Глава 4
Райан провел ночь, то проваливаясь в мучительный сон, то неожиданно просыпаясь. Казалось, последнее было чаще.
Как единственному доктору в городке, Райану отпуск не полагался. Даже после трех лет непрерывной работы. Но для отца он нашел время, передав все срочные вызовы в клиники соседних городков.
Семь недель назад Райан перебрался сюда, в дом родителей. Они с женой жили раздельно и были в двух шагах от официального развода, точнее, от этого события их отделял один удар судейского молотка. Классический случай вдребезги разбитых иллюзий. Лиз работала официанткой, помогая Райану окончить медицинскую школу. Она надеялась, что, став врачом, муж сможет обеспечить ей безбедное существование. Все его друзья переехали в симпатичные домики у подножия гор и обзавелись хорошими машинами (причем у каждого из супругов была своя). Райан, пройдя хирургическую практику в главной клинике Денвера, тоже мог получить престижную работу. Но его не интересовали выгоды так называемой управляемой системы здравоохранения, где врачей награждали премиями за то, что те бездельничали и, в сущности, никого не лечили. Несмотря на протесты Лиз, Райан вернулся в родной город, где собирался заняться семейной медициной. Большинство пациентов городка были настоящими жертвами американской системы здравоохранения – дети низкооплачиваемых рабочих или фермеров, доходы которых велики для Медикэйд, но слишком малы для оформления медицинской страховки. В конце концов Лиз повесила на дверь кабинета мужа табличку: "Оплата почасовая". Но Райан никогда не отказывался помочь людям, пришедшим без гроша в кармане. Когда сумма неоплаченных визитов выразилась шестизначным числом, Лиз не выдержала. Райан, по ее мнению, занимался благотворительностью. Она подала на развод.
Теперь Райан был дома. Его отец умирал. Жена уезжала в Денвер. Воспоминания детства обступали его в этом доме со всех сторон. Но смерть отца уже близилась, и было не до ностальгии. Плакаты с изображениями Роджера Стабаха и Кубка чемпионов до сих пор украшали стены комнаты, где Райан видел сны почти три десятка лет назад. Где теперь, интересно, Фарра Фосетт, с ее волосами в перьях и прозрачным купальным костюмом? Ушла, но не забыта.
"Хорошие времена были", – думал он. Сейчас все по-другому.
Было шестъ утра, а Райан почти не спал еще. Он все задавался вопросом: неужели смесь алкоголя и болеутоляющего так повлияла на отца? Все эти слова о шантаже и куче денег казались не более чем фантазией. Но черт побери, отец выглядел таким серьезным!
Райан решил проверить чердак.
Он встал с кровати, натянул джинсы, рубашку, надел тапочки. Половицы скрипели под ногами. Он старался ступать легко. Наверняка мать уже проснулась и сидит с отцом. Такая утренняя "служба" была для нее единственной возможностью побыть наедине с умирающим мужем. Они прожили вместе сорок пять лет.
Дверь скрипнула. Райан выглянул в коридор. Из комнаты отца не доносилось ни звука. Вход на чердак был над лестницей в конце коридора. Райан крадучись, словно вор, миновал ванную и комнату для гостей. В нужном месте с потолка свисала двухфутовая веревка. Он потянул. Люк раскрылся, точно пасть крокодила. Проскрипели пружины складной лестницы. Райан съежился, ожидая услышать голос матери. Но никто не позвал его. Медленно, стараясь не шуметь, он вытянул лестницу и закрепил. Затем перевел дыхание и начал подъем.
Вспотел он почти сразу же – жара застоялась на чердаке. Пыль щекотала ноздри. Предрассветный румянец окрасил небо, кусочек которого виднелся в окошке с восточной стороны дома. На утреннем свету все предметы отбрасывали длинные тени, там и тут поблескивала паутина. Райан потянул за шнур от лампочки, но она, по-видимому, перегорела. Он подождал несколько секунд, зная, что когда глаза привыкнут к полутьме, света из окна будет вполне достаточно.
Медленно, вещь за вещью, прошлое вставало перед Райаном. Давным-давно, двадцать пять лет назад, он с друзьями любил здесь играть. Сара, старшая сестра, всегда за ними шпионила. Именно она обнаружила здесь номер "Плейбоя". Райан до сих пор не понял, то ли ей нравилось быть пай-девочкой, то ли она любила смотреть, как его наказывают. Интересно, что бы сейчас сказала мисс Недотрога?
Все новые и новые образы прошлого одолевали Райана. Его первая стереосистема вместе с виниловыми пластинками, правда, растаявшими от стоградусной жары. Кларнет сестры, оставшийся еще со средней школы. Хлам напоминал Райану о том, что скоро придется выступить в роли душеприказчика и разгрести все некогда принадлежавшее отцу – простые вещи простого человека. Набор ржавых инструментов. Запасная удочка. Груды старой одежды. Мебель, которую отец так и не починил. И – если это не было шуткой – два миллиона долларов под половицей.
Но это должно быть шуткой!
Райан остановился у старого комода, о котором говорил отец. Наличие комода свидетельствовало о том, что отец не совсем свихнулся. Но конечно, это не значило, что под комодом окажутся деньги.
Он легко толкнул старый ящик. Тот остался на месте. Райан толкнул сильнее. Комод сдвинулся на дюйм, потом еще на один. Приложив все силы, Райан отодвинул его на два фута от стены. Посмотрел на пол. Половицы здесь не были прибиты. Райан приподнял их и обнаружил слой стекловолокна. Снял и его. Показался чемодан. Но не обычный чемодан для поездок. Этот был из металла, похоже, огнеупорный, какие показывают в шпионских фильмах. Райан достал его из ниши и положил перед собой. На чемодане был установлен кодовый замок, но защелки остались откинутыми. Отец специально сделал так, чтобы сын мог легко открыть чемодан. Райан поднял крышку и почувствовал, что глаза едва не лезут на лоб.
– Вот дерьмо!
Они были там, как и говорил отец. Райану прежде не доводилось видеть два миллиона долларов, но эти аккуратные стопочки стодолларовых банкнот не вызывали сомнений, что здесь именно столько.
Едва касаясь пачек, Райан провел по ним пальцами. Его никогда особенно не интересовали деньги, но от такой суммы по телу побежали мурашки.
Ночью, пытаясь уснуть, он представлял себе, как находит деньги на чердаке, и раздумывал, что с ними делать. Во власти дремы и иллюзий он решил, что отдаст их все в благотворительный фонд. Ему не нужны были плоды преступления, даже если жертва его, как сказал отец, заслужила наказание. Но теперь, когда столько зеленых купюр в самом деле оказались перед Райаном, мир уже не казался строго двухцветным, черно-белым. Не поступись он карьерой ради малообеспеченных семей, его медицинская практика уже давно обеспечила бы ему не меньший доход. Может, это Божий дар за то, что он жертвовал собой ради других?
"Ты справишься, Даффи!"
Он закрыл чемодан и положил его обратно в нишу, укрыл изоляцией и половицами, задвинул на место комод. Торопясь, Райан покинул чердак. Он разберется с деньгами позже. После похорон.
После разговора с отцом.
Райан спустился с чердака в коридор. Его рубашка запачкалась и пропиталась потом. Он заскочил в ванную и ополоснул лицо холодной водой. Бросил рубашку в корзину и пошел было за свежей, но остановился – ему показалось, он слышит рыдания матери, доносящиеся из гостиной. Сбежав по лестнице, Райан увидел мать, сидящую на диване в халате и тапочках. Ее плечи вздрагивали.
– Что случилось, мам?
Она посмотрела ему в глаза, и он все понял. Райан сел рядом с ней и обнял. Она всегда казалась миниатюрной, но никогда – такой хрупкой. Ее колотило, голос дрожал.
– Все было так… мирно. Его прикосновения, дыхание. Его присутствие. Теперь… ушло. Навсегда.
– Мам, тебе надо успокоиться.
– Казалось, он был готов к этому, – говорила она плача. – Будто понял, что время пришло.
Райан разозлился. Отец предпочел умереть, только бы не говорить снова с сыном о своем преступлении!
Мать затряслась сильнее, слезы хлынули ручьем. Он обнял ее крепче и начал укачивать.
– Не волнуйся, – прошептал Райан, будто говорил сам с собой. – Я обо всем позабочусь.
Глава 5
В понедельник Эми решила опоздать и приехала в офис к обеду. После шести дней непрерывной работы, трех тысяч миль езды между офисами компании и непрекращающегося потока оскорблений, коими сыпали разъяренные адвокаты, она не могла отказаться от соблазна провести несколько часов с дочерью.
Офис фирмы "Бейли, Гаслоу и Хайнц" располагался на улице Уолнат, занимая три верхних этажа из пяти. Здесь, в Боулдере, находился второй по величине офис компании со штатом из тридцати трех адвокатов. Самый крупный был в Денвере, где работали сто сорок адвокатов. Сейчас боулдерское отделение гордилось тем, что выполняет тот же объем работы, что и денверское, и при этом не страдает ее качество. Такова была норма, установленная новым управляющим, дипломированным трудоголиком, который специально переехал из Денвера в Боулдер, чтобы наладить как следует работу в отбившемся от рук филиале компании.
– Доброе утро, – поздоровалась Эми с одним из сотрудников. Она взяла из автомата в коридоре стаканчик с кофе и направилась в свой кабинет. Мысль об огромной кипе бумаг на столе приводила в отчаяние.
Ее маленькая комната была единственным кабинетом сотрудника не адвоката с окном и мало-мальски приличным видом. Разумеется, это Мэрилин Гаслоу пробила Эми такой кабинет. Мэрилин была одним из влиятельных компаньонов фирмы, работала на Денвер. Ее дедушка был тем самым Гаслоу из "Бейли, Гаслоу и Хайнц", который с двумя другими юристами больше века назад основал компанию. Мэрилин и мать Эми крепко дружили со школы и оставались лучшими подругами до самой ее смерти. Именно Мэрилин взяла Эми на работу в качестве специалиста по компьютерам, и именно она уговорила руководство возместить половину оплаты за обучение в юридической школе. Естественно, с одним условием – Эми должна стать сотрудником фирмы, использовать свои юридические и научные знания во благо компании, ведущей, как признавали все, качественную юридическую деятельность. По крайней мере, предполагалось, что это будет единственным условием. Однако с тех пор, как Эми приняла предложение, руководство обращалось с ней будто с рабыней.
Она села за стол и включила компьютер. Несколько новых посланий уже ждали ее. Одно из них было от Мэрилин, пришло сегодня утром. "Ты молодец, Эми! Отличная работа!"
Эми улыбнулась. По крайней мере один из двухсот сотрудников фирмы высказал благодарность за спасение всей компьютерной системы компании. Но все же эти слова значили не так уж много, ведь их автором была Мэрилин – лучшая подруга матери. Эми перешла к следующему посланию. Оно пришло от Джейсона Фелпса, главы судебного отдела боулдерского филиала.
"Зайдите!" – вот и все, что там было.
Она глянула поверх монитора и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Джейсон Фелпс собственной персоной стоял в дверях и хмурился.
– Э-э, мистер Фелпс, доброе утро! В смысле, добрый день…
– Да, уже день. Хороший матч в ти-бол с Тимми, я полагаю?
Эми чуть не стало плохо. Не важно, сколько ночей и выходных она проработала без отдыха. Не важно, что она разъезжала по делам фирмы. Стоит только матери-одиночке не явиться вовремя, ей демонстрируют одну и ту же (отрицательную) реакцию.
– Мою дочь зовут Тейлор, – отрезала Эми. – И она не играет в ти-бол. Для этого у ее матери нет времени.
– К трем часам мне необходимо безопасное соединение с отделениями по делу Уилсона. Не позже.
– Вы хотите, чтобы я успела настроить информационно-управляющие системы шести офисов за два часа?
– Хотел я вчера. Сегодня это необходимость. И мне все равно, как вы собираетесь выполнять задание. Просто делайте. – Он поднял свои кустистые брови, затем развернулся и вышел.
Эми опустилась в кресло. "Я бы поиграла в ти-бол твоей головой, старый хрыч!"
Она бы с удовольствием бросила ему это в лицо, но тогда он обязательно вспомнит об учебе в юридической школе на средства компании. И все пойдет псу под хвост.
– Мне нужна нормальная жизнь, – пробормотала Эми. Но с другой стороны, она понимала, почему до сих пор мирится с подобным обращением. Каждые два-три месяца звонил бывший муж и напоминал ей об этом. Предлагал оплатить половину чего-нибудь для Тейлор, если она оплатит вторую половину. Иногда это просто убивало Эми – так, однажды он сказал Тейлор, что отправит их с мамой на Гавайи, если мама оплатит половину стоимости путевки. После этого Тейлор целую неделю ходила в солнечных очках. Иногда он буквально издевался над Эми – например, предлагал открыть счет для Тейлор, куда он положит десять тысяч долларов, если она добавит еще десять. Подобные выходки мужа – фактически насмешки над будущим Тейлор – заставляли Эми жалеть, что она не в том положении, чтобы называть мужа жалким хвастуном.
А может, как раз в том?
Глаза Эми блеснули дьявольским огоньком. Она подняла трубку и набрала номер офиса мужа. Ответила секретарша:
– Простите, он на собрании. Передать что-нибудь?
Сообщение для бывшего мужа так и рвалось с языка: "Тейлор будет учиться в Йельском университете. С тебя половина, чертов выпендрежник!" Но Эми понимала, что так ведут себя только дети. Деньги не принадлежат ей. По крайней мере пока.
– Нет, спасибо, ничего передавать не нужно.
Она повесила трубку и вернулась от мечтаний к реальности. Посмотрела на часы. Пора было браться за работу Фелпса, крайний срок – три часа дня. Эми перевела дыхание и вернулась к компьютеру. Задание Фелпса немного подождет. На экране монитора появилась программа финансового планирования.
Эми улыбалась, пока компьютер просчитывал, куда можно с толком вложить двести тысяч долларов.
Похороны назначили на вторник. Панихида проводилась в католической церкви Святого Эдмунда. Ни Райан, ни его сестра не относили себя к числу тех, кто регулярно ходит в церковь. Их родители, правда, посещали приход почти каждое воскресенье в течение последних сорока лет. Именно здесь Фрэнк и Джанетт Даффи поклялись друг другу в верности до самой смерти. Здесь они крестили и впервые причастили своих детей. Сестра Райана, Сара, и ее муж тоже венчались здесь. Много лет назад Райан, сидя в последнем ряду на очередной воскресной проповеди, узнал от одного церковного служки, откуда на самом деле берутся дети. За толстой дубовой дверью исповедальни Райан не раз перечислял свои грехи старику священнику с красным носом пьяницы. "Благословите, святой отец, я согрешил…"
Он задумался над тем, когда в последний раз исповедовался отец. И в чем.
Церковь Святого Эдмунда была построена из камня, кажется, в стиле испанской миссии. Правда, стиль весьма отдаленно напоминал испанский по той простой причине, что миссионеры решили не забираться так далеко в поисках мифических семи золотых городов. Долина Сан-Луи и горы Сангре-де-Кристо на юге и юго-западе Колорадо буквально кишели свидетельствами о городах из чистого золота. Испанцы, по-видимому, остановились, завидев, что пейзаж вокруг становится чересчур пустынным. Даже в шестнадцатом веке переселенцы поняли: разжиться в Пайдмонт-Спрингс нечем.
Эх, если бы они только заглянули на чердак Фрэнка Даффи!
Райан почувствовал прохладу. Внутри церкви всегда было холодно, даже в июле. Витражи не пропускали внутрь естественный свет. Запах ладана витал над стоящим в центральном проходе гробом, дым медленно поднимался к гладким камням перекрытия. Немало людей пришло на службу – у Фрэнка Даффи было много друзей, ни один из которых даже не догадывался о шантаже и двух миллионах долларов. Одетые в черное, скорбящие, они разместились на тридцати рядах скамей по обе стороны центрального прохода. Отец Маршалл служил панихиду, натянув на лицо маску печали, а на тело – пурпурную ризу. Райан сидел в первом ряду рядом с матерью, сестрой и зятем. Лиз, которая теперь жила отдельно, "не имела возможности прийти".
Органная музыка неожиданно прервалась. Тишина заполнила церковь, ее то и дело пронзали крики нетерпеливых младенцев. Райан сжал руку матери, когда его дядя пошел к кафедре, чтобы произнести речь. Дядя Кевин был толст и лыс, страдал сердечной болезнью и прежде являлся первым (из двух братьев) претендентом на смерть – от сердечного приступа. Но смерть Фрэнка Даффи опередила его.
Дядя включил микрофон, прочистил горло и произнес дрожащим голосом:
– Я любил Фрэнка Даффи. Мы все его любили.
Райан хотел послушать речь, но его мысли витали далеко. Несколько месяцев назад они уже знали, что час отца близок. Все началось с кашля, который старик приписывал своей старой доброй эмфиземе. Затем врачи нашли поражение тканей в области гортани. Домочадцы боялись, что отец потеряет голос, – ведь Фрэнк Даффи был настоящим затейником. Он всегда рассказывал анекдоты за барной стойкой, громче всех смеялся на вечеринках. Было бы жестоко лишить его возможности говорить – все равно, что ослепить художника или оторвать руки музыканту. Но повреждение гортани оказалось только верхушкой айсберга. Рак пустил метастазы. Врачи дали отцу максимум три-четыре месяца. Он не потерял голоса – только чувство стыда за ужасный поступок заставило его замолчать раз и навсегда. Злая ирония заключалась в самой его смерти.
Речь продолжалась:
– Мой брат трудился всю жизнь. И он был из тех, кто начинает нервничать, стоит только покерной ставке подняться выше пятидесяти центов. – Улыбка сползла с лица дяди Кевина, он помрачнел. – Но Фрэнк всегда отличался широтой души и высотой духа, и Господь наградил его за это любящей семьей.
Райан чувствовал лишь пустоту в сердце. Трогательные слова дяди не казались ему такими уж важными, а в свете недавних событий не выглядели даже искренними.
Было слышно, как во втором ряду зарыдала тетя. Еще несколько человек залились слезами. Райан посмотрел на мать. За черной вуалью – ни слезинки. Любопытно, подумал он. Джанетт сидела прямо, с каменным лицом, ничего не выражающим. Никаких признаков печали, горя, вообще какого-либо расстройства. Да, конечно, болезнь отца затянулась. Возможно, мать уже выплакала все слезы.
Или, быть может, ей что-то известно?