5
Казалось, детство вернулось – он опять стоял на берегу и орудовал сачком. Правда, теперь снасть солиднее: четырехметровая жердь, согнутый из толстой арматурины обруч и капроновая сеть, скроенная на скорую руку из найденных в сарае не то картофельных, не то капустных сеток.
Бобик, только что потребивший очередную сардельку, тоже принимал самое активное участие в охоте на обитателя пруда – вертелся под ногами и приветствовал звонким тявканьем извлекаемую из воды сетку, а потом обнюхивал вытряхнутые на берег кучи водорослей с копошившейся в них всякой водяной мелочью. Трепыхающихся карасиков Леша отпускал обратно, а на жуков-плавунцов, неуклюжих личинок стрекоз и скользких тритонов не обращал внимания – сами до воды доползут, не маленькие.
Вода замутилась и стала совершенно непрозрачной, прибрежные водоросли изрядно поредели, но главный объект охоты оставался для огромного сачка недоступным. Леша подозревал, что причина тому в подводном рельефе – берега воронки круто уходили вниз, и на середине достать до дна никак не получалось. Через полчаса он прекратил бесполезные попытки.
– Ну что, Бобик-бобырик, – сказал Леша, откладывая сачок. – Черт с ним, пусть живет. Будет своя достопримечательность. Как в Лох-Несском озере. Ладно, хоть пруд почистили, а то совсем зарос бы за лето…
Он говорил и сгребал пахнущие илом водоросли в кучу – высохнут и можно сжечь, зола отличное удобрение… Истошный лай, совсем не похожий на недавнее добродушное тявканье, заставил резко обернуться. У них был гость.
Это оказался не уж, по крайней мере таких ужей Леша никогда не видел. Такого он никогда и нигде не видел – из воды вертикально поднималось нечто. У основания оно казалось толщиной с руку и равномерно сужалось к тоненькому кончику, поднявшемуся высоко над водой, по крайней мере на полметра выше головы Леши. Больше всего это было похоже… черт, да ни на что это похоже не было – совершенно гладкий отросток глянцево-серого цвета, не то с розоватым, не то с сиреневым отливом.
Мизансцена длилась секунд двадцать – Леша молчал, онемевший и парализованный – не страхом, страха он не чувствовал, к месту приковывала дикая нереальность происходящего; нечто возвышалось тоже молча и неподвижно, а Бобик захлебывался паническим, срывающимся на визг лаем. Надо что-то сделать, надо что-то немедленно сделать, но…
Нечто упало, со свистом резанув воздух. Так падает меч в смертельном ударе – стремительный, беспощадный и невидимый глазу. Упало на берег и исчезло, мгновенно втянувшись под воду. Вместе с ним исчез Бобик, не успевший даже взвизгнуть… Вода взметнулась в шумном всплеске, несколько крупных капель упали на лицо Леши – он развернулся и бегом бросился к дому. И заорал…
6
– Я сошел с ума, – констатировал Леша совершенно очевидный ему факт. И прозвучало это почти даже радостно.
Он сидел дома (то есть в квартире Елизаветы Васильевны), за столом, украшенным довольно затейливым натюрмортом: литровая бутылка водки, на треть уже пустая, литровый же пакет томатного сока, два стакана, куча книг и журналов – от толстенных томов Брема до запыленных, вытащенных из дальних недр кладовки номеров "Юного натуралиста".
Брем был открыт на странице, изображающей щупальце гигантского кальмара – толстое, со множеством присосок, снабженных мелкими крючками. Пролитые на рисунок красные капли сока придавали щупальцу зловеще-натуральный вид, но с сегодняшним видением оно не имело ничего общего.
Леша опрокинул еще стаканчик, запил и со вкусом повторил:
– Я болен, я сошел с ума. Сбрендил, свихнулся, тронулся крышей.
Мысль успокаивала.
Если ты болен – значит, можешь вылечиться. Вылечиться и без всякого страха подходить к колодцам, или к наполненным мыльной водой ванным, или даже к прудам-воронкам – подходить, не опасаясь, что оттуда высунется не то червяк-переросток, не то чье-то щупальце, обовьет тебя и утащит в себе в глубину…
Он выпил еще, благостно улыбнулся и никак не отреагировал на звук отпираемого замка входной двери.
– Ты сошел с ума, Виноградов! – Ирина, оставив сумку в прихожей, стояла на пороге кухни. В минуты раздражения она всегда называла мужа исключительно по фамилии.
– Ага, я сошел с ума, – покладисто согласился Леша, не делая никаких попыток оспорить самоочевидный факт.
– Вот и отлучись на два дня… Пить водку в такую жару, и без закуски, и в полном одиночестве… Да ты алкоголик, Виноградов! Тебе лечиться надо!
– Ага, мне надо лечиться, – опять не стал спорить Леша, сам только что пришедший к аналогичному выводу.
Добротный семейный скандал никак не желал разгораться. Ирина достаточно хорошо знала мужа, чтобы ясно представить, что произойдет дальше: будет так вот сидеть, глупо улыбаться и соглашаться со всеми обвинениями и попреками. А то еще и уснет на середине фразы – замолчит на полуслове, прислонится к стенке и самым преспокойным образом захрапит.
– Мы с тобой завтра поговорим, Виноградов! – зловеще пообещала она и вышла, хлопнув дверью кухни – тещина посуда в тещином буфете противно задребезжала.
– Поговорим, – сказал в пустоту Леша и опять потянулся к бутылке.
Нет ничего и никогда не было – ни пруда, ни его хищного обитателя – эта заполненная водой и тиной яма ему привиделась, а на участке там ровное и гладкое место… И исчезнувший в глубине Бобик тоже никогда не существовал в действительности – просто разговаривал сам с собой, а воображение нарисовало помахивающего хвостом маленького слушателя…
Вполне может быть, что все вокруг тоже плод больной психики: и это наследство, и эта опостылевшая квартира, и Ирка, якобы сидящая сейчас в дальней комнате. А на самом деле он лежит сейчас…
Где он сейчас лежит, Леша Виноградов придумать не успел – уснул, опустив голову на "Жизнь животных" Брема…
7
– Вы, Алексей Николаевич, не совсем ясно представляете суть психотерапии. Я никак не могу дать вам таблетку, которая в одночасье снимет все ваши проблемы. Я не психиатр, я психоаналитик. Это они – психохирурги, даже психомясники – колют пациентам убойные снадобья, терзают электрошоком и упаковывают в смирительные рубашки. Психоанализ – это долгая и кропотливая работа с человеком, у которого в мозгу никаких патологий нет и который может и должен сам решить свои проблемы – с моей профессиональной помощью. Корни этих проблем часто лежат очень глубоко – в далеком прошлом, в почти забытых отношениях с родителями и самостоятельно разобраться…
Зачем я сюда пришел? – подумал Леша, чувствуя, что перестает понимать смысл мягких, обволакивающих слов доктора Саульского, толстого и важного, как метрдотель "Астории",– настолько красиво-закругленные (наизусть что ли учит, по бумажке?) фразы мало соответствовали тому, что Леша считал своими проблемами. Зачем сюда пришел? – а куда еще идти? Несмотря на вчерашний пьяный кураж, приземляться где-нибудь на Пряжке с диагнозом "белая горячка" совсем не улыбалось. Корни проблемы действительно лежали глубоко, по крайней мере четырехметровая жердь сачка до них не достала, вот только профессиональная помощь мозгоправа в этом вопросе вызывала серьезные сомнения…
Леша собрался с силами и снова попытался вникнуть в рассуждения разливающегося соловьем труженика психоаналитической кушетки.
– Символизм ваших видений для опытного взгляда специалиста вполне очевиден – воронка, отверстие, из которой исходит смертельная опасность – достаточно конкретный символ женщины. Возможно, таким образом подсознание реагирует на вашу жену или тещу. А может быть, в ваших отношениях с матерью было что-то, уже прочно позабытое, что порождает именно такой образ. Необходима долгая и тщательная работа – с моей помощью вы сами осушите до дна свой пруд и сами уничтожите всех притаившихся на его дне чудовищ…
– Осушить пруд? Это интересная мысль! Осушить… Спасибо, доктор, вы мне очень помогли… – и Леша стал прощаться, невзирая на все возражения получавшего почасовую оплату эскулапа, настроившегося уже на долгую и вдумчивую беседу.
8
Фотограф оказался совсем молодой, лет на пять-шесть моложе Леши, и его попытки казаться деловым и профессиональным выглядели несколько по-детски наигранными. Фотографа пригласила через агентство Ирина. Эти два дня отношения у них с Лешей оставались натянутыми – называла по фамилии и ночевала в другой комнате, а про договоренность еще раз осмотреть дом с участком и не вспоминала. Леша тоже не стал возвращаться к этой теме, последнее время его нежелание продавать наследство сильно поколебалось.
– Та-ак, лучший ракурс, по-моему, будет вот оттуда, от водоема… Кстати, не забудьте упомянуть про него в объявлении, – с этими словами молодой человек решительными шагами направился в сторону пруда, на ходу что-то подкручивая в оснащенной мощным объективом фотокамере.
Понятно.
Пруд, по меньшей мере, еще кто-то видит. Но как быть с тем, кто сидит в пруду?
Леша не пошел с фотографом. Благоразумно остался метрах в десяти-двенадцати от берега. Внимательно наблюдал, прикрывая ладонью глаза от солнца – что будет дальше.
Дальше ничего экстраординарного не произошло. Юноша спокойно расхаживал по берегу, так и этак прикидывал лучшую точку, сетовал на мешающие ветви яблонь – в общем, всячески демонстрировал, что изобразить недвижимость в наиболее соблазнительном для покупателя виде задача отнюдь не простая, требующая творческого подхода и соответствующего вознаграждения.
Наконец, остановился, приник к аппарату и тут же Леша увидел, как за спиной у него из воды медленно поднимается знакомый розово-серый отросток – полметра от поверхности, еще выше – Леша попытался крикнуть, но горло издало какие-то сдавленные звуки, отчаянно махнул рукой: оглянись, да оглянись же, дурак! – фотограф не понял и что-то сказал в ответ про мешающее дерево. Отросток поднялся еще выше, чем в прошлый раз – и способной отвлечь его внимание собачонки на берегу не было.
Он закусил губу, прекрасно понимая, что плод расстроенной психики причинить вред никому постороннему не в состоянии; что надо подойти, взять фотографа за руку, развернуть лицом к пруду – и наваждение исчезнет, развеется… Леша даже сделал шаг вперед, но остановился… не мог, просто не мог…
А фотограф покачал головой и решительно направился от пруда к нему. Отросток качнулся было ему вслед и стал втягиваться обратно.
– П-п-посмотрите! – дар речи наконец вернулся к Леше.
Юноша недоуменно обернулся, повинуясь настойчивому жесту, но за короткое время этого его движения нечто успело окончательно и бесследно исчезнуть.
– Нет, с того берега ничего не получится, дом будет казаться слишком мелким, – ничего не понял фотограф. – А с этого нормально, вот только сарай картину портит. Ничего не поделаешь, придется снимать от дороги.
Леша уныло кивнул. Действительно, ну что тут поделаешь?
9
Рекламное объявление не лгало, цена на агрегат оказалась на самом деле символической. Доставка в Спасовку – и та обошлась дороже. А ремонт и вправду требовался небольшой, прямо скажем, совсем пустяковый ремонт – Леша заменил свечу да прочистил карбюратор – и четырехсильный одноцилиндровик, выпущенный треть века назад, добросовестно затарахтел. Завертелся пропеллер воздушного охлаждения и зачавкал поршень-диафрагма насоса. – за издаваемые характерные звуки сие чудо техники именовалось в просторечии "лягушкой". Прозвище придумали строители, осушавшие затопленные котлованы подобными устройствами.
Скажу, что нашел здесь, в сарае… А то узнает Ирка про такую покупку – мало мне не покажется, подумал Леша, заглушая двигатель. И так постоянно пилит, что работу совсем с этим домом забросил…
Работу он действительно забросил, но отнюдь не по своей вине – июль, жара, полный застой: потенциальные заказчики греют косточки на пляжах и смывают трудовой бизнесменский пот в теплых морских волнах… За всю неделю на электронном адресе единственный заказ – отнюдь не длинное письмо на итальянском, которое он перевел за десять минут, почти не заглядывая в словарь. Но жене и теще объяснять ситуацию бесполезно – по их мнению, оправдать мужчину, не носящего в дом деньги мешками, не может ничто…
Леша вздохнул и навалился на тронутую ржавчиной станину насоса. Литые катки-колеса, казалось, приросли к осям, но затем с огромным трудом и жутким скрипом провернулись – "лягушка" медленно покатила к пруду.
А потом он увидел деда Серегу, единственного из соседей, с кем был более-менее знаком. Тот пролез сквозь прореху в кустах крыжовника, разделяющих их участки, и направлялся прямо к Леше, явно заинтригованный видом здоровенного громоздкого насоса – в округе для полива и прочих надобностей использовали чаще всего портативные погружные "Малыши".
Леша остановился и торопливо прикрыл промасленной ветошью лежавший на поддоне "лягушки" топор. Орудие это он отыскал в сенях и наточил до бритвенной остроты после визита фотографа. Галлюцинации галлюцинациями, а с топором приближаться к пруду как-то спокойнее…
– Ты, никак, Леха, яму выкачать задумал? – первым делом спросил дед Серега, протягивая для рукопожатия широченную ладонь. – Правильно, я давно Якову говорил: надо чистить, ил вычерпывать. Ил прудовый-то для грядок пользительней любого навоза… А так зазря на дне лежит, только комарье в нем разводится. Вроде и место у нас сухое, высокое, а комары вечером так в окна и летят… Ну давай, помогу что ли…
И он пристроился с другого края насоса – невысокий, мощный, жилистый, с коричнево-загорелой лысиной, похожий в свои почти семьдесят на старый дуб, не поддающийся ни ветрам, ни грозам, ни времени…
Вдвоем они быстро докатили агрегат до берега. Пока Леша пристыковывал толстый гофрированный шланг и укладывал жестяные желоба, долженствующие отводить в ближайшую канаву выкачанную воду, дед Серега уселся на березовый чурбак в тени яблони и завел неторопливый разговор о том, о сем: о безбожных ценах на рынке, о непонятно почему переставшей доиться козе, которую придется резать (не надо ли, кстати, мяса по дешевке?), о тле, опять напавшей на смородину…
Леша слушал вполуха и отвечал коротко, постоянно посматривая на неподвижное зеркало воды и стараясь не поворачиваться к пруду спиной.
Как он в глубине души и подозревал, тот, кто сидит в пруду, ничем не проявил себя. Очень хотелось спросить деда: не видал ли он, случаем, со своего участка чего-нибудь подозрительного? Ну, например, вставшего на дыбы навозного червя ростом с хорошую оглоблю? Но дед Серега выглядел абсолютно приземленным материалистом, способным после такого вопроса только посоветовать плотнее закусывать (не надо ли, кстати, сала по дешевке?). И Леша не спросил ничего.
Потом он дернул за шнур стартера, движок заработал и разговаривать стало трудно – дед еще раз пожал ему руку и неспешно отправился обратно. Леша печально проводил его взглядом, но повода попросить остаться так и не придумал… Теперь, никуда не денешься, надо ждать гостя. Скромного такого гостя, не любящего шумного общества. И являющегося, только когда хозяин скучает в одиночестве.
Все шло по плану – двигатель ровно трещал, насос поквакивал, вода бодро журчала по наклонным желобам. Леша стоял в отдалении от воды – топор в правой руке. Поглядывал то на ее поверхность, то на "лягушку" – очень его беспокоил приводной ремень, старый, обтрепанный, с торчащими в стороны махрами ниток – порвется, пойди поищи подходящую замену.
Заметной убыли в пруду не наблюдалось. Стоило, наверное, воткнуть в дно у берега палку с делениями – но что-то совсем не хотелось подходить слишком близко и наклоняться над водой. Производительность у "лягушки" около четырех кубов в час, ну, если сделать скидку на износ, то поменьше… Сколько воды может быть в этой яме? Если принять воронку за правильный конус с диаметром основания шесть метров и глубиной… ну пусть будет тоже шесть… Черт, есть ведь какая-то школьная формула для объема конуса… Вроде половина от объема соответствующего цилиндра… или нет…
Леша (всегда "плававший" в точных науках) не успел сделать даже грубый расчет и прийти к совершенно неожиданному для себя и неприятному выводу о том, что выкачивать яму досуха придется около трех суток – ровный звук работающего насоса сменил тональность.
Он встревоженно посмотрел на агрегат – вроде все двигалось как положено, но вместо полноводного потока по желобу катилась тоненькая иссякающая струйка. Перевел взгляд на исчезающий в воде шланг – ага, так и есть, сжимается в такт кваканью насоса, чем-то забился, надо вытащить и прочистить…
… Рывок был направлен не по оси шланга, но вбок и вглубь – и семидюймовая, армированная стальной проволокой резиновая труба не соскочила с металлического патрубка насоса – с громким треском порвалась и тут же исчезла в глубине. Но пруд не успокоился обманчивым зеркалом, как бывало раньше – что-то там продолжало ворочаться, поднимая теперь совсем не рябь и не легкие буруны.
Хотя и большими волнами это не было, нет в крошечном водоеме места для разбега больших волн. Просто бурлящая вода перекатывалась от одного берега к другому, совсем как при полоскании белья в корыте – ударялась о берега, обливая все вокруг, вставала почти вертикально и устремлялась обратно.
На долю секунды промелькнул, оказавшись на поверхности, перекрученный шланг с разодранным, разлохмаченным концом – но тут же скрылся – и (показалось?) что другой его конец исчезал в смутно виднеющемся сквозь пузыри и перепутанные струи… в чем? непонятно, в чем-то большом, движущемся, округлом и меняющем форму. Звуков водяной катавасии не было слышно – все заглушал завывающий вхолостую двигатель.