– Теперь глубоко вдохни и отпусти ее.
Я вдыхаю и на выдохе отпускаю стрелу. Леска выпрямляется и стрела летит.
Но я с разочарованием вижу, что она не попадает в дерево, пройдя в паре метров от него.
– Я тебе говорила, что это пустая трата времени, – говорю я с раздражением.
– Ты не права, – отвечает он. – Это был хороший выстрел. Проблема в том, что ты неправильно поставила ноги. Тебя перевесил лук. Твоя сила в ногах и бедрах. Тебе нужно крепко стоять на земле. Попробуй еще раз, – говорит он, протягивая мне еще одну стрелу.
Я смотрю на него с беспокойством.
– Что, если я промажу? – спрашиваю я.
Он улыбается: "Не беспокойся. Я найду стрелы. Они не улетят далеко".
Я беру вторую стрелу и кладу ее на лук.
– Не оттягивай слишком резко, – говорит он мягко. – Вот так, – добавляет он, когда я начинаю тянуть.
Тетива более тугая на этот раз, может быть потому, что я волнуюсь, может потому, что не хочу промазать. Когда я отвожу ее назад, лук дрожит и я не могу его остановить.
– Я не могу его зафиксировать, – говорю я. – Не могу прицелиться.
– Это потому, что ты не дышишь, – говорит он. – Рассслабь плечи, опусти их, и возьми лук ближе к груди.
Он опять встает сзади меня, и кладет свои руки на мои. Я снова чувствую его грудь сзади себя и постепенно моя дрожь уменьшается.
– Хорошо, – говорит он и делает шаг назад. – Теперь сделай глубокий вдох и отпускай.
Я делаю, как он сказал.
Я встревоженно смотрю на то, как стрела летит по воздуху сквозь метель и входит в дерево. Она попадает не в его центр, как я надеялась, но в край. И все же я попала.
– Превосходно! – кричит Бен, искренне радуясь.
Я не знаю, добрые побуждения им движут или же он искренен, но так или иначе я благодарна ему за энтузиазм.
– Это вовсе не было превосходно, – говорю я. – Если бы это был олень – в особенности, двигающийся, – я бы не попала.
– Дай себе время, – говорит он. – Это лишь первый выстрел. Попробуй снова.
Он протягивает мне еще одну стрелу. На этот раз я более уверено кладу ее на лук и оттягиваю назад. В этот раз движения мои легче, размеренней, я помню все, чему он учил. Я ставлю правильно ноги и опускаю лук. Я целюсь в центр дерева и глубоко вдыхаю, прежде чем отпустить стрелу.
Я понимаю, что это будет хороший выстрел, прежде, чем стрела начинает полет. Странно, но я заранее знаю, что она попадет в цель.
Когда она делает это, я даже на таком расстоянии слышу звук расщепляющегося дерева – но стоит туман и я не могу сказать точно, попала или нет.
– Интересно, – говорит Бен, с нетерпением подбегая к дереву. Я следую за ним, с равным любопытством желая узнать результат.
Мы добегаем до дерева и я с трудом верю своим глазам. Выстрел был идеальный – прямо в яблочко.
– Бинго! – кричит он, хлопая в ладоши. – Видишь, у тебя талант! В первые разы я был далек от такого!
Впервые за долгое время у меня появляется чувство собственного достоинства, я чувствую, что в чем-то хороша. Настоящее, искреннее чувство. Может быть, я действительно научусь стрелять из лука – по крайней мере, достаточно, чтобы не умереть с голоду. Попадание могло быть случайным, но в любом случае я чувствую, что смогу научиться этому со временем. Это навык, который мне пригодится. Особенно здесь.
– Спасибо, – говорю я от чистого сердца, возвращая ему лук.
Он берет его, достает стрелы из дерева и складывает их обратно в колчан.
– Ты не хочешь потренироваться? – спрашивает он. – Хочешь выстрелить в оленя, если мы его встретим?
– Ни в коем случае. Если мы найдем его, у нас будет лишь один выстрел. Я не хочу, чтобы из-за меня мы все лишились обеда.
Мы поворачиваемся и продолжаем идти дальше по острову.
Несколько минут мы идем молча, но это иное молчание. Атмосфера неуловимо изменилась, мы стали ближе друг другу. Молчание теперь как будто не просто комфортное, а какое-то родственное. Я начинаю видеть в Бене черты, которые мне нравились, но которых я раньше не замечала. И мне кажется, что пришло время дать ему второй шанс.
Мы идем через лес, когда он неожиданно кончается. Мы доходим до небольшого песочного пляжа, покрытого снегом. Мы стоим и смотрим на Гудзон, совершенно белый. Это как смотреть на стену из тумана. В никуда.
И, к моему изумлению, там, на пляже, стоит олень. Он наклонился и пьет воду из Гудзона всего в метрах двадцати от нас и даже не подозревает о нашем присутствии. Место открытое, попасть в него будет легко. Часть меня не хочет убивать его.
Но стрела уже в руках у Бена, он кладет ее на лук прежде, чем я успеваю что-то сказать, и натягивает тетиву.
Легкий шорох и олень поднимает голову, поворачивается и смотрит как будто прямо на меня.
– НЕТ! – вырывается у меня непроизвольный крик.
Но уже слишком поздно. Олень начинает бег, а стрела уже летит. Со скоростью света она догоняет оленя, попадая прямо ему в шею. Олень делает несколько шагов вперед, спотыкается, затем падает и идеально белый снег окрашивается красным.
Бен поворачивается и в шоке смотрит на меня.
– Что с тобой? – спрашивает он.
Он смотрит на меня, его большие, светло-голубые глаза наполняются изумлением, они подсвечены снегом и его взгляд завораживает.
Я даже не знаю, что ответить. Я смущена. Я с досадой отвожу глаза, не желая встречаться с ним взглядом.
– Не знаю, – говорю я. – Это было глупо.
Я думаю, что Бен скажет, что я тупица, что едва не оставила нас без обеда и что мне нужно держать рот закрытым. И будет прав.
Но вместо этого он лишь берет меня за руку. Я смотрю на него, а он смотрит на меня своими большими проникновенными глазами и говорит:
– Я понимаю.
* * *
Мы рассаживаемся вокруг костра, пообедав и глядя на пламя. Уже спустилась ночь, а снег все еще идет. Нападало уже больше метра и я начинаю сомневаться, что мы когда-нибудь отсюда уедем.
Конечно, нам не на что жаловаться: впервые за долгое время у нас есть настоящее убежище, огонь, тепло, настоящая еда и никакого риска нападения. Даже Логан оставил пост, поняв, что вряд ли кто-то доберется до этого острова по такой погоде. Он наконец садится с нами отдыхать и глядит на пламя.
И все равно мы все угрюмы: рядом с нами лежит, постанывая, Роза. Всем очевидно, что ей уже ничем не помочь и она в любой момент может умереть. Цвет окончательно оставил ее кожу, чернота инфекции распространилась на ее плечо и грудь; она лежит, обливаясь потом и терзаясь от боли. Глаза Бри красные от слез. Пенелопа сидит у нее на груди, то и дело повизгивая, отказываясь уходить. Я чувствую себя сидящей на страже смерти.
В любое другое время я уплетала бы свежую пищу за обе щеки, но сегодня я ем безо всякого желания, как и остальные. Бри даже не притронулась к своей порции. Даже Пенелопа отказалась съесть кусочек, когда я ей предложила. Как и Роза, конечно.
Мое сердце ноет, когда я вижу, как она страдает. Я не знаю, что делать. Я отдала ей остатки снотворного, сразу три таблетки, надеясь, что это поможет ей забыться сном, ослабит боль. Но сейчас ее мучения настолько сильны, что даже это не помогает. Она плачет, стонет и извивается в агонии. Я сижу рядом, поглаживая ее по голове, глядя на пламя и думая, когда всему этому придет конец. Мне кажется, что мы все застряли в каком-то бесконечном страдании, которому нет ни конца ни края.
– Расскажи мне сказку, – говорит Бри.
Я поворачиваюсь и натыкаюсь на взгляд ее заплаканных глаз.
– Пожалуйста, – просит она.
Я обнимаю ее рукой и крепко прижимаю к себе, она кладет голову мне на плечо и тихонько плачет.
Я закрываю глаза, стараясь вспомнить текст "Щедрого дерева". Обычно я сразу его вспоминаю, но сегодня мне это дается тяжело. Мне трудно, в голове все перемешалось.
– Я… – начинаю я, но затем замолкаю. Не могу поверить, но в голове у меня пусто. – Прости. Я не могу вспомнить.
– Тогда просто расскажи историю, – говорит она. – Что угодно. О том, что было до войны.
Я думаю о том времени, стараясь вспомнить хоть что-нибудь. Но я так устала, так вымоталась, что ничего не получается. Наконец, я вспоминаю.
– Я помню одну ночь, когда ты была маленькой, – начинаю я. – Тебе было года четыре. А мне одиннадцать. Мы были с папой и мамой. Стояла летняя ночь, прекрасная, красивая ночь, такая тихая, не дуло ни ветерка, а небо сверкало звездами. Мама и папа взяли нас на карнавал на открытом воздухе, не помню куда. Наверное, это была деревня, потому что я помню, как иду по кукурузному полю. Кажется, мы шли всю ночь, это было похоже на волшебство… Мы шли по фермам, по холмам. Я помню, как смотрела на небо с восхищением. Звезд было так много, и они были такие яркие. Вся Вселенная, казалось, была живая. И я не чувствовала себя одиноко.
– А потом, когда мы уже забрались далеко, были где-то в центре этих полей, мы увидели небольшой городской карнавал. Он ярко освещался. Там были игры, попкорн и сладкая вата, яблоки в карамели и еще много всего чудесного. Я помню, что тебе нравились яблоки в карамели. Там была такая штука, в которой плавали яблоки, и ты опускала туда голову и старалась укусить какое-нибудь. Ты сделала миллион попыток.
Я посмотрела на Бри и увидела, что она улыбается.
– А папа с мамой не злились?
– Ты знаешь папу, – говорю я. – Он был нетерпелив. Но ты была настойчива и им приходилось ждать. Они не злились. В конце концов папа даже стал подбадривать тебя. Говорил тебе, что делать, направлял. Ты его знаешь.
– Как будто мы в армии, – говорит она.
– Точно.
Я вздохнула и задумалась, стараясь вспомнить что-нибудь еще.
– Я помню, как они достали нам билеты на колесо обозрения, и мы сели туда все вместе. Тебе очень понравилось, ты не хотела слезать. Больше всего тебе понравились звезды. Ты хотела бы, чтобы мы остановились наверху, чтобы ты смотрела на них вблизи. Ты просила папу и маму подняться снова и снова. Ты была так счастлива. Ты хорошо разбиралась в небе – показала Млечный Путь, Большую Медведицу и еще много всего. То, что я никогда не знала. Я никогда не видела тебя такой састливой.
Лицо Бри освещает широкая улыбка, ее голова так и лежит на моем плече. Я чувствую, что ее тело начинает расслабляться.
– Расскажи еще, – говорит она, но ее голос превращается в тихий шепот: она засыпает.
– Потом мы пошли в комнату смеха, где было множество зеркал. А потом в цирк. Там была женщина с бородой, и мужчина, который весил 300 килограмм, и мужчина под два метра ростом. Ты его испугалась.
– Папа же любил тир. Мы остановились там и он стрелял снова и снова. Когда он промахивался, он злился и говорил, что хозяин подсунул ему плохой пистолет. Он настаивал на том, что он никогда не промахивается, что это пистолет сломан, требовал вернуть деньги. Ну, ты знаешь папу.
Думая об этом, я улыбалась своим мыслям. Сейчас это был бы ничтожный повод для расстройства.
Я смотрю вниз, ожидая, что Бри улыбнется в ответ, но она крепко спит.
Роза стонет и снова корчится, лежа у огня, и, кажется, это сильно огорчает Логана. Он встает и уходит ко входу в пещеру и смотрит на снег, делая вид, что выглядывает лодку. Но я знаю, что ее не видно – там ничего не видно. Он просто не может вынести ее боль, ее страдания. Они расстраивают его, может быть, даже больше, чем всех остальных.
Бен сидит напротив меня, глядя на пламя. Кажется, он раскрывается больше и больше. Я уверена, что то, что он кормил нас эти дни, повысило его уверенность в себе.
Я сижу молча, уже несколько часов глядя на огонь, Бри спит на моих руках. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я слышу голос Бена:
– То, что произошло в Нью-Йорке, было ужасно.
Я смотрю на него с удивлением. Он смотрит прямо мне в глаза и я вижу, что он хочет рассказать, хочет, чтобы я узнала. Он готов к этому. Он хочет мне все рассказать.
Девять
– Я сел на поезд, на котором был мой брат, – говорит Бен, – и он увез меня под землю. Мы остановились в огромной горной шахте глубоко под землей. В качестве рабов там работали сотни маленьких мальчиков, закованных в цепь. Я искал его. Искал повсюду. Но нигде не мог найти.
Он вздохнул.
– Я прокрался к одному из мальчиков и спросил его. Я прятался в тени, чтобы меня не заметили. Я очень подробно описал брата. Наконец, нашлись те, кто видел его. Они сказали, что он умер. Они были уверены, что видели, как один из охотников за головами разозлился на него за то, что тот работал слишком медленно, и ударил его цепью. Они видели, как он умирает.
После долгого молчания следуют приглушенные рыдания, и я вижу, как Бен вытирает слезы. Я не знаю, что и сказать. Даже представить не могу, какую боль он сейчас испытывает.
– Мне надо было никогда не оставлять его одного, – говорит Бен, – тогда, в горах. Я оставил его буквально на час. Я не думал, что они могут приехать. Я не видел их много лет.
– Я знаю, – говорю я. – Я тоже не могла и подумать об этом. Это не твоя вина. Это их вина.
– Хуже всего то, что я не видел его своими глазами, – говорит Бен, – не видел его тело. Я не могу быть уверен. Не знаю, как объяснить, но я не верю, что он мертв. Я все еще надеюсь, что его перепутали с кем-то. Я знаю его. Он бы не умер. И уж точно не так. Он сильный. Умный. Умнее и сильнее меня. И он жестче. Я думаю, ему удалось бежать. Серьезно! Мне кажется, что у него получилось вернуться к реке. Думаю, что он вернулся домой и ждет меня там, в горах.
Я смотрю на Бена и вижу проблеск сумасшествия в его глазах. Я понимаю, что он привык верить в эту фантазию. Я не хочу разрушать его веру. Не хочу говорить, что это почти невозможно. В наше трудное время мечты нужны нам не меньше, чем еда и вода.
– А ты как думаешь? – спрашивает он, глядя прямо на меня. – Думаешь, он мог выжить?
У меня не хватает духа сказать нет.
Вместо этого я смотрю на него в ответ и говорю: "Все возможно."
Часть меня осознает, что жить в фантазиях глупо, однако вторая часть знает, что иногда фантазия – это все, что у нас есть.
* * *
Я открываю глаза и не понимаю, где я и что происходит. Пол пещеры покрыт тысячами ярких цветов – пурпурных, белых, розовых… Я смотрю вниз и вижу, что лежу на кровати из цветов, вижу солнечный свет, просачивающийся в пещеру. Снаружи теплый весенний денек, все вокруг благоухает, с реки дует прохладный приятный ветерок. Недалеко от входа в пещеру я вижу зеленые деревья, цветы, слышу пение птиц. Солнце такое яркое, будто свет из рая. Я замечаю вокруг себя мягкое белое свечение в воздухе, повсюду царит умиротворение.
Я сажусь и вижу, что прямо передо мной стоит Роза, от нее исходит свет. К моему удивлению, она выглядит полностью здоровой и счастливой, на ее лице светится улыбка.
Она делает шаг вперед и крепко обнимает меня. Она целует меня в щеку и шепчет на ухо: "Я люблю тебя, Брук."
Я отвожу ее назад и целую в лоб. Я так рада снова видеть ее здоровой!
– Я тоже люблю тебя, – говорю я.
Я чувствую, что от нее исходит любовь и тепло. Она медленно уплывает по воздуху, улыбаясь на меня сверху.
– Не беспокойся, – говорит она. – Здесь мне хорошо.
Она становится все более прозрачной и наконец растворяется в свете. Она выплывает из пещеры, прямо в небо, взлетая все выше и выше, и все это время смотрит на меня, улыбаясь. Я чувствую, как сильна ее любовь, и как сильно я люблю ее. Я хочу удержать ее, попросить остаться. Но я чувствую, что ей пора.
Я просыпаюсь в пещере и оглядываюсь. Поначалу я не понимаю, сплю ли сейчас, но затем осознаю, что на этот раз точно проснулась.
Пещеру заполняет солнечный свет; сегодня намного теплее, чем вчера. Снега нападало много, но он уже подтаял и ярко блестит на свету. Я помню, что всю ночь провела с Розой. Всю ночь ее трясла лихорадка. Но я оставалась с ней. Я качала ее на руках и непрерывно твердила, что все будет хорошо.
Я смотрю по сторонам и вижу, что Роза все еще лежит у меня на руках. Я осторожно отклоняюсь, чтобы взглянуть на нее – и мое сердце стынет, когда я замечаю, что у нее открыты глаза. Они застыли в таком состоянии. Через несколько секунд я понимаю, что она мертва.
Я оглядываюсь – все спят, я проснулась первой.
Я крепко держу Розу, покачивая ее, и мои глаза наполняются слезами. Пенелопа на ее коленях скулит и лает. Она снова и снова облизывает Розе руки.
Просыпаются и остальные жители пещеры. Бри подбегает ко мне, и я уже морально готовлюсь. Она смотрит прямо в лицо Розе. Затем нежиданно ее лицо искривляется от плача. Она начинает истерически рыдать.
– РОЗА! – воет Бри. Она обвивает ее руками, крепко обнимая. Она всхлипывает снова и снова.
Встают и подходят Бен и Логан, они смотрят на нее с выражением скорби на лице. Я вижу, как Логан стряхивает слезу, чтоб я ее не заметила.
Бен же, напротив, не сдерживает слез и они текут по его лицу. Я чувствую, что мои щеки стали мокрыми, и осознаю, что тоже плачу. Странно, но меня не покидает чувство покоя. Сон был таким реальным, таким ярким, что мне кажется, что это произошло на самом деле, что Роза действительно попрощалась со мной и отправилась в лучшее место.
– Она мне приснилась, – говорю я Бри, пытаясь успокоить ее. – Я видела ее. Она была счастлива. Она улыбалась. Теперь ей хорошо.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает Бри сквозь слезы.
– Она так сказала. Она сказала, что счастлива. И что любит тебя.
Кажется, от моих слов Бри стало легче. Ее рыдания постепенно сходят на нет.
Я смотрю наружу и понимаю, что похоронить Бри по такой погоде не удастся. Даже в такую теплынь земля, я уверена, промерзла насквозь. Нам снова придется устроить морские похороны.
Я думаю, что все случается к лучшему. Нам нужно двигаться дальше.
– Хочешь помочь мне вынести ее? – спрашиваю я Бри, мне хочется, чтобы она тоже поучаствовала.
Я встаю, беру Розу за руки, а Бри берет ее за ноги. Вместе мы выносим ее из пещеры. Бен, Логан и Пенелопа следуют за нами.
Мы выходим на мягкий снег, в который я проваливаюсь по лодыжки. Он сверкает на солнце, и несколько мгновений я ничего не вижу. Солнце светит ярко, как летом. Чирикают птицы, и сейчас градусов на двадцать теплее, чем раньше, большая часть снега стаяла. Шторм прошел, будто его никогда и не было.
Пенелопа утопает в глубоком снегу и Логан берет ее на руки.
– Куда мы несем ее? – спрашивает Бри.
– Мы не сможем закопать ее, – говорю я. – Земля вся промерзла и лопат у нас нет. Нам придется похоронить ее в воде. Прости.
– Но я не хочу опускать ее в воду, – говорит Бри. Ее лицо искривляется, будто она снова собирается заплакать. – Я не хочу, чтобы ее съела рыба. Я хочу закопать ее здесь, на острове.
Мы с Беном и Логаном обмениваемся тревожными взглядами. Я не знаю, что сказать. Я понимаю ее чувста. И я не хочу, чтобы ей стало еще тяжелей. Но это не практично. Однако, я знаю Бри и что она не сдастся. Нужно найти другое решение.
Я смотрю на реку и у меня появляется идея.
– Как насчет льда?
Бри поворачивается и смотрит туда же.
– Видишь, там плавают огромные льдины? Что, если мы положим Розу на одну из них? Она унесет ее вниз по реке. Она уплывет на льдине, как ангел. В конце концов лед растает и ее примет река. Но потом, не сейчас.