– Что-то, что касается лорда Адама, – Банч обдумывал каждое слово. – Он не был несчастным человеком. Вы, наверное, не поверите, милорд, но он любил одиночество. И не желал для себя другой жизни. Однако иногда у меня складывалось впечатление, что его что-то мучает, что-то, что он нес с собой по жизни, как тяжкую ношу. И я спрашивал себя, что же это может быть. Лорд Адам часто говорил, что за каждый совершенный когда-либо грех нужно заплатить. Ну, в конце концов, ведь он был когда-то судьей. Так что подобные рассуждения вполне объяснимы. Но однажды он меня спросил, верю ли я в то, что по ту сторону бытия нужно будет расплачиваться за совершенные грехи.
Мортон внимательно слушал и ни разу не прервал Банча. Он вдруг вспомнил, что когда-то давно дядя уже задавал ему это вопрос, хотя и сформулированный в более мягкой форме. И тогда он ему ответил: "Тебе надо спросить об этом у пастора, дядя Адам! Я в этом нисколько не разбираюсь".
– Что ты ему ответил, Банч? – спросил молодой Эшвуд.
– Милорд, я верю, что бог милостив и прощает нам наши прегрешения. Об этом я сказал лорду.
Банч снова вытер платком слезы:
– Тогда мне показалось, что мой ответ как-то успокоил его. Кстати, он задал это вопрос после появления привидения.
Сердце Мортона застучало быстрее:
– Как раз об этом я хотел тебя расспросить, Банч. Мой друг Пол натолкнул меня на эту мысль. Откуда оно вообще взялось и как себя вело?
– Я никогда его не видел, милорд, – ответил Банч. – Но для лорда Адама этот дух был вполне реален. Это может прозвучать странно, но это привнесло в его жизнь какой-то свет. Не знаю, как по-другому это описать…
Дворецкий подыскивал слова:
– Однажды лорд сказал мне, что с его стороны было глупо бояться брать на себя ответственность за семью и оставаться холостяком. "Если бы я только мог повернуть время, Банч, – сказал он мне, – то наверняка завел бы себе кучу детишек, которые бы наполнили этот старый дом радостью и жизнью".
– То есть, он не боялся этого духа? – спросил Мортон с облегчением.
– Определенно нет, милорд! Я бы сказал, наоборот. Он очень ждал с ним встречи! Иначе зачем бы он просил, чтобы я принес с чердака кучу игрушек и починил их. Каждый день он придумывал что-то новое. "Нам нужно порадовать бедняжку, Банч", – часто повторял он. Я вел себя так, будто не только он видит эту девочку. Он и не замечал, что я ему только подыгрывал. Когда он уходил с бокалом вина и трубкой в библиотеку, то отправлял меня спать. "Я жду в гости маленькую подружку, – говорил он. – Так что мы справимся без твоей помощи".
– Он когда-нибудь называл ее имя? – быстро спросил Мортон.
– Нет, никогда, милорд, – старый дворецкий пожал плечами.
– И ты никогда не прислушивался и не слышал разговоров, которые дядя вел с духом?
– Несколько раз я порывался остаться и послушать, – помедлив, ответил Банч. – Но мне было слишком страшно, милорд. Я боюсь привидений… А с появлением этого призрака изменялась вся атмосфера в доме. Когда я находился в боковом крыле дома, то я точно знал, что оно появилось. Тогда часы вдруг начинали тикать тише, ветер за окном вдруг стихал, стены будто становились прозрачными, и земля замедляла свой ход. Я часто лежал в своей кровати и трясся от страха, пока оно не исчезало.
– И как долго это длилось?
– Каждый раз по-разному, иногда долго, иногда нет.
– Каждую ночь?
– Почти каждую ночь, милорд. А если этот призрак не появлялся, то на следующее утро лорд казался подавленным и разочарованным.
– То есть ты не думаешь, что привидение существовало только в воображении моего дяди?
– Нет, милорд, я уверен, что оно существует на самом деле, – ответил дворецкий твердо.
– И оно появлялось только в библиотеке?
– Да, милорд, только в библиотеке.
– То есть ты говоришь, что лорд Адам не боялся появления этой девочки. Как ты объяснишь тогда, что он умер от сильного испуга?
– Была одна вещь, милорд. Это привидение всегда стояло спиной к лорду Адаму и никогда к нему не поворачивалось лицом. Однажды он мне сказал: "Она разговаривает со мной и смеется, но никогда не показывает своего лица!" Ему было очень любопытно увидеть ее лицо. Лорд сказал мне как-то: "Она меня предупредила, что я испугаюсь, если ее увижу". Я попросил его не рисковать, но он только высмеял меня. Он был уверен, что когда-нибудь уговорит ее и увидит то, что его особенно интересовало – ее лицо.
– И ты предполагаешь, что в ту ночь, когда дядя умер, именно это и произошло?
– Возможно, милорд, – руки Банча задрожали, и он был вынужден поставить бокал на стол. – Я бы предпочел о ней больше не говорить. Я боюсь, что она снова появится. После того как лорда Адама не стало, вдруг она захочет навестить кого-то еще? Иногда я думаю, что было бы лучше уехать отсюда. Но я привязан к Эшвуд-холлу.
Пожилой дворецкий выглядел очень уставшим. Мортон понял, что пора заканчивать разговор. Он решил как следует над всем подумать, чтобы найти какое-то разумное решение.
Когда Банч вышел, адвокат погасил свет и отправился в свою комнату. "Я слишком устал, чтобы отважиться на встречу с духом в библиотеке!" – сказал он себе. Но это была лишь бравада – на самом деле Мортон просто боялся.
Дождь шел всю ночь.
Мортон лежал в кровати и не мог уснуть. Его удивляло, что он постоянно думает о Лауре Паркинс. Видимо, эта женщина произвела на него глубокое впечатление, и он чувствовал определенную симпатию к ней.
Ему захотелось ее снова увидеть. Он поймал себя на мысли, что представляет, как она выглядит, когда улыбается. Когда она счастлива.
Наконец, он уснул и проспал без снов до самого утра.
* * *
Через пару дней туман рассеялся, и даже стало пригревать солнце.
В Эшвуд-холле все было спокойно. Привидение себя никак не проявляло, и постепенно все встало на свои места.
У Мортона оставалась куча дел, связанных с вступлением в наследство: различные бумаги, посещения нотариуса, масса юридических формальностей. Впрочем, особых трудностей не возникало, потому что все дела, связанные с наследством, лорд Адам вел образцово.
Завещание, которое Мортон бегло прочитал в присутствии Пола, содержало еще несколько весьма странных, по мнению адвоката, условий и оговорок.
Пункт, касающийся того, что Банч получает солидное ежемесячное жалование и имеет пожизненное право проживать в Эшвуд-холле, Мортону был очевиден и понятен. Чуть более странным ему показалось, что его дядя жертвовал большую сумму на новый церковный колокол. Он даже и не знал, что лорд Адам был настолько глубоко религиозным человеком. Еще одна сумма завещалась некоему сиротскому приюту в Лондоне, в котором содержались дети заключенных, оставшиеся без родителей. Причем с оговоркой, что эта сумма должна быть потрачена на игрушки и спортинвентарь.
Что касается Эшвуд-холла, то он полностью переходил во владение Мортона, но с одним условием. Дети из того самого лондонского сиротского дома имели возможность каждый год проводить в Эшвуд-холле несколько недель.
Мортон в легком смущении покачал головой. Да что же вдруг произошло с дядей Адамом? При чем здесь дети?
Появление привидения с этим не имело ничего общего, так как эта девочка стала появляться всего за несколько месяцев до смерти лорда Эшвуда, а завещание было составлено несколько лет назад.
Но самой удивительной была последняя просьба, которую лорд Адам адресовал своему племяннику. Дословно она звучала так:
"Пожалуйста, сделай для меня следующее: каждый год в день рождения твоей матери приноси на ее могилу столько белых хризантем, сколько ей исполнилось бы лет".
Разумеется, Мортон, всякий раз приезжая в день рождения матери на ее могилу, замечал букет белых хризантем от дяди Адама. Он всегда расценивал это, как проявление дружеской привязанности. Однако он был удивлен, что лорд Эшвуд попросил в завещании каждый год от его имени и на его деньги приносить хризантемы ей на могилу. Это представляло их отношения в ином свете.
"Может, маму и дядю Адама связывало нечто большее, чем просто родственные отношения?" – Мортон явно был сбит с толку. Подобное никогда не приходило ему в голову! Он любил свою прекрасную мать. Он даже гордился тем, что у нее было множество поклонников, которых она всегда держала на должном расстоянии. Но он ни разу не подумал о том, что его дядя тоже мог быть в их числе.
Он стал припоминать различные мелочи, которым он раньше не придавал никакого значения. И чем больше он рассматривал ситуацию с этой точки зрения, тем больше убеждался, что, вероятно, когда-то между его матерью и дядей Адамом имела место романтическая связь. В конце концов, после смерти его отца они с матерью каждый год во время школьных каникул проводили в Эшвуд-холле несколько недель. А сам дядя Адам периодически приезжал в Лондон и водил мать Мортона в театры и на концерты.
Мортона в этой связи больше всего занимал один вопрос: почему дядя Адам не женился на свояченице, когда она овдовела, раз уж он ее так любил?
Но было бессмысленным рассуждать на эту тему. "В этом году будет семьдесят пять хризантем", – подумал адвокат.
Следующая мысль буквально шокировала его: а ведь Лаура Паркинс очень похожа на его мать!
Сходство было неявным. Оно заключалось не в чертах лица или цвете волос. Но у обеих было неотразимо привлекательное очарование и очень похожий, добрый взгляд. Мортон был уверен, что в жизни Лаура Паркинс веселый человек.
* * *
Мортон на удивление быстро привык к Эшвуд-холлу и даже стал чувствовать себя здесь вполне уютно. Спокойный ритм простой сельской жизни шел ему на пользу; он так контрастировал с суетой и постоянными стрессами жизни в большом городе!
Впрочем, Лондон не давал о себе забывать, и Крофф напоминал о себе ежедневными звонками.
Через неделю Мортон наконец решил вернуться в Лондон. Он с удивлением осознал, что с нетерпением ждет новой встречи с Лаурой Паркинс. Однако обстоятельства самого процесса и ожидания Кроффа мучили его. Он старался гнать от себя эти мысли и не думать о том, что, выступая защитником Лауры, он должен возложить на нее вину.
В воскресенье вечером раздался тревожный звонок от Кроффа. Мортон как раз сидел в столовой, расслабленно пил чай после продолжительной прогулки и курил сигару. Шеф хотел знать, когда он возвращается.
– В определенных кругах становится жарковато, – нервничал Крофф. – Пресса самым гнусным образом трезвонит по поводу убийства в Статенхейме. Ищейки-репортеры знают уже больше полиции, а желтая пресса так вообще находилась чуть ли не под кроватью леди Эдит, когда все это произошло.
– А как проходит полицейское расследование?
– Неторопливо, – простонал Крофф. – Почти никак! Если честно, я этого не понимаю. В этом деле все предельно ясно.
Всякий раз, когда Крофф звонил из Лондона, Мортон начинал нервничать. Он откашлялся и спросил:
– Что с отпечатками пальцев?
– Их полно по всему дому. Все они принадлежат либо леди Эдит, либо поварихе, либо Лауре Паркинс, либо горничной.
Он выдержал многозначительную паузу.
– Но на всех упомянутых в деле предметах фигурируют отпечатки исключительно мисс Паркинс.
– А результаты вскрытия? Что оно показало?
– Ничего, – фыркнул Крофф презрительно.
– То есть как ничего?
– А так – ничего! С этим они до сих пор возятся! Трудно представить, но результатов вскрытия до сих пор нет, потому что они хотят привлечь к этому делу стороннего эксперта, а он должен прилететь аж из Ванкувера.
– Из Ванкувера… Почему именно из Ванкувера?
– Без понятия! – заорал шеф. – Все это страшно засекречено, нет почти никаких сведений. А народ жаждет мести и готов линчевать эту особу, если в ближайшее время что-нибудь не решится.
– Крофф, может быть, хотя бы вы позаботитесь о Лауре Паркинс?
– Я? Она разве мой клиент? Черт возьми, Эшвуд, вообще-то это ваше дело! Когда вы возвращаетесь?
– Завтра, – спонтанно решил Мортон.
Этот ответ удовлетворил Кроффа.
– Тогда до завтра! – коротко попрощался он.
Тяжело вздохнув, адвокат повесил трубку.
* * *
Он сообщил Банчу, что завтра уезжает в Лондон. Старый дворецкий с грустью кивнул.
– Что касается появления привидения, то мы можем быть спокойны, Банч, верно?
– Надеюсь, милорд. Возможно, она теперь уже и никогда не появится, раз лорда Адама нет в живых.
Дворецкий помедлил:
– Милорд, я хотел вас спросить, что теперь будет со всеми этими вещами? Что делать с игрушками в библиотеке?
– Думаю, с этим мы подождем до моего следующего приезда, – ответил Мортон. – Я скоро снова приеду, Банч!
– О, я буду только рад, милорд.
Вечером Мортон позвонил Полу, попрощался с ним и пообещал в скором времени снова приехать. Банчу он сказал, что ему больше ничего не нужно и отправил его спать.
– Пора отдыхать, Банч. Завтра нам обоим нужно вовремя встать.
– Завтрак подать в шесть, милорд?
– В половине седьмого, – ответил Мортон. – Думаю, до девяти часов я вполне успею добраться до конторы. Доброй ночи!
Он еще некоторое время стоял у окна и вглядывался в звездное небо. Ярко сияла луна и серебрила голые ветви старых деревьев в Эшвуд-парке.
Через пару минут молодой лорд все-таки решил отправиться в библиотеку. "Я освобожу Банча от этой обязанности, – подумал он. – Наведу в библиотеке порядок, так что ему не придется там ничего делать. Бедняга и так все принимает очень близко к сердцу".
Уверенным шагом он прошел по длинному темному коридору и открыл дверь в библиотеку.
* * *
Ему в нос ударил сладковатый затхлый запах. Мортон подумал, что это нормально: в конце концов, здесь стояло столько старых вещей. В библиотеке все выглядело так же, как и в тот день, когда Мортон, Банч и Пол пришли сюда, чтобы достать из сейфа завещание.
В помещении было жутко холодно. Но и это показалось Мортону нормальным, так как Банч унаследовал от своего хозяина завидную бережливость и отключил отопление в неиспользуемом помещении.
Он щелкнул выключателем, и семнадцать электрических свечей огромной люстры заискрились хрусталем, как капли росы в утреннем сиянии.
"Какой спертый воздух, – подумал Мортон, – пожалуй, стоит открыть окно и проветрить".
Однако у него ничего не получилось, так как задвижки на окнах не работали. После пары попыток он оставил эту затею. Все равно он здесь не собирался долго находиться. Мортон потер руки, которые успели замерзнуть, и сел за письменный стол.
Адвокат откашлялся, отодвинул в сторону стакан для карандашей из оникса и первым делом захотел убрать черную папку с золотым тиснением. Однако стоило проверить, что в ней лежит.
Сверху в папке лежал старый пергаментный лист, на котором крупными буквами было напечатано всего одно слово "Приговор". На второй странице характерным ровным почерком дяди Адама было написано "Процесс по делу Далавэй".
Словно загипнотизированный, он смотрел на эту надпись. Текст приговора был напечатан на машинке.
Ход процесса был ему в общих чертах знаком: Кейт Далавэй, дочь отставного офицера, после смерти отца устроилась сиделкой к одинокой и парализованной леди Хенни Дуглас. Однажды старую женщину обнаружили мертвой, кто-то ее отравил мышьяком. Единственной подозреваемой стала Кейт Далавэй, а мотивом назвали алчность. Украшения леди нашли в дорожной сумке Кейт Далавэй, кроме того, на месте преступления нашли только ее отпечатки пальцев.
В свое время Дугласы были влиятельной и богатой семьей. Поэтому этот судебный процесс стал сенсацией, газеты писали о нем далеко за пределами Англии. Лорд Адам Эшвуд сыграл в этом процессе заметную, если не сказать, ведущую роль. Именно процесс по делу убийцы Далавэй повлиял на дальнейшее стремительное развитие его карьеры.
Мортон был поглощен чтением. Сам того не замечая, от волнения он начал тяжело дышать, его сердце стало учащенно биться, во рту пересохло, а на лбу выступили капельки пота.
Что-то здесь было не так!
Мортон несколько раз перечитал обоснование, не понимая, что же его так смущает. Представление доказательств было исчерпывающим и обоснованным. Фрагменты мозаики один за другим уверенно складывались в полную картину преступления. Не оставалось ни малейшего просвета, ни одной расплывчатой или неоднозначной формулировки, ни единственной зацепки, которая бы помогла усомниться в доказательственной силе приговора.
Кейт Далавэй была приговорена к смерти и казнена.
А если она была невиновной?
Свет неожиданно замигал. Адвокат посмотрел на люстру. Электрические свечи одна за другой стали гаснуть. Вскоре комната погрузилась в непроглядную тьму. Мортон замер, боясь пошевелиться.
Может, перегорел предохранитель?
Через пару минут глаза адвоката привыкли к темноте, и он увидел кукольный домик, освещенный лунным светом.
Кто-то пел на мотив песни "My Bonnie lies over the ocean":
– Сегодня ночью, когда я лежала в постели,
Я проплакала все глаза.
Сегодня ночью, когда я лежала в постели,
Мне приснилось, что мой пони умер.
Мортон прислушался. Что это было? Откуда раздавался этот голос? Неужели маленькая музыкальная шкатулка заиграла сама по себе?
Но она играла только мелодию. А кто же пел песню?
* * *
О, верни же, верни мне моего пони…
"Там поется "Бонни", а не "пони", – автоматически поправил про себя Мортон странный голос. – Что это за "пони"?
Вдруг откуда-то звонкий мужской голос произнес:
– Мы подарим нашей Дудочке самого красивого пони в мире!
– А я сошью ей голубое шелковое платьице и буду подвязывать ее белые локоны красивой голубой ленточкой, – ответил счастливый женский голос.
– А откуда ты знаешь, что это будет именно девочка? И что у нее будут белые волосы?
– Я знаю, потому что я очень этого хочу, – последовал ответ.
Они оба счастливо рассмеялись.
Но затем женский голос робко спросил:
– А когда я стану твоей женой? Я боюсь, ужасно боюсь. Вдруг твоя мама будет против наших отношений?
– Ты все равно станешь моей женой, потому что я люблю тебя и только тебя.
– Ты женишься на мне до того, как родится ребенок?
– Я ухожу на фронт. Для офицера нет никаких исключений. Мы поженимся, как только закончится война, а она обязательно скоро закончится!
Затем все смолкло.
Ужас железным обручем сдавил грудь Мортона. Глаза молодого лорда расширились; он сидел, словно прикованный к креслу, и смотрел перед собой. Из стены вышла маленькая, худенькая девочка. Ее кудрявые белые волосы были перевязаны шелковой тесьмой.
Она стояла спиной к Мортону. На ней было надето голубое шелковое платье, которое застегивалось не спине несколькими сияющими перламутровыми пуговицами.
Девочка вприпрыжку подбежала к эркеру, села на колени перед кукольным домиком и стала играть.
– Война, – произнесла она. – Это война!