– Есть и другие прецеденты, – вдруг заупрямился Кашлев. – В апреле семьдесят девятого года французы должны были поставить Ираку оборудование ядерного реактора для производства расщепляющихся материалов в военных целях. Для отправки получателю сборку доставили во французский порт Ля Сиен-сюр-Мер. С целью ликвидации реактора "Моссад" направила во Францию спецгруппу из девяти человек. Они взорвали реактор прямо на погрузочной площадке. В июне восемьдесят первого года четырнадцать израильских самолетов F-16, обойдя систему ПВО Иордании, вошли в воздушное пространство Ирака и нанесли удар по ядерному центру под Багдадом. Был полностью уничтожен реактор "Озирак" французского производства, аналогичный тому, что подорвали в Сиен-сюр-Мер. Так что, Алексей Яковлевич, прецеденты существуют.
– Хорошо, на этом закончим, – сказал президент. – Я услышал ваше мнение – это главное. Сегодня мы вряд ли сможем что-то решить. Поэтому я даю вам сутки на размышление. Генеральный штаб на всякий случай проработает план мобильной и скрытой операции. Инделовцы пусть подумают над тем, как обосновать международными нормами наши действия.
К восьми вечера следующего дня Кашлев привез в Кремль разработанный в Главном оперативном управлении план военной операции с десантированием и захватом участка местности в глубине территории иностранного государства.
Опытный политик, Кашлев, чтобы не брать на себя всю ответственность за явную авантюру, поручил доложить разработку Генштаба одному из своих заместителей – генерал-полковнику Валерию Мандилову.
Под наблюдением Краснова в кабинет президента внесли и повесили на штативе отлично вычерченный план возможных действий войск с красными стрелами возможных ударов и красными овалами, обозначавшими места высадки десанта.
Послушать доклад пришли президент и секретарь Совета безопасности Петров.
Генерал Мандилов, держа в руке указку, подошел к плану. Он явно испытывал приступ полководческого вдохновения. Генерал думал, это его звездный час. Люди, которым он докладывает, не экзаменационная комиссия. Это руководители государства, принимающие решения, определяющие судьбы войны и мира, а главное, выдвигающие отличившихся на более высокие должности.
Точно так же, как он сейчас, всего несколько лет назад начальник Генерального штаба доложил президенту в этом же кабинете замысел марш-броска российских военных из Боснии в Косово. Все штабы НАТО вздрогнули, а политики встали тогда на уши. Мир ахнул от дерзости русских: одни от восторга, другие от возмущения.
Еще работая с группой своих сотрудников над картой, генерал Мандилов пытался построить схему действий так, чтобы она своей простотой и мощью произвела впечатление на руководство государством. Крутость замысла подчеркивали красные стрелы, сжимавшие узкий пятачок горно-пустынной местности.
Указка скользила по листу, очерчивая перспективы победы.
Докладывая наметки Генштаба президенту, Мандилов чуть не захлебывался от счастья. Он был уверен, что стоит у истоков какого-то серьезного дела, и надеялся войти в историю. Он сыпал звучными армейскими понятиями.
– Предполагаемый расчет сил… Два парашютно-десантных полка полного штата… Средства усиления… Тыловое обеспечение операции… Горюче-смазочные материалы… Организация питания войск, подвоз продуктов… Планируемый уровень потерь… убитых, раненых… Потребность в развертывании полевого госпиталя…
Мандилов изложил замысел захвата местности, прочертил указкой на карте красивую концентрическую фигуру, сомкнул пятки, лихо бросил указку к ноге, как солдат карабин.
– Доклад окончил.
Президент поначалу записывал цифры, которыми жонглировал генерал, потом оставил это занятие и стал рисовать на бумаге какие-то зигзаги и окружности. В уме крутился вопрос, но его мысль предугадал Петров.
– Евгений Иванович, – голос секретаря Совета безопасности прозвучал с вежливой отчужденностью, – во сколько может нам обойтись такая операция?
Кашлев, прогремев отодвигаемым креслом, встал:
– Такого рода расчет, Сергей Ильич, будет сделан сразу, едва мы получим реальную привязку к месту проведения операции.
– И все же, Евгений Иванович, каким может хотя бы приблизительный порядок цифр?
Теперь уже вопрос задал президент.
– Расходы будут складываться из многих статей. Это стоимость переброски войск в район сосредоточения по железной дороге или автотранспортом, – в зависимости от удаленности гарнизонов. Далее, переброска десанта из района сосредоточения в зону боевой операции. В общую сумму войдет стоимость горюче-смазочных материалов, цена подвоза их в район действий для замещения израсходованных запасов. Расход боеприпасов. Амортизационные расходы, связанные с эксплуатацией техники, ремонт поврежденной и списание возможных безвозвратных потерь…
Президент сидел, плотно сжав губы, и крутые желваки вздули тонкую кожу на бледных щеках.
Начальник Генштаба раскрывал ту невидимую часть военной жизни, которую почти никогда не затрагивает пресса, не вспоминают генералы в своих мемуарах.
Обычно боевые действия воспринимаются обывателем как марш-броски войск, атаки, стрельба, наступления и оборона. У образцового патриота, смотрящего фильм о войне, могучая лавина наших войск, неудержимо рвущихся вперед на врага – летящие самолеты, гремящие огонь и извергающие металлом танки, завывающие залпы систем реактивного огня, – вызывают подъем гордости за свою армию. И почти ни у кого в такой момент не возникает мысль, что они видят огромный вентилятор, выдувающий из казны в пространство колоссальные суммы денег.
Об этом не задумывается и сытый, благожелательно настроенный к власти отец, чей сын уже отслужил в армии и не подвергает себя смертельной опасности на дорогах боев. Убивают других – меня это мало касается.
Между тем война касается всех.
Летят самолеты – потоки молочно-белой инверсии выплескивают в никуда невыплаченные пенсии, пособия, дополнительные возможности повышения минимальной зарплаты.
Гремит артиллерия – и сгорают в огне реактивных залпов будущие инвестиции в промышленность и сельское хозяйство, в дорожное и жилищное строительство.
Ползут танки, едут самоходки – и бесконечной лентой гусениц вместе с ними движутся вверх цены на бензин и солярку.
Президент усилием воли отогнал от себя тяжелые размышления. Легонько пристукнул по столу ладонью, привлекая к себе внимание.
– И все же, Евгений Иванович, каков возможный порядок цифр?
– На вскидку? В пределах сорока-пятидесяти миллионов. Конечно, при самых благоприятных условиях.
Президент встал.
– Генерал Мандилов, вы свободны. Вы, Евгений Иванович, останьтесь.
Когда дверь за докладчиком закрылась, президент спросил:
– Он у вас всегда такой, Евгений Иванович? Планируемый уровень потерь… Готов организовать мировую войну с энтузиазмом курсанта третьего курса. Ни политических оценок, ни предупреждений о возможных последствиях. Полководец Мальбрук. Чем и когда он командовал?
– Окончил Высшее общевойсковое командное училище. Командовал взводом. Был переведен на комсомольскую работу. Затем был корреспондентом окружной военной газеты. Переведен в Генеральный штаб. Служил. Окончил Академию Фрунзе. Назначен офицером-направленцем Генштаба. Окончил Академию генштаба…
– Блестящая карьера для военачальника в звании генерал-полковника. Блестящая, – президент повернулся к Петрову. – Давайте договоримся. И воспримите это как приказ. Здесь мне должны докладывать оперативные планы только офицеры и генералы, прошедшие должности командиров полков и дивизий. Командир комсомольского взвода слишком большой специалист, чтобы мы тратили на него время. Планируемый уровень потерь…
– Привычка, – сказал Кашлев. – Он уже который год докладывает прессе о потерях в Чечне.
Президент пристально посмотрел на Кашлева:
– Хорошо, Евгений Иванович, как вы сами относитесь к тому, что здесь было предложено вашим замом?
– С военной точки зрения план составлен в оптимальных параметрах. В этом я ручаюсь. Работали над ним толковые операторы.
– Значит, вы за?
– Нет. Если вами будет отдан приказ, я откажусь его выполнять. И не потому, что дрожу за свое положение или боюсь ответственности. У операции при любом ее исходе результат будет отрицательный. И весь удар придется по авторитету президента страны. Последствия этого трудно прогнозировать. В подобных условиях я обязан доложить это вам, Верховному главнокомандующему.
– Хорошо, Евгений Иванович, – президент рассмеялся. – Будем считать, ты прикрыл меня грудью под огнем. И вот еще что. Все бумаги Мандилова по этой теме необходимо уничтожить. Все, вплоть до рабочих тетрадей исполнителей с черновиками и предварительными расчетами. Без составления актов. В присутствии офицера контрразведки.
– Сделаем.
– Проконтролируй сам. Будет не очень приятно узнать лет через десять, что какой-нибудь беглый подлец Резун написал книгу о том, что мы с тобой собирались завоевать Казахстан.
Кашлев понял – президент проговорился, но сделал вид, будто не обратил внимания на этот промах.
После отъезда военных президент и Петров остались вдвоем.
– Итак, – сказал президент, – военный вариант мы отбросили. Как ты, Сергей, смотришь на то, чтобы подключить к делу спецслужбы Казахстана? Может, подработаем такой вариант?
– Нет, Владимир Васильевич. Категорическое нет.
– Что ты вдруг так уперся?
Президент действительно удивился. Петров обычно старался сгладить острые углы и никогда вот так с ходу не говорил "нет". Ему была свойственна необыкновенная дипломатичность. "Да, Владимир Васильевич, но…" – это обычная форма возражения, которую президент слышал от Петрова.
– Казахстан не та страна, с которой можно вести переговоры по этой теме. Если там узнают об устройстве, они затянут переговоры по крайней мере на месяц-два. За это время шахту раскопают, и самое большее, что нам останется – пустой чемоданчик. А устройство окажется в руках тех, кто его жаждет. Только не бесплатно, а за большие деньги. Самую большую долю отвалят Папе…
Президент пошевелил губами, словно пробовал что-то на вкус:
– Ты это… скажи… меня тоже кто-нибудь называет Папой?
Петров отрицательно качнул головой:
– Что вы, Владимир Васильевич. Папа, а точнее, Ата – это титул Султанбекова.
– Ладно, оставим. Так что же делать?
– С ходу не решить. Надо ситуацию просчитать со всех сторон. Определенно одно – с казахами вести разговор равносильно потере изделия. В службе безопасности Астаны идет острая подковерная борьба клановых связей и пристрастий. Взаимодействия в вопросе ликвидации изделия не получится. Президент Папа не архангел Джабраил с пальмовой ветвью над Центральной Азией. Это практичный и предельно циничный ученик советской партийной школы. Он делает все, чтобы удержаться у власти. Он вынужден балансировать между кланами и свои решения не навязывает сверху, а вписывает в существующую ситуацию.
– Но он легко поймет, какой резонанс вызовет потеря ядерного устройства.
– И что? На границе с Узбекистаном уже перехватывали грузовик с ядерными компонентами. В Баку задержали самолет с партией МиГов, который летел из Казахстана в Корею с официально оформленными документами. Чем кончилось? Замминистра обороны и начальника генштаба отдали под суд. Одного из исполнителей сделки открыто ликвидировали. А с Папы как с гуся вода. Мы хотим еще раз проколоться?
Президент то ставил карандаш вертикально, то укладывал его плашмя. Сам того не замечая, Петров рисовал государственные порядки у ближайших соседей настолько ясно, что они выглядели списанными с российских. Допускать развития мыслей в этом направлении не хотелось. Еще Сталин предупреждал, что исторические аналогии в политике крайне опасны.
– Хорошо, окончим, – прервал президент Петрова. – Что можешь предложить?
– Разрешите, я встречусь с Барышевым. Прямо сейчас. И мы подумаем.
– Добро, действуй.
Вызывать Барышева к себе Петров не стал. Это бы привлекло к вызову куда больше внимания, чем его собственное появление на Лубянке. Там к визитам такого рода привыкли и относились к ним спокойно, по-деловому.
О сути предстоявшего разговора Барышев знал, и Петров сразу взял быка за рога.
– Алексей Федорович, каким образом Назаров оказался в курсе планов "Пламени Джихада"?
– Насколько я знаю, исламисты предложили ему возглавить буровые работы в зоне Мертвого Лога. Рекомендации ему дали те, с кем он совершил рывок из Туркменистана. Объяснили, будто собираются искать сокровища Тамерлана. Но Назаров сумел выяснить, что речь идет о "портфельчике". И тогда он, изобразив согласие поработать за хорошие деньги, отпросился в Москву с желанием в Азию больше не возвращаться. Одновременно счел необходимым поставить в известность правительство.
– Почему он пошел в Минатом, а не к тебе, в ФСБ, или в приемную президента? Это было бы куда логичней, разве не так?
– В ФСБ ему путь был заказан. Он вовсе не дурак и опасался, что к нам мог поступить запрос из Ашхабада. Что касается приемной, он понимал, что там его могли принять за психа или сплавить либо к нам, либо в психушку на освидетельствование.
– Хорошо, я вот о чем. Пришлось доложить президенту, что методы воздействия на ситуацию с привлечением спецслужб Астаны принять невозможно. Ты согласен?
Барышев склонил голову и положил ладонь на шею:
– Вот где у меня сидит эта Сатана!
– Хорошо, подскажи выход.
– Что, если предложить дело самому Назарову? Пусть вернется назад и нанимается буровым мастером. Пусть экспедиция идет в назначенное место. Если пытаться создавать им помехи, это, как пить дать, повлечет за собой раскрытие сути поисков. Лучше не мешать и бурению. Только надо отработать три блока вопросов. Первое, как привлечь к делу Назарова. Второе, каким образом физически уничтожить "портфельчик" в процессе бурения. Третье, разработать информационную версию на случай раскрытия или провала операции. Вешки для этого надо расставить заранее.
– Не знаю, насколько реально, но выглядит заманчиво. Правда, привлекать к спецоперации дилетанта… Ты понимаешь, какой это риск?
– Понимаю, но лучшего не придумаешь.
– Вот что, Алексей. Возьми Назарова на себя. Прощупай, насколько он пригоден к делу. Ну, а помочь ему понять, что надо согласиться с предложением, думаю, у тебя аргументов хватит.
– Не думаю, что мне надо этим заниматься лично…
– Я имел в виду твое ведомство. Найди хорошего психолога. Пусть он поработает. Потом оценим перспективы всего плана.
За Андреем в Акуловку ранним утром из Москвы приехали Черных и Лысенко. Зашли во двор дома Назаровой. Хозяйка сразу узнала гостей, которые недавно спрашивали у нее о возможности снять на лето дом. Но в этот раз они и держались, и говорили по другому, начав с того, что продемонстрировали служебные удостоверения сотрудников ФСБ.
– Андрей Иванович, мы за вами, – сказал Лысенко вышедшему на крыльцо Назарову.
– С вещами? – спросил Андрей, сразу оценив обстановку.
– Что вы! – всполошился Лысенко. – Ни в коем случае! Просто с вами решил побеседовать генерал Травин. Чтобы не затруднять вас – туда и обратно – машиной.
Первым, кто принял Андрея, был Федорчук. Он с интересом оглядел вошедшего к нему в кабинет Назарова и широким движением руки обозначил место у своего стола:
– Садитесь, Андрей Иванович.
– Разве я еще не сижу? – спросил Андрей со всей язвительностью, на которую был способен.
– Что, очень хочется?
– Нет, но всегда следует ясно представлять свое положение в пространстве.
– Тогда успокойтесь, вы пока не сидите. Более того, вас пригласили к нам, чтобы предупредить о сложности ситуации, в которой вы находитесь.
– В смысле?
– Вы знаете, что на вас готовилось покушение?
Федорчук сказал и с явным интересом стал наблюдать, как воспримет его слова Назаров. Полковник считал себя физиономистом и многие заключения строил на том, нравился ему собеседник или нет.
– Да, читал, – ответил Андрей спокойно. – Уже и не помню где. Скорее всего в "Нью-Йорк таймс". Ирландские террористы, верно?
Полковник терпеть не мог острословов. Он искренне верил, что его форма и особенно служебное положение сами по себе должны вызывать у людей серьезное настроение и чувство ответственности. Ну, не обязательно, чтобы они отдавали при встрече с ним честь, однако от глупых шуток должны воздерживаться. Между собой пусть шутят сколько угодно, в конце концов демократия, но в присутствии должностного лица извольте…
– Я вас серьезно спрашиваю, господин Назаров, полковник раздраженно повысил голос. – Вы знали о…
– Простите, как вас зовут? – Андрей перебил полковника, и тот на миг так и остался со ртом в виде буквы "о".
Оправившись от неожиданности, ответил:
– Полковник Федорчук. Или просто полковник. Этого достаточно.
– Полковник – это для подчиненных. У вас есть имя-отчество?
– Мы не на мальчишнике, Назаров. Здесь официальное учреждение и извольте…
– Хорошо, изволю. Что дальше?
– Меня интересует следующее. Вы сообщили… – Федорчук замялся, стараясь решить, как сформулировать тезис о том, кому Назаров сообщил сведения, которые вдруг так всех всполошили. Подумал и облек вопрос в нейтральную форму. – Вы сообщили руководству страны важные факты. Это дает мне основания надеяться, что вы станете активно сотрудничать с нами. В интересах нашей Родины.
– Не стану.
– Как это так "не стану"?!
– Именно так, как слышали. Не могу понять, какой реакции вы от меня ждали, просто полковник. Я что, должен втянуть пузо, – Андрей машинально тронул ладонью подтянутый спортивный живот, твердый, словно гладильная доска, – вытянуться и радостно доложить: "Готов выполнить любой приказ Родины! Доверие оправдаю!" Так?
Федорчук смотрел на Андрея, не мигая, и молча крутил в пальцах авторучку. Внешне он казался непробиваемым, но его следовало во что бы то ни стало пробить. Андрей понимал: полковник сформировался как личность в советской системе, вырос и жил в центральной России, принял и пережил крутой поворот социальных отношений, удержался на ответственной должности, но так и не смог уразуметь, что для каждого человека понятие Родина подразумевает нечто свое, и для тех, у кого она после распада государства оказалась за чертой русских земель, взгляды на патриотизм могут быть иными.
Федорчук не успел среагировать, как открылась дверь и в кабинет вошел генерал.
Полковник вскочил:
– Здравия желаю, Яков Алексеевич. Вот беседуем с господином Назаровым.
Андрей при появлении генерала не встал, считая, что не обязан этого делать.
Генерал словно не обратил на это внимания. Он повернулся к Андрею, слегка склонил голову:
– Здравствуйте, Назаров. Я – Травин. Хочу забрать вас у полковника. Как вы на это смотрите?
– Плохо смотрю, но куда денешься? Раз уж попался…
– В смысле?
– Хотел как лучше. Приехал, сообщил о том, что узнал, теперь меня трясут.