- Сначала самое главное. Как насчет армейского склада?
- Я все уже продумал. В назначенный день вы приедете ко мне. А пока достаньте кое-что сообразно этому списку. - Рейкс протянул свои записи.
Бернерс внимательно прочитал и сказал:
- Сделаем. А в курс дела меня введете, когда все будет готово. - Он положил список в карман. - Что вы думаете о Сарлинге?
Рейкс встал:
- По-моему, он сошел с ума. Я уверен: его главный план - какая-нибудь умопомрачительная затея, от которой волосы дыбом встанут, и без малейшей надежды на успех. С ним надо покончить. Но сначала мы должны заполучить досье и их светокопии.
Рейкс уже ходил по комнате и сейчас остановился перед картиной. На ней маслом была написана спокойная, безмятежная река, баржа под парусом медленно плыла вниз по течению, вдали сквозь летний утренний туман проглядывали очертания часовни. От безмятежности пейзажа, от того, что Бернерс снова был рядом, Рейкс почувствовал такое облегчение, какого не испытывал все последние дни.
- Очаровательно, верно? - сказал Бернерс. - Это Джон Варли. Я купил ее на деревенском аукционе два года назад. - Потом, когда его мысли удалились от мелочей, он продолжил: - Согласен, Сарлинга придется убрать. Я начну копать под него, но мне еще многое нужно узнать - с вашей помощью. Сколько времени у нас в запасе?
- Не знаю. Судя по тому, как идут дела, месяца два по крайней мере. Это кратчайший срок, за который я могу организовать крупное дело.
- Насколько вы доверяете мисс Виккерс?
- Она боится Сарлинга и жаждет освободиться от него. Но ей не нравится мысль об убийстве.
- Как и большинству людей.
- Она должна нам помочь, но это уж моя забота. Не беспокойтесь.
- Не буду. Однако основные сведения мы можем получить только через нее.
Он аккуратно перечислил все, что хотел узнать. Меон Парк. Подробный план дома и поместья. Сколько там слуг, их имена и привычки. Распорядок дня Сарлинга. Меры безопасности, сигнализация, где расположен сейф. То же самое для дома на Парк-стрит. Еще ему нужен полный список основных предметов гардероба Сарлинга. Какие рубашки, шарфы, галстуки он предпочитает, что ест, подробности о его здоровье, болезнях, приступах недомогания. Причуды. Кто его доктор и дантист. Как он работает. Имена его секретарей. Развлечения. Отношение к женщинам, и каких он любит. Хорошо или плохо спит. На каких языках говорит, ездит ли за границу, есть ли у него там дома или квартиры… Словом, все. Сарлинг был пока большим вопросительным знаком, и Бернерс знал, что не сможет его убить, пока не получит ответа на все вопросы. Чтобы уничтожить человека, его нужно изучить, почти полюбить, а потом легонько подтолкнуть к смерти, да так, чтобы на воде не осталось предательских кругов. Он, Бернерс, на своей шкуре испытал все это, потому что убивать было ему не в новинку. За год до знакомства с Фрэмптоном он как-то раз подцепил незнакомца в баре Дорчестера. Человек пригласил его к себе, интересуясь, как думал Бернерс, делом. Но тот только опоил его и попытался изнасиловать его, Бернерса, который не был ни гомо-, ни нормальным, просто никем, бесполым довольным эгоистом.
За унижение Бернерс два месяца глубоко и подробно изучал своего мучителя в тайне от него самого. И привел приговор в исполнение как раз тогда, когда суммированные наблюдения и факты сделали убийство безопасным. После он занял столик в ближайшем кафе, заказал булочку с изюмом, чашечку кофе и не спеша перекусил, листая номер "Ивнинг Ньюс", тщеславно поддавшись желанию еще десять минут побыть рядом со смертью. Потом призрак предсмертных мук убитого покинул его навсегда. Сарлинга он будет обхаживать точно так же, досконально изучит, а потому полюбит его, как он любил всякую подробно разработанную операцию, и никуда тот не денется, ничего не сделает, чтобы вернуться и снова вторгнуться в его рай. Он сказал:
- Когда будете уверены в этой девушке, дайте ей микрофотоаппарат. Мне нужны фотографии всего и вся и во всех ракурсах. Особенно снимки сейфов в Меоне и в Лондоне. Предупредите ее, пусть никогда не фотографирует при нем. Пусть даже не носит при нем камеру ни в лифчике, ни в чулке. Он человек с аппетитами. Один ее вид, одно движение руки или ноги, простой невинный жест могут внезапно зажечь его страсть. Иметь при себе фотоаппарат в его присутствии нельзя.
- И все из-за одной проклятой пометки в каталоге… - сказал Рейкс.
- То же могло случиться и со мной. Маленькая черточка в каталоге мебели. Человеческая мания - самый опасный в мире предатель. Вы, видимо, так и не обратили внимания на картины, что висели у нас в конторах для пущей солидности?
- Нет.
- Я покупал только подлинники. Несколько штук и сейчас еще висят у меня. При удобном случае могли заложить и они.
Рейкс ушел. Бернерс позавтракал жареной вырезкой и свежим шпинатом - он не держал в доме консервированных и мороженых овощей. Бернерс ел из тарелки обеденного сервиза на шесть персон, сделанного Российской Императорской фабрикой в 1843 году, с венком ярких цветов по краю, с райской птицей в центре. Три года назад он купил неполный сервиз во Франции. С четкостью почти бессознательной он вспомнил, как впервые посмотрел сквозь тарелку на свет и увидел зеленый инициал "Н", увенчанный императорской короной Николая Первого. Захваченный воспоминаниями, подгоняемый словом "императорский", которое никак не выходило из головы, он размышлял, как здорово иметь огромный дом, окруженный парком, жить в маленьком, но собственном мирке, ходить по саду, не стесняясь и даже не видя бесцельного потока вечных приморских туристов; стоять одному на собственной земле и знать, что если что-то здесь не понравится, можно и переделать.