Человек из Лондона не знал, что его ждут, и шел, потупив взгляд. Он поднял голову, когда находился в трех шагах от плетеного кресла. Нос его сморщился, губы сложились в гримасу, которую он пытался выдать за улыбку, а вновь прибывший встал и, протянув руку, произнес по-английски:
- Рад встретиться с вами, мистер Браун.
Сам ли Браун протянул в ответ руку или же посетитель схватил ее? Во всяком случае, он так долго и крепко пожимал ее, словно и вовсе не хотел отпускать.
Предупредительная хозяйка отеля объяснила:
- Ваш друг появился, как только вы ушли. Но при таком тумане он предпочел не разыскивать вас в городе, а подождать.
Повернув к ней голову, Браун снова попытался изобразить улыбку.
- Хотите, я зажгу свет в салоне?
Это была комната с большими окнами слева от вестибюля, напротив столовой, находившейся справа. Нажимая кнопки на пульте, хозяйка осветила салон, серый и тоскливый, как приемная дантиста, с такими же журналами на столе. Не теряя времени, хозяйка открыла окошко в кухню.
- Жермен! Узнайте, что господа намерены пить.
Посетитель наконец отпустил руку Брауна.
- Виски, месье Браун? - подскочил Жермен. - А вам, месье?
- Прекрасно! Два виски.
Они вошли в салон, Браун снял плащ, а его спутник опустился в кресло, положив ногу на ногу.
- Вы удивлены встречей со мной, мистер Браун?
Они были примерно одного возраста, но человек с мягкой шляпой держался очень уверенно.
Жермен подал виски. Собеседники не закрыли двери салона - так им будет спокойно, если не говорить слишком громко.
Наступление начал посетитель:
- Я солгу, если скажу, что не предполагал найти вас в Дьепе. У вас уже просто стало манией совершать поездки на континент.
Браун молчал, видно было, что он не расположен к разговору. Он печально смотрел на собеседника, сжимая руки на коленях.
- Кстати, вы должны были встретить здесь своего приятеля Тедди? Нет? Вы разминулись? А меж тем его видели в Дьепе в момент вашего прибытия сюда.
Через застекленную дверь виднелась хозяйка, которая писала счета для обоих приезжих и с любопытством поглядывала в их сторону.
- У вас утомленный вид, мистер Браун. Болеете? Как всегда, мучает печень?
Браун вздохнул, переложив левую ногу на правую, и снова сцепил руки на коленях.
Приезжий продолжал:
- Знаете, было очень трудно убедить старика Митчела, чтобы он не ехал вместе со мной.
Браун не шелохнулся, оставаясь все таким же мрачным, безучастным. И тогда выведенный из себя собеседник поднялся, дважды обошел салон и, проходя за спиной Брауна, положил ему руки на плечи.
- Давайте играть в открытую, мистер Браун!
Тут Браун вздрогнул, но позы не изменил.
Посетитель сел и уже менее развязно, скорее сердечно, сказал:
- Старика Митчела вы знаете не хуже, чем я. Ведь пятнадцать лет назад он уже был владельцем "Палладиума", когда вы только начали выступать в мюзик-холле, и, если память мне не изменяет, он не раз подписывал с вами контракты… Прекрасный зрительный зал! Особенно великолепен фасад дома из огромных серых камней… Вы его себе хорошо представляете, не так ли? Освещенный тротуар, у подъезда выстраивается вереница автомашин, дежурят два полицейских, швейцар, курьеры… И над огромной дверью светится анонс представления! Ослепительно сверкают буквы, так ослепительно, что позади них все кажется черным-черно… К примеру, стена, точнее, вся часть фасада над антресолями.
Браун зажег сигарету и снова положил руки на колени.
- Вам известен и рабочий кабинет Митчела, не так ли? На самом верху, под крышей, на уровне карниза, нависшего над залом. Митчел ни за что не хотел перевести свой кабинет в другое место, хотя артистам не слишком нравилось подниматься по железной лестнице чуть ли не шесть или семь этажей…
Хозяйка отдавала Жермену распоряжения, и тот начал сервировать столы в столовой. Появившись на пороге салона, он спросил:
- Господа будут есть вместе?
- Конечно! - ответил вновь прибывший.
Браун промолчал.
- И, наконец, вам известно, мистер Браун, что в субботу на той неделе Митчел решил продать свое заведение одной из кинокомпаний. Об этом писала вся пресса, умильно сожалея, что старого мюзик-холла не станет. Вам, очевидно, также известно, что продажа состоялась около трех часов дня в кабинете Митчела и покупатели тут же передали ему задаток в пятьсот тысяч фунтов. Говорят, что Митчел пошел на это лишь для того, чтобы дать приданое дочери. Но нас это не касается. Займемся событиями субботнего дня и вечера. Банкноты заперты в сейф Митчела, так как банки уже закрыты. Заканчивается утреннее представление, и, как обычно, Митчел даже не выходит обедать из здания театра, закусив бутербродами в своем баре. Вы знаете этот бар? Тот, что на первом этаже, с окнами, находящимися позади светящихся букв анонса. Одно из этих окон всегда приоткрыто, чтобы дать выход табачному дыму. В восемь часов вечера деньги все еще находятся в сейфе. В половине девятого Митчел забирает из кассы дневную выручку и приносит ее к себе в кабинет. На ведущей в кабинет железной лестнице всегда находится служащий, который обязан никого не пускать. В нескольких метрах от кабинета, на карнизе, Митчел устроил маленькую площадку, откуда одновременно видны и зал и сцена…
Браун покорно слушал.
- Я почти закончил. Но сейчас слушайте внимательно: Митчел уходит из кабинета и проводит точно двенадцать минут на карнизе зрительного зала. Когда он возвращается к себе, сейф пуст. Никто не спускался и не поднимался по лестнице. Охранник в этом уверен. Но чуть позже я узнаю, что старина Браун выпил в баре стакан пива. Улавливаете? Попасть туда можно только с фасада, то есть поднимаясь вертикально по стене, используя швы между камнями. На мой взгляд, только один человек способен на такой акробатический номер. А теперь перехожу к своей миссии…
Шумные возгласы свидетельствуют о прибытии приезжих торговцев, которые устраиваются в баре, не заходя в салон. Браун по-прежнему безучастен к тому, что происходит вокруг.
- Папаша Митчел неплохой человек. Люди говорят - за тридцать лет, что он нанимал артистов, сначала в провинции, а потом в Лондоне, он сколотил целое состояние. Могу поклясться, что это не так, что полученные им пятьсот тысяч почти все, чем он располагает, чтобы дать приданое дочери и скромно дожить до конца своих дней. Он пригласил меня к себе в кабинет и сказал, что и не думает о наказании вора, но во что бы то ни стало хочет вернуть свои деньги, хотя бы часть их. Понятно?
У Брауна, вероятно, пересохло в горле - он отпил глоток виски, подержал его во рту и проглотил.
- Мы находимся во Франции, это облегчает вам дело. Митчел удовлетворится пятьюстами тысячами фунтов и готов пожертвовать выручкой от обоих субботних сеансов.
Наступило молчание. Доносились удары шаров - бильярдная располагалась рядом с баром, но ни стола, ни игроков не было видно. В общей звуковой атмосфере сирена с причала была как бы смутным и тягостным фоном.
- И знаете, мистер Браун, что ответил бедняге Митчелу я, инспектор Молиссон? Вот что я сказал: "Попытаюсь встретиться с феноменом, которого мы в Скотленд-Ярде зовем Невезучим. Он самый ловкий человек из всех живущих на земле, он не впервые разгуливает по стенам с такой же легкостью, как муха. В первый раз ему пришлось бросить свою добычу и удрать по крышам. Во второй на него напали на улице, когда он возвращался домой, а в третий - украденные ценности оказались фальшивыми". И потом я добавил: "Если я застану его дома в Ньюхевене, в обществе его маленькой и такой милой жены, матери двух ребят, переговоры будут легкими, ведь по сути Невезучий и мухи не обидит. Но если до того, как я пожму ему руку, он успеет встретиться с неким Тедди, то все станет намного труднее". Кстати, вы видели Тедди?
Браун обжег себе пальцы окурком сигареты…
- Сколько, вы сказали, там было денег? - спросил он.
Инспектор Молиссон постучал по столу, чтобы ему поднесли еще виски.
- Всего более пятисот тысяч фунтов.
- Вы, конечно, побывали в моем номере?
- Я попросил хозяйку дать мне соседнюю комнату, рассказав, как мы дружны. Сдается, дверь вашего номера не так уж хорошо закрывается.
- И вы побывали у меня дома в Ньюхевене?
- Ваша жена угостила меня чаем. Сама она в это время купала ребятишек. Старший - настоящий крепыш для своего возраста.
- Что она вам сказала?
- Что ваши хозяева снова послали вас в Амстердам. Не очень-то хорошо обманывать жену. Кстати, на буфете лежал счет за газ. Заметив мой взгляд, ваша супруга покраснела и опустила счет в ящик.
Браун осушил до дна вторую рюмку виски и встал.
- Что мне сказать старине Митчелу? - настаивал инспектор. - Я обещал позвонить ему сегодня вечером. Только на таком условии он согласился не приезжать сюда лично. Представьте, он во что бы то ни стало хотел вас видеть, чтобы убедить. А ему ведь уже минуло семьдесят два.
- Я могу подняться к себе в номер? - спросил Браун.
Не отвечая, инспектор тоже встал, вплотную подошел к собеседнику и быстрыми движениями прощупал карманы Брауна, чтобы убедиться, что он безоружен.
- Я жду вас в холле.
Браун оставил в кресле салона плащ и прошел мимо улыбнувшейся ему хозяйки.
- Когда будете ужинать, месье Браун? Мой муж приготовил для вас и вашего друга вкусную камбалу по-дьепски.
По лестнице Браун поднимался обычным шагом. Инспектор, оглядываясь с видом человека, любующегося обстановкой, тихо спросил хозяйку:
- Вы уверены, что второго выхода нет?
Он нахмурил брови, поднял голову к потолку и со злостью посмотрел на шумевших игроков в бильярдной.
- Из-за этих игроков ничего не слышно, - неожиданно проговорил он.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я…
Хозяйка в свою очередь подняла голову.
- Смотрите, кто-то ходит по террасе…
Вот о чем она забыла сказать: над столовой и холлом находилась открытая терраса, куда выходили окна номеров! Инспектор бросился на улицу, увидел тощую фигуру, летящую с высоты четырех метров, которая тут же встала на ноги и метнулась вдоль домов.
Преследование было бесполезно. Постояв на краю тротуара, Молиссон набил трубку, вернулся в гостиницу и сказал хозяйке:
- Я буду ужинать.
- А месье Браун?
- Сегодня, наверное, он ужинать не будет.
В конце вокзальной набережной, над плохо освещенным служебным помещением, была вывеска "Специальный комиссариат". Инспектор встретился там со своим французским коллегой. Тот, выслушав Молиссона и сделав записи, сразу же оповестил по телефону все полицейские посты и жандармские бригады в округе.
- Вы говорите, у него при себе нет денег?
- Во всяком случае, французских. Я справлялся в отеле. Ему даже сигареты покупал курьер, а я знаю, что это значит.
- Тогда еще до завтрашнего утра он будет в наших руках.
Малуану, чтобы вернуться домой, нужно было пересечь центр города. Переходя от одной освещенной витрины к другой, он оказался на улице Сен-Ион. Малуан прошел было мимо лавки торговца трубками, но тут же вернулся назад и без размышлений вошел туда.
- Я хотел бы купить пенковую трубку с янтарным мундштуком.
- Из настоящего янтаря?
Он купил трубку за двести пятьдесят франков, точно такую они приобрели в складчину в подарок помощнику начальника вокзала, когда праздновали тридцатипятилетний юбилей его службы. Не отходя от прилавка, Малуан набил трубку табаком и закурил. Хоть это доставило небольшое удовольствие.
Тихонько покуривая, он прошел шагов двадцать, и тут его взгляд остановился на мясной лавке, где работала дочь. В других магазинах еще было полно народа, но в мясной шторы уже опустили, а мясо водворили в холодильники.
В лавке находилась одна Анриетта, растрепанная, обутая в сабо. Она тщательно промывала красные плитки пола, повернувшись спиной к улице. На ней было короткое платье, обнажавшее ноги выше колен.
Малуан, покуривая трубку, пересек улицу и позвал с тротуара:
- Анриетта!
Не выпуская из рук тряпку, она обернулась и прошептала:
- Как я испугалась!
- Ты говорила, что полы моют рассыльные.
- Теперь не моют. Хозяйка считает, что у них и без того много работы.
Сам не зная почему, он почувствовал себя униженным, может потому, что они разговаривали через решетку, или потому, что Анриетта не прекращала работы, чтобы поговорить с отцом. Из комнаты за лавкой донесся резкий женский голос:
- В чем там дело, Анриетта?
- Так, ничего, мадам!
Малуану нужно было уйти, он это понимал.
- У тебя красивая трубка, - заметила дочь, выкручивая тряпку. - Тебе ее мама купила?
Послышались шаги. На пороге появилась женщина с лицом откормленного поросенка.
- Послушайте, Анриетта…
- Да, мадам, - пролепетала служанка, и волосы ее окунулись в ведро.
- Я вам уже запрещала разговаривать с мужчинами.
Хозяйка мясной делала вид, что не видит Малуана, и обращалась только к Анриетте.
- Это мой папа, - сказала девушка.
- Пусть даже папа римский! У вас еще кухня не убрана.
Малуан снова видел только спину дочери и ее высоко обнаженные ноги. По тротуару мимо него проходили люди.
- Анриетта! - позвал он.
Она не посмела даже обернуться. Жена мясника оставалась на месте, выжидая, что последует за брошенным ею вызовом.
- Дочка, сходи за своими вещами!
- Это еще что такое? - спросила мадам, шагнув вперед и заложив короткие руки в карманы фартука.
Малуан вообще был упрям, а сейчас он сам толком не знал, чего хочет. Он мог бы обойти решетку и проникнуть в лавку, но ему казалось, что легче сохранить престиж, оставаясь на улице.
- Анриетта, сейчас же ступайте заканчивать уборку на кухне.
- Анриетта, я тебе запрещаю идти туда. Ты сходишь за вещами и немедленно последуешь за мной.
Ситуация становилась смешной, и Малуан, поняв это, еще больше заупрямился. К тому же и он, и жена мясника делали вид, что не замечают друг друга.
- Если вы хотите, Анриетта, то можете уходить, но только через восемь дней. Вообще я вас так или иначе рассчитаю, ибо не желаю больше терпеть в своем доме. Но сперва вы проработаете положенные восемь дней.
- Анриетта, я тебе приказал идти одеваться…
Служанка вытерла глаза тыльной стороной руки и, не выпуская тряпку, посмотрела на хозяйку, потом на отца, маячившего по ту сторону решетки.
- Ты поняла?
- Вы слыхали, Анриетта? Предупреждаю, что в случае надобности я пошлю за полицией.
- Вот и прекрасно! Пусть только полиция тут появится! - сказал Малуан.
Он и сам не мог сказать, что бы он тогда сделал. Он был не прав и потому все больше распалялся.
- В последний раз повторяю - идем со мной!
Анриетта убежала в заднюю комнату. Малуан затягивался, забыв даже, что держит в зубах трубку стоимостью в двести пятьдесят франков.
"Я не имею права оставлять свою дочь в этом доме, - мысленно говорил он себе, хотя и без особой уверенности. - Когда владеешь суммой в пятьсот тысяч франков и даже больше…"
С того места, где он стоял, можно было видеть стеклянную будку, где в деревянном шкафчике лежал чемодан. Жена мясника удалилась. Из задней комнаты послышались голоса, и Малуан различил всхлипывание.
Он прохаживался, как часовой, с окаменевшим взглядом и крепко стиснутыми зубами. Ему необходимо было почувствовать в себе способность к действиям. Напротив помещался писчебумажный магазин, а рядом лавка сувениров Дьепа.
Наконец он обернулся. Анриетта шла через мясную лавку в шляпке, в пальто, с маленьким чемоданом в руке. Она открыла решетку.
- Почему ты это сделал? - спросила она, шагая рядом с отцом.
- Потому!
- Она хочет жаловаться судебному исполнителю. Будь хозяин на месте, произошла бы драка. Он настоящий скот.
Малуан презрительно улыбнулся и, вспомнив о трубке, с удовольствием затянулся.
- Предоставь все своему отцу! - сказал он, когда они поравнялись с кафе "Швейцария".
Сквозь занавески он заметил Камелию, которая, как всегда, сидела одна в своем углу за рюмкой мятного ликера.
V
Неожиданная смешная и отвратительная сцена разразилась в домике над кручей. Мадам Малуан убрала в этот день квартиру так тщательно, что еще сохранились следы влаги.
За минуту до того как Малуан с Анриеттой достигли порога, никто - ни муж, ни жена, ни дочь - не предвидел, как развернутся события. Поднимаясь по склону, Анриетта проговорила:
- Что теперь скажет мама?
"Что она теперь скажет?" - спрашивал себя и Малуан, поворачивая ключ в замке. А почему, собственно, она должна что-то сказать? И зачем Анриетте беспокоиться о том, что скажет мать?
Он первым вошел на кухню. Анриетта еще оставалась в тени коридора, и мадам Малуан спросила:
- Ты с кем?
- С твоей дочерью.
Буря задерживалась. Мадам Малуан продолжала накрывать на стол и заговорила вновь, уже разлив суп по тарелкам.
- Почему она взяла сегодня выходной?
- Она не брала выходного. Я велел ей бросить работу.
- Очень умно!
Это была последняя минута тишины. Потом не стало слышно ни тиканья будильника, ни потрескивания печи.
- Ты что сказала?
- Сказала, что у тебя всегда так получается: месяцами молча все сносишь, все проглатываешь и вдруг в самый неподходящий момент совершаешь большую глупость.
- Ах так! Я совершил глупость? По-твоему, нужно было оставить Анриетту в этой лавке, где прохожие видят половину ее голого зада, когда она моет полы?
- Ешь! Посмотрим, как мы станем выкручиваться в конце месяца?!
- Это что же, намек? Я, дескать, зарабатываю недостаточно, чтобы прокормить семью, не так ли? Я…
Первый удар кулака сотряс стол и был началом новой вспышки ссоры. Теперь уже трудно было найти связь между репликами. Без всякой видимой причины затрагивалась одна тема за другой только потому, что находились особенно злые слова.
- Скажи еще, что я пьяница!
- Не говорила я этого, но повторяю - ты выпил. Стоит тебе выпить, как ты становишься другим человеком.
- Ты слышишь, Анриетта? Твой отец пьяница, зато твоя мать самая святая из всех женщин!
Анриетта плакала.
Мадам Малуан машинально клала в рот куски хлеба, но так и забывала их разжевывать.
- Твоя семейка не раз упрекала меня в том, что я простой рабочий. Будто бы она, твоя семейка, большего стоит! Что из себя строить они могут, да! А вот в кастрюлю положить-то нечего!
- Во всяком случае, они лучше воспитаны, чем…
Продолжение становилось все более путаным и бессмысленным.
- …двадцать лет ты обрекаешь меня на страдания…
- …сам не знаю, что меня удерживает от…
- …от чего?..
- …от…
- Папа!
- Да, взгляни на своего отца! Хорош!
- Может, я пришелся бы тебе больше по вкусу, если б положил на стол пятьсот тысяч франков? А?
- Ты мне противен! Ступай протрезвись в другом месте!
- За пятьсот тысяч франков вся твоя семейка прибежит лизать мне пятки…
- Я тебе запрещаю…
- Папа! Мама!