Комната напоминала одиночный номер в гостинице средней руки. Небольшая прихожая - слева встроенный шкаф, справа белая дверь, очевидно в ванную, сама комната вытянутая, завершающаяся окном, прикрытым плотной темно-вишневой портьерой. Слева от окна - высокий столик с телевизором, белым электрическим чайником и телефоном без циферблата. Справа - низенький журнальный столик с пепельницей и двумя стаканами на стеклянном блюде и два кресла. Прямо у входа - маленький холодильник. В противоположном переднем углу - треугольное угловое трюмо с высоким двойным зеркалом и пуфиком. Главенствующей частью обстановки была кровать - длинная, широкая, покрытая ярким пестрым покрывалом, она стояла поперек комнаты и занимала весь центр, оставляя лишь узкий проход к телевизору и столику. У нее была одна спинка - в головах, а над ней - ночное бра с красным китайским абажуром. Комната была оклеена розовыми обоями в цветочках, бородатых гномиках и Красных Шапочках. Все имело вид слегка потертый, но вполне гигиеничный.
Джулиан водрузил оба чемодана на кровать и, пролавировав между Дарлингом и Таней, вышел, отвесив на прощание преувеличенно-церемонный поклон. Дарлинг свой чемодан из рук не выпустил.
- Располагайся, - бросил он через плечо остановившейся у входа Тане. - Можешь пока освежиться, принять душ. Через полчаса зайду за тобой. Представлю тебя тете Поппи и поужинаем… Кстати, на счетчике было как раз сорок два фунта. Так что… - Он выразительно потер большим пальцем об указательный.
- Ах да, совсем забыла, извини.
Таня достала из сумочки сто долларов и помахала перед носом Дарлинга. Он протянул руку и выхватил у нее бумажку.
- Следующая поездка - за твой счет, дарлинг, - с безмятежной улыбкой проговорила Таня.
- Конечно, конечно… - рассеянно пробормотал он, пряча деньги в карман. - Разреши.
Он чуть отодвинул Таню и вышел, прикрыв дверь.
Таня посмотрела ему вслед, подошла к кровати, сняла сумку с плеча, положила поверх чемоданов и сама села рядом. Под ней мягко спружинил эластичный матрас.
Устала. Разбираться в ситуации начнем завтра. А сегодня - сегодня плыть по течению. Но, конечно, смотреть во все глаза.
Скинув сумку, она раскрыла верхний чемодан, черный, кожаный и стала вынимать оттуда и раскладывать барахлишко, попутно прикидывая, что же надеть к ужину.
После душа, переодевшись во все свежее, она принялась за второй чемодан и сумку. Очень скоро все ее принадлежности были разложены по местам, опустевшие чемоданы перекочевали в приемистое верхнее отделение шкафа, а в большой сумке остались только прозрачная папка с разными необходимыми бумагами и ручная сумочка, в которой, за исключением сигарет и обычных дамских мелочей, лежали ее советский загранпаспорт с постоянной британской визой и почти вся наличность, кроме сотни, отданной Дарлингу, и оставшейся в кармане мелочевки. Восемьсот тридцать пять долларов.
Таня стояла возле кровати - впрочем, здесь где ни встанешь, все будет возле кровати - с деньгами в руках и задумчиво оглядывала комнату. Решение пришло только секунд через пятнадцать. Видно, перелет и вправду утомил ее.
Тетя Поппи - мисс Пенелопа Семипопулос - оказалась толстой приземистой бабой в красном брючном костюме, с крашеной черной стрижкой под бобика и нечистой кожей. Она встретила Таню с Дарлингом в уютной прихожей, притулившейся за дверью без номера в начале коридора, вплеснула руками, провизжала что-то темпераментное и кинулась обнимать и целовать Таню, обдавая ее кислым пивным перегаром и пятная багровой помадой.
- Рада, рада! Ты красивая, - с рыдающими придыханиями прохрипела она.
- Я тоже очень рада познакомиться с вами, мисс Семипопулос, - ответила Таня, деликатно высвобождаясь из потных объятию новой родственницы.
- Называй ее тетя Поппи, иначе она обидится, - сказал Дарлинг. - И, пожалуйста, говори помедленнее. Тетя не очень хорошо понимает по-английски.
- Да, да! - оживленно кивая, подтвердила тетя Поппи и совершенно ошарашила Таню, добавив по-русски: - Английски плехо. Русски корошо. Русски совсем-королю… Ортодокс гуд.
- Ну вот, совсем в языках запуталась, - с усмешкой заметил Дарлинг. - Тетя Поппи отродясь в церковь не заглядывала, но, как все греки, питает слабость к единоверцам.
Таня улыбнулась, а тетя Поппи состроила кривую рожу и обрушила на племянника какую-то греческую тираду, при этом от души размахивая руками. Тот что-то ответил, и тетя мгновенно успокоилась, схватила Таню под локоток и втащила в гостиную, где на круглом столе, покрытом синей клеенчатой скатертью, был накрыт ужин.
- Совсем худая, - сказала тетя Поппи по-английски, видимо исчерпав запас русских слов, и усадила Таню на мягкий, обтянутый серым бархатом стул. - Надо кушать, много кушать. Здесь все много кушать!
Для начала она навалила Тане большую глубокую тарелку салата из огурцов, помидоров, оливок и брынзы, щедро заправленного уксусом и растительным маслом.
- Греческий салат, - пояснил Дарлинг, наклонил заранее откупоренную высокую бутылку и налил себе и Тане. - А это белое кипрское вино.
- А тете? - спросила Таня.
- Она пьет только "Гиннес", - сказал Дарлинг. При слове "Гиннес" тетя Поппи блаженно улыбнулась и налила в свой стакан черной пенной жидкости из большого кувшина, стоящего возле ее прибора.
Дарлинг поднял бокал и с улыбкой обернулся к Тане.
- За нового члена нашей большой и дружной семьи! - провозгласил он и, не чокнувшись, одним махом осушил бокал.
Тетя Поппи последовала его примеру. Таня пригубила вина, сделала два-три мелких глотка и поставила бокал. Приятное, очень легкое вино со странной, не вполне винной горчинкой. Подмешали чего-нибудь? Однако Дарлинг же выпил. И немедленно налил себе второй, тетя Поппи тоже. Таня ослепительно улыбнулась им обоим и принялась за салат, заедая его горячей хрустящей булочкой. Только сейчас она поняла, до чего проголодалась.
После салата тетя Поппи сняла крышку со сверкающей металлической кастрюли, расположившейся в самом центре стола, и положила Тане огромную порцию крупно наструганного мяса, переложенного слоями баклажанов, помидоров и лука.
- Мусака, - пояснил Дарлинг, протягивая свою тарелку. - Молодая баранина. Очень вкусно.
Таня попробовала, целиком согласилась с мужем и подняла бокал за гостеприимную хозяйку этого теплого дома. Дарлинг перевел ее слова тете Поппи, та расчувствованно всхлипнула и произнесла длинную тарабарскую фразу. Естественно, Таня ничего не поняла, но на всякий случай произнесла одно из немногих известных ей греческих слов:
- Евхаристо!
Тетя Поппи вскочила, проковыляла к Тане и заключила ее в жаркие объятия.
- Ты правильно ответила, - сказал Дарлинг Тане, когда тетя Поппи уселась на место. - Тетя очень похвалила тебя и сказала, что ты - лучшее украшение этого дома.
Пока Таня доедала мусаку, Дарлинг снял трубку телефона, стоявшего на мраморной крышке пузатого серванта, и что-то сказал в нее. Не прошло и двух минут, как дверь неслышно растворилась и вошла маленькая обезьянистая китаяночка в красной ливрее с золотым галуном. Широко улыбаясь, она поставила на стол поднос, сдернула с него полотняную салфетку и тихо удалилась. На подносе оказались две хрустальные вазочки с разноцветным мороженым, политым взбитыми сливками с толчеными орешками, фигурная плошка с каким-то сладким печивом и серебряный кофейник с чашечками.
- А почему только две? - спросила Таня, принимая от Дарлинга одну из вазочек.
От вкусной, обильной еды после трудного дня она блаженно отяжелела, по всему телу разливалась теплая истома.
- Тетя Поппи мороженого не ест. Она будет пить "Гиннес" и заедать шоколадом. Это ее десерт, - с некоторой натугой проговорил Дарлинг.
Его классическое лицо раскраснелось, движения замедлились.
Тетя Поппи согласно кивнула.
- Это вечерний кофе, без кофеина. Он не помешает спать, - продолжал Дарлинг, разливая кофе в чашечки и немножко на скатерть.
- Спасибо, даарлинг, - протянула Таня. Какие они все-таки милые! А она, дуреха, боялась, боялась…
Таня сладко, длинно зевнула.
Она уплывала.
На ласковых волнах мягкой широкой постели, в красном полусвете ночника, под мерное покачивание стен… Улыбались добрые мохноногие гномики, запуская пухлые ручки в свои мешки и осыпая ее пригоршнями сверкающих камней зеленого, красного и черного граната; кувыркались уморительные пушистые медвежата, липкие курносые поросята с хрустом надламывали круглый плод гранатового дерева. Брызгал сок, и зверюшки втыкали в ранку свои пятачки и жрали, хрюкая и повизгивая. Это в открытых глазах, а в закрытых… в закрытых бегали голые, пьяные вдрезину девицы по хороводу, выуживали статного кавалергарда из строя, увлекая в центр, и под буйный хохот происходило очередное соитие, после которого маленькие зверюшки становились немыслимо громадными и свирепыми и разрывали очередного избранника на клочки и закоулочки, а по чистому небу летел открытый белый лимузин, увитый гирляндами из алых и белых роз, и нежилась душа в халате на гагачьем пуху… Лирический кайф, good trip в самом мягком варианте… Good trip… Lucy in the sky with diamonds…
Накачали все-таки, суки… Перекатиться на живот, свалиться на пол, доползти до сортира - и два пальца в рот, чтобы… чтобы…
Чтобы что? А пошло оно все!..
Проблеваться, а потом душ - ледяной, долгий-долгий. И кофе.
А на фига?..
А на фига из обоев выплыл громадный Винни-Пух, выставив перед собой на тарелочке с голубой каемочкой кабанью башку, зажаренную с артишоками, которые не растут на жопе, очень жаль… А пар так аппетитно кружится и клубится, из башки усищи Аполлины торчат, и сам он выползает, искрится и змеится, топорщит губки алые, а губки говорят: "Мой сладкий рашэн дарлинг, мой золотистый старлинг, твои глаза как звезды и сиськи хороши. Сейчас твой крошка Дарлинг материализарлинг - и с ходу тебе вставлинг от всей большой души…"
Хочу-у-у. Хочу. Хочу-хочу-хочу… Щаз-з-з-з…
Их двое на волнах…
- Дарлинг, это ты?
- Как хочешь… Хочешь?
- А-а-ах!
- Ложись сверху… Вправь меня в себя… Теперь поднимайся... - медленно, медленно…
- Bay!
Биение в несказанной агонии блаженства… Слова? К черту слова!
- А-а-ааааааааааааа!!!
…И никакой связи с дурьим зависаловом. Совершенно раздельные субстанции. Хи-хикс!
…В незашторенном окошке дрожит круглая зыбучая луна:
- Дарлинг?
И горячий шепот где-то рядом:
- А?
- Дарлинг, почему у тебя голова светится?
- Это полнолуние… Спи.
- Еще?
- Устал… Знаешь, у тебя, наверное, было много мужчин…
- Да-а…
- …Но ни одному из них ты не отдавала себя всю, даже если хотела. Их отвергал мужчина, живущий в тебе…
- Да… Еще…
- Я приду. В нужное время. Спи.
- Я люблю тебя.
…Лунная жидкость льется в незашторенное окошко. Одна на волнах, А был ли Дарлинг-то? Может, Дарлин-га-то и не было?..
Темно.
В окне сияло теплое солнышко. Таня потянулась и, не отворяя глаз, взяла с пуфика часы, поднесла к лицу и только потом разлепила веки. Глаза пришлось - протереть, но и этого оказалось мало. Таня прикрыла один глаз, а вторым сосредоточилась на циферблате. Половина первого - и без балды, ведь она еще в самолете перевела стрелки на Гринвич. Атас! Это сколько же она проспала? Часиков двенадцать как минимум. Как притащилась сюда от тети Поппи, бухнулась в койку - и все. Удивительно, что раздеться сумела…
Таня попробовала встать, но с первой попытки не получилось. Закружилась голова, ватные ноги не пожелали слушаться. Однако же никакой дурноты она не ощущала - скорее, приглушенное подобие вчерашнего качественного расслабона, отголосок. Ох, как не хотелось вставать! Да и не надо - никто же никуда не гонит.
Таня полежала еще несколько минут, потом нужда подняла. А там проснулась окончательно, и все пошло своим чередом.
Она стояла перед раскрытым шкафом, перебирая наряды и размышляя, что же надеть сегодня, и тут услышала стук в дверь. Она запахнула халат, отступила в комнату и крикнула:
- Заходите!
Вошел Дарлинг, а следом за ним - коренастый господин средних лет в строгом черном костюме, с невыразительным лицом и лоснящейся бородавкой под носом. В руке он держал пухлый глянцевый саквояж. Дарлинг шагнул к Тане и коснулся губами ее щеки.
- Доброе утро, дорогая! Как спала?
- Как бревно.
- Замечательно. У нас сегодня обширная программа… Да, разреши представить тебе доктора Джона Смита из городского управления. Нужно оформить тебе медицинский сертификат. Пустая формальность, но так надо. Доктор осмотрит тебя - ну там, горлышко, пульс, Возьмет кровь из пальчика. А когда закончите, спускайся вниз, в зал. Позавтракаешь - и на экскурсию.
Не дожидаясь ответа, он вышел.
Доктор Джон Смит сказал:
- Вы позволите?
Он прошел к туалетному столику, раскрыл саквояж и принялся вынимать и раскладывать инструменты.
- С чего начнем, доктор? Пальчик или горлышко? - спросила Таня.
Он повернулся и как-то странно посмотрел на нее.
- С горлышка, разумеется, - прокаркал он. - С нижнего. Снимайте халат и ложитесь. Да не жмитесь, я же врач.
Таня пожала плечами, скинула халат и легла на кровать. Он взял со стола парочку инструментов и приблизился к ней.
- Знаете, доктор Смит, - светским тоном проговорила Таня. - У нас в варварской России есть варварский обычай: врач перед осмотром обязательно моет руки. Нонсенс, правда? На врачах ведь микробы не живут.
Доктор хмыкнул, но в ванную вышел…
Безропотно вытерпев процедуру и проводив доктора, Таня оделась по-прогулочному - белая блузка с коротким рукавом, широкая серая юбка-миди, белые "пумы" на толстой подошве - и спустилась в зал, расположенный, как она и предполагала, за застекленной красной дверью, откуда вчера выла скрипка.
Вдоль внешней стены с тремя высокими окошками по отлогой дуге тянулась скамья, обитая красным плюшем. Перед скамьей стояло пять-шесть овальных столиков с придвинутыми стульями, тоже обтянутыми красным. К внутренней стене примыкала стойка, за которой колдовал Джулиан в поварской курточке, а чуть дальше - небольшая пустая эстрада. Перед стойкой высился ряд высоких круглых табуреток, на одной из которых сидела спиной к залу растрепанная пышнозадая блондинка. За самым дальним столиком, около двери - точной копии той, в которую вошла Таня, - сидела вчерашняя китаянка и о чем-то оживленно болтала с миниатюрной соседкой, лица которой Таня не видела. Чуть ближе в гордом одиночестве восседал худой и лысоватый пожилой мужчина с лисьей мордочкой. Сгорбившись, почти уткнув в тарелку длинный нос, он сосредоточенно ковырял вилкой. На скамье возле третьего столика в изломанной позе полулежала очень тощая и невероятно бледная дама со взбитой темной прической и огромными трагическими глазами, которые казались еще огромнее в обрамлении черных синяков. На стуле, лицом к Тане, за тем же столиком разместилась еще одна женщина - широкоплечая, черноволосая, жилистая, с плоским, глуповатым крестьянским лицом. Тети Поппи не было видно.
С ближайшего столика Тане замахал рукой Дарлинг.
- А, вот и ты. Добро пожаловать. Ланчи выдают вон там, - он ткнул пальцем в направлении стойки и Джулиана.
Таня прошла к стойке, спиной уловив на себе взгляды всех присутствующих, и встала напротив Джулиана.
- Доброе утро, мэм, - скривив толстые губы (и как только умудрился?) в некоем подобии улыбки, бросил Джулиан. - Йогурт, апельсин, рисовые хлопья с молочком, ореховые хлопья с молочком, яичница с беконом, сосиска, булочка, джем, масло, кекс, кофе, чай, сливки, сахар?
- Добрый день, Джулиан! - громко и приветливо произнесла Таня. - Все, кроме чая… и, пожалуй, хлопьев. Его улыбка сделалась более отчетливой.
- Да, мэм.
Он поставил на стойку поднос и принялся проворно закидывать на него всю снедь, перечисленную, а точнее, не перечисленную Таней. Она с трудом донесла переполненный поднос до столика. Дарлинг хмуро смотрел, как она разгружает еду.
- У тебя десять минут, - сказал он. - Мы едем на вернисаж.
- Прости, на что? - И подумать не могла, что он, оказывается, интересуется искусством.
- Выставка в художественной галерее, - пояснил он. - За нами заедут.
Она успела и доесть, и спокойно выкурить первую, самую сладкую, сигаретку. Дарлинг сидел как на иголках, дергал головой на каждый звук, доносящийся с улицы. Наконец, когда оттуда промурлыкал три ноты автомобильный клаксон, он с заметным облегчением встал и буркнул Тане:
- Пошли.
У подъезда стояла доподлинная "антилопа-гну", словно только сейчас съехавшая с трассы Удоев - Черноморск, или как там было у классиков. Колымага, изобретательно склепанная из разных подручных материалов на основе древнего "шевроле" с откидным верхом. И парочка в ней восседала довольно живописная. Юноша томный, тоненький, кудрявенький, чистенький, в бархатном костюмчике, а за рулем - бородатый, широкий, в драном свитере, настоящий пират. От первого, как и следовало ожидать, несло розовой водой, от второго - потом и вонючим табаком. На Таню они прореагировали по-разному. Юноша состроил недовольную физиономию, а бородатый плотоядно оскалился.
- Эй, Дарлинг, эта бимба с нами? - крикнул он. Юноша дернул его за рукав, и бородатый замолчал.
- Это Таня, она из России, - сказал Дарлинг, подведя ее к антикварному авто.
- О, Россия! - восторженно заорал бородатый. - Я Иван Ужасный!
- На самом деле его зовут Бутч Бакстер, - индифферентно проговорил Дарлинг.
- А это Стив Дорки, - сказал Бакстер, едва не задев пальцем аккуратный носик томного юноши.
- Рад познакомиться, - кисло отреагировал тот определенно врал.
В дороге Иван Ужасный порывался занять Таню бессвязным рассказом о крысах, якобы нападающих на пассажиров и служащих лондонского метро. Дорки и Дарлинг угрюмо молчали. Таня отделывалась короткими репликами, а больше смотрела по сторонам, вбирая в себя новые городские пейзажи. Ньюгейт, Уайтчепел, потом знакомые очертания Тауэра.
Остановились в виду собора Святого Павла, возле самого задрипанного здания в строю домов, в целом весьма пристойных.
- И это называется выставка в Барбикан-центре? - с надменной миной осведомился кучерявый Дорки.
- Ну, рядом, - примирительно сказал Иван Ужасный и потащил их в подвал, скрывающийся за стеклянной дверью.
Там их тут же осыпал конфетти какой-то явно бухой арлекин.
- Fuck! - в сердцах высказался Дорки. Иван же Ужасный обхватил арлекина за плечи и уволок куда-то в глубь подвала, а к ним тут же подошла на редкость плоская дева в зеленых очках и дырявой кастрюле на голове. Из дырки торчал унылый плюмаж из пакли.
- You Godney fgends? - произнесла она с вопросительной интонацией. Таня не поняла, но вопрос, судя по всему, был чисто риторический, поскольку дева тут же вцепилась в рукав несколько оторопевшему Дарлингу и потащила за собой. Таня и Стив Дорки переглянулись и пошли следом. Через несколько шагов к ним присоединился Иван Ужасный с бумажным стаканчиком в волосатой лапе.