Эмбер с яростью посмотрела на меня.
– Что с тобой? – спросил я. – Снова хочешь меня обнюхать?
– Пошел ты, Харли.
– Нет, серьезно. Если тебе станет от этого легче, подойди поближе. Понюхай меня.
– Иди к лешему.
– Так и быть, сделаю это за тебя… – Я понюхал себе плечо. – Ну и вонища, скажу я тебе…
– От тебя несет пивом, – сказала Эмбер. – Когда тебе исполнится двадцать один, ты каждый божий вечер будешь пропадать в баре. Всю оставшуюся жизнь.
– Надеюсь, – ответил я и прошел на кухню.
Положил пакет на засыпанную крошками стойку и принялся распаковывать. Мамина Библия, буханка хлеба, коробка рожков, три банки супа, банка бобов…
Банка майонеза выскользнула у меня из трясущихся рук, покатилась по столешнице и с глухим стуком шлепнулась в раковину.
Внезапно я понял, что не могу жить под одной крышей с Мисти. Я боялся не столько ее, сколько мыслей о ней. А чем дальше ты от человека, тем меньше о нем думаешь. Чем дальше от больного гриппом, тем меньше риск заразиться.
Я достал из раковины майонез и закончил разбирать пакет: кулинарный жир, средство для мытья посуды, коробка шоколадных кексов. Выкладывая купленное пиво, я обнаружил в холодильнике еще с полдюжины банок мочегонного, открыл одну, взял кекс и сел к столу.
Мальчишкой я никогда не считал маму верующей, ведь в церковь мы не ходили. Она частенько пересказывала библейские сюжеты, читала Библию, но, насколько я понимаю, все это не считается, если ты по воскресеньям не наряжаешься и не сидишь битый час в церкви. Священное Писание я считал самой обычной книгой, пока мама мне не объяснила, что все в ней – истина.
После этого я попросил ее читать мне Библию каждый вечер перед сном вместо обычных детских книжонок – всяких там Любопытных Джорджей и утенка Пинга на реке Янцзы. Теперь меня интересовали нашествия саранчи, реки, обращающиеся в кровь, соляные столпы, Бог, истребляющий первенцев, потоп, великаны, демоны и прокаженные. И сколько я ее ни спрашивал, мама всегда утверждала, что все это – истина. Все равно как если бы я узнал, что смурфы существуют на самом деле.
Не помню точно, когда я перестал во все это верить. Наверное, сразу после Санта-Клауса. Но до того, как разлюбил "Спагетти Ос". То, что мама оставалась верующей, внушало мне чувство превосходства над ней.
Я взял Библию за корешок и потряс. На стол выпал сложенный листок бумаги. Сразу стало легче на душе. Развернуть бумажку, разгладить… Вот он, выцветший домик желтого цвета. Рисунок, ставший родным.
Я провел пальцем по серой путеводной линии. Когда-то она была черная. Куда же делись яркие карандашные штрихи? Растворились во времени?
Руки мои сами сложили карту и засунули обратно в книгу.
Мама всегда верила, что ее линия судьбы ведет в никуда. То есть в тюрьму. Но у девочки, которая нарисовала карту, семьи не было. А у женщины, что сидит в тюрьме, семья есть.
Я ошибался. Она ничего не ПРИНЯЛА. Она БЕЖАЛА от действительности. От ПРАВДЫ. От нас. Я понял, почему она не желает возвращаться. Но мне уже было все равно.
Охранник сказал, я ничего не смогу добиться. Пожалуй. Если мама и Мисти будут стоять на своем. Но у меня есть окровавленная майка. И свидетель – Джоди.
Я уже совсем собрался положить Библию в комод у себя в подвале, но что-то заставило меня заглянуть под обложку. На белой странице детским почерком была выведена мамина девичья фамилия. А под ней уже взрослая женщина написала наши имена и даты рождения. В том числе мои.
Я встал со стула и подошел к холодильнику. Магнитиком к нему было прикреплено Джодино меню школьных обедов. Первая неделя июня заехала на конец мая и заканчивалась средой, третьим числом. Приписка: БЕЗ ОБЕДА, РОСПУСК НА КОНИКУЛЫ, СЧАСТЛИВАВО ЛЕТА! Я произвел обратный отсчет до субботы, 30 мая. Проверил по Библии.
Сегодня был мой день рождения. Мне исполнялось двадцать.
Целых двадцать лет! Взрослый мужик!
В особый восторг меня это не привело. Я уже и так был взрослый мужик. В определенном смысле.
С юридической точки зрения я стал взрослым, когда мне стукнуло восемнадцать. Духовно я стал мужиком в ту ночь, когда меня трахнула Келли Мерсер. Эмоционально мое детство закончилось, когда папаша впервые отходил меня ремнем. Сегодня подоспела хронология. Мне уже никогда не быть "подростком".
Моим первым порывом было поделиться с Эмбер. Теперь целых восемь месяцев я буду старше ее на ЧЕТЫРЕ года, а не на три. Мне двадцать, а ей шестнадцать. ЧЕТЫРЕ.
Но если я им скажу, Джоди захочет устроить праздник, а я не в настроении. Другое дело, если бы все ограничилось одними поздравлениями.
У меня день рождения. Я нахлестался пива, слопал половину кекса (другую половину отдал Элвису). Надо этот день как-то отметить.
Я отнес в подвал мамину Библию и взял ружье. Вышел через черный ход и направился в сарай. На ботинки мои налипла грязь, дождь барабанил по козырьку бейсболки.
Дверь я оставил чуть приоткрытой, чтобы разогнать мрак. Ружье спрятал в дальнем углу за деревяшками, мотыгой и лопатой для снега. В сарае воняло бензином, гнилушками и прелой листвой, и вдруг прорезалась свежая, благоуханная нотка.
На стену упала зыбкая тень. Я обернулся. В дверном проеме маячила фигура Эмбер. Ноги у нее были черные до колен, словно она вброд перешла поток машинного масла.
– Чем это ты занят? – поинтересовалась Эмбер.
Я поставил в угол еще и пластиковые санки.
– А ты-то чем занята?
Поверх ночной рубашки она набросила джинсовый жакет. Десять розовых свеженапедикюренных ногтей виноградинами торчали из грязи.
– Что ты делаешь с ружьем?
– Прячу.
– От кого?
– От девчонок.
– Зачем?
У меня мелькнула безумная мысль рассказать ей все. Нет, ни в коем случае. Легче мне не станет. Она не тот человек, на которого можно переложить часть груза.
– Ружье – штука небезопасная.
– Небезопасная? – возмутилась Эмбер. – Мисти умеет обращаться с оружием получше тебя, а Джоди слишком маленькая. Ты бы его от себя самого спрятал.
– Может быть, и спрячу. – Я вытер руки о штаны. – Не говори им, куда я его дел, ладно?
Эмбер пожала плечами. Лицо ее помрачнело – вспомнила, зачем пошла за мной.
– Ты ради этого вышел из дома? – В голосе ее звучало сомнение.
Я изготовился бежать под дождем к машине.
– Уезжаю я.
– Так я и думала.
– Почему это так выводит тебя из себя? – спросил я резко. – Перестань меня пасти.
– Отец у них сейчас дома, мудак ты! – крикнула она мне вслед.
Дверью машины я хлопнул со всей силы. Умеет сестрица действовать на нервы. Показал ей палец. Она мне – тоже.
Машина Келли и джип Брэда стояли рядышком. Ливень стих, собаки повылезали из будок, пока я шел к дому, и подняли страшный лай. Остановятся на секундочку, отряхнутся – и опять за свое.
Брэд открыл входную дверь и прикрикнул на них. Я сунул руки в карманы и сбавил шаг. Плевать мне было на дождь.
Он одарил меня своей мальчишеской улыбкой. Но стоило мне подойти поближе, как улыбка погасла. Понятия не имею, что вдруг.
– Харли, – сказал Брэд и сделал полшага мне навстречу. Впрочем, одна его нога порога так и не переступила. – Где твой пикап? Ты пешком сюда шел?
Крыльца у них не было. Две ступеньки вели на открытый деревянный помост. Мелкий дождик слегка намочил Брэда.
– Просто на шоссе припарковал. По пути из тюрьмы домой решил заехать за Джоди. – Я излучал дружелюбие.
– Из тюрьмы? – Он смахнул капли со лба.
– Со свидания с мамой.
– Ах да. Извини. Все в порядке?
– В полном. Вот разве пропах всякой дрянью.
Он сделал полшага назад:
– А мы уже отвезли Джоди домой.
Я поклонился:
– Прекрасно. Тогда, если уж я здесь, можно мне переговорить с вашей женой?
– С моей женой?
– Буквально два слова.
– Зайдешь?
– Напачкаю. Навоняю.
У дверей показалась Келли в замшевых брюках и красной тишотке с атласной отделкой вокруг горла.
– Что-то случилось? – спросила она у Брэда. Со мной даже не поздоровалась.
– Он желает с тобой переговорить.
Она недоуменно посмотрела на меня.
– Можете выйти на минутку? – вежливо осведомился я.
– Дождь идет.
– Спрячемся в пикапе.
Лицо ее выразило изумление.
– Может, тебе правда сходить поговорить? – предложил Брэд. – Он со свидания с матерью в тюрьме.
– О. – В ее голосе неожиданно прорезалось сочувствие.
– И сегодня мой день рождения, – вставил я быстро.
Этим я ее добил. По глазам было видно.
– И где твоя машина? – спросила она, ища взглядом мой пикап.
– На дороге осталась.
– Мама! – закричала Эсме из глубины дома. – Зак развалил мой кабинет врача. Он был уже почти готов.
– А она сбросила мой автобус на пол, – отозвался Зак.
– А он на меня наступил.
– Я разберусь, – вздохнул Брэд. – До встречи, Харли.
– Ну да.
– Что ты вытворяешь? – накинулась на меня Келли, как только муж скрылся.
Я повернулся и зашагал к машине. Она потрусила за мной. Ее босые ноги шлепали по лужам.
– Харли!
Я неторопливо забрался в кабину и подождал Келли. Она бешено хлопнула дверцей.
– Давай условимся раз и навсегда, Харли. Если Брэд здесь, тебе путь закрыт.
– Я приехал за Джоди.
– Ничего подобного. Брэд уже пару часов как отвез ее домой. Ты приехал устроить сцену.
Она откинулась назад и сложила руки на груди. Из-под короткой майки показался пупок.
– Что мне говорить Брэду, если он спросит, что тебе от меня было надо? Какая необходимость могла заставить нас уединиться в машине в такой дождь? Только не бубни, что мне надо сказать ему правду.
– Куда ты сегодня ездила? – спросил я, глядя на ветровое стекло, залитое дождем.
– За покупками. И в библиотеку заглянула.
А что?
– А в четверг чем была занята?
– В школе Эсме устраивали праздник пиццы. Я помогала. В чем дело, Харли? Ты следишь за мной? Какое твое дело, чем я занята?
– Хотел убедиться, что ты на меня не злишься.
Я почувствовал на себе ее взгляд.
– Злюсь за что?
– Ты ушла.
– Когда? В среду ночью? Ты хорошо знаешь почему.
– Как по-твоему, иногда можно все организовать так, чтобы тебе не пришлось никуда торопиться?
Она смолкла. Помолчала. Спросила:
– Так за что мне на тебя злиться?
– Я ничего не сделал.
– В смысле?
– Валялся как колода.
Опять молчание.
Она положила свои мокрые, грязные ноги на приборную доску Поджала колени, обхватила ладонями ляжки.
Настало преображение. Ее улыбка напомнила мне шоколадки с начинкой, которые мама как-то подарила папаше на Рождество. Вишни внутри были сладкие-сладкие.
У меня моментально встал.
– С днем рождения, – сказала Келли.
– Спасибо.
– Не против, что я задрала сюда ноги?
– Нет.
– Как мама?
– Хорошо.
– Ты часто ездишь к ней на свидания?
– Дважды за каждое пожизненное.
Она спустила ноги на пол.
– Сам-то ты как? Все хорошо?
Я кивнул.
– На день рождения тебе полагается поцелуй, – сказала она игриво.
– Что-то вроде этого.
Она припала ко мне. Губы ее были приоткрыты. Я подождал, пока наши дыхания не перемешались, и только тогда ответил на поцелуй.
Вытащил руки из карманов папашиной куртки. Обнял Келли. Наш поцелуй длился некоторое время. Не слишком долго. Мне не пришлось прерываться и хватать ртом воздух. Прогресс налицо.
Поцелуй прервала она. Отстранилась от меня, насторожилась. Ливень совсем стих, стрекот капель превратился в уютное шуршание. Сейчас она уйдет.
– Значит, у тебя день рождения. – Она водила пальцем по моей ноге. Штаны ужасно меня стесняли. – И кем же ты станешь, когда вырастешь?
– Никем, – ответил я. – У меня нет никаких талантов.
Она провела пальцем по губам.
– Ты умеешь выживать. Это талант.
– В этом я тоже не слишком силен.
Палец ее застрял у меня между губ.
– А на самом деле зачем ты приехал?
Я отвернулся.
– Можешь не отвечать, – засмеялась она.
Соскользнула с сиденья на кучу мусора и потянула меня за собой. Когда я оказался рядом, раздвинула мне ноги и уселась верхом.
– Считай, что это подарок. – Она расстегнула мне молнию.
С головой, прижатой к сиденью, я смотрел в окно на проплывающие свинцовые тучи. Все, что она для меня сделала, было подарком. Но говорить об этом я не стал.
Глава 18
В понедельник я кое-кому позвонил. В офис окружного прокурора. В управление шерифа. Маминому адвокату чья визитная карточка по-прежнему торчала под магнитной прилипалкой "Банк Лорел-Фоллз" на двери холодильника между моментальной фоткой Джоди на Хэллоуине в зеленом костюме стегозавра и предупреждением о случае конъюнктивита в классе Мисти.
Каждого чиновника следовало сперва убедить в том, что я не свихнулся, потом вывести из спячки. Я-то думал, все возмутятся, что невиновного человека держат в тюрьме. Я-то думал, в них пробудится гражданская ответственность: настоящую убийцу надо засадить за решетку. Вместо этого мне прожужжали уши о том, что невозможно дважды нести уголовную ответственность за одно и то же преступление: законно рассмотренное и закрытое дело не может быть возбуждено снова.
СУДЕБНОЕ РЕШЕНИЕ ВЫНЕСЕНО, заключил помощник маминого адвоката. По делу об убийстве отца РЕШЕНИЕ ВЫНЕСЕНО, и оно удовлетворило штат Пенсильвания и даже осужденную убийцу В офисе прокурора предположили, что у меня бред. В управлении шерифа сказали, что я слишком много смотрю телевизор. Но все предложили личную встречу.
С такими планами я начал вторник, но тут оказалось, что из "Беркли" мне не вырваться, а в свой собственный обед со мной встречаться никто не намерен. Люди не станут отказываться от сэндвичей с кока-колой ради разговора с недоумком, желающим выпустить на свободу убийцу, признавшую свою вину. Преступницу, которую приговорил суд. Это тебе реальная жизнь, а не телевизор. Помощник шерифа, с которым я разговаривал, был совершенно прав.
В течение дня мне неоднократно мерещилась мама, нас разделяла перегородка из плексигласа, за ней мерцали гигантские буквы КЛЕВАЯ, а дальше простиралась бездна. Фигуру мамы сквозняком носило туда-обратно, и вместо лица у нее белела какая-то нашлепка с застывшими раз и навсегда чертами. Все чувства у нее забрала бездна.
Мерещилась мне и Мисти – ее лицо внезапно возникало из мрака, что наполняло меня ужасом. Я тряс головой, напевал песенки, перечислял названия планет и имена семи гномов, старался вспомнить, в чем состоит разница между абстрактным экспрессионизмом и сюрреализмом. Я не мог допустить Мисти до себя. Мне не нужно было то, что знала она.
Если бы не мама и Мисти, все было бы сносно. Хоть мысли о них и лежали камнем на душе, было на что отвлечься. Вот, например, обрезок папашиной антенны.
– Лучше всего залить ее цементом, – предложил Бад, укладывая клиенту в пакет связку бананов и энергично пережевывая резинку. – Хоть ты ее и срезал, все равно кто-то может пораниться.
– Мне будет спокойнее, если ее полностью ликвидировать.
– Как глубоко она сидит?
Я вежливо попрощался с покупательницей.
– Довольно-таки глубоко. Он копал яму, когда мне было лет шесть-семь. Так эта яма скрывала меня по плечи, одна голова торчала. У мамы есть фотка.
Черч оторвался от созерцания своих ног в кедах:
– Однажды мама сфотографировала мою голову. Кроме шуток. Фото у нас дома.
– Замаешься ее выкапывать, – развивал свою мысль Бад. – Взрывчатку тоже не применить, скважина рядом. Как насчет лебедки? Найди специалиста по раскорчевке.
Его клиент и моя покупательница вдруг принялись обсуждать участок, выставленный на продажу неподалеку от Кларксбурга. Мужчина отправился туда в субботу, а дама в воскресенье: надеялась на хорошую погоду. Но в воскресенье тоже лил дождь.
Руки у меня задергались. Хотя, в принципе, дело с ними обстояло неплохо. Ранки затянулись, зуд уменьшился. Типа ветрянки, которой Джоди переболела год назад.
– Всего хорошего, леди, – услышал я вазелиновый голос босса. Рик обращался к кассиршам.
За ним тащилась жена. Чего это он вывез ее в свет? Бад говорит, отпраздновать радостное событие: прыщи на заднице наконец превратились в чирьи.
Рик остановился рядом со мной. Его толстая рожа была вся в складках, над верхней губой выступил пот.
Он демонстративно втянул в себя воздух и вздернул голову. На загривке вздулась целая жировая подушка.
– Не выходи на работу, не приняв ванну, Олтмайер, – сказал Рик громко.
Три кассирши смотрели на меня с любопытством, смешанным со страхом, словно на брызжущую слюной злобную собаку на прочной цепи, которой до них не добраться.
Сейчас я на него наброшусь. Целый год они дожидались, и вот оно, настало. Понаедут телерепортеры и прославят их.
Я вежливо поблагодарил Рика за заботу о моей личной гигиене – она так органично вписывается в его стиль руководства.
Не успел он ничего сказать, как я удалился в глубь магазина, бормоча, что секцию супов "Кэмпбелл" надо пополнить куриным бульоном. Вернулся я, только убедившись, что Рик ушел. Черч и Бад трудились в поте лица. Моей кассирше пришлось паковать покупки самой, и она посмотрела на меня с такой злобой – фору даст Эмбер. Вот он я, на месте, успокойся только.
– Как делишки, Харли? – поинтересовался Черч.
– Все отлично.
– Босс сам не понял, что сморозил.
– Забудь об этом.
Он покачал головой, глаза за толстыми стеклами очков забегали.
– Я сообщил маме о его словах. Описал ей все происшествие.
– Когда?
– Я ей позвонил. – Черч мотнул головой в сторону телефона-автомата. – Она сказала, говорить такие вещи такому хорошему парню, как ты, – преступление. Такое же преступление, как припарковаться возле пожарного гидранта.
– А с чего твоя мама взяла, что я – хороший парень?
– Я ей сказал. Я ей много рассказывал про тебя, Харли. Кроме шуток. Про тебя и про Бада. Мама говорит, надо будет на днях пригласить вас на ужин, ведь вы так милы с ее мальчиком. Так она меня иногда называет. Мой мальчик. Наверное, потому, что я до сих пор плачу по ночам. Мама говорит, как-нибудь вечером, когда она отдохнет после работы и у нее будет время приготовить жаркое. Придешь?