* * *
Накануне Улагай встретился с комендантом эмигрантского лагеря в Марселе Беком и попросил его организовать отправку в Россию на пароходе двух человек, минуя официальные оформления документов. Бека учить этому не приходилось. Он уже не раз занимался подобными операциями и был целиком в курсе дел, так как совмещал должность коменданта лагеря и, по старой привычке, контрразведывательные функции среди русской эмиграции. Бек связался с французской полицией, где его хорошо знали не только как коменданта, но и как человека, занимающегося переправкой нужных людей в Советскую Россию. У него всегда был на примете какой-нибудь хорунжий, есаул или подъесаул, который мог согласиться на любую работу.
Урумов и Гуляев без всяких осложнений прошли на пароход.
- Ни пуха ни пера, - сказал им тихо у трапа Бек.
- К черту, - ответил Гуляев.
Бек стоял на пристани и ждал, пока от причальной стенки отошел пароход. Глядя на него, Гуляеву пришли на ум слова Смиренина, сказанные им в Новороссийске, при прощании: "Россия без них обойдется, а они без России нет. Не забывайте этого изречения великого писателя. Оно вам пригодится там".
Гуляев часто выходил на палубу и всматривался в морскую даль. Родные берега были еще далеко. Урумов в каюте заметно нервничал, ворчал и удивлялся спокойствию своего спутника, которого он называл не иначе как молодым человеком. В то время Гуляеву еще не было и тридцати. Собираясь в командировку, он намечал осмотреть достопримечательности Константинополя, древнего города на берегах Босфора. Но, пожалуй, кроме храма святой Софии, султанских дворцов и мечетей, больше ничего не видел. С тяжелыми думами он ходил по лабиринту константинопольских улиц, насмотрелся вдоволь на бедность и нищету простого люда, соблюдавшего законы шариата и мусульманский месячный пост рамазан. Нередко ему приходилось обходить турка, молящегося на коврике там, где его застало время намаза.
Урумов, поджидавший Гуляева в каюте, поинтересовался, что тот видел на палубе.
- Ничего, кроме бесконечного моря. Кругом - вода, как говорится. Но скоро уже покажутся берега.
- Море можно наблюдать и в иллюминатор, - сказал Урумов кисло.
- В иллюминаторе совсем не то море, какое оно с палубы. Какая ширь, какая сила, какая стихия! Помните у Пушкина?..
- На палубе сквозняк. А у меня ишиас, молодой человек, - не стал слушать рассуждения Гуляева полковник.
- Сквозняки охватили и Турцию. Вы не задумывались, господин полковник, над тем, что и в Турции революция выбросила Антанту? Казалось бы, Антанта защищает турок, а турки попросили ее убраться. Россия дала пример и туркам, не правда ли?
- Молодой человек, когда я слышу такие рассуждения, я всегда вспоминаю, что у нас своих забот предостаточно, и мне нет никакого дела до турок, - с некоторым раздражением отвечал Урумов.
- Господин полковник, извините. Мне хотелось только услышать от вас мудрое слово. Я, пожалуй, пойду все же на палубу. Ужасно хочется не пропустить появление на горизонте берегов Кавказа.
Подставляя лицо свежему морскому ветру, Гуляев подолгу оставался на палубе, радуясь ни с чем не сравнимому чувству - возвращению домой.
16
- Пока ты там курил турецьки табаки, тут у меня разговор был с мужиком из Павловской, - рассказывал Крикун Гуляеву. - Да… Появились там два мукомола. Документы у них как будто в порядке, а вот откуда заявились эти летуны - вопрос. Чую, шо у них что-то нечисто. А шо?.. Откуда деньги? Да еще кружку в мешок бросили. Мужика того, Карася, отпустил домой, он тут же смылся. И они тоже. Получил выговор от Васвас. Ото, Карась муку кому-то приносил. А кому, не признался. Его опять тут же послали с оклунком в лес - и нема. Мы ждем, а он пропал…
Крикун жаловался Гуляеву, что поиски неизвестного зашли в тупик, но он хотя и верит показаниям Пуханова, а контра пока гуляет на свободе.
- Ото, объявились еще два пильщика в Абинской. Арендуют лесопилку.
- Может, те мукомолы? - сказал Гуляев. - Пошлите меня в Абинскую.
- Вместе поедем. Сначала надо найти карточку адъютанта Букретова, показать Пуханову, а потом ехать.
- Можно показать и Урумову, - предложил Гуляев. - Я за дорогу расспросил его обо всех адъютантах Деникина, Улагая, Букретова… Он тоже перед бегством за границу жил в Грузии, встречался с Букретовым, видел его адъютанта.
- Ото, правильно, - коротко одобрил предложение Крикун. - А где найти карточку адъютанта?
- Андрей Карпович, поручите мне. Я в Краснодаре отыщу у родственников Букретова.
- Если Пуханов и Урумов опознают, значит, будем знать хоть, кого шукать.
- Адъютанта Букретова, - с уверенностью сказал Гуляев. - Вот посмотрите, Вехов не врал.
Крикун, как всегда, поскромничал. За время отсутствия Гуляева он побывал в Новороссийске и там дотошно разбирался в порту в морских делах, с которыми ему раньше не приходилось сталкиваться. Его интересовали суда, приходившие из Константинополя под любым флагом, но прежде всего такие, как "Эттихад", "Апостолос", "Три святителя" и "Гурдистан".
Он и не скрывал, что плохо ориентируется по части работы морского ведомства, и попросил выделить ему в помощь работника морской ЧК, который мог бы сопровождать его в порту и при необходимости давать пояснения. Начальник морской ЧК посоветовал ему молодого сотрудника по имени Василь, которого так звали в отделе, а начальник, сделав на этот раз исключение, представил как Василия Романцова, специалиста по морским делам, лучше которого никто не знал порт и все, что там происходило, хотя Василь в ЧК работал всего-то около года, а до этого мотался в порту на разных работах. Ему, как грузчику, одно время приходилось часто бывать на иностранных судах и запросто общаться с матросами из разных стран. Крикун окончательно согласился с предложенной кандидатурой на провожатого, услышав от его начальника, что отец Василя погиб на баррикадах, защищая "Новороссийскую республику" в декабре 1905 года.
- Одним словом, чистый пролетарий и притом грамотный и смышленый, побывал в переделках и доказал свою преданность диктатуре пролетариата, - подытожил характеристику начальник Василя.
- Ну, веди меня в порт и показывай, как там вяжут узлы, - сказал Крикун Василю, длиннорукому и оттого нескладному парню.
По дороге разговорились. Оказалось, что все суда, которыми интересовался Крикун, Василь знал как свои пять пальцев и, больше того, имел на них знакомых матросов, которых агитировал за то, чтобы они не гнули спины на своих хозяев-буржуев.
- Значит, и по-гречески можешь? - спросил Крикун.
- Самую малость, а больше по-нашему толкуем.
- И до чего дотолковываетесь?
- Так, кой-что… Один грек недавно по секрету сказал, что на "Апостолосе" кого-то спрятали и увезли в Константинополь.
- Так и сказал? - удивился Крикун.
- По секрету… - подчеркнул Василь.
Крикун, не перебивая собеседника, внимательно слушал, но больше его все же интересовало не то, что кто-то бежал за границу, а не высаживалась ли какая-нибудь контра с пароходов в Новороссийске. Романцов сразу ответил, что ничего подобного не слыхал, но может потолковать со знакомыми матросами.
- Ото, вы тут прозевали, - прямо сказал Крикун. - А раз туда увозят, то и оттуда привозят. Такой у нас один сидит. Кого ж они тут подобрали? - озабоченно размышляя, сам себя спросил Крикун.
- Не знаю.
- Ото, надо знать, - проворчал Крикун. - Ты тут на то и поставлен, чтобы все знать.
Крикун долго и нравоучительно рассуждал вслух, как это могло случиться, потом спросил о возможностях прохода на иностранные суда и схода иностранцев на берег, заодно выговаривая Василю за прорехи в портовой охране, которые, видимо, используются для заброски агентов с иностранных судов. Настраивался также на крутой разговор с начальником отдела по этому вопросу. Романцов не оправдывался, слушал молча, все замечания на свой счет воспринимал как должное и уже думал, что надо сделать в порту, чтобы впредь этого не случалось.
- Есть у тебя на подозрении люди, которые помогли той контре улизнуть за границу?
- Есть, - сразу ответил Василь.
- Не торопись, - не понравился Крикуну такой скоропалительный ответ. - Как это у тебя легко получается, то - не знаешь, то - есть…
Василь имел в виду переводчика портовых служб Данассиса-Денисенко, который беспрепятственно посещал иностранные суда и мог договориться с кем-либо из экипажей обо всем. В порту, кроме него, никто не мог говорить по-гречески, а также на английском и французском языках, и у Василя не раз возникали подозрения: не ведет ли старый переводчик, служивший до революции в порту, двойную игру - и нашим, и вашим? Об этом он прямо поделился с Крикуном.
- Как говоришь, его фамилия?
- Данассис. Грек, а больше стал называть себя Денисенко. У него есть дочь - балерина, Элла…
- Ну и что? - не понравилось Крикуну упоминание о балерине. - В огороде бузина, а в Киеве дядька… У греков все есть, и дети у них тоже греки.
Крикун с едва заметной улыбкой покосился на своего сопровождающего, но тот не обиделся, и потому дальше пошел деловой разговор, как подойти к переводчику и выяснить, не способствует ли он контре в бегстве за границу и не замешана ли в этом его дочь, гастролировавшая по городам Черноморского побережья. Остановились на том, что Крикун с помощью Василя подкараулит Данассиса в удобном месте и намекнет ему о своем желании перебраться в заморские страны, пообещав расплатиться за услугу золотом.
Начальник местной ЧК, выслушав Крикуна и Василя, согласился с их планом действий, но рекомендовал начать с дочери, которая, по имевшимся у него сведениям, куда больше, чем старик, охотилась за золотом и теми, у кого оно было, Василю также поручалось обстоятельно поговорить со своим знакомым матросом-греком и попытаться навести более подробные справки о бежавшем.
Крикун встретился с переводчиком после того, как Элла, увидев в руках Василя золотые монеты царской чеканки, поведала отцу о некоем неизвестном, пожелавшем его повидать.
Золото, изъятое у контрабандистов, Василю выдано было в отделе под расписку и со строгим наказом смотреть в оба, чтобы не отобрали. Элла протянула руку за монетой, но Василь пообещал расплатиться по окончании дела.
Крикуну тоже пришлось как бы невзначай переложить из одного кармана в другой золотые монеты, так как переводчик оказался неподатлив и наигранно удивлялся, что к нему обращаются по такому вопросу.
- Вы что же думаете, молодой человек, мне жизнь надоела? - сказал переводчик, но уже несколько смягчился, увидев золото.
- Смотрите, - заметил Крикун. - Но я рискую не меньше и без гарантий не соглашусь ступить даже на трап.
Эти слова были решающими.
- Могу познакомить с одним капитаном, - сказал Данассис. - Остальное - дело ваше.
- Капитан надежный?
- Все будет зависеть от оплаты.
- Сколько?
- С ним договоритесь.
- Примерно? - настаивал Крикун. - Может, у меня мало?
- Сколько запросит…
- Значит, будет торговаться?
- Как и все греки.
- Да… - с сожалением протянул Крикун. Он стремился уяснить для себя, как часто принимал участие в подобных сделках переводчик. Данассис уходил от этого разговора, но Крикун из услышанного уже твердо зацепился за его посредническую деятельность и прямо спросил:
- А сколько заплатил тот, кого недавно отправили на "Апостолосе"?
- Вы что же меня допрашиваете? - возмутился Данассис. - Я вас не знаю и знать не желаю. Полагаю, переговоры исчерпаны. Честь имею…
Но Крикуна такой ситуацией удивить или вывести из себя, чтобы разойтись в разные стороны, было невозможно.
- Я тоже честь имею служить в ЧК. Так что честь на честь - это и получится фамилия того…
От неожиданности услышанного у Данассиса соскочило с носа пенсне и повисло на тоненьком шнурке. Переводчик подхватил очки и дрожащими руками надел их, растерянно смотрел на невозмутимого Крикуна, ожидавшего ответ.
- Зимин, - наконец с акцентом произнес Данассис.
- Зимин?
- Да. Больше ничего не знаю. Так он мне представился.
И переводчик поведал кое-что Крикуну из отправки некоего Зимина на "Апостолосе" в Турцию, умолчав, что об этом просила его дочь. Фамилия Зимин ни о чем Крикуну не говорила, но он выслушал Данассиса до конца.
17
Четыре месяца Урумов жил, как он полагал, на нелегальном положении в СССР. Несколько раз виделся с "членами подпольной организации". Памятуя напутствия Улагая, он пытался разобраться во всех деталях деятельности "подпольщиков", но люди, с которыми он встречался, проявляли в беседах с ним большую осторожность, ссылаясь на провалы после визитов заграничных гостей.
- Вам что - побудете и уедете, господин полковник, а нам тут оставаться. Так что не взыщите, - сказал ему один казак из "подпольщиков".
Организацией всех "подпольных" ситуаций, отрепетированных, как в театре, занимались Крикун и Гуляев. Они выступали в роли руководителей подполья, а по сути - постановщиков представлений.
Два раза Урумову были организованы встречи с "членами организации" в Ростове. Донцы оказались хмурыми. Они в один голос заявили, что делают все, что им велят, но у них есть свои атаманы, а Улагая они не знают. Хотели бы с ним погутарить лично, узнать, кто он таков и какую он власть хочет. Присутствовавший при этом Крикун восполнял пробелы в беседах и заполнял паузы ссылками на мнение своих земляков - васюринских казаков, что бы они, к примеру, сказали по тому или иному поводу. Организаторы встреч сразу предупредили Урумова, что в целях конспирации не принято спрашивать фамилии и задавать вопросы, по которым можно было бы установить личность "подпольщика". Правда, один из них, проникнувшись доверием к полковнику, по секрету ему сказал, что он войсковой старшина из станицы Зассовской. От этих встреч у полковника Урумова возникла уверенность в существовании организации во главе с бывшими офицерами. Полковник отметил также размах организации - Ростов, Краснодар, Пятигорск, Славянская… Ему понравилась география, и он собирался с удовлетворением подчеркнуть это при докладе Улагаю.
Система построения организации оставалась для него не совсем ясной, но уточнять ее он пока не решался. Ему давали несколько раз понять, что, наученные горьким опытом на провалах, до поры до времени они, участники подполья, не хотели бы рисковать, просили понять их, если некоторые вопросы, которыми он интересовался, раскрываются неполно. Из разговоров с участниками одной "подпольной группы" он вынес представление, что организация - монархическая, казачья. Урумов пытался провести линию о непопулярности монархии, советовал подумать об ориентации. По его мнению, следовало стремиться только к военной диктатуре во главе с великим князем Николаем Николаевичем, а пока придерживаться линии казачьих атаманов.
Во время встреч "члены организации" задавали вопросы о политической ориентации Улагая, его намерениях и планах. Урумов разъяснял, что планы Улагая не монархические, а основываются на военной диктатуре. И по поручению генералов убеждал "подпольщиков" ориентироваться только на великого князя. Проводником на всех встречах был молодой человек, который вместе с ним приехал из Франции. Другого, постарше, по имени Андрей, он видел при первых встречах с "членами подпольной организации" в Ростове-на-Дону в гостинице "Русь" вскоре после приезда. Урумов тогда лежал больной, мучимый ишиасом. К нему пришли двое. Оба интеллигентные, как определил полковник. Они знали, откуда он приехал, и подробно расспрашивали его о положении за границей, о своих знакомых. Проявляли недовольство малой материальной поддержкой. Беседа не клеилась. С той и другой стороны чувствовалась настороженность, а Урумов мог только голову поворачивать и совсем не был похож на военного, чем разочаровал пришедших к нему "подпольщиков".
- Не встречали там хорунжего Брыля Никиту, сотника Мороку Афанаса Маркыча, полного георгиевского кавалера? Слухи доходили, что где-то они во Франции. Вместе служили в 64-м полку. Пластуны - отчаянные головы, - спрашивал о своих сослуживцах один из них. Тех, кого называли, Урумов, разумеется, не знал, а собеседники долго перечисляли все новых и новых чинов, припоминали подробности. Услышав о монархической направленности "нелегальной группы", которую они представляли, Урумов, скрывая раздражение, заявил, что явно разочарован такой организацией:
- Господа, генерал Улагай просил передать вам, что он ориентируется лишь на великого князя Николая Николаевича, как будущего военного диктатора освобожденной от большевиков России. Монархизм, как вы сами должны понимать, сейчас не приемлем. Вы должны исходить из того, что в данной ситуации он не найдет должной поддержки, хотя среди казачества и встречаются еще монархические взгляды. Понимаю - целые станицы на Дону и на Кубани служили царю и даже охраняли его. Инерция сословия, так сказать.
В Краснодаре Урумов встретился за чашкой чая с тремя бывшими офицерами-казаками и еще с одним чиновником, который достал из бокового кармана и тайком показал ему завернутый в носовой платок орден Владимира. Служит он в почтовом ведомстве и, по словам офицеров, очень нужный для организации человек, так как и сейчас занимает место, которое очень полезно. Один из офицеров, кубанец, говорил только по-украински, и Урумов почти ничего не понял из его доклада о положении в вооруженных группах в горах, хотя слушал очень внимательно. Другой просил разъяснить: почему они должны шпионить? Насколько это допустимо в организации, которая преследует политические цели? Его это оскорбляет, как офицера. Урумов обещал доложить об этом Улагаю. Сам он не уполномочен решать такие вопросы.
На следующий день на лошадях выехали в станицу Славянскую. Остановились у одного местного казака. Вечером состоялось свидание с пятью "членами подпольной организации", простыми казаками, людьми пожилыми, высказавшими много сомнений в успехе дела.
- Сколько казачьих голов полетело, а что толку? - хмуро проронил пожилой казак. - Где то, что было, где атаманы, за что головы сложили?
- Да ниякого дила не вышло! - вторил другой. - Господа много обещали, требовали, чтобы наш брат казак рубил всех подряд. Дошло до того, что своим братам, а то и батькам головы рубили, а шо с того? Да ничого! Так шо мы уже учени, и як браться опять за шашку, то надо все обмозговаты. Казак вже пошов за Совецкой властью, и сейчас трудно с ним балакаты. Не возьмешь у голову, с якого краю до его пидойты.
Урумов, услышав эти рассуждения, даже не стал говорить, что он из-за границы, а разговаривал, как местный. Казаки на него напирали, требовали разъяснений, как им быть, а он не мог говорить с простыми поселянами, лучше у него получалось с офицерами. Те его больше понимали, хотя высказывали тоже всякого рода сомнения и проявляли осторожность.
- А когда вернется старое время? - спросил один казак, все время молчавший. Это был его единственный вопрос к полковнику.
- Старое, каким оно было, вернуть нельзя. Его надо забыть. А вот при падении большевиков выдвигать на пост военного диктатора, временно конечно…
Урумов довольно холодно распрощался с казаками. От беседы с ними он испытал разочарование. Казаки, даже участники подполья, были не такими, как он думал.