В 1920-1921 годах в Ейском отделе бесчинствовала банда Лубенца, насчитывавшая более 150 сабель при 10 пулеметах. За нею числилось много налетов на мирные хутора и станицы. Ворвавшись в станицу Кущевскую, бандиты разгромили ревком, зарубили чекиста М. В. Полуяна, члена ревкома Воронько, освободили из-под стражи преступников и увели их с собой. В банде Лубенца собралось много отпетых головорезов.
Галатон установил связь с одним из участников банды Лубенца, через него узнал численность отряда и намерения бандитов разгромить недавно организованную коммуну. Связался с уполномоченным СКВО, который в Ейском отделе занимался непосредственно ликвидацией банд. Совместно они разработали план разгрома Лубенца. Навстречу ему уполномоченный СКВО послал отряд под командованием Рогачева. Он встретил Лубенца в балке. Бело-зеленые с ходу атаковали небольшой отряд Рогачева, смяли его и пустились вдогонку. Но разгоряченных бандитов перехватил другой конный отряд. Лубенец догадался, что попал в засаду, повернул к переправе, чтобы уйти на Дон. Однако возле переправы Галатон заранее поставил пулеметный взвод. Лубенец повернул на хутора, разбросанные вдоль реки Еи, и у хутора Носкова опять напоролся на засаду. Банда металась по степи, как стая волков, обложенная охотниками.
В степи одиноко стоял хуторок казака Ивко - хата, сарай, помещение для скота. Весь двор обнесен высокой изгородью - загатой из соломы. За нею и укрылись бандиты. Им предложили сдаться, в ответ атаман Лубенец открыл усиленный огонь.
Загорелась соломенная изгородь. Сильный ветер раздул пламя, оно быстро охватило все постройки хуторка. Из горящего хутора вышли только пять сдавшихся бандитов и семья казака Ивко - жена и пятеро детей.
Так чекист Григорий Галатон помог ликвидировать еще одну банду.
Отчаянная банда орудовала и в Ейском отделе. Ее возглавлял сын богатого казака, опытный и ловкий кавалерист Седельников. Хоть и небольшая была у него банда - всего 25 сабель, но держала в страхе глухие степные хутора и станицы. Много бед причинила она жителям. Налетит внезапно на станицу или хутор, вырубит членов ревкома, активистов и исчезнет.
Рота красноармейцев, вышедших из Ейска на ликвидацию банд, в балке сделала привал. Командир не позаботился выставить дозорных. Утомленные походом и жарой, красноармейцы спокойно спали.
Узнав об этом от станичников, Седельников со своими головорезами внезапно обрушился на красноармейцев. Началась жестокая рубка. Командиры и бойцы, не успев опомниться, падали под ударами острых казачьих шашек. В короткой схватке бандиты вырубили почти всю роту, оставили только фельдшера, чтобы он перевязал их раненых.
Галатон получил от губчека задание помочь ликвидировать опасную банду Седельникова. Чекист узнал от станичников, куда чаще всего приезжает главарь на отдых. Это была станица Новощербиновская, расположенная вдали от столбовых дорог. Поздней ночью тихо заявится банда в станицу, бандиты разбредутся по хатам своих сообщников и отдыхают несколько дней.
Галатону сообщили надежные люди из Новощербиновской, что кулаки со дня на день ожидают в гости Седельникова. Чекист переоделся в гражданскую одежду, взял с собой двух боевых ребят из своего небольшого отряда, вооружился ручным пулеметом, гранатами. Приехал поздней ночью и остановился не в ревкоме, как это делают все уполномоченные, а у своего знакомого, жившего на окраине станицы. Тайком встретился с председателем станичного ревкома Виктором Хоменко.
- Сколько у тебя надежных вооруженных людей? - спросил Галатон.
- Наберется десяток.
- Почему так мало?
- Станичники боятся Седельникова. И этих трудно удержать. В нашей станице у него много покровителей.
- Давно он был у вас в гостях?
- Точно не знаю. Говорят, недели две тому назад. После того как вырубили в балке роту красноармейцев, он на некоторые хутора заглядывает даже в дневное время. Осмелел, подлец!
Галатон решил так: силами небольшого отряда из местных жителей, главным образом комсомольцев, скрытно сделать засаду в огородах и садах на той улице, где вероятнее всего появится Седельников. Отряд Галатона состоял всего из 14 человек. Маловато, конечно. Но главное, чтобы матерый главарь банды не почуял, что ему грозит опасность. Галатон предусмотрел все мелочи, чтобы не случилось этого.
В засаде провели всю ночь. Седельников не появился. Может, проехал по другой улице, может, все-таки узнал о засаде? Галатон уже хотел распустить людей по домам, но председатель ревкома сказал ему:
- Седельников может пожаловать к нам и днем.
Прав был Хоменко. В полдень послышался частый топот лошадиных копыт. Из степи в улицу въезжали бандиты, держа оружие на изготовку.
- Приготовиться! - подал команду Галатон.
Впереди на красивом карем скакуне - сам Седельников.
Ворот рубахи распахнут, серая кубанка сдвинута на затылок. Слева - казачья шашка в серебряной оправе, на правом боку маузер в деревянном футляре. За ним цепочкой по двое растянулись 15 всадников.
Один из активистов Новощербиновского ревкома выстрелил из винтовки в Седельникова и уложил его наповал. Главарь банды рухнул на дорогу. Его подхватили два телохранителя и повернули обратно. За ними помчалась вся банда, низко припав к гривам коней. Вслед им захлопали выстрелы. Свалились два коня, три всадника. Остальные, не приняв боя, умчались в степную даль.
Бандиты знали, что их главаря убили люди председателя ревкома Виктора Хоменко. Они выследили его, когда он на тачанке возвращался из отдельского ревкома, напали на него и зарубили, отомстив за смерть атамана.
Потеряв отчаянного и опытного вожака, банда Седельникова распалась…
Много сделал Григорий Галатон для ликвидации банд на северо-западе Кубани. По его данным отряд красноармейцев окружил и разгромил на хуторе Ляха между Уманской и Староминской банду Дрофы.
Чекист помог выследить и выманить из плавней крупную банду хитрого и осторожного есаула Пацюка. В жестокой схватке, в которой принимал непосредственное участие и Галатон со своей ударной группой, чекисты наголову разбили банду - 40 человек убитыми и 75 ранеными потерял есаул в этом бою и сам сложил голову. Было захвачено 15 пулеметов, 137 коней, 12 линеек, 3 тачанки, много винтовок и шашек.
В апреле 1922 года в одной из схваток с бандитами Галатон был ранен и отправлен в госпиталь.
После госпиталя губчека направляет его в Новороссийск сотрудником по особым поручениям. Поработав там некоторое время, он подает рапорт о переводе его в секцию по борьбе с бандитизмом. Просьба была удовлетворена. Его с ударной группой чекистов перебрасывают из одного места в другое. В районе станицы Шкуринской он ликвидирует особо опасные банды. Потом в Анапском районе со своей ударной группой выловил в горах мелкие группы бандитов.
Смелый, решительный, расчетливый Григорий Галатон считает борьбу с оголтелыми бандитами, где на каждом шагу подстерегает вражеская пуля или острая шашка, своей будничной работой. Жестокости и нахальству бандитов, их боевой выучке и отчаянности Галатон противопоставлял военную хитрость, хорошо поставленную разведку, связь с местным населением, со всеми, кому дорога Советская власть. Бандитов боялись из-за жестокости, но их и смертельно ненавидели за то, что они несли мирному трудовому люду разор и смерть.
Григорий Галатон привык уже, что его часто перебрасывают из одного района в другой. Вот ему выдают уже новый мандат, в котором записано:
"Предъявитель сего сотрудник Чрезвычайной комиссии тов. Галатон Григорий Федорович действительно командируется с ударной группой в станицы: Абинская, Шапсугская, Эриванская, хутора Малогреческий, Черный аул, Холодный Родник, поселок Папайский, Дербентская, Холмская по оперативным заданиям для борьбы с бандитизмом".
Много жарких схваток с отпетыми головорезами было у чекиста Григория Галатона. Много раз довелось ему смотреть смерти в глаза, но ни разу он не проявил малодушия, честно, как и положено чекисту, выполнял нелегкую миссию, возложенную на него социалистической революцией. И выстоял, и каждый раз выходил из смертельной схватки победителем. Он знал, во имя чего подвергает свою жизнь опасности, и это помогало ему в борьбе с отчаянными бандитами, для которых "судьба - злодейка, а жизнь - копейка". Выходя на самое ответственное задание, связанное с большим риском, он почти всегда был уверен в успехе. Чем больше риск, тем тоньше и точнее расчет.
Григорий Федорович был талантливым, можно сказать, прирожденным разведчиком, боевая страда была его родной стихией. Долго бросала его судьба по стране, его посылали туда, где требовался его опыт чекиста. Он принимал самое активное участие в ликвидации бандитизма не только на юге страны, где, кстати сказать, банды были наиболее многочисленными.
Много лет проработал Григорий Федорович Галатон в органах ЧК, отдав делу борьбы с контрреволюцией лучшие годы. Напряженная работа, частые бои, ранения подорвали здоровье Григория Федоровича. Ему грозила инвалидность. Он не мог уже работать в органах госбезопасности, уехал в Пермь и поступил там на завод слесарем. Коммунисты избрали его секретарем цеховой партийной организации. Однако болезнь развивалась, и Григорий Федорович по настоянию врачей переехал в солнечную Анапу, где жил на пенсии до конца своих дней.
Всю свою сознательную жизнь Григорий Галатон посвятил служению Коммунистической партии и социалистической революции. О его героических подвигах в годы гражданской войны и ликвидации бандитизма я рассказал в документальной повести "Вихри враждебные", только по его настоятельной просьбе заменил его фамилию на Голота. Уверен, что о нем еще напишут книги, и они расскажут молодым о том, как их отцы и деды отстаивали завоевания Октября в суровых боях с контрреволюцией. Вся жизнь чекиста Григория Федоровича Галатона являет собой пример мужества, героизма, преданности партии и народу.
Добрый след он оставил на земле.
А. Дергачев
ОПЕРАЦИЯ "КУРЬЕР"
На станции Кущевская возле бака с кипятком был задержан высокий пассажир в пальто с меховым воротником и английских рыжих ботинках. Был он в золоченом пенсне, худ и, по крайней мере, неделю не брит. Вряд ли вызвала подозрение эта несколько странная экипировка пассажира, скорей наоборот - весь поезд, идущий из Новороссийска, был набит публикой, щеголявшей в коротких итальянских шинелях, французских беретах, английских пробковых шлемах… Эта "разноязыкая" амуниция переполняла черный рынок Новороссийска, потому что, торопясь на пароходы, Добрармия старалась уничтожить все, что не могла взять с собой. Были подожжены порт, пристани, элеватор, склады с обмундированием, присланным странами Антанты. Новороссийский обыватель тащил с пожарища все, что попадалось под руку - от шотландских юбок до трехъярусных армейских сейфов.
В пассажире показалось странным другое - каждый раз, выходя из вагона за кипятком, он ни на минуту не расставался с чемоданчиком, похожим на докторский саквояж. И как свидетельствует протокол задержания, который велся поздней весенней ночью в комнате дежурного по станции, при осмотре у пассажира было обнаружено 180 тысяч рублей и пачка писем - переписка деникинских офицеров с людьми, проживающими в Ростове, Таганроге и Новороссийске. Задержанный назвался гимназистом Лицыным. На предварительном следствии было установлено, что живет он в Таганроге по улице Александровской, 6, беспартийный, имеет отца и мать, по происхождению - дворянин. В ноябре 1918 года, укрываясь от мобилизации, уехал в Новороссийск - к знакомому семьи Кочеткову, агенту Азово-Черноморского пароходства. Теперь же возвращался в Таганрог, чтобы продолжить учебу в гимназии.
И хотя следствие велось весьма корректно, гимназист Лицын вдруг расплакался навзрыд, как барышня, и попросил дать поесть:
- Целую неделю пью один кипяток!
Заспанный дежурный в широчайших галифе пошарил в ящике стола и достал две сухие таранки. Одну рыбешку он, подумав, протянул гимназисту, вторую положил обратно. Гимназист отвернулся и с жадностью набросился на сухую, как жесть, тарань.
А в то время из его чемоданчика извлекались аккуратные пачки денег.
- Чьи это деньги?
Гимназист оторвался от еды.
- Мне их передал господин Кочетков, у которого я квартировал в Новороссийске.
- Кому они предназначены?
- Для Беккер, Диамантиади… Они живут в Ростове…
Письма белых офицеров и самого Кочеткова были полны условностей и туманных намеков. Документы, удостоверяющие личность самого Лицына, а также его прошение на имя председателя следственной комиссии о выдаче пропуска на выезд из Новороссийска оказались фальшивыми - печати на них были проставлены заранее, а подписи ответственных лиц отсутствовали.
- Придется вас, гражданин хороший, задержать, - устало сказал следователь, - судя по всему, вы такой же гимназист, как я папа римский!
Дежурный по станции, который тихонько похрапывал, сидя на стуле, спросил вдруг хриплым голосом:
- Что, подали паровоз?
* * *
Лицына оставили под стражей для окончательного установления личности, а его дело поступило в особый отдел 9-й армии, которому поручалось в самом срочном порядке направить сотрудников в Новороссийск, чтобы проверить Кочеткова и его окружение, а в Ростове и Таганроге взять под контроль тех людей, на имя которых вез Лицын письма.
Таким вот исходным материалом располагали Соболев и Ярцев, сотрудники особого отдела 9-й армии, отправляясь в июне 1920 года в Новороссийск… Кто он, Кочетков? Какое он имеет отношение к Диамантиади, Беккер и другим лицам, находящимся у белых? Может быть, он через них пересылает в белый стан секретные сведения? Как поддерживает с ними связь, с какой целью посылает деньги? Зачем держит Лицына возле себя и какие дает ему поручения?
Поезд шел по Кубани, подолгу останавливаясь на станциях и полустанках. По обе стороны железнодорожного полотна зеленела степь. Но не радовала она глаз, потому что лежала дикой, неухоженной. В серых островках прошлогоднего сухого бурьяна виднелись разбитые орудия, повозки. А там, где рядом с железнодорожным полотном пролегала гужевая дорога, казалось, что кто-то ее тщательно перепахал - тянулась она широкой черной лентой, изрытой глубокими колеями: всего несколько месяцев назад, в ранневесеннюю распутицу, деникинская Добрармия, откатываясь к морю, месила здесь чудовищную грязь тысячами конских копыт, солдатских сапог, ботинок беженцев…
Чем ближе подходил поезд к Новороссийску, тем отчетливее становились следы поспешного отступления деникинцев. На запасных путях крупных станций образовались кладбища взорванных паровозов, которые белогвардейцы согнали сюда со всего юга России. А при подъезде к Новороссийску больше стало попадаться искореженных бронепоездов, бронеплощадок с подорванными орудиями.
Следы минувших боев были еще свежи: разбитые станционные будки, окопы с колючей проволокой… За станцией Тоннельная дорогу пересек небольшой табун одичавших лошадей. К окну, возле которого стояли Ярцев с Соболевым, подошел плотный, кряжистый казак. Посмотрел на коней, которые удалялись в бешеном намете, и сказал грустно:
- Хозяева-то ихние уплыли. А лошадям теперь страдать приходится…
- Почему - страдать? - обернулся к казаку Соболев.
- Как почему, как почему? - вскричал вдруг собеседник. - Они же копыта до кровей разбили, а в руки никому не даются - хозяина только признают!.. Это же строевые кони!
Казак махнул рукой и отошел от окна.
…В Новороссийске царила страшная разруха: в развалинах и пепелище лежал порт, громоздились руины элеватора, замерли цементные заводы, еле теплилась жизнь на железной дороге. Да это и понятно - совсем недавно здесь был, как говорится, конец света - в бешеном водовороте крутило у новороссийских причалов последние "осенние листья" Российской империи… Обыватель никогда не видел подобного - по головам друг друга лезли к пароходам титулованные чиновники, аристократы и прочие "бывшие", которые даже здесь, в Новороссийске, все никак не могли расстаться с огромным багажом и челядью.
Красная конница 20 марта 1920 года с развевающимися знаменами ворвалась в Новороссийск сразу с трех сторон - через Неберджаевский перевал, Цемесскую долину и по старой Анапской дороге. А в городе не умолкала перестрелка, ухали пушки с военных кораблей Антанты, стоявших на внешнем рейде. У пароходных трапов завершался последний акт последнего действия той трагедии, которой неизбежно должно было закончиться белое движение. Совсем не театрально стрелялись деникинские офицеры и крупные царские чиновники, которым не нашлось места на судах. Но эти пистолетные выстрелы все-таки звучали опереточно - старую Россию не могли вывезти никакие пароходы. Старая Россия оставалась, она продолжала бороться - яростно, не на жизнь, а на смерть.
Новороссийск был забит готовыми сдаться в плен солдатами и казаками, оставшимися без своих командиров. Офицеры переодевались в солдатскую или цивильную одежду, пытаясь скрыться, но их вылавливали и сдавали красноармейцам. И тем не менее многим удалось надежно укрыться в городе или уйти за перевал, в леса, где до конца 20-х годов они с бело-зелеными бандитами терроризировали окрестное население.
И вот это возникавшее белое подполье особенно настораживало Соболева и Ярцева. А то, что оно организовывалось, подтверждал факт задержания курьера…
Строжайший контроль, который установили за квартирой Кочеткова в первый же день, результатов не принес. Следовало расширить зону действия.
В то время между Новороссийском и Геленджиком ходил грузопассажирский экспресс "Сандрипш". Это был обыкновенный баркас с дизельным мотором и парусом. Он брал грузы в трюм, пассажиров на палубу, где не было даже скамеек. Вмещал он до 30 человек. Рейсы совершались нерегулярно, но ходил экспресс не менее трех раз в неделю, во всяком случае по субботам он обязательно шел в Геленджик, а в воскресенье к концу дня возвращался обратно. Под мерный гул дизеля он покрывал расстояние в один конец за 3-4 часа.
Соболев возвращался на "Сандрипше" из Геленджика, куда он выезжал по адресу, имевшемуся в перехваченной у "гимназиста" переписке белых офицеров. Поездка в Геленджик оказалась на редкость неудачной. К тому же задувал норд-ост, он гнал крупную волну, и баркас начал отчаянно скрипеть, то поднимаясь на бутылочно-зеленую волну, то проваливаясь в очередную яму. Пассажиры, люди местные, спокойно переносили качку, безразлично поглядывая по сторонам. И только один из них откровенно нервничал, что-то спрашивая то у команды, то у невозмутимых попутчиков, однако от него молча отворачивались. Это все более усиливало беспокойство пассажира. Наконец он налетел на Соболева:
- Скажите, мы скоро приедем в Новороссийск?