В середине коридора открылась дверь, из палаты вышла Розмари Барр и направилась к ним. Она выглядела измученной и постаревшей лет на десять. Хелен Родин встала и пошла ей навстречу. Они остановились и поговорили вполголоса. Затем Розмари одна направилась к посту охраны. Хелен вошла в палату, из которой появилась Розмари.
Ричер обратился к Нибуру:
– Вам приходилось сталкиваться с таким случаем?
– С принуждением? А вам?
Ричер улыбнулся. Ему еще не приходилось разговаривать с психиатром, который бы не отвечал вопросом на вопрос.
– Много раз.
– И что?
– Доказательств серьезной угрозы обычно бывало больше.
– А угроза убить сестру не серьезна? Если не ошибаюсь, это ваше предположение.
– Сестру не похитили, не упрятали под замок. Он мог приказать ей уехать из города.
– Вот именно, – согласился Нибур. – Мы можем предполагать, что ему это запретили. Видимо, приказали оставить ее в неведении. Это говорит о том, что на него оказывали чудовищное давление. И о том, каким бессильным он оказался. Должно быть, его мучили жуткий страх, чувство собственной беспомощности и вина за покорность.
– Вам доводилось сталкиваться с нормальными людьми, напуганными до такой степени, чтобы поступить так, как он?
– Да, – ответил Нибур.
Воцарилось молчание. Данута вытянул ноги, открыл на коленях дипломат и занялся бумагами. Мейсон сидела с закрытыми глазами. Нибур глядел в пространство.
Хелен Родин вышла из палаты Джеймса Барра через четверть часа и направилась к остальным.
– Ваша очередь, – сказала она Мэри Мейсон.
Мейсон пошла в палату.
– Как он? – спросил Нибур.
– Слаб и раздавлен. Речь связная, но ничего не помнит. Не думаю, что он симулирует.
– С какого момента у него пробел в памяти?
– Не могу сказать. Он помнит, как слушал по радио бейсбол, но это могло быть на той неделе или в прошлом месяце.
– Дал согласие, чтобы вы его защищали? – спросил Данута.
– В устной форме. Он не может ничего подписать – руки у него прикованы к койке наручниками.
– Вы ознакомили его с обвинением и уликами?
– Пришлось. Он хотел знать, почему я считаю, что ему нужен защитник. Он допускает, что виновен.
Алан Данута закрыл дипломат и поставил на пол.
– Дело нельзя допустить до суда. Власти по собственной халатности превратили его в инвалида, а теперь еще и хотят припаять пожизненный срок? Когда он даже не помнит, что делал в тот день? Как он может себя защищать? Дело упирается в Билль о правах. Окружной суд, потом апелляционный, затем Верховный. Так и действуем.
– Я это не потяну, – сказала Хелен.
– Интеллектуально? Я о вас слышал другое.
– С точки зрения стратегии и тактики. И денег.
– С деньгами могут помочь ассоциации ветеранов. Мистер Барр служил своей стране. И служил достойно.
Хелен ничего не сказала, только покосилась на Ричера.
Ричер промолчал и отвернулся. "Неужели и это убийство сойдет ему с рук?" – подумал он.
– Существует и другая возможность, – сказал Данута.
– Какая? – спросила Хелен.
– Сдать вашему отцу кукловода. Лучше полхлеба, чем ничего, а кукловод – лучшая половинка.
– А его устроит?
– Любой прокурор предпочтет крупную рыбу.
Хелен снова взглянула на Ричера:
– Кукловод – всего лишь предположение.
Доктор Мейсон пробыла у Барра двадцать минут.
– Долговременная ретроградная амнезия, – объявила она. – Самая настоящая. Типичный случай.
– Границы пробела? – спросил Нибур.
– Подскажет высшая бейсбольная лига, – ответила Мейсон. – Последнее, что он помнит, – игра "Кардиналов". Но я уверена: неделя, считая назад с нынешнего дня.
– Включая пятницу, – заметила Хелен.
– Боюсь, что так.
– Прекрасно, – сказала Хелен и встала. Остальные поднялись следом.
Для всех них, подумалось Ричеру, Барр из живого человека превратился в клинический случай и правовой казус.
– Вы идите, не ждите меня, – сказал он. – Я загляну к старому приятелю.
Хелен оставила остальных и подошла к нему:
– Зачем?
– Не волнуйтесь, я не собираюсь отключать ему аппараты.
Она на миг застыла в молчании, потом вернулась к другим, и они ушли все вместе.
Ричер направился коридором к палате Джеймса Барра. Помедлил секунду, повернул ручку и вошел.
Глава четвертая
Воздух в палате накалился от жары, так что в нем можно было зажарить курицу. Белые жалюзи на широком окне опустили для защиты от солнца. Их планки горели, заполняя палату мягким белым сиянием.
Барр лежал на спине на койке посреди палаты. Его голову обхватывала скоба фиксирующего устройства. Волосы на голове были выбриты, отверстия в тех местах, где сверлили череп, закрыты бинтами. Левые плечо и предплечье ему перебинтовали до локтя. Правое плечо было голым и без отметин. Грудь и бока тоже были в бинтах. Вытянутые вдоль тела руки были прикованы за запястья к раме койки. На левой руке полоски пластыря прижимали к коже иглы трубочек для внутривенных вливаний. Из-под бинтов на груди красные провода тянулись к аппарату, на экране которого бежала зигзагообразная линия. На верхнем пике зигзага аппарат каждый раз приглушенно пикал.
– Кто там? – спросил Барр слабым, хриплым и вдобавок испуганным голосом.
Ричер склонился над кроватью.
– Вы, – произнес Барр.
– Я, – сказал Ричер.
Правая рука Барра дрожала.
– Похоже, я вас подвел.
– Похоже, что так.
– Но я ничего не могу вспомнить.
В голосе Барра звучали беспомощность и замешательство. Он не защищался, не жаловался. Просто констатировал.
– Расскажите про бейсбольный матч, – попросил Ричер.
– Я слушал его по радио.
– По телеку не смотрели?
– Мне радио по душе. Всю жизнь, с самого детства. Летние вечера, а по радио передают бейсбол.
– Я не затем приехал, чтобы обсуждать ваши вкусы.
– Вы смотрите бейсбол по телевизору?
– У меня нет телевизора.
– Правда? Нужно было купить.
– У меня нет дома.
– Почему? Вы ведь уже не в армии.
– Откуда вы знаете?
– Из тогдашних никто не остался. Вы в полиции?
Ричер отрицательно покачал головой:
– Я теперь простой гражданин.
– Зачем вы приехали?
Ричер не ответил.
– А, – сказал Барр, – понимаю. Чтоб меня уличить.
– Расскажите про бейсбол.
– "Щенки" против "Кардиналов". Игра шла на равных. "Карды" выиграли на девятой подаче, конец встречи.
– Выиграли на круговой пробежке?
– Нет, на ошибке. Проход, обманный маневр, потом посыл на вторую, раннера выбивают на третью, один удален. Мягкая подача шортстопу, знак раннеру, бросок на первую, но мяч ушел за пределы поля, и ошибка дала "Кардам" очки.
Барр закрыл глаза и произнес:
– Они говорят, это моих рук дело, а я не могу поверить.
– Улик навалом.
У Барра из-под век показались слезы.
– Я думал, что изменился. Был уверен. Я ведь старался изо всех сил… Четырнадцать лет как исправился.
– Зачем вам все эти ружья?
– Чтоб не забывал. Они помогают держаться.
– Вы ими пользуетесь?
– Редко. На стрельбище. Езжу в другой штат, Кентукки. Там недорогое стрельбище.
– Расскажите, как вы действовали.
– Не помню.
– Тогда скажите, как могли бы действовать. Теоретически.
– В кого нужно было бы стрелять?
– В пешеходов, выходящих из здания ОТС.
Барр снова закрыл глаза:
– Так я в них стрелял?
– Пятерых уложили.
У Барра опять потекли слезы.
– Когда?
– В пятницу рано вечером.
Барр долго молчал.
– Я подождал бы до начала шестого. Тогда народу полно. Остановился бы на шоссе за библиотекой. На эстакаде. Солнце на западе, у меня за спиной, оптический прицел не отсвечивает. Опустил бы стекло с пассажирской стороны, установил винтовку, расстрелял магазин – и ударил по газу. Погореть я мог на одном – останови меня дорожный патруль за превышение скорости и заметь винтовку.
Ричер молчал.
– А? – спросил Барр. – Может, патруль остановился помочь. Да? Пока я стоял на обочине.
– У вас есть дорожный конус?
Бар открыл было рот сказать "нет", но спохватился:
– Один вроде есть. Не уверен, что он, строго говоря, мой. Мне асфальтировали подъездную дорожку и оставили конус на тротуаре, чтоб на дорожку не заезжали. Потом так и не забрали.
– Что вы с ним сделали?
– Убрал в гараж.
– У вас есть друзья?
– Мало. Просто хорошие старые знакомые. Один или два.
– А новые знакомые?
– Нет.
– Расскажите-ка про бейсбол. Где вы были?
– Дома. На кухне. Ел курицу из холодильника.
– Как вы себя чувствовали? Счастливым? Грустным?
– Пожалуй, счастливым. Словно меня ждало что-то хорошее.
– Расскажите о сестре. Как вы к ней относитесь?
– Она все, что у меня есть.
– На что бы вы пошли ради нее?
– На все.
– В каком смысле – на все?
– Я готов признать себя виновным, если позволят. Ей все равно придется уехать, может, даже сменить фамилию. Но я, как сумею, избавлю ее от лишних неприятностей. Она мне приемник купила, чтоб я бейсбол слушал. На день рождения.
Ричер промолчал.
– Зачем вы приехали? – спросил Барр.
– Похоронить вас.
– Я это заслужил.
– Вы стреляли не с эстакады, а из новой многоэтажной автостоянки.
– Чушь. С какой стати мне было оттуда стрелять?
– Вы просили вашего первого адвоката меня разыскать.
– С какой стати? Кого-кого, а уж вас я бы видеть не захотел. Вы знаете про Эль-Кувейт.
– Какую следующую встречу провели "Кардиналы"?
– Не помню. Помню победную пробежку – и все. Комментаторы просто с ума посходили.
– А до игры? Что вы помните перед игрой?
– Помню, я куда-то выходил.
– Один?
– Может, в компании. Не уверен. И куда – тоже не помню.
Ричер молчал, прислушиваясь к тихому попискиванию кардиографа. Линия на экране бежала довольно быстро. Наручники Барра позвякивали.
Ричер поднялся и вышел из палаты. Выполнил формальности на посту охраны, миновал проходной тамбур и спустился на лифте. Машины Хелен Родин не было видно. С окраины в центр пришлось добираться пешком.
Он миновал десять кварталов, где шло строительство. Время близилось к вечеру, но библиотека еще работала. Дежурная за стойкой показала, где лежат старые газеты. Он просмотрел в обратном порядке стопку за предшествующую неделю, начиная с четверга. Уже во второй газете он нашел то, что искал. "Чикагские щенки" провели в Сент-Луисе серию из трех встреч, начиная со вторника. Первый матч серии закончился так, как описал Барр.
Ричер отправился в полицейский участок, подошел к столу посетителей и заявил, что хочет воспользоваться правом защиты на повторное ознакомление с доказательствами. Дежурный позвонил Эмерсону и направил Ричера к Белантонио.
Тот встретил его у входа и открыл дверь.
– Есть что-нибудь новенькое? – поинтересовался Ричер.
– А как же. Мы тут не спим.
– Что именно?
– Дополнительные результаты по исследованию волокон и новые данные баллистической экспертизы. Доказательства более чем однозначны. Боекомплекты "Лейк-Сити" встречаются сравнительно редко, мы получили подтверждение, что Барр купил патроны меньше года тому назад. В Кентукки.
– Он пользовался тамошним стрельбищем.
– Это мы тоже установили, – кивнул Белантонио.
– Еще что-нибудь?
– Дорожный конус – собственность городского строительного отдела. Как и когда он попал к Барру, мы не знаем.
– Вы сообщили все хорошие новости. А как насчет вопросов, на которые не получен ответ?
– Не думаю, что такие имеются.
– Вы играете в покер? – спросил Ричер.
– Нет.
– И правильно. Вы никудышный врун.
Из участка Ричер пешком добрался до черной башни. Хелен Родин одна сидела в кабинете за письменным столом.
– Розмари спросила брата про Эль-Кувейт, – сообщила она. – Сама мне сказала в больнице, когда от него вышла.
– Ну и?
– Он подтвердил. Розмари просто раздавлена. Джеймс, по ее словам, тоже. Он не верит, что мог опять натворить такое.
Ричер промолчал.
– Прошу прощения, я сказала Дануте, что у нас нет доказательств существования кукловода.
– Верно, тогда их и не было.
– А теперь?
– Теперь появились. В полиции наводят позолоту на и без того золотое дело. У них есть волокна, баллистическая экспертиза, расписка на квитанции за патроны из Кентукки. Установили, что конус принадлежит городу. Но у них нет видеозаписи с Джеймсом Барром, когда тот загодя приезжал на стоянку поставить конус.
– Вы уверены?
– Была бы, отпечатали снимки и вывесили на стенд для всеобщего обозрения. Но ведь не вывесили. Значит, Джеймс Барр не приезжал и конуса не оставлял.
– Стало быть, это сделал другой человек.
– Кукловод. Или одна из его кукол. После вторника. Барр считает, что во вторник конус еще стоял у него в гараже.
– Тот, кто его поставил, должен быть на записи.
– Несомненно.
– Но приезжали и уезжали сотни автомобилей.
– Поиск можно сузить. Нужен седан. Машина с низкой посадкой, не способная проехать по размытому проселку.
– Так кукловод существует на самом деле?
– Появление конуса невозможно объяснить по-другому.
– Как нам найти этого человека?
– Мне-то зачем его искать?
– Затем, что вы, по-моему, хотите докопаться до правды. Не думаю, что вам нравится, когда вас держат за идиота.
Ричер промолчал.
– Доктор Нибур считает, что мы выйдем на предшествующую связь. На какого-нибудь нового знакомого.
– Барр сказал, у него нет новых знакомых, – ответил Ричер. – Только один или два старых.
– Спрошу у Розмари. Если Нибур ошибся со связью, что будем делать?
– Вчера за мной наверняка кто-то шел, а нынче утром один тип на площади точно за мной следил. Увижу его еще раз – перемолвлюсь словцом. Он мне скажет, на кого работает.
– Так прямо и скажет?
– Обычно мне говорят про то, что я хочу знать.
– Почему?
– Потому что я вежливо спрашиваю.
Ричер вышел из башни черного стекла и направился на юг, оставив гостиницу позади. Нашел дешевую кафешку и пообедал. Затем медленно двинулся на север, в спорт-бар. Он пробыл на улице в общей сложности около часа, но не заметил слежки.
В полупустом спорт-баре на всех экранах показывали бейсбол. Он сел за столик в углу и стал смотреть игру "Кардиналов" с "Хьюстонскими звездами" в Хьюстоне. В рекламных паузах он поглядывал на дверь, но никого не увидел.
Алекс Родин позвонил Эмерсону домой. Тот ужинал с женой и двумя дочерями. От звонка он был отнюдь не в восторге.
– С этим Джеком Ричером надо что-нибудь делать, – сказал Родин.
– Не вижу в нем особой проблемы, – возразил Эмерсон, – фактов ему не переиначить.
– Я не о фактах, я об амнезии. Вопрос в том, как далеко готова пойти здесь защита.
– Это уж вашей дочери решать.
– Он оказывает на нее плохое влияние. Я почитал материалы по аналогичным казусам. Сплошной туман. Не в том закавыка, помнит Барр или нет, что делал в пятницу. А в том, поймет ли он сейчас ход процесса и хватает ли у нас доказательств вынести ему приговор без его личного признания.
– Я бы сказал, вполне хватает.
– Я тоже так думаю. Но нужно, чтобы Хелен примирилась с этим. А этот тип все время торчит при ней, сбивает с толку. Я ее знаю. Пока он при ней, она ни за что не проглотит пилюлю.
– Не вижу, чем я могу вам помочь.
– Мне нужно, чтобы вы его замели.
– Не могу, – возразил Эмерсон, – нужно, чтоб на него подали жалобу.
– Ну, так не спускайте с него глаз, – сказал Родин. – Сплюнет на тротуар – хватайте и чего-нибудь придумайте.
– У нас не Дикий Запад. Я не могу выгнать его из города.
– Возможно, хватит одного задержания. Главное – устранить его влияние. Он давит на Хелен. Без него она, конечно же, сдаст нам Барра.
Возвращаясь к своей машине, Линский испытывал адскую боль. Час на ногах был для него пределом. Когда-то давно ребра у него на спине одно за другим сломали кувалдой. Это называлось – играть на ксилофоне. Или играть гаммы. Он никому об этом не говорил. Зэку досталось похлеще. У "кадиллака" тихий двигатель и мягкие сиденья. "Кадиллаки" были из тех вещей, что превращали Америку в райские кущи. Наряду с доверчивыми людьми и связанной по рукам и ногам полицией.
Он ехал к Зэку, в его дом, стоявший в тринадцати километрах к северо-западу от города, рядом с его же камнедробильным предприятием. Большой экстравагантный дворец выстроил для себя лет сто тому назад богатый торговец мануфактурой. Когда-то дворец окружали сады, но Зэк приказал выкорчевать кусты и деревья, чтобы открыть широкий обзор. Никакого ограждения не было – разве Зэк мог провести еще день за проволокой?
Днем посетителей можно было хорошо разглядеть уже метров за двести, с наступлением темноты приборы ночного видения на камерах внешнего наблюдения позволяли сделать это чуть ближе.
Линский остановил машину и осторожно выбрался наружу. Парадная дверь открылась, и он увидел, что встретить его спустился Владимир. Значит, Ченко тоже должен быть тут. Зэк собрал всю верхушку, что означало: Зэк встревожен.
Линский вошел в дом. Владимир молча поднялся за ним по ступенькам. Дом был трехэтажным. Первый этаж предназначался исключительно для наблюдения. Все комнаты были голые, только в одной на длинном столе стояли четыре экрана с панорамным обзором на север, восток, юг и запад. У экранов, должно быть, дежурит Соколов. Или Раскин. Эти двое дежурили поочередно. На втором этаже находились кухня, столовая, гостиная и рабочий кабинет. Третий занимали спальни и ванные. Все дела решались на втором этаже.
Линский услышал, как Зэк позвал его из гостиной, и вошел без стука. Зэк сидел в кресле, сжимая ладонями стакан с чаем.
Ченко растянулся на диване. Владимир протиснулся вслед за Линским и подсел к Ченко. Линский стоял и ждал.
– Садись, Григор, – произнес Зэк. – Не твоя вина, что мальчишка напортачил.
Линский кивнул и сел в кресло, оказавшись, таким образом, чуть ближе к Зэку, чем Ченко. Теперь иерархия выстроилась по ранжиру. Зэку было восемьдесят лет, Линскому – шестьдесят с лишним. Ченко и Владимиру было за сорок. Их не объединял общий жизненный опыт, как Зэка с Линским. Отнюдь. Ченко был маленький, низенький, жилистый и тщедушный. Его коротко стриженные жесткие волосы торчали на голове в разные стороны. Владимир был очень высокий, массивный и белокурый. Силой он отличался невероятной.
– Мы тут говорили, – сказал Зэк, – о том, что допустили ошибку. Всего одну, но она может оказаться досадной.
– Конус, – заметил Линский.
– Пленка, ясное дело, не зафиксировала, как Барр его ставит, – продолжил Зэк.
– А ты что думаешь? – вежливо спросил Линский.