– Обязательно, – заверил я.
– Здорово, – восхитился Черч. – Я ей передам. Ты любишь яблочный соус или пудинг?
– И то и другое.
Черч захихикал:
– Круто. И то и другое. Я никогда не получаю оба блюда вместе. Подожди, я маме скажу.
Он прихватил с собой двухлитровую бутылку "рутбира" и зашагал прочь.
– Ты куда?
– Я ей перезвоню. Скажу, ты хочешь пудинг и соус.
– Да я не в этом смыс… – Я не договорил. Пусть его. С удовольствием съем два блюда.
Покупки его клиенту закончил укладывать я. Очередь рассосалась, и я присел на скамеечку и положил дрожащие руки на колени. Несколько минут назад, когда я раскладывал товар по полкам, они не тряслись. Рик надумал разместить рядом крекеры с сыром и сыр в упаковках. Одно наведет покупателя на другое.
Я сжал кулаки. Не помогло. Сунул руки под себя. Безрезультатно. Дрожь отдавалась в позвоночнике.
Автоматические двери с шипением разъехались. В магазин вошла Эмбер. Я не поверил своим глазам. Как начал здесь работать, ни разу ее не видел. Хотя мама часто брала Эмбер с собой за покупками, когда та была ребенком.
Кассирши моментально ее вычислили и принялись есть глазами. На сестре были шорты, ковбойские сапоги и мужская рубашка с длинным рукавом (не моя), завязанная узлом на пупе. Она шагала неторопливо, покачивая бедрами. Значит, снаружи за ней наблюдал мужчина.
Увидев меня на скамейке, Эмбер снисходительно ухмыльнулась. Я, мол, всегда подозревала, что ты на своей работе только баклуши бьешь.
Остановилась точно напротив меня. Ноги на ширине плеч, прочно упираются в землю, руки по швам.
– Хотела оставить тебе записку. Но потом решила попрощаться лично.
– Кто присматривает за Джоди? – спросил я.
– Вот мудак, – процедила она. Вышло громко, кассирши точно расслышали. Ушки-то у них были на макушке. – Я пришла сюда сказать, что мы больше никогда не увидимся, а ты про Джоди.
Мисти за ней присматривает, дубина ты стоеросовая.
– Не хочу, чтобы этим занималась Мисти.
– Придется привыкнуть. Больше некому.
– Куда ты собралась?
– Я тебе говорила. Перебираюсь к Дилану.
– К ДИЛАНХ – пропел я и состроил рожу. – Кто он такой? Откуда ты его выкопала?
– Мы встретились в школе, где же еще.
– И как долго ты его знаешь?
– Всю свою жизнь.
Я протер глаза подушечками пальцев. Сильно давил, ничего не видел, одни световые блямбы.
Сформулировал свой вопрос по-другому:
– Как давно вы стали здороваться при встрече?
– У меня с ним серьезно, – выпалила она. – Он не такой, как все.
– Почему это? Потому что колотит тебя?
Взгляд у нее сделался испуганный.
– Этого-то тебе и надобно?
– Он меня не колотит.
– Я не слепой. Видел твою походку. Так ходят только те, кто получил взбучку. Ну, правда, еще мама, после того как родила Джоди, вот так ковыляла по больнице.
– Ты наблюдал за моей походкой?
Я испустил утомленный вздох и снова принялся тереть глаза. Эмбер скрылась за зыбкой серой пеленой с белыми проблесками.
– Так тебе этого не хватает? – зашел я по новой. – Чтобы кто-то тебя лупил?
Она смотрела на носки своих сапог. Потертые. Если уж путаться с кем-то, пусть для начала купит тебе приличную обувь. Но я знал: она уходит не из-за этого. Причина как-то связана со мной. Но как?
Последние два года я только и делал, что заботился о ней. Этого оказалось недостаточно. Это в расчет не принималось. Ей требовалось больше. Или речь вообще шла не об этом.
– А что ты испытывала, когда папаша тебя избивал? Ты ведь не хотела схлопотать еще? Или хотела? Ты притворялась? – Я постарался в точности припомнить слова Бетти. – Думаешь, это любовь?
– Больной, – буркнула она, не отрывая взгляда от сапог.
– Если я побью тебя, останешься?
Она задумалась над вопросом. И времени это заняло немало. В положительный ответ я не верил. Давно я уже так не расстраивался. Даже когда узнал, во что обошлись похороны и корм для собак, было легче.
– Хочешь, чтобы я тебя побил? – спросил я уже другим тоном.
Она вдруг решилась:
– Только если ты захочешь.
– У меня нет такой потребности.
– Чудесно. – Тряхнув волосами, она развернулась к выходу.
Я схватил ее за руку:
– Ты не ответила на вопрос. Останешься, если побью?
Все уставились на меня. Кроме Черча, который, прикрыв ладонью трубку телефона-автомата, что-то заговорщицки шептал в нее.
Эмбер покосилась на мои пальцы, обхватившие ее запястье, но вырываться не стала.
– Хочешь, чтобы я осталась?
– Останешься, если побью?
Она опять надолго задумалась. Внутри меня узел скорби завязывался все туже.
– Нет, – выдала она наконец. – Хочешь, чтобы я осталась?
Хватка моя ослабла:
– Только если сама того пожелаешь.
– Я не знаю.
– Куда тебе торопиться? Взвесь все, обдумай.
– Ты меня просишь остаться?
– Взвесь все. Обдумай.
– Просишь остаться?
– Пока не примешь взвешенное решение.
– Дилан взбесится.
– Ради бога, Эмбер! – взорвался я. – Скажи своему Дилану, что я тебя не отпустил.
– Правда? – Она улыбнулась детской улыбкой. – Так ему и сказать?
– Конечно. Только не сейчас. Скажи, тебе надо кое-что забрать из дома. Когда будете на месте, объявишь о своем решении. А то он высадит тебя прямо здесь, а я освобожусь через три часа, не раньше.
– Он не такой. – Эмбер сделала мне ручкой и зашагала к двери. – Увидимся дома.
Я пытался уложить в голове, что произошло, когда за спиной у меня возник Черч.
– Хорошенькая у тебя девушка, – прошептал он. – Волосы, что новая монетка.
– Она не моя девушка. Она моя сестра.
Черч засмеялся и подмигнул:
– Ну да. Ну да. Твоя сестра.
За стеклом магазина мелькнула Эмбер с чемоданом, с ревом отъехал пикап. На понуром лице сестры мелькнула улыбка, наверное, в ответ на мою. Я заметил, что подушка была при ней.
Сестра торчала у магазина до конца моей смены. Домой мы ехали в молчании, и впервые за долгое время тишина ничего в себе не таила. Мы выехали на Блэк-Лик-роуд, и я дал Эмбер порулить.
Эмбер сразу отправилась спать. Я попросил ее сперва проверить, как дела у Джоди и Мисти, а сам тем временем сбегал в сарай и убедился, что ружье на месте. По пути проверил, плотно ли сидит крышка мусорного бака.
Эмбер не стала мне докладывать, как там девочки, из чего я заключил, что они живы. В поисках, чего бы перекусить, я забрался в холодильник. Нашел открытую упаковку болонской колбасы и съел пару кусков.
Джоди оставила на столе свой табель успеваемости, чтобы я его подписал. Сплошные плюсы, за исключением гимнастики. Пара тестов, напоминание о возврате книг в библиотеку, карандашный рисунок: Микки-Маус на фоне голубого замка и надпись наверху: МАЯ ЛЕТНЯЯ МИЧТА. Листок оранжевой бумаги, сложенный вчетверо.
Я развернул листок. Бумага принадлежала Мисти. Эмбер купила ей на прошлый день рождения. По каемке скакали лиловые, красные и синие единороги. Поначалу я их принял за демонов.
Посередине Мисти написала своим мелким четким почерком:
Им разумнее оставаться вместе, а не разбредаться по посторонним людям. Они любят друг друга. Харли вернется.
P. S. В их кровосмешении нет ничего страшного. Кровь у них одна. Эсме – дура.
Я сложил бумажку. Вокруг все почернело. Огромное лицо Мисти надвинулось на меня, и я закричал.
Сжимая спинку стула, я стоял посреди кухни. Навалилась такая усталость, будто я прошел сотни миль без передышки.
Мне все это привиделось? Нет, табель Джоди лежал на столе. И записка Мисти тоже. С жирными отпечатками от колбасы. Вдруг меня по ним опознают?
Мамину Библию я взял с собой в постель, но даже не открыл. Мне казалось, меня замучает бессонница. Однако я и двух минут не смотрел на лампочку, как уснул. Помню какой-то зыбкий белесый силуэт в воздухе над собой и довольный вздох Элвиса. Пес уже давным-давно не спал в моей комнате, но сегодня прошмыгнул вслед за мной в подвал. Поскреб когтями по цементу и улегся на коврик у кровати.
Ощущение того, что источник охватившей меня неги где-то рядом, разбудило меня. Блаженство вскармливало, баюкало, защищало, учило, ласкало, создавало меня. Что это было, я не знал. Красоту создавала не физическая форма, а преданность мне. Таинственная "она" была мне не ровня, она жертвовала собой ради нас двоих.
Я растворился в ней. Ее тело было жидкостью, которой я дышал. Ее пальцы были вспышками подводного пламени, которые обжигали мою неродившуюся кожу и утоляли боль. Она застонала мне в ухо. Один раз. Чуть слышно. Нота переливалась серебром. В ней были трепет и грусть. Словно щенок попробовал завыть.
Я повернулся на бок и принял ее от Него. Она была предназначенным мне даром. Моим даром. А я был ее искуплением.
И тут я вспомнил, что не сплю.
Ужас сдернул меня с кровати и расплющил по стене. Причину его я поначалу не понял. Инстинкт самосохранения велел мне бежать, вылезти из кожи вон, отрубить себе руки. Но я не послушался и открыл глаза.
Эмбер сидела на полу рядом кроватью. Голая.
Рука ее потирала затылок. Ударилась?
– Боже, – прохрипел я.
– Ты сказал мне остаться, – проговорила она.
В изножье кровати я увидел мамину Библию. Схватил и выставил перед собой, словно распятие.
Прошептал:
– Оденься.
– Что с тобой?
– Убирайся! – заорал я.
– Ты решил, что я – это она, – хрипло сказала Эмбер. – Решил, что я – это она. Вот почему тебе так понравилось. Ты решил, что я – эта шлюха.
Она поднялась и шагнула ко мне. Как была, без клочка одежды.
– Я все про вас знаю! И про ваше укрытие!
Я раскрыл Библию и прижал к лицу страницы с красным обрезом. Почувствовал запах мамы и зарыдал.
– Ты принял меня за нее? Решил, что настала завтрашняя ночь и вы трахаетесь?
– Я тебя не трахал, – всхлипнул я. – Я спал.
– Она тебя не любит. И не полюбит никогда. Ты для нее часть тела. Большой глупый член, на котором так здорово скакать.
Попробовать проскочить мимо нее? А вдруг она до меня дотронется? Вдруг я ей позволю?
– Как ты мог так со мной поступить? – крикнула она.
Я закрыл глаза и бросился вперед, точно в огонь. Наши тела соприкоснулись, но я выжил. Неуклюже протопал вверх по лестнице. Элвис подкапывался под входную дверь, пытаясь выбраться из дома. На крыльце я перегнулся через перила и меня вырвало.
Бежать мне было некуда. Впервые в жизни лес страшил меня. На машине я мог разве что отправиться в ссылку, для побега она не годилась.
Мне бросились в глаза четыре пустые собачьи будки. Я опустился на четвереньки и заполз в одну из них. Свернулся клубком в грязи, прижимая к груди мамину Библию. Пахло псиной. Стуча зубами, я вслушивался. Но ее шаги так и не прозвучали.
Глава 19
Я не спал. Я был словно в трансе каком. Подтянув голые колени к груди, я вглядывался в щель между досками собачьей будки. Черное небо, налилось синевой, потом зарозовело.
Я вздрагивал от каждого звука. Вот заскреблась мышь. Прохныкал козодой. Прошуршала змея. Я слышал, как где-то внизу скрежещут тектонические плиты. Сердце с шумом разгоняло кровь.
Вот звуки стали разнообразнее. Утро. Из кухни донесся голос Джоди. Стукнули дверцы буфета. Звякнули тарелки. Из крана полилась вода. Мисти что-то сказала.
Эмбер не слышно.
Дверь черного хода распахнулась. Джоди позвала Элвиса. Джоди позвала меня.
Эмбер не слышно.
Я сжался, затаился. Открылась и закрылась парадная дверь. Шаги рысцой. За ними другие.
– Рядом, Элвис, рядом! – крикнула Джоди.
Я представил себе, как пес поднимает уши и радостно трусит рядом с ней к автобусной остановке.
Опять скрипнула входная дверь. Я припал к щели. На крыльцо вышла Эмбер, и я сразу же отвернулся. Она была полностью одета, но перед глазами у меня так и маячили влажный темный треугольник и два набухших красных соска. Такой она останется для меня навсегда. Такой я теперь буду ее видеть.
Я впился зубами в мамину Библию. Только бы не закричать, не засмеяться, не засопеть. До меня доносился стук ее каблуков. Эмбер отправлялась в школу. Жизнь для нее продолжалась. Эмбер держалась молодцом.
Я еще сильнее стиснул зубы, пока не выступили слезы.
Стук каблуков стих где-то в стороне, возле шоссе. Теперь слышалось только пение птиц. Она права, сказал я себе. Какой смысл тереться возле дома. До ночи лучше держаться от места преступления подальше.
Я выполз из будки. Проморгался. Будет жаркий, солнечный день. До дома я добрался на четвереньках. И в подвал спустился на четвереньках. Нелегкая задача, кстати сказать.
Натянул какие-то шмотки, провел расческой по волосам, пощупал простыню и отправился наверх. Хоть "поп-тартом" поживлюсь.
Оказалось, у нас есть только арбузный. Джоди упросила меня купить его из-за красно-зеленой глазури, но вкус ей ужасно не понравился. И мне тоже.
Я взял кукурузные хлопья и съел пару пригоршней прямо из коробки. Запил молоком и двумя банками пива.
Во дворе залаял Элвис. Я перепугался, что вернулась Эмбер, но пиво притупило чувства. Наверное, не надо было столько пить. Потянулся за папашиной курткой, что висела на спинке стула, и шарахнулся о стену.
Закрыл глаза и выругался. А когда открыл, увидел Мисти. Стоит в дверях в джинсовом комбинезоне и черном топике. Волосы завязаны хвостом. С плеча свисает прозрачная лиловая пластиковая сумочка. Внутри губная помада, кекс и перочинный нож.
– С тобой все хорошо? – спросила сестра.
– Просто замечательно.
Она застыла в молчании. И не обойти ее никак. Попросить подвинуться, что ли?
– Что это ты здесь делаешь? – Голос-то у меня был храбрый. – Пропустила автобус? А Джоди где?
– Сегодня последний день перед каникулами, – сказала Мисти. – Прибираемся в шкафчиках и смотрим видео. Больше ничего.
– Надеюсь, смотрите образовательную программу.
– Экранизацию.
– "Моби Дик"?
Она смерила меня взглядом.
– "Кладбище домашних животных".
– Вот куда идут мои налоги, – проворчал я, влезая в куртку.
– Я слышала, как вы с Эмбер ночью ругались.
Я сглотнул. Обвел глазами кухню. Сполоснул миску Джоди. Раздавил банки из-под пива и выбросил в мусор. Открыл холодильник и сунул в него голову.
– И что же ты слышала?
– Ты орал на нее, чтобы оделась.
Я засмеялся. И еще раз засмеялся. Откусить бы себе язык, лишь бы перестать ржать раз и навсегда.
– Ты, наверное, ослышалась.
– Почему ты спал в собачьей будке?
– Чисто для прикола. – Я вынул голову из холодильника.
– Ваши с Эмбер дела меня не интересуют.
Я старался не смотреть на нее, но мои усилия не увенчались успехом. Темные, немигающие глаза уперлись в меня. Под их взглядом я превратился в мальчишку, которого неудержимо тянуло к черным дырам в земле и полуразрушенным зданиям. Она говорила безо всякой задней мысли. Не потому, что была испорчена. Не потому, что все простила или сама была жертвой. Просто ее ничего больше не трогало. Да она никогда и не была особенно отзывчивой. Теперь же это бросалось в глаза.
– Мне пора на работу, – пробормотал я.
– А как насчет моей татуировки? Если уж я опоздала на автобус и все такое?
– Даже не мечтай. У нас уже был с тобой разговор.
– А вдруг ты передумал?
– С чего бы это?
Она пожала плечами. За этим жестом стояло больше, чем за иной проповедью. Кажется, я понял, что она хотела мне сказать. Как она могла шантажировать меня? Мало ли что произошло между мной и Эмбер.
А может, она намекала, что застрелит меня?
Снова меня разобрал смех, но я подавил его. Ружье-то я спрятал.
– Нет, ни за что.
– Почему?
– Татуировку не сотрешь…
Вот ведь глупость сморозил! Мне-то что за дело до лишнего шрама на ее внешности?
Я зашел с другого боку:
– Ты еще слишком молода, чтобы принимать решения, которые повлияют на всю твою оставшуюся жизнь. Значит, за тебя придется решать мне. А это слишком большая ответственность.
– Ладно.
Она подошла к буфету и взяла стакан.
– Ладно? – эхом отозвался я.
– Принимается. – Мисти двинулась к холодильнику. – Я-то думала, ты начнешь трындеть, что татуировка – это гадость, или начнешь меня по-отечески отговаривать… Ну а если так рассуждаешь, – она вынула из холодильника кувшин голубого "Кулэйда", – я могу это понять.
Она налила напиток себе в стакан и сделала большой глоток. Розовые камушки у нее на запястье при свете солнца словно подернулись дымкой. Они смотрелись более-менее ярко только при искусственном освещении.
– Мы не так уж отличаемся друг от друга, – сказала она, оторвавшись от стакана. – У нас логика одна.
– А?
– Оба мы не такие, как все. Я не похожа на остальных девчонок. А ты – на остальных парней.
– О чем это ты?
– Ты не любишь футбол. Не любишь косить. У тебя в машине книга по искусству. – После каждой фразы она шумно отхлебывала из стакана.
– Подумаешь, – сказал я. – В этом альбоме почти все художники – мужчины. В парне, который любит искусство, нет ничего такого.
– Как и в девчонке, которая любит охоту.
– А кто сказал, что это не так?
– Папа. Он так считал.
Она допила свой стакан. Губы у нее слегка окрасились синим, напомнив мне плакат против курения, на котором младенец с лиловым лицом был подключен к аппарату искусственного дыхания. Этот плакат я видел в каком-то журнале в приемной у Бетти.
– Отец с удовольствием брал тебя на охоту, – напомнил я.
– Вот уж нет, – бесстрастно произнесла Мисти. – Просто так складывались обстоятельства. Он всегда хотел, чтобы на моем месте был ты.
– Фигня.
– Нет, правда.
– По-твоему, меня он не любил, потому что я не ходил с ним на охоту, а тебя – потому что ходила?
– Что-то в этом духе.
Ее мрачные темные глаза смотрели в пустой стакан. В воздухе повисло многозначительное молчание.
– Я делала все, чтобы он меня полюбил.
Ее слова отозвались в моих ушах щелканьем капкана. Захотелось убежать. Но тут она перевела взгляд на меня. Словно металлические створки сомкнулись вокруг моей ноги. Теперь вырываться бессмысленно – только покалечишься.
– Он любил тебя.
– Не так, как маму.
Холод пробежал у меня по спине снизу вверх. Затылок заледенел.
– Это – другая любовь. – Я с трудом сдерживал отвращение.
– Он ее ни разу в жизни не ударил. Задумывался над этим? Ни разу. Наверное, поэтому ей было наплевать, что он колотит нас.
Вот он, ответ. Окончательный. В подернутых дымкой глазах моей сестры боль, и замешательство, и ненависть отверженной.
Никакого инцеста, повлекшего за собой кару смерти, не было в помине. Не было и бешеной преданности отцу, столько времени проводившему с дочкой. Отец вообще ни при чем. Конфликт разгорелся между матерью и дочкой.