19
- Посмотри, никого тут не узнаешь? - обратился Крикун к Пуханову, передавая ему в руки групповую фотокарточку, добытую Гуляевым.
Тот долго рассматривал, но, как заметил Гуляев, следивший за выражением его лица, ни на ком не останавливался.
- А вот этого не знаешь? - указал Крикун на Мацкова, не называя его.
Пуханов пристально посмотрел на офицера в форме, стоявшего рядом с генералом, но бывшего адъютанта в нем не опознал. Тогда Крикун напомнил его показания о неизвестном в Краснодаре, которого пришлось ему видеть в Константинополе. Пуханов еще раз посмотрел на фотокарточку и неуверенно заявил, что как будто бы похож.
Крикун и Гуляев были огорчены такими показаниями и не могли им верить, так как сами указали на Мацкова. Правда, Пуханов по-прежнему стоял на своем, не отказывался от того, что говорил раньше, но надежда на него уже была не та, его неуверенность вызвала у чекистов разного рода сомнения.
- Ото, може, он никого и не видал, - сказал Крикун, после того как увели Пуханова. - А задал нам работу…
- У нас в запасе козырный туз, - не терял уверенности Гуляев, - сам полковник Урумов! Предъявим ему карточку, а потом будем решать, покажем ли Пуханову живого адъютанта Букретова.
- Ото, торопишься. Его еще надо найти.
- Найдем.
Урумов сразу опознал Мацкова, как адъютанта Букретова, но заявил, что ничего не знает о его пребывании за границей. Никаких разговоров ему слышать не приходилось и показать о его намерениях против Советской Республики ничего не может. Что и было записано Гуляевым в протокол.
- Ото, ты был прав насчет Мацкова, - с удовлетворением признался Крикун, пообещав Гуляеву доложить об этом начальнику отдела. - Толк будет, - уже про себя добавил он, имея в виду сообразительность своего помощника.
Они обсудили свои дальнейшие действия, сойдясь на том, что, прежде чем ехать в Уманскую, следует снова побывать в Павловской, показать там фотографию Мацкова, с тем чтобы проверить, не является ли Кривенко и Мацков одним и тем же лицом. Гуляев в этом не сомневался, а Крикун предупреждал его, что только после подтверждения личности разыскиваемого Гуляев может выехать в Абинскую и Холмскую для задержания владельца лесопилки Кривенко.
Крикун выдержал свой характер. На пути из Павловской в Уманскую сообщил Гуляеву, что вдова опознала Кривенко, и предлагал ему немедленно отправиться в Абинскую. Однако ни в Уманской, ни в Абинской и Холмской Кривенко-Мацкова не оказалось. Лесопилка была продана, а ее владельцы сразу уехали, и о месте их пребывания никто не знал. Единственное, что успокаивало Крикуна, - отсутствие в станице невесты Кривенко, которая якобы выехала к матери и сестре в Краснодар. Крикун, раздобыв в Уманской нужные ему для розыска невесты адреса, спешил в Краснодар. А невеста, девичья фамилия которой, как оказалось, была Феськова, уже собиралась с женихом в Новоминскую к своим родственникам.
Эту фамилию и многие родственные связи Феськова Крикун хорошо знал по "Кругу спасения Кубани", что облегчало ему розыск Ольги в Краснодаре.
И он не ошибся в своих предположениях, нагрянув прямо с дороги вместе с Гуляевым и еще одним сотрудником отдела к сестре Ольги, которая оказывала ранее разного рода услуги бывшим офицерам, уклонявшимся от регистрации. Об этом тоже не позабыл Крикун.
Мацков-Кривенко при появлении чекистов в квартире все понял, сразу скис. Оружие выложил сам. Другого выхода у него не было.
- Карта бита, - вырвалось у него с отчаянием. Сестры тоже находились в подавленном состоянии и упорно молчали.
- Фамилия? - спросил Гуляев, проверяя изъятое у задержанного удостоверение личности, выданное Кубсоюзом.
- Кривенко.
- А еще? - не терпелось Гуляеву услышать настоящую фамилию задержанного.
- Вы же знаете.
- Знаем. А все же?
Мацков, низко опустив голову, старался не показать своего волнения.
- Начнем все по порядку, - сказал Крикун, когда задержанного привели на допрос. - За границей был?
Мацков молчал. Он несколько пришел в себя от первого шока, и лицо его было злое. Крикун ждал ответа. Гуляева он предупредил, чтобы на допросе тот помалкивал. Ответ затягивался, поэтому Крикун пояснил, что ЧК ни с сего ни с того не забирает, и посоветовал не тянуть кота за хвост.
- В Турции был?
- Ну был.
- Был, - подтвердил Крикун. - Где?
- В Константинополе.
- Как туда попал?
- Выехал из Новороссийска на пароходе.
- На каком?
- "Апостолосе".
- Под какой фамилией?
Опять надолго замолчал Мацков, удивляясь про себя тому, что чекистам многое было известно.
- Не Зимин случайно? - преднамеренно подсказал Крикун.
- Зачем эта комедия, если все знаете? - возмутился Мацков.
- Ото, не комедия, а следствие, - спокойно поправил его Крикун.
- Следствие… - скривился в язвительной улыбке Мацков.
Крикуну не понравилось такое пренебрежение к следствию, и он тут же ему выговорил:
- Слыхал ли ты про диктатуру пролетариата? Если нет, то я тебе расскажу, шо она значит и с чем ее едят.
- Слыхал.
- Так вот. Мы ее исполнители, и, будь добр, отвечай, а не умничай. Под какой фамилией выехал за границу?
- Зимин. Что еще?
- Не торопись. Все по порядку. Кто помог пробраться на заграничное судно?
- Переводчик.
- Фамилия?
- Не помню.
- Вспомнишь - скажешь. Сколько заплатил ему и капитану за услуги?
- Отдал золотые часы.
- Одни на двоих? Дешево…
- Какое это имеет значение?
- Ладно. С кем имел дело в Константинополе?
- С Дробышевым.
- Кто таков?
- Алексей Исидорович, член Кубанской войсковой рады. Был председателем от кубанцев на Терском войсковом круге. Хорошо разбирается в политике и политических партиях…
- С кем еще встречался в Константинополе?
- С Намитоковым.
- А это что за птица?
- Юрисконсульт.
- Чьи интересы защищает? - спросил Гуляев, заметив, как Крикун над чем-то задумался.
- Кубанской рады.
- То бишь - контрреволюции, - уточнил Гуляев.
- Кто еще с тобой там занимался? - допытывался Крикун, надеясь услышать фамилии белоэмигрантов, которые были известны в ЧК как лица, проводившие вербовку и засылку агентуры на Северный Кавказ.
- Полковники Роговец Тимофей Кононович, Гамалий Василий Данилович, князь Трубецкой Сергей Евгеньевич…
- Ну и компания там собралась. А Трубецкой - это не тот начальник разведки, который в штабе великого князя?
- Угадали.
Крикун хотел было тут же выговорить контре за "угадали", но Гуляев жестом руки призывал пропустить мимо ушей дерзости Мацкова.
- По своей охоте вернулся на Кубань или послали эти господа хорошие? - продолжал Крикун.
Для Мацкова-Зимина-Кривенко это был трудный вопрос.
- Молчишь, - сказал Крикун. - Ясно. Чем интересовались там белые господа?
- Отношением казачества к Советской власти, бело-зеленым движением, отрядом Рябоконя…
- Бандой Рябоконя, - поправил его Гуляев.
- Что же ты им порассказал? - спросил Крикун.
- Я давал информацию о голоде, экономическом положении на Кубани, об отношении к религии, движении зеленых…
- Ну а откуда ты знаешь, скажем, о бандитах, или, как ты называешь их, движении?
Мацков потупился и уже который раз замолкал, когда надо было отвечать на вопрос, застававший его врасплох.
- Значит, выдумывал, а проще - врал. Так?
Мацков не мог признаться в этом, а Крикун упрекнул его еще и в том, что поступал он за границей не по-офицерски, продался публике, у которой святого ничего нет, коль она бежала из России и теперь оттуда посылает пополнение к бандитам.
- С каким заданием пожаловал?
- Связаться с полковником Бересневым.
- Где и как?
- В станице Ханской, под Майкопом.
- Зачем?
- Передать ему, что посылали к нему из Константинополя связь, ждут от него информацию, обеспокоены его молчанием.
- Лично знаешь Береснева?
- Не знаю.
- Значит, пароль дали?
- Да. "Я из Поти от Павла, хочу видеть Павла".
- Нашел Береснева?
- Нет.
- С кем должен был поддерживать связь, перед кем отчитываться?
- С полковником Бересневым.
- Но его же не нашел. Что дальше?
О Рутецком-Белове Мацков пока умалчивал, хотя и предпринимал попытки связаться с этим бандитским главарем, после того как не удалось найти Береснева.
- Откровенно, я обрадовался, что не встретился с Бересневым. Меньше риска попасть в руки ЧК.
- Это потом, - перебил его Крикун. - Дальше…
- Я отправил связь в Константинополь о том, что Береснева не нашел.
- А другие задания?
- Доносил, что выполняю. А что я еще мог доложить?
- Потом все расскажешь, что и как выполнял. А сейчас, что за связь отправил в Константинополь?
- В Константинополе Намитоков меня обучил шифрам на основе первой и пятой глав из "Евгения Онегина" и стихотворения "Утопленник". Эти вещи я знаю наизусть, нетрудно их достать, и они не вызывают никаких подозрений, если бы их кто-то даже увидел у меня. Зашифрованный текст записывался в виде дроби.
- Через кого отправил зашифрованное донесение?
- Я отослал в Батум, директору гимназии Кикнадзе, а он, видимо, должен направить дальше, как я полагаю, через курьера на иностранных судах.
- Береснев тоже в этот адрес направлял сообщения?
- Не могу знать. Я должен был ему передать, чтобы он позаботился о собственной связи через Новороссийск и Туапсе.
Гуляев листал потрепанную книгу - пятый том Полного собрания сочинений Леонида Андреева, изъятую у Мацкова при обыске, пробегал страницы, искал пометки, закладки…
- Тоже для зашифровки? - спросил он, показывая книгу.
- Нет, это мы с Ольгой Петровной на досуге "Сашку Жигулева" читали.
- Когда же ты успел найти Ольгу? - поинтересовался Крикун.
- С ней я встречался еще до отъезда за границу, когда разыскивал Феськова. Она его родственница.
- Зачем понадобился тебе Феськов?
- Генерал Букретов приказал мне найти Феськова и поступить в его распоряжение.
- Нашел?
- К тому времени он был уже арестован.
- Кто тебе сказал?
- Ольга Петровна.
Крикун и Гуляев переглянулись. Мацков пожалел, что назвал Ольгу, насторожился, предчувствуя, что с ней будет разговор.
- Ольгу Петровну вы не трогайте, - сказал он угрожающе, изображая из себя заступника слабого пола. - Она женщина горькой судьбы. Первый муж умер от туберкулеза, и я не жилец. Она ничего не знает.
- Какие еще получил задания? - продолжал допрос Крикун.
- Я сказал все.
- Так уж и все? Купил мельницу, потом лесопилку. Зачем они тебе понадобились? Карася нанял в батраки и убрал, а жинка его плаче. По ночам в Павловской засиживался с бывшими офицерами. Яки таки дела решали? Давай рассказывай.
Мацков уходил от ответов на эти вопросы, пытаясь все свести к тому, что время убивали за игрой в карты. Крикун не соглашался с ним, намекая на то, что все участники сборищ известны и играть в карты можно было с открытыми дверьми, вместе с хозяйкой. Это заставило Мацкова-Кривенко заговорить о том, что реально действующих подпольных групп, которые предлагалось ему организовать, создать не удалось, хотя разговор об этом он вел.
Что касается мельницы, то купил с компаньоном, чтобы как-то прокормиться в тяжелое, голодное время, но не смог объяснить, откуда взял деньги на покупку, и очень неохотно говорил о Карасе. Из показаний выходило, что послал он Карася продать муку и тот больше не вернулся.
- Куда послал Карася? - снова спросил Крикун, нащупав уязвимое место в показаниях Мацкова.
- Я сказал.
- А сам чего смотался из Павловской? Ото, Карась рассказал, шо был в ЧК, и его решили убрать, шоб не узнали, кому муку носыв. Так?
- Зачем спрашиваете, если все знаете? - нервничал Мацков.
- Значит, так, - подводил итог первому допросу Крикун, - приехал к нам тайком, под другой фамилией, с револьвером в кармане, понятно, чтоб стрелять большевиков и всех, кто попадется на дороге, смутой заражать казаков, подбивать их против пролетарской власти, бандитам помогать и сообщать шифром своим господам-буржуям за границу. На первый раз хватит, - решил усталый Крикун. - Подписывай протокол.
Чекистам предстояла большая, нелегкая работа по расследованию дела Мацкова-Зимина-Кривенко, но главное уже было сделано - тот неизвестный, который, выполняя задание контрреволюции, мог причинить много зла на кубанской земле, был обезврежен.
* * *
Все реже и реже на горных тропах и в плавнях раздавались бандитские выстрелы, разносившиеся тревожным эхом в округе.
В станицах и на хуторах уже не полыхали по ночам пожары, не рыскали с обрезами бандиты, установилась тишина. Станичники пахали поля, сеяли и убирали урожай без винтовок за плечами. Все реже к ним наведывались чекисты, жившие все эти годы напряженными, полными самоотверженности буднями борьбы с теми, кто посягал на завоевания Великого Октября. Врагов настигло неотвратимое возмездие.
"Вчера, 17 апреля 1923 года, - сообщала газета "Правда", - военная коллегия Верховного Суда начала слушание в открытом заседании дела о 15 белогвардейцах, ведших ожесточенную борьбу с Советской властью.
Начало "операций" подсудимых относится к двадцатому году, когда после разгрома деникинской армии на Кубани и подавления восстания генерала Фостикова остатки их армии скрылись в лесах Кубанской области и положили начало бандитизму. Отдельные бандиты объединялись под командой офицеров бывшей царской армии и совершали налеты на населенные пункты Кубанской области; грабили и убивали представителей Советской власти. Одним из организаторов таких банд, особенно проявивших себя ожесточенностью, был бывший полковник Рутецкий-Белов, скрывавшийся в лесах, чтобы не регистрироваться в числе военных специалистов. Около трех лет Белов скрывался в лесах, принеся Советской власти и населению Кубанской и прилегающих областей неисчислимый вред. Все подсудимые признали себя виновными в части преступлений, инкриминируемых им обвинительным заключением".
В. Назаренко
РАССКАЗЫВАЕТ В. В. ПАВЛОВА
"Посылаю вам воспоминания о работе Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии в 1920-1921 годах. Посылаю и фотографию членов коллегии ЧК.
В. Павлова, персональный пенсионер".
Это письмо было получено управлением КГБ СССР по Краснодарскому краю от Валентины Васильевны Павловой, бывшей сотрудницы ЧК Кубани.
Я приехала к ней в Минск. Энергичная, подвижная женщина с удивительно молодыми черными глазами приняла меня очень приветливо. Она с интересом расспрашивала о современной жизни бывшего Екатеринодара, где довелось ей работать в 1920 году.
Мы листаем альбом со старыми фотографиями.
- Вот такая я была в то время, - показывает она на одну. На снимке - темноглазая девушка с коротко остриженными волосами. На обороте надпись:
"Июль 1920 года. Екатеринодар. Кубчероблчека".
- А это - фотография мужа. Познакомились мы с ним в Ростове, когда работали в ревтрибунале 9-й армии. Оттуда с группой товарищей нас направили в июле 1920 года на работу в Кубанскую ЧК. Иван Данилович работал секретарем коллегии Кубано-Черноморской ЧК, а в 1921 году переведен на работу в Батумскую ЧК. Я работала в этих же чрезвычайных комиссиях, а позже мы с ним учились, трудились в народном хозяйстве, растили детей…
С волнением рассказывала Валентина Васильевна о той поре своей жизни. Молодость ее поколения совпала с молодостью Советской Республики, безопасность которой им пришлось защищать.
…Сложная обстановка была в то время на Кубани. Весною 1920 года Красная Армия окончательно освободила города и станицы Кубани от белых. Остатки Добровольческой армии Деникина бежали в Крым, за границу, частично укрывались в плавнях, горах и лесах. Деникинцы оставляли свою агентуру. Они еще надеялись вернуться. Скрывающиеся белогвардейские офицеры организовывали восстания, бандитские налеты, терроризировали население. О замыслах белогвардейцев после разгрома Деникина газета "Красная Кубань" в апреле 1920 года писала:
"Деникинцы, учитывая возможность краха всех стратегических планов, разработали гнусные планы провокации: они в последние дни своего пребывания разослали по станицам и хуторам тайных агентов и агитаторов для провокаций и подпольной работы среди населения".
Кубано-Черноморской партийной организацией были приняты решительные меры по упрочению Советской власти на освобожденной территории. В станицах учреждались ревкомы. Они с революционным порывом брались за дело. Национализировались земли, промышленные предприятия, налаживалось распределение продовольствия среди рабочих, восстанавливались школы и больницы.
Однако утверждению новой жизни мешали контрреволюционные силы. Кулачество враждебно относилось к решению земельного вопроса. Бывшие деникинские офицеры и различные авантюристы, пробравшиеся в советские органы, выступали против революционных преобразований. Под руководством Кубано-Черноморского областного комитета РКП(б) и Реввоенсовета Кавказского фронта активную борьбу с контрреволюцией, шпионажем, спекуляцией и преступлениями по должности вели Кубано-Черноморская чрезвычайная комиссия и особый отдел 9-й армии.
На заседании Кубано-Черноморского революционного комитета в мае 1920 года председателем Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии был назначен Долгов. При окружных ревкомах в Туапсе, Новороссийске, Майкопе и Армавире также были созданы чрезвычайные комиссии. В качестве особоуполномоченного ВЧК борьбой чекистских органов с контрреволюцией на Кубани руководил Георгий Александрович Атарбеков. Он был беспощаден к врагам Советской власти и исключительно чуток к нуждам трудящихся. Жизнь его трагически оборвалась в 1925 году при авиационной катастрофе.
Всю деятельность органов ЧК с момента их создания пронизывала постоянная забота о неукоснительном соблюдении революционной законности. Об этом свидетельствует приказ Реввоенсовета 9-й Кубанской армии от 3 июля 1920 года:
"Особый отдел 9-й армии и Кубано-Черноморская чрезвычайная комиссия являются органами Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности. Во исполнение этой задачи указанные органы зорко и строго следят за неуклонным и точным исполнением всех декретов, постановлений и распоряжений центральной и местной власти всеми гражданами, равно как всеми советскими учреждениями и должностными лицами. При этом особое внимание означенных органов направляется на беспощадную борьбу и искоренение контрреволюционных и бандитских организаций…"
В этот период ряды чекистов Кубани пополнили молодые сотрудники ревтрибунала 9-й армии: Д. П. Котляренко, К. Н. Симонова, И. Д. Павлов, В. В. Якушева и другие.