***
Буш завтракал у себя дома: стакан натурального виноградного сока, кукурузные хлопья с молоком без сахара, а после яблоко, которое он не доел, потому что оно оказалось безвкусным, как вата. Настроение было паршивое, и наедине с самим собой Буш дал волю раздражению. Он не спеша взял со стола оставшуюся половинку яблока и швырнул ее через всю кухню, яблоко ударилось о дверцу холодильника и разлетелось на мелкие куски.
Это не принесло Бушу облегчения. Воспоминание о вчерашнем совещании в Скотленд-Ярде по-прежнему причиняло боль. Они вдоволь поиздевались над ним – заместитель комиссара столичной полиции, два его помощника и еще несколько крупных полицейских чинов. Как же, ведь перед ними был человек Грандисона – многомудрый Буш из ублюдочного ведомства, негласно стоящего над полицией, – который просил их, как сладчайшим голосом пропел кто-то, "установить, из какой подушки в южной Англии вылетело перо, которого нет!" Были шуточки и похлеще, и более справедливые. Впервые за время работы у Грандисона Буш попал в такое дурацкое положение. Все они прекрасно понимали, каково ему терпеть все это, и наслаждались его унижением, вымещая на нем всю свою ненависть к ведомству Грандисона. Когда Буш сказал, что хотя следствие в значительной степени ведется на ощупь, ввиду чрезвычайной серьезности дела всякие попытки умыть руки должны быть исключены, какой-то остряк осведомился: "А какой водой? Жесткой или мягкой?"
При воспоминании об этом Буша передернуло от возмущения. Конечно, они выполнят все, что от них требуется. Это их долг. Но они втайне уверены, что ничего не выйдет. И безумно рады. Он неплохо развлек их, скрасил им серый мартовский день.
Буш прошел в комнату и сел за письменный стол. Недовольство собой корчилось в нем как змея, пытающаяся сбросить кожу. Он написал письмо жене – холодное и сухое, сообщая ей, что не намерен давать ей основания для развода и тем более затевать бракоразводный процесс на основании доказательств ее неверности. Если она не собирается возвращаться, размышлял Буш, пусть сидит и ждет пять лет, чтобы получить развод и снова выйти замуж. Или вымаливает у него согласия на развод. Пусть уходит, но не скованный узами брака, ее дружок, возможно, скоро остынет, и тогда пусть поживет одна, пока не найдет замену.
Буш дописал письмо, запечатал в конверт и сидел неподвижно, глядя на него. Где-то Коммерсант готовится к третьему удару – хладнокровно, расчетливо, с уверенностью в успехе. А он, Буш, пребывает в полной растерянности. Сегодня утром к его приходу в офис должны поступить сведения из гольф-клубов, которые необходимо проанализировать. Только вряд ли от них будет много пользы.
***
Прежде чем ехать в Солсбери, мисс Рейнберд позвонила Бланш, чтобы узнать не занята ли она. Бланш жила в северо-западной части города в тихом богатом квартале, расположенном на холме. Из окон второго этажа открывался вид на спортивные площадки и далее – на утопающее в зелени городище Олд-Сарум и долину реки Эйвон. Слева виднелся тонкий шпиль знаменитого собора, возвышающийся над крышами Солсбери. По ночам на верхушке шпиля зажигался красный огонь для безопасности пролетающих самолетов.
Мисс Рейнберд сидела в гостиной. Входя сюда, она ожидала, что обстановка комнаты, подобно одежде Бланш, будет выдержана в ярких тонах. Сейчас, в одиннадцать утра, Бланш была в длинном пурпурном халате с низким треугольным вырезом. Талию перехватывал красный шелковый шарф. Жемчужное ожерелье на этот раз плотно обвивало шею, а рыжие волосы были распущены по плечам, что делало Бланш похожей на молоденькую девушку (роскошные волосы, подумала мисс Рейнберд, ухоженные и тщательно расчесанные). Гостиная была обставлена со вкусом и выдержана в спокойных тонах. На стене висели две хорошие акварели с видами старого Солсбери.
Бланш сидела, слушая, что говорит мисс Рейнберд. Старушку как подменили, но Бланш это нисколько не удивило. Она не раз наблюдала подобные перемены в клиентках. Мисс Рейнберд с полной откровенностью пересказала ей свои сны про Гарриет, а затем перешла к любовной истории сестры и к роли, которую сыграл в этом Шолто. Бланш было очень жаль бедняжку Гарриет, хотя она уже и умерла. Нетрудно было представить, как все это произошло. Столько лет просидеть взаперти и вдруг вырваться на волю, влюбиться в молодого офицера. Шолто просто негодяй.
Мисс Рейнберд сказала:
– Я понимаю, что эти сны вызваны угрызениями совести. Сыну Гарриет – если он жив – теперь должно быть за тридцать. Он тоже Рейнберд. И мой ближайший родственник. Все, чем владею, должно перейти к нему. Откровенно говоря, мадам Бланш, мысль об этом меня пугала. Не из-за наследства, но разыскать его и ввести в дом значило бы предать огласке историю падения Гарриет.
Бланш понимающе кивнула.
– Вам не хотелось менять привычный порядок жизни. Это естественно. Но теперь из-за угрызений совести вы на это решились?
– Да, именно так. Вот почему я и приехала.
– Вы хорошо все обдумали? Может быть, вам не нужна моя помощь, а надо просто нанять для поисков частного детектива?
– Я думала об этом, но по некоторым причинам это невозможно. Как бы ни был он осторожен, ему пришлось бы наводить кое-какие справки. В том числе – у соседей. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто никто из них ни о чем не догадался в свое время. Ведь не обязательно знать наверняка. Люди просто сопоставляют факты и делают выводы. Мне было бы неприятно, если бы мои знакомые и соседи узнали о моих поисках. Но даже если бы я преодолела себя, есть еще более серьезное препятствие. Когда Шолто умер, я просмотрела все его бумаги в надежде найти сведения о том, как он обеспечил ребенка.
– И ничего не нашли?
– Ничего. Если такие бумаги и существовали, он их уничтожил. Брат был странный человек и совершенно помешан на чести семьи. Единственной его целью было навсегда отсечь ребенка от Гарриет и восстановить статус-кво в Рид-Корте. Он, конечно, так и не простил сестру.
Бланш улыбнулась.
– Теперь простил, я уверена. Вы когда-нибудь говорили с ним об этой истории?
– Нет, можно считать, не говорила. Один раз пыталась, но сразу поняла, что он ничего не скажет.
– А этот его друг из Нортумберленда? Ему что-нибудь известно?
– Теперь жива только его жена. Я недавно побывала у нее. Но она ничего не знает. Гарриет рожала в частной лечебнице как замужняя женщина. На второй день явился Шолто с кормилицей и забрал у нее ребенка. Чудовищная жестокость, но Шолто пошел на это. О том, чтобы воспротивиться, Гарриет и не помышляла. Не такой она была человек. Как же тут можно рассчитывать на частного детектива, если ему даже не от чего оттолкнуться?… По крайней мере…
– По крайней мере, в материальном, физическом мире искать бесполезно, так? – продолжила за нее Бланш. – Поэтому вы и приехали и рассказали мне все это, да, мисс Рейнберд?
– Откровенно говоря, да.
– И все-таки вы не верите, что я могу вам помочь? Мисс Рейнберд замялась.
– Не знаю. Понимаете, трудно преодолеть предубеждения всей жизни. Но если что-то можно сделать, сохраняя полную тайну, я бы хотела…, я готова попробовать. – Неожиданно она улыбнулась. – Мне не нравится, что Гарриет изводит меня во сне, мадам Бланш. Я люблю спокойно спать по ночам. Если ребенка – теперь уже взрослого мужчину – можно найти, я готова принять его и выполнить свой родственный долг. Если, конечно, он окажется более или менее приличным человеком.
– Итак, – Бланш встала, – давайте приступим. Посмотрим, что нам скажет Генри.
Заметив растерянное выражение на лице мисс Рейнберд, Бланш тронула ее за плечо.
– Вы должны привыкнуть к тому, что я делаю, мисс Рейнберд. Для меня это просто часть жизни. Мой дар, может быть, кажется вам удивительным, странным, даже пугающим. Но в нем нет ничего необычного. Каждый человек в этом мире обладает способностью преодолевать свою телесную оболочку и соприкасаться с незримым миром. Но лишь немногие из нас развили в себе эту способность, потому что тут нужна безоговорочная вера. Генри для меня такая же реальность, как и вы. Мы с ним беседуем, как все люди, смеемся, шутим, спорим друг с другом и так далее. Сейчас мы немного поболтаем с ним и послушаем, что он нам скажет. Он уже давно здесь.
Преодолев искушение оглядеться, мисс Рейнберд спросила:
– Откуда вы знаете? Бланш улыбнулась и откинула назад длинные волосы.
– Я его нюхом чую, мисс Рейнберд, – она засмеялась. – Да не смотрите вы на меня с таким изумлением. Если бы вы завязали себе глаза и заткнули уши, а в комнату вошла сильно надушенная женщина, вы, конечно, почувствовали бы это. Иногда я определяю присутствие Генри по эфирным вибрациям, иногда по его ауре, которую я различаю внутренним взором совершенно отчетливо, а иногда – по тонкому аромату, который может сопутствовать его появлению. В последнем случае это что-то вроде смешанного запаха вереска и дыма костра. Такой запах ассоциируется с мужественностью и природой.
Бланш подошла к окну и задернула полупрозрачную занавеску.
– С противоположной стороны улицы видно, что делается в комнате, нам не нужна темнота, но необходимо уединение. Со временем…, когда у меня будут деньги, я построю храм…, храм для общения с миром духов, чтобы оттуда приходила к нам любовь, утешение и помощь.
Повинуясь внезапному порыву, мисс Рейнберд сказала:
– Мадам Бланш, вы просто удивительная женщина. В полумраке комнаты Бланш покачала головой.
– Нет это вы удивительная женщина, мисс Рейнберд. Я самый обычный человек, я лишь использую способности, дарованные мне Богом. Вы наделены теми же способностями, и все люди ими обладают, но, как ни странно, никогда не вынимают их из своего рождественского чулка; они с восторгом и жадностью набрасываются на другие подарки, которые, как им кажется, побольше и покрасивее. Ну вот, теперь поступим так же как в прошлый раз. Сядьте свободно, расслабьтесь, и давайте послушаем нашего Генри. Надеюсь, он сегодня не ударится в лирику.
Мисс Рейнберд поудобнее расположилась в кресле, сказав себе, что на этот раз она действительно расслабилась. Она сделала шаг вперед – приняла решение. Нет, она не собирается отказываться от здравого смысла, но она чувствует в мадам Бланш некую энергию и проницательность, которые никогда ни в ком не встречала прежде. Есть что-то успокоительное в возможности на время отказаться от самостоятельности и на время предаться воле другого человека.
Она наблюдала за мадам Бланш, которая откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Мадам Бланш дотронулась до своего жемчужного ожерелья, потом опустила руку и сжала концы красного шелкового шарфа, перехватывающего ей талию. Некоторое время она глубоко дышала, плечи и грудь ее высоко вздымались, потом дыхание стало ровнее и вскоре, казалось совсем пропало. Мадам Бланш сидела, как восковая фигура: мускулы лица расслабились, рот приоткрылся, и была видна влажная от слюны внутренняя часть нижней губы.
Внезапно мадам Бланш воскликнула:
– Генри?
Последовало долгое молчание, потом она произнесла почти сердито:
– Генри, не упрямься! Здесь сидит женщина, которая нуждается в твоей помощи. Ты отлично знаешь, кто она.
Снова последовало молчание, а потом мадам Бланш повела разговор с кем-то, чьи слова не были слышны:
– Да, да, поняла. Я их увижу? Но почему ты не хочешь объяснить?… Да, понимаю. Им надо подготовиться… Для них это сложно… Да, я их ясно вижу. Молодую женщину и мужчину на берегу реки. Женщина блондинка, в руках у нее шляпа…, соломенная шляпа. А мужчина в военной форме.
Мадам Бланш помолчала, потом заговорила очень быстро:
– Да, я вижу мальчика… Боже мой Генри, ну и вид у него! – Она рассмеялась. – Ох уж эти мальчишки! Но что у него на запястье. Генри?… Да, я вижу какой-то предмет у него в руке. Никак не рассмотрю, что это такое… Ох, Генри, ты как будто показываешь мне семейный альбом и ничего не объясняешь. Кое-что видно совсем смутно… А, вот очень милая картинка… Женщина с младенцем на руках. Она весела, ребенок улыбается. Это Гарриет? Нет, по-моему, не она… Она же была блондинкой… Генри! – в голосе мадам Бланш послышалось раздражение. – Ну почему ты упрямишься? Ну пожалуйста, помоги нам узнать, что случилось с ребенком. Где он сейчас? Ты только вызови их… Спроси у них… Ну почему нет?… Ну ладно, не можешь – не надо. Я не буду настаивать. Но раз они сейчас не появятся, скажи мне вот что… Скажи, у него все хорошо? Да? Ну вот, это уже кое-что. Он женат? – мадам Бланш вдруг вздохнула. – Ну да, понимаю. Ведь такое у нас уже бывало. Но ты мог заранее предупредить меня, что ничего не выйдет… Да, конечно, она поймет…, да, да…, да-а…да-a, – нараспев, сонно протянула мадам Бланш, и голос ее замер.
Мисс Рейнберд не сводила с нее глаз. Мадам Бланш полулежала в кресле и дышала ровно, как будто спала. Но некоторое время спустя она медленно открыла глаза, вздрогнула и очнулась.
Бланш смотрела на мисс Рейнберд, сияя улыбкой.
– Уф, сказала она оживленно, – такое иногда случается. Сегодня Генри не в духе. – Она встала и пошла к журнальному столику. – Пожалуй, надо немного взбодриться. Вы не возражаете?
Мисс Рейнберд кивнула, наблюдая, как Бланш наливает ей и себе по рюмочке хереса.
– Все очень просто. Как неполадки в телефонной линии. Генри всегда извиняется за это, но думаю, я сама виновата.
– Вы помните, что было на этот раз?
– Да, прекрасно помню.
– Может быть вы объясните?
– Постараюсь, хотя непосвященному человеку это может показаться не правдоподобным. Дело в том, что… Как бы это выразить?., видите ли, души людей после смерти пребывают в промежуточном состоянии. В их жизни нет ничего неизменного. Они все время развиваются. Минует немало времени, прежде чем к ним придет понимание Великой Тайны. Возможности их значительны, но не беспредельны. Во всяком случае, поначалу. Вот отчего те, кто оценивает нашу работу с точки зрения науки, – или многочисленные скептики – спрашивают, почему сообщения, которые мы получаем, не содержат ответы на все вопросы о жизни после смерти. Да потому, что многие из отошедших еще не достигли полного познания. Большинство людей здесь, на земле, не может подробно объяснить принцип работы телевизора или радара. Нечто подобное происходит и там. И, кроме того, наши близкие, покинувшие нас, очень чувствительны к нашему настроению и атмосфере вокруг нас. Поэтому сегодня общения не получилось. Для ваших брата и сестры вы неотделимы от Рид-Корта. Увидев вас здесь, они удалились. Думаю, в дальнейшем нам лучше встречаться у вас.
– Если вы считаете что это поможет…
– Да, думаю поможет. Сегодня Генри удалось мне только кое-что показать. Сын Гарриет теперь взрослый, он жив и здоров.
– Тогда почему же эта бестолковая Гарриет не скажет, где он? – спросила мисс Рейнберд раздраженно. Бланш рассмеялась:
– Ну-ну, вы несправедливы к ней. Я же объяснила вам, что их возможности ограничены. Что-то они знают, а что-то должны выяснить. А иногда, даже если они знают, Генри может это не передать.
– Но почему?
– Странный вопрос. Ребенку дают обещанную конфетку, только если он ее заслужил. Не обижайтесь, но честно говоря, я почувствовала, что Генри в вас не уверен. Может быть, он улавливает исходящие от вас волны скептицизма. Может быть сомневается в вашей искренности.
Наверное, то же самое чувствуют Гарриет и Шолто. Ваша сестра при всем желании не в силах помочь вам через Генри, если между вами существует барьер неверия.
– Все это сложно и нелогично.
– Это ведь иной мир, мисс Рейнберд. Там все по другому…
На это мисс Рейнберд ничего не смогла возразить, хотя ей трудно было отделаться от мысли, что Бланш просто ведет с ней ловкую игру. И только одно обстоятельство несколько рассеивало ее сомнения.
Она произнесла:
– Помните вы сказали, что видите мальчика?
– Да-да. Он был такой чумазый, взъерошенный – как всякий мальчишка, вырвавшийся на волю.
– Вы сказали, что у него было что-то на руке, на запястье. Вы так и не разглядели, что это?
– Нет, видимость была очень плохая.
– А этот предмет большой или маленький?
– Довольно большой. Сначала мне показалось, что он держит в руке теннисную ракетку.
Мисс Рейнберд согласилась позвонить Бланш через несколько дней, если она решит назначить ей встречу в Рид-Корте. По дороге домой, покачиваясь на заднем сиденье " Роллс-Ройса", она пришла к выводу, что ей необходима дальнейшая помощь мадам Бланш. Описание мальчика поразила мисс Рейнберд, хотя она и умолчала об этом. Когда мадам Бланш говорила о Гарриет и офицере, прогуливающихся по берегу реки, мисс Рейнберд отчетливо представила себе эту сцену. И тут она вспомнила одну подробность, о которой Гарриет когда-то упомянула, рассказывая ей о своем романе. Офицер-ирландец был страстным любителем соколиной охоты и, по словам Гарриет, как-то принес на свидание птицу, которую сам обучил, – ястреба. На берегу реки они выпустили его поохотиться на скворцов. Сын мог унаследовать увлечение отца. Мисс Рейнберд не сомневалась, что неизвестным предметом, видневшемся у него на запястье, был ястреб. Мальчик, описанный мадам Бланш, так и стоял у мисс Рейнберд перед глазами. Взъерошенный подросток с птицей на руке. Все это было необычно и странно.
Глава 5
Солнце опускалось все ниже. Оно выглядывало из-за гряды облаков, высящейся на западе. В призрачном холодном воздухе Мартин Шубридж отчетливо видел в десяти милях к северу отливающее свинцом море, высокий скалистый остров Стип-Хольм и дальше – плоский остров Флэт-Хольм. Через час в лучах заходящего солнца заблестит устье реки Северн. Еще через два часа пора будет ехать в школу, уик-энд на исходе. Мартин любил бывать дома, но при мысли о возвращении в школу не чувствовал сожаления. Любые обстоятельства он принимал как должное, независимо от того, радовали они его, или он только стоически их переносил.
Свистнув бежавшему следом рыжему сеттеру, мальчик зашагал вверх по крутому известняковому склону; рука в перчатке была сжата в кулак, на ней сидел ястреб-тетеревятник в клобучке: под ногами шелестела примятая овцами трава; на боку болтался старый парусиновый ранец. Взгляд Мартина ловил малейшие перемены в освещении, слух отмечал каждый звук, нарушавший однообразие шума северо-западного ветра. Он любил бродить вот так, один с ястребом и собакой. Любил еще и потому, что это любил его отец. Они никогда об этом не говорили, но оба одинаково ценили возможность побыть наедине с собой, стать самим собой.