Она толкнула меня обратно на спину и наклонилась, чтобы поцеловать. Я прижал ее к себе и поцеловал в плечо. Она выскользнула из моих объятий.
– Держи себя в руках.
– Прости. Я не мастер целоваться.
– Ничего подобного. Просто тебе надо отдохнуть. Переключиться.
Она взгромоздилась на меня, лежащего, встала на четвереньки, так что наши рты почти соприкасались, и принялась ласкать мне губы высунутым языком.
– А как насчет того, чтобы повторить? – Я судорожно сглотнул.
По-моему, именно такими глазами должна смотреть женщина на мужика, который хорошо справился с задачей.
– Тебе надо поспать, – шепнула она.
– Ты вернешься?
– Да.
Хромая, она вышла из гостиной. За ней тянулся след из ярко-красных капелек. Я хотел сказать ей об этом, только по-прежнему не знал, как к ней обратиться. Секунда – и я уснул.
Она разбудила меня утром. Светало. Я покрутил головой, пытаясь понять, где нахожусь. Большой камин из камня, зеленые заросли за стеклянными полками, чьи-то семейные портреты… Я спал так крепко, будто не спал вообще.
– Харли.
Она склонилась надо мной в самом чистом, самом пушистом купальном халате, какой только можно себе представить. Мне так и захотелось уткнуться в него лицом. Я потянулся к ней.
– Нет, Харли, – она оттолкнула меня, – нельзя. Надо было мне разбудить тебя раньше. Зак уже проснулся.
Я не слушался.
– Извини. – Она дернула меня за руку: – Тебе надо идти.
Я не узнавал ее вчерашнюю. Раздражительная такая, деловая. Перемены настроения были мне хорошо знакомы – как-никак вырос среди женщин, – но такого я от Келли не ожидал.
Она подтолкнула меня к выходу и сунула мне бейсболку, обувь и папашину куртку.
– Зак, скорее всего, ничего никому не скажет, но с трехлеткой никогда не знаешь наверняка.
– Это так.
– Извини. – Она вздохнула и погладила меня по голове. – Приходится тебя вот так выставлять. Будто ты преступник какой.
– Я не в обиде.
– Не знаю, когда снова смогу увидеть тебя. Тут и дети, и Брэд, и две твои работы.
– С одной я могу уволиться.
– Очень смешно, – нахмурилась она.
А что тут смешного?
В полумраке морщины у нее на лбу были хорошо заметны. Две складочки, начинающиеся нигде и уходящие в никуда. Одна нога у нее была как-то поджата. Мне бросился в глаза пластырь на пятке.
На прощание она пообещала мне позвонить. По дороге к своему пикапу я пережевывал ее слова, вертел в разные стороны, искал скрытый смысл. И пришел к выводу, что ей можно верить.
Домой я приехал рано. Часы у меня в машине не работали, но по моим прикидкам было около шести. Джоди и Мисти провели ночь без меня. Эмбер устранилась. Она права: у меня паранойя. Если Джоди и Мисти замечательно обходятся одни днем, значит, ничего с ними не сделается и ночью. И Бетти права: это просто предлог, чтобы не ездить к Скипу.
Может, я все-таки выберусь к Скипу, подумал я, шагая по двору. А может, удастся вытащить Келли из дома?
Мысль была блестящая. Настолько блестящая, что я даже остановился и присел на остов дивана, чтобы ее хорошенько обдумать.
Интересно, получится ли у нее пропасть из дома на всю ночь, как делает муженек? Можно сплести историю и встретиться у нее… да где угодно! И не обязательно вычеркивать из жизни целую ночь. Хватит и часа. Хватит и пятнадцати минут.
Лето на носу. Ночи станут теплыми. Вон с какой легкостью она выскользнула из дома в нашу первую ночь. Ни муж, ни дети не заметили, что ее нет. Можем встретиться в лесу. Можем встретиться на ее просеке.
В старой конторе шахты.
Дверь открылась, и во двор выбежал Элвис. Он не заметил меня, потрусил к лесу. На крыльце показалась Эмбер.
На этот раз на ней был короткий переливчатый красный халатик, а не бывшая моя тишотка. Под халатиком – черная кружевная ночнушка, что помнила нашу последнюю большую ссору. Мама – та тоже надевала облегающие наряды, когда ждала возвращения папаши из бара после крупного скандала. Но только если правота оказывалась на стороне папаши.
Суббота. Что-то рано Эмбер поднялась. Может, ее тоже всю ночь не было, только сейчас явилась домой? Она уже дважды такое устраивала. Оба раза я ей задал трепку. Но сейчас мне не хотелось ругаться и учинять допрос.
– Что ты вытворяешь? – крикнула она.
Я поудобнее устроился на обломках дивана.
– Где ты был?
Ее вопрос я оставил без ответа. Из головы у меня не шла контора шахты. Надо бы там прибраться. Привести все в божеский вид. Повесить занавески на окна.
Она встала передо мной и принялась щелкать пальцами у меня перед носом.
– Что с тобой такое? Ты пьян? – Она нагнулась и принюхалась. – Где ты пропадал всю ночь?
– Я опять заснул в лесу.
– В лесу. – Она ела меня глазами. – Богом клянусь, ты трахнутый на всю голову. Ты понимаешь, что за люди ночуют в лесу?
– Туристы?
– Маньяки!
Я поглядел на холмы. Восходящее солнце окрашивало вершины в золотисто-розовые тона.
– Пока ты стараешься слиться с природой, – гнула свое Эмбер, – у нас в семье кризис.
Я зашевелился.
– С Джоди все в порядке?
– Да.
– А с Мисти?
– С ними все отлично. Не о том думаешь.
– Ружье? Где ружье?
– Не знаю. Наверное, там, где ты его оставил. Харли, что с тобой творится?
Я оттолкнул ее руку и поднялся с дивана:
– Кто-нибудь звонил? Какой сегодня день? Были звонки насчет дома?
– Ты о чем?
– Ты сказала, у нас кризис. – Я схватил ее за плечи и потряс: – Что еще за гребаный кризис?
– Перестань, Харли.
– Ты сказала, у нас кризис. Ты хоть знаешь, что это такое?
– Ты не в себе. Ты меня пугаешь!
– Что такое "кризис"? Дай определение.
– Нечто плохое. – Она сморщилась, словно собираясь заплакать.
Я так сильно стиснул ей предплечья, что у самого пальцы побелели.
– Это словечко я слышал только от полицейского. Остановился у дома Скипа со всеми своими мигалками и как заорет: "Молодой человек, у вас дома кризис!" А ты какого хрена так выражаешься?
Тут она разревелась по-настоящему, как, бывало, с папашей. Вот еще не хватало. Чтобы я, да наводил такой же страх? Мне снились кошмары в этом роде. Пока что-то еще снилось вообще.
Эмбер вырвалась от меня и, растирая предплечья, заковыляла по двору.
– А что еще полицейский мог тебе сказать?
– Правду! – завопил я. – Почему никто не хочет говорить правду?
– Мол, твоя мама застрелила отца? Так было бы лучше?
– Сказал бы прямо: ты будешь не жить, а прозябать. Без единого просвета. Пока не помрешь.
Она плюхнулась на землю, поджала ноги и уткнулась лицом в коленки.
– Думаешь, ты один такой прозябающий? – Эмбер обращалась к пустому пространству перед собой. – Думаешь, ты вправе бить на жалость только потому, что работаешь?
– На двух работах.
– С ума сойти. Перетрудился. Я бы лучше пошла работать, чем таскаться впустую в школу и потом дома изображать из себя мамочку.
Во мне шевельнулся братнев долг. Я хотел сказать сестре: у тебя вся жизнь впереди. Только это было бы типа белого карандаша, который я вручил ей в детстве.
Эмбер вытянула ноги и вцепилась в траву.
– Что такое "кризис"? – не отставал я, хотя вся злость уже прошла.
Она набрала в грудь побольше воздуха и процедила сквозь зубы:
– Пожалуй, я неверно выразилась. – Откинулась назад, оперлась на локти и вперила в меня взгляд. – Хотя не понимаю, что это ты так взъелся на это слово. Оно такое же, как все остальные. Может, даже лучше.
– Да скажешь ты, наконец? – вышел из себя я.
– Вчера вечером я нашла у Мисти в комнате почти тысячу долларов.
– Чего?
– Это были мамины деньги. Ее заначка. По-моему, она их давно копила.
– Заначка на что?
– Мне кажется, она хотела уйти от папы. Круто, правда? Думать не думала, что между ними все так плохо. А ты что скажешь?
– А как деньги попали к Мисти?
– Она их нашла и сперла. Больше мне ничего не удалось от нее добиться. Молчит как рыба. Она это умеет.
Мысли мои разбегались. Все, что я когда-либо передумал о родителях, молнией пронеслось у меня в голове. И все, что я когда-либо передумал о Мисти, тоже. Но осознание того, что тысяча долларов лежала где-то в доме целых два года, мгновенно перекрыло остальное.
– И какова точная сумма?
– Девятьсот семьдесят три доллара и пятьдесят четыре цента.
Теперь я плюхнулся на землю.
– И где ты их обнаружила?
– Помнишь, ты спрашивал меня про майку с подсолнухом?
Майка с подсолнухом. Перемазанная в крови майка с подсолнухом. Она лежала в ящике моего комода рядом с письмом Скипа и каталогом женского белья.
Я кивнул. Меня затошнило. Когда я ел в последний раз?
– Я задумалась насчет этой майки. Она бы понравилась Джоди. Очень бы подошла к голубой юбке с прорезями. Сейчас Джоди таскает с ней розовую фуфайку Мисти с белым пушистым кроликом. Она ей жутко мала, на ней пятно от горчицы, а у кролика остался только один глаз. Вид как у деревенщины какой.
Я обхватил гудящую голову. Сейчас меня вырвет.
– Когда Мисти вырастает из какой-нибудь вещи, она сразу отдает ее Джоди. Но не всегда.
Какие-то шмотки складывает в особую коробку у себя в шкафу чтобы сохранить для детей, которые у нее родятся в будущем. Кое-что я видела. Ничего особенного. Не рождественские наряды. Типа ветровки шоу автокаскадеров, которая ей досталась на ярмарке, или полинявшей папиной футболки с надписью "Старые охотники не умирают, а всего лишь теряют задор". Короче, никому не нужные тряпки. Я думала, майка с подсолнухом тоже там.
– Так, значит, деньги были в этой коробке? – попытался прервать разговор о шмотках я.
– Нет. Когда я заглянула в ее шкаф, там оказалась моя печь "Изи-Бейк". Помнишь, сколько радости она нам доставила? Помнишь игру в даму и короля? Я была дама червей и пекла тебе розовые тортики.
– Помню.
Короче, ну?
– Я открыла печь. Просто так. И там оказался конверт с деньгами.
– Поверить не могу.
– Ты был Король Боли. Помнишь? Тебе очень нравилась одна песня. Ее все время крутили по радио, когда мы были маленькие. Типа хит. Как она называлась?
– Так и называлась, "Король Боли", – сказал я. – А Мисти-то где?
– Небось сидит у себя на кровати и сторожит деньги. Всю ночь так просидела. Джоди спала со мной.
Я медленно поднялся с земли. Головная боль, тошнота, страх и перебои с сердцем были ничто в сравнении с внезапно охватившим меня бешенством.
– Она считает, деньги останутся у нее? – Голос мой дрожал.
– Да, – подтвердила Эмбер. – Так и заявила.
Мисти и не думала спать. Скрестив ноги, она, как и сказала Эмбер, сидела на своей кровати в вареной ночнушке в сине-лиловых тонах. Коленки сжимали конверт, туго набитый деньгами.
Она улыбнулась мне странной, вымученной улыбкой.
Я сразу направился к ней. Больше всего на свете мне хотелось ударить ее. Один взгляд на конверт – и я чуть не грохнулся в обморок. Лицо у Мисти было смертельно спокойное – и надменное.
– Это мое, – произнесла Мисти. – Это я нашла.
– Где? – с трудом выдавил я.
– В мамином ящике с нижним бельем. Больше я тебе ничего не скажу.
Рука моя выбросилась вперед с такой скоростью, что не успел я опомниться, как она уже сжимала что-то мягкое и живое.
Голова Мисти с глухим стуком ударилась о стену. Голубые ногти впились в мою руку, схватившую ее за горло.
– Ты мне все расскажешь, – прорычал я.
– А то что? – Она закашлялась, пытаясь высвободиться.
Так же внезапно, как напал, я отпустил ее. Постарался отойти подальше. Руку я при этом держал на отлете, словно она могла наброситься на меня самого.
Мисти захрипела. Пальцы у меня затряслись. На правом предплечье виднелись глубокие красные отметины. Они уже саднили.
Я хотел извиниться – и не мог. Уставился на стену. Пора бы ее покрасить.
– Ты мне ничего не можешь сделать. – Взгляд Мисти сверлил мне затылок. – Не можешь побить меня. Не можешь выбросить вон. По закону ты – мой опекун и должен заботиться обо мне.
Я не смотрел на нее. Старался не приближаться. Я боялся самого себя.
– Я ничего тебе и не сделаю. Не хочешь рассказывать про деньги – не надо. – Я старался говорить спокойно. – И подробности про маму и отца меня тоже не интересуют. Совсем.
Я повернулся и увидел пустую кровать Джоди. Всех динозавров она забрала с собой. Это сколько же понадобилось времени, чтобы перетащить их в комнату Эмбер?
Мисти терла шею. Она сидела все в той же позе, вот разве конверт затолкала под себя поглубже. Чтобы вытащить его, мне пришлось бы залезть ей между ног.
– Я взяла деньги, чтобы остановить ее, – произнесла она. – Она хотела забрать нас от него. Понимаешь?
Глаза у нее чуть оживились, словно у оголодавшего перед трапезой.
– Меня это не интересует, – повторил я, потирая саднящую руку. – Отдай мне деньги, Мисти.
– Нет.
– Не понимаю. Даже если тебе наплевать на всех нас, потратила бы на себя. Чего ради держать их в кубышке?
– На колледж, – торжествующе заявила сестра.
Меня снова захлестнула ярость. С каким наслаждением я бы сейчас отшлепал Мисти!
СОВРАТИТЬ, – зажглись буквы у нее на груди, поверх пробивающихся под тканью юных бугорков. Я помотал головой, но слово не исчезло.
Из глаз у меня сами по себе хлынули слезы. Причем ничего такого особенного я не испытывал. Капли стекали по щекам, по подбородку, расплывались на рубашке "Шопрайт", оставляя темные пятна.
– Дай сюда, – прохрипел я.
– Они мои.
– Ничего подобного. Они мамины. Она и не знает, что деньги у тебя, ведь так?
Мисти молчала.
– Мы спросим маму, на что нам их потратить.
– Из-за твоих закидонов ее лишили свиданий.
– Но по телефону-то с ней можно поговорить?
Мисти вцепилась в конверт.
– Мисти, отдай, – уговаривал я. – Я все равно их у тебя заберу, ты же знаешь. Даже если придется тебя побить.
– Нет, не заберешь, – объявила вдруг Эмбер.
А я и забыл про нее. Молчала-молчала, и на тебе.
– Ты никого не побьешь, – пояснила Эмбер. – А я побью.
Она улучила момент и влепила Мисти пощечину. От удара та свалилась с кровати. И конверт тоже. Эмбер перешагнула через сестру, подняла конверт и, помахивая им, удалилась.
Мисти уставилась на меня. В ее ставших пустыми глазах блестели слезы.
– Она так из-за тебя, – всхлипнула она.
– Сама виновата.
– Нет. Я не об этом. Она бы так себя не вела, если бы ты позаботился о ней.
Я насторожился. Мне стало любопытно.
– Позаботься о ней, – повторила Мисти.
Ее глаза удерживали меня на месте, приковывали к себе, словно заброшенный колодец, который, кажется, так и велит: "А ну, брось в меня камень!"
– Ты будешь счастлив, и Эмбер будет счастлива, – продолжала Мисти. – А тогда и мы с Джоди будем счастливы. А то с вами так тяжело.
Одна щека у нее горела.
– Хочу, чтобы мы все были счастливы, – еще сказала Мисти, перед тем как замолчать. – Только и всего.
Это прозвучало как угроза.
– Не смотри на меня так, – сказала мне Эмбер, когда я вошел в кухню. – У тебя бы ничего не вышло. Всю оставшуюся жизнь мы бы разгребали документы, стараясь определить собственника.
Она поднесла ладонь ко рту и подула на нее:
– Больно.
Потрясенный, я сел. Конверт лежал в центре стола. В жизни не видел такой кучи денег.
– Пожалуй, отношения между папой и мамой были еще хуже, чем я думала, – произнесла Эмбер, – если она задумала бросить его.
Я глянул на нее. Она наливала воду в кофеварку. Хотя терпеть не могла кофе.
– Ты мне делаешь кофе? – спросил я.
Она обернулась, улыбнулась. Красный халатик, кружевная ночнушка, кофейник в руках. Ни дать ни взять новобрачная из рекламы кофе.
– Хочешь? – осведомилась она. Врубила кофеварку и села напротив меня. – Теперь понятно. То есть ясно, что произошло.
– Ничего не понятно, – возразил я. – Зачем стрелять в человека, которого хочешь бросить?
– Она не могла его бросить. Вспомни, деньги-то забрала Мисти.
Аромат кофе был изумителен. К этому бы кофе да сытный завтрак: бекон, блины, колбаски с подливой, домашнее жаркое. Под ложечкой у меня засосало, член встал. Келли Мерсер наверняка может приготовить из яиц не один десяток блюд.
– Так или иначе, – объявила Эмбер, – теперь я могу получить права.
– А?
– Ты же говорил, нужна штука баксов.
Я расхохотался:
– С ума сошла?
Моя рука оказалась быстрее. Конверт теперь был у меня.
– Отдай, – накинулась на меня Эмбер.
Я спрятал деньги в карман.
– Нам надо платить налог на недвижимость.
– Ты о чем?
– Тысяча сто долларов. Срок через две недели, и нет ни гроша.
– А кто в этом виноват?
– Пошла ты, Эмбер.
– Сам туда иди.
– Привет. – В кухне появилась Джоди, протирая заспанные глаза кулачком. – Опять ругаетесь?
– Вовсе нет. – Я закрыл глаза и откинулся на спинку стула.
– Не твое дело, – рявкнула Эмбер.
Джоди села к столу, выложила блокнот, Трехрогого Спаркла, Желтяка и розового пластмассового тираннозавра, которого выиграла в прошлом году на ярмарке.
– Ты просто не хочешь, чтобы я получила права, – возмутилась Эмбер.
Поняв, что я больше не желаю спорить, она перегнулась через стол и придвинулась ко мне. Опять, что ли, принюхивается? А вдруг обоняние ей подскажет, что я был с женщиной?
– С тобой что-то не так, – убежденно заявила Эмбер.
– Все со мной нормально. Просто устал.
И я положил голову на стол, словно вундеркинд, досрочно закончивший контрольную.
– Поиграешь со мной сегодня? – спросила Джоди.
Я слышал, как Эмбер отодвигает свой стул от стола и снова придвигает.
– Тебя спрашивают, – прошипела она.
– Конечно, – пробормотал я. – Подашь мне чашечку кофе?
Эмбер фыркнула и встала. Открылась дверца буфета. Чашка стукнула о стол. Щелкнул выключатель кофеварки. Послышалось бульканье.
Благоухание заставило меня поднять голову. Я обхватил чашку обеими руками. Блаженное тепло. Я подержал поцарапанную Мисти руку над паром. Напротив меня Джоди трудилась над списком дел:
ПАКАРМИТЬ ДЕНОЗАВРОВ
ПАЗАВТРАКАТЬ
ПАЧИСТИТЬ ЗУБЫ
Эмбер раскрыла коробку "Поп-Тартов".
– Я вот все думаю, – сказала она, разворачивая фольгу, – откуда Мисти узнала, что мама хочет уйти от папы? Ведь у мамы могли быть какие угодно причины, чтобы копить деньги.
– Она сама об этом сказала, а мы слышали, – отозвалась Джоди.