- А, бог с тобой, - устало махнул Доменов и обессиленно плюхнулся в кресло.
- Да, бог со мной! - Чарин подошел к письменному столу, вынул из ящика пачки денег. - Этот бог нас и выручит. Очень верую в его всесилие… Где вы остановились с Соколовым?..
Соколов вышел из гостиницы вечером. Под ногами редких прохожих шуршала листва. Соколов глубоко вдохнул осеннюю прохладу. И почувствовал, как он устал за суматошные дни московской командировки. До встречи с товарищем из столичного ОГПУ оставалось двадцать минут. Можно было не торопиться, пройтись пешком. Его беспокоило отсутствие Доменова. Технический директор Уралплатины не приходил ночевать. Ну, в этом ничего особенного не было. Доменов - еще мужчина хоть куда. Мог провести ночь с женщиной. Но днем дежурный администратор, выдавая ключ, передал записку от Вячеслава Александровича и железнодорожный билет. Записка показалась странной:
"Николай Павлович! Поезжайте в Свердловск без меня. Передайте в тресте, что вынужден задержаться. Вернусь недели через полторы".
Доменов еще вчера не собирался задерживаться в столице.
Что же изменило его планы? Почему он не встретился с Соколовым сам, а прислал записку?
Соколов сходил в Союззолото. Но там о Доменове ничего не знали. У начальства он не появлялся, продлить командировку не просил.
"Почему? Почему?" - этот вопрос сегодня целый день не оставлял Соколова.
Николай Павлович шел прогулочным шагом. Свернул в переулок, чтобы сократить путь. И тут услышал за собой торопливые шаги. Кто-то окликнул его из темноты:
- Товарищ Соколов! Товарищ Соколов!
Соколов обернулся: видимо, товарищ из столичного ОГПУ пошел навстречу? Нет, это не он! Они же не могли разминуться! В темноте угадывались две фигуры.
- Товарищ Соколов, подойдите к нам.
Соколов сделал шаг к окликнувшим. Навстречу хлестнуло пламя выстрела. За ним - другого!
Одна из пуль обожгла щеку.
Машинально Соколов упал на мостовую. Гражданская война приучила его к неожиданностям. Еще падая, он успел выхватить револьвер. И затих, ожидая.
- Кажись, наповал, - услышал он чей-то басок. - Капаем отсюда.
- Но как докажем, что дело сделано! - заколебался молодой тенорок. - Айда, заберем документы!
"Значит, я раскрыт. Знают фамилию, нужны документы, - лихорадочно пронеслись мысли. - Вот почему не появлялся Доменов! Как же я опростоволосился? Где допустил ошибку? Неужели в разговоре с Доменовым в поезде? Он так внимательно следил за мной…"
Фигуры приблизились.
Соколов выстрелил.
Тот, басовитый, охнул, зачертыхался:
- Не добили гада. Стреляй, что ты медлишь!
Конец фразы потонул в грохоте нового выстрела.
Но и Соколов выпустил в голоса две пули.
Неизвестные тяжело затопали, побежали, загремели подкованные сапоги. За углом, куда они завернули, затарахтел автомобильный мотор. Автомобиль резко рванулся с места.
В переулке засветились в нескольких домах окна.
С другого конца переулка кто-то заспешил на выстрелы.
Соколов встал, отряхнулся, вытер кровь со щеки. К нему подбежал сотрудник ОГПУ, на встречу с которым он шел.
- Вы ранены?
- Царапина, пустяки, - успокоил Соколов.
- Кто стрелял?
- Не знаю…
- Может быть, грабители? Случайное нападение?
- Исключено. Они меня окликнули по фамилии. Видимо, я раскрыт. Немедленно доложите об этом начальству. И своему, и моему. В Свердловск. Вот список всех членов "Клуба горных деятелей". Посмотрите за ними. Если засуетятся, значит, действительно раскрыт. Тогда берите их, пока не скрылись… Да, пожалуйста, телеграфируйте в Свердловск, чтобы выделили охрану моей жене. Всякое может случиться. Она слишком много знает о вредительской организации.
- Лады… Вам помочь?
- Нет, спасибо! - Соколов крепко пожал руку и заторопился к гостинице: "Надо выехать из Москвы сегодня же ночью. Первым поездом. Конечно, Добошу и Ногину обо всем сообщат. По надо спешить. Как, где допущена оплошность? Неужели легенда, разработанная до мельчайших подробностей, все же имела незаметную трещину?.."
Соколов перебрал все детали легенды и все свои действия с первых дней проникновения в "Клуб горных деятелей".
Об истинной фамилии Карата, от которого регулярно поступали донесения, знали в Свердловске всего три человека - Матсон, Ногин, Добош. Ну, и четвертая - жена Тоня, его помощник, чекист с гражданской войны.
Возможно, засомневались в его горном образовании? Но горное дело он знает не понаслышке. Он учился на первом курсе Томского университета, когда его вызвал с лекции молодой преподаватель: "Меня просили передать. Вас выдал провокатор. На квартиру не возвращайтесь. Там засада. Жандармы имеют вашу фотографию. Вас просили уехать на время из Томска".
Пришлось скрываться в тайге, в старательской артели. Помахал кайлом, бил шурфы, мыл золото и платину на лесных уральских речках. До сих пор снятся на широкой мозолистой ладони артельщика, с глубокими складками, образующими букву М, серебристо-стальные тяжелые зернышки платины.
А позже довелось порубать и уголек в забоях.
Нет, в горном деле он разбирается не хуже инженера.
Возможно, трещинка обнаружилась в его кадетско-офицерском прошлом?
Но все было подогнано в легенде под его биографию. Он - сын кадрового военного, начинал учиться в кадетском корпусе, но был изгнан за чтение марксистской литературы. Соученик из князей подсмотрел, что он читает.
Правда, военная карьера была прервана лишь на время. В первые дни мировой войны партия большевиков направила его в армию для пропагандистской работы среди солдат.
Грамотный, сообразительный, храбрый вольноопределяющийся быстро сдал экзамены на прапорщика.
Служил в армейской разведке. Был награжден "Георгием".
…Что же тогда? Самое слабое место в легенде - учеба у профессора Дюпарка. Правда, по заданию партии бывал он в Швейцарии. Но в университете там не учился. Эта строка легенды появилась, когда Дидковский поведал чекистам, что у Дюпарка с ним учился бывший русский офицер - Соколов. Но потом он уехал в Америку. Люди Пальчинского или Доменова могли связаться с Дюпарком, но найти следы однофамильца в Америке - сомнительно.
Возможно, расспрашивали кого-либо из уцелевших антоновцев? Чем черт не шутит? Могли быть у членов "Клуба" соратники из "повстанческой" армии Антонова? Но и тут все опиралось на невыдуманное. Соколов начинал свой путь в революцию через дружину эсеровских боевиков. Но быстро разобрался, что к чему, - и ушел к большевикам.
В ЧК, где он работал с первых дней ее создания, хорошо знали об эсеровском этапе Соколова. И о встрече с эсером Антоновым, который совершал экспроприации, даже сидел за это при царе в тюрьме.
Когда встал вопрос, кто должен проникнуть в антоновскую "крестьянскую освободительную" армию, бесчинствующую в Тамбовской губернии, выбор пал на Соколова.
"Перебежав" из Красной Армии, Соколов попросился на прием к самому начальнику "Главного оперативного штаба революционной народной армии" Антонову. Начштаба любил громкие пышные названия, прикрывал ими бандитское нутро своих полков. После февральской революции он был начальником милиции в Кирсановском уезде и путь в "тамбовские наполеоны" начал с откровенного бандитизма: прихватив оружие, бежал со своими ближайшими соратниками в леса, сколотил шайку в сто пятьдесят человек и начал разбойничать, подняв знамя борьбы против большевизма. Он воспользовался недовольством крестьян продразверсткой, и теперь в его подчинении было две армии, состоящие из полков, приписанных к деревням. Деревни обязали кормить, поить и пополнять полки.
Антонов долго всматривался в Соколова.
Соколов хотел было напомнить место и время их давней встречи. Но Антонов предостерегающе поднял руку:
- Не надо!
Молчание затягивалось. Ближайший антоновский помощник Васька Карась нехорошо засопел и расстегнул кобуру.
Соколов машинально спросил себя: "Какой шутник мог дать этому уголовнику, садисту-убийце такую безобидную кличку? За что оскорбили золотистого карася? Лишь за то, что он живет в заросших и заболоченных местах? Точнее, справедливее было окрестить лиходея Акулой. Он лично пытал и расстреливал сотни коммунистов. Говорили, что это он придумал - отпиливать ржавой пилой головы захваченным чекистам…"
Соколов напрягся: "Если что - придется их…"
И вдруг Антонов хлопнул себя по бедру:
- Узнал… Узнал… Мы же вместе участвовали в экспроприации… Помните, это было…
Соколов облегченно вздохнул:
- Помню! Как же не помнить… Пуля охранника кончик пальца тогда у меня оторвала. Хорошо, что на левой руке. - Соколов показал укороченный мизинец. - Вы мне его перевязывали, своим платком.
Антонов обнял Соколова:
- Рад вас видеть в рядах моей армии. Мне нужны такие отважные люди!
Соколов попал в окружение Антонова. И Васька Карась вынужден был с ним считаться.
Это помогло Соколову выполнить задание Дзержинского, обезвредить самых влиятельных руководителей восстания на Тамбовщине.
Нет, этот период не имел трещин, которые могли бы насторожить противника.
Дело в чем-то другом? Но в чем?
Излишним любопытством он не отличался, события не подталкивал: чекист, не имеющий терпения, - плохой чекист. Доменова ни о чем не расспрашивал, тот постепенно открывался сам. Ну, а любопытство хорошенькой женщины, его Тони, - это так естественно. Как же ей не узнавать подробности о мужчинах, среди которых, как считали все ее поклонники, она выбирала богатого любовника или даже замену Соколову.
После, того, как при помощи Тони Соколов узнал почти все фамилии москвичей, уральцев, сибиряков, входящих в руководство "Клуба горных деятелей", а на последнем совещании в Москве уточнил недостающие имена, он смог вычертить четкую схему разветвленной вредительской организации в золото-платиновой промышленности.
При Соколове давались Доменовым распоряжения о консервации богатых залежей металла, о посылке геологических партий в заведомо неперспективные места, где до революции уже прошли геологи. Доменов при этом посмеивался: "Пускай потратят государственные денежки и время - мы знаем, там ни золота, ни платины нет!"
Были теперь и свидетели - маркшейдеры, рабочие, старатели, инженер Еремеев…
А может быть, они увидели Еремеева?
Когда Доменов поручил Соколову ликвидировать этого честного, строптивого инженера, понявшего, что его заставляют выполнять вредительские распоряжения, Соколов по старой подпольной привычке проверил: не идет ли за ним Доменов или Гойер, не следят ли их люди?
Он свернул в проходные дворы. Постоял в засаде. Нет, не следят. Лишь тогда он позвонил Ногину, а затем вызвал Еремеева.
Молодой инженер понял все с полуслова и решительно заявил:
- Я помогу вам… Но… Когда я исчезну, жена будет страдать. Нельзя ли ей сообщить?
Ногин задумался.
- Мы устроим ей внезапный отъезд к родственникам. И соединим вас с ней - подыщем вам такую работу в таком месте, куда Доменов и его люди не дотянутся.
Нет, Еремеев должен сдержать слово. Он не появится раньше срока в Свердловске.
Соколов мысленно перенесся в Свердловск: "Может, в дом к Тоне уже стучат? Она не кисейная барышня, стреляет не хуже меня. И опыт у нее есть, в органах давно, комсомол еще послал… Но могут прийти от моего имени, скажут: "Ваш муж просил вам передать!" - И вот так же, как в меня!" Соколову стало не по себе: "Какую ошибку я допустил - не знаю, но эта ошибка - угроза Тониной жизни!"
Он зашагал еще быстрее.
На центральной улице переговаривались, смеялись, напевали.
Центральная улица не слышала выстрелов, в переулке.
Глава четырнадцатая
Соколов. Добош. Ногин.
Поезд еще тормозил. А Соколов уже видел: его встречают. На перроне стоял Добош, осунувшийся, с заострившимся носом, сосредоточенный, угрюмый.
Около него переминался с ноги на ногу рослый сутуловатый парень в короткой для него шинели.
Сомнений нет, его встречают чекисты открыто, бессмысленно прикидываться эсером, подручным Антонова. Неужели он недооценил своих противников?
Парень тронул за рукав Добоша и указал на приближающийся вагон, в окне которого виднелся Соколов.
Добош повернулся, встретился глазами с Николаем Павловичем. И тревога, не дававшая спать всю дорогу, так отяжелила сердце Соколова, что оно сорвалось, пропустило удар и зачастило, зачастило.
Соколов схватил саквояж, в котором лежали его немудреные пожитки и подарки для Тони - тюбик губной помады, флакон духов - и поспешил к выходу.
Отвечая на рукопожатие, Соколов почти неслышно спросил:
- Тоня… Как там Тоня?
Добош молча снял фуражку. Обнажил голову и незнакомый светловолосый парень в короткой шинели.
- Когда это случилось? - голос Соколова вмиг охрип.
- Вчера…
- Я же просил дать ей охрану. Разве вы не получили телеграмму?
- Получили. - Добош нахлобучил фуражку. - Но опоздали. На пять минут… Короче, хозяйка слышала, как стучали в двери. У нее окно было открыто на первом этаже. Но она привыкла, что к вам часто приходят. Не обеспокоилась. Тоня спросила: "Кто там?" Ответили: "Свои! Не узнаете, Тонечка?" - "Не узнаю!" - "Мы от вашего мужа, откройте, записку его привезли из Москвы. Просил лично передать вам".
Тоня открыла и получила удар ножом.
Соколов собрал все силы, чтобы сдержать подступивший к горлу комок.
- Она не мучилась?
- Нет, финку всадили прямо в сердце. Опытные…
- Кто это сделал?
- Уголовники…
- Вы их взяли?
- Двоих. Третьего, видимо, главаря, уложили в перестрелке. Ребята так разгневались, еле удержали их. А то и те, двое, ничего бы не сказали. А ребята пошли бы под трибунал. И этот тоже, - Добош кивнул на парня.
Тот шмыгнул носом, совсем как мальчишка, и отвернулся от Соколова.
Соколов чувствовал, что вопросы - преграда слезам.
- Зачем бандюги это сделали?
- Божатся, что в малине назвал кто-то адрес, сказав, что там золота - горы! Но кто навел - не ведают. Ссылаются на убитого, он атаман, он вел, он все знал. - Добош помолчал. - Но несмышленышу ясно, что шли не на грабеж, а на преднамеренное убийство. Из кармана убитого главаря извлекли три тысячи рублей. Уложенные в конверт.
- Я пойду к Тоне… Можно? - Соколов как-то виновато посмотрел на Добоша.
- Позже… - обнял его Добош. - Прости, но дело прежде всего. Тебя ждет Ногин. После встречи с ним отвезем к Тоне. Ребята готовят похороны. Честь по чести, как полагается чекисту. С воинскими почестями… Пойдем в машину.
Соколов, как слепой, шагнул за Добошем, споткнулся о чей-то чемодан, фанерный, с висячим замком, каким обычно запирают сараи или двери домов.
Краснощекая баба, укутанная в белый платок, заорала:
- Барин какой! Обойти не можешь? Скоро по людям начнешь ступать! Что? Зенки бесстыжие с утра залил?
Соколов обернулся:
- Простите.
Что-то в нем поразило бабу или она женским сердцем почувствовала его состояние.
- Бог простит, - изменила она тон, - иди, иди, горемычный, - и перекрестила Соколова.
- Пойдем, пойдем, - вновь обнял его Добош и тоже, как кричавшая баба, поразился: в черные роскошные кудри Соколова врезались две широкие пряди седины.
Добош помнил, что еще несколько минут назад седых волос у Соколова не было.
Соколов распрямился, расправил плечи, словно сбрасывая невидимую тяжесть, и двинулся, будто отдирая ноги от земли.
- Как же мы могли так просчитаться? - горько выдохнул он.
Добош потер правую руку, словно она у него онемела.
- Просчитались с твоим однофамильцем - учеником Дюпарка.
- Как это выяснили?
- Вчера пришел с повинной инженер Федоров. Помнишь, мы разрабатывали старые связи Дюлонга? Вышли тогда на Федорова. Он частенько бывал у Дюлонга, раньше работал вместе в анонимной французской компании. Федоров и сказал, что Доменов переписывается с Дюлонгом. В дни, когда ты входил в организацию Пальчинского, Доменов через Федорова переправил во Францию письмо Дюлонгу: видимо, запрос о тебе. А Дюлонг - профессиональный разведчик. Подключил разведку. И узнал, что тот Соколов умер в Америке. Предупредить тебя уже не успели…
Ногин принял Добоша и Соколова без промедления.
- Держитесь, Николай Павлович! В горе для человека работа - как спасательный круг… Садитесь, докладывайте подробнее.
И Соколов с деталями описал последнее заседание "Клуба горных деятелей".
- Впрямь, заседание было у них последним, - заметил Ногин. - В Москве товарищи приступили к ликвидации верхушки "Клуба". Пора и нам.
Все трое склонились над столом. Соколов рисовал схему организации, объясняя:
- Этот круг - Пальчинский. Председатель "Клуба горных деятелей", руководитель вредительской организации в золото-платиновой промышленности. Не исключено, что он связан с подобными организациями в других отраслях народного хозяйства. От Пальчинского идут линии к малым кружочкам - членам московского центра. Первый кружочек - Доменов, от него ниточка тянется к Уралплатине, где он работает и завербовал несколько инженеров. Второй кружочек - Чарквиани, член правления Союззолота, от него ниточка разветвляется к Алданзолоту, к приискам Дальнего Востока. Третий кружочек - Подьяконов, от него линия идет к Лензолоту. Далее - Крылов, на его нитке висит Уралзолото, Енисейзолото, Дальний Восток. И еще один член московского центра - Чарин, он связан с Уралом. - Соколов откинулся на спинку стула, потер виски, словно что-то вспоминая, вынул из нагрудного кармана два листка: - Первая страница - список тех, кто пройдет по делу вредительства в золотой и платиновой отраслях. Вторая - список свидетелей. Копии переданы москвичам.
Ногин взял листки.
- Спасибо, - и указал на толстенную папку, лежащую перед ним: - А это свидетельствует народ. Наш добровольный помощник. От него ничего не скроешь. И горе тому, кто мешается у него в ногах! Под ногами! - Ногин поднял папку и пронес ее над столом, словно сметая невидимых врагов. - А похороны Тони назначили на завтра, на час дня.
…Тоня два дня не дожила до бабьего лета, которое принесло на Урал щедрое тепло в день ее похорон. Пришлось снять шинели, но и в гимнастерках было жарко. Будто стоял не сентябрь, а июль. Порхали бабочки, их оживило солнце. В сетях паутинок, как в гамаках, качались хвоинки, а иногда и золотые листики!
Но больше всего их лежало на дорожках кладбища. Багроватые, они походили на сердца. И хотелось обойти их, чтобы ни одно из них не хрустнуло. Но этого сделать было невозможно.
Соколов шел за гробом, неотрывно глядел на спокойное лицо Тони: "Как она любила бабье лето! Мы ведь и познакомились в такую пору…"
Его тогда внедряли в кулацкую банду.
- У вас будет помощница, - сказали ему, - она под видом городской родственницы, потерявшей родителей, живет у старого крестьянина, участника гражданской войны. Она вас встретит в трех километрах от села, у речки. В руках у нее будет букет осенних листьев. Деревенские привыкли, что она любит гулять по лесу. Пароль: "Не меня ли ждешь, горожаночка?" Отзыв: "Не вас, а своего короля!"
Над могилой выступили двое - Матсон и Добош.