Так было и сейчас. После нескольких часов ожесточенных споров, после того как были продуманы буквально все детали предстоящей операции, план наконец приобрел свои окончательные черты.
Поляков пошутил:
- Мы с вами как заправские режиссеры. Надо так подготовить спектакль, чтобы не только зрители, но и участники поверили в него. И вроде опыт уже некоторый есть, а каждый раз всё по-новому. Ну что ж, действуйте. Составьте к утру докладную записку Военному Совету фронта. Коротко изложите суть дела. Укажите в ней, что посылкой Шубина обратно к немцам мы преследуем ряд целей: дезинформацию противника, расширение сети своих людей в немецком разведывательном аппарате, возможность своевременного обезвреживания немецкой агентуры на различных участках фронта.
Когда план был обсужден во всех подробностях, все детали оговорены и уточнены и казалось, что уже можно приступить к его исполнению, Александр Семенович вдруг заволновался:
- Постойте-ка, Морозов, уязвимое место в нашем плане все-таки есть. Одного момента мы не учли. - Поляков огорченно покачал головой.
- Да нет, Александр Семенович, со всех сторон вертели, ни к чему не подкопаешься.
- Со всех сторон? А о самом-то Шубине подумали? О его состоянии? Ведь он, наверное, не догадывается, что мы собираемся вернуть его к немцам. Никто с ним не говорил, не пробовал хоть немножко подготовить.
- Да, - согласился Морозов, - вы правы. Это будет для него большой неожиданностью. Каждый допрос он кончает одним и тем же - просьбой отправить его на фронт, на передовую.
- Решили посылать - надо срочно готовить. Сейчас пусть примет душ и отдыхает. Сделаем это завтра днем.
Шел четвертый день работы с Шубиным. Для него этот день был заполнен радостными событиями. Утром Воронов принес ему телеграмму от жены. Шубин узнал, что жена и дети здоровы, находятся в Челябинской области.
Потом Шубину принесли большую пачку газет. Целый год он не читал советских газет, набросился на них с жадностью.
Вот блокада Ленинграда. Фотографии умерших от голода детей. Стихи Джамбула: "Ленинградцы, дети мои! Ленинградцы, гордость моя!" Вот военный парад 7 ноября на Красной площади. А вот и сообщения о разгроме немцев под Москвой.
С каким волнением, радостью и горечью лихорадочно перечитывал газеты Шубин. Чем больше он читал, тем нестерпимее хотелось ему на фронт. Он понял, что ему поверили, что проверка кончилась, все страшное осталось позади. "На фронт, скорее на фронт!" - как клятву, повторял он.
Когда Шубин начитался газет, Воронов отвел его в кинозал, и там ему два часа подряд показывали кинохронику. Шубин как бы окунулся во фронтовую обстановку.
Сначала он в кинозале был один. Потом к нему подсел Воронов:
- Бьем немцев, бьем. Но с ними нужно воевать не только на передовой. Есть и другой фронт… - Воронов не закончил фразу.
Там, в кинозале, смысл сказанного Вороновым не дошел до Шубина. А потом, после просмотра, он вспомнил эти слова. Смутное предчувствие, что его готовят к чему-то очень трудному и опасному, овладело Шубиным. Однако то, что чекисты собираются отправить его обратно к немцам, Шубину и в голову не приходило.
Около шести часов вечера Шубина предупредили, что его поведут к более высокому начальству. Шубин понимал, что допроса уже быть не может, но все-таки волновался. Да и как было не волноваться? Сегодня должна была решиться его судьба. Он не сомневался, что его отправят на фронт, в самое опасное место. С этой мыслью он и переступил порог кабинета Полякова. Здесь находилось несколько незнакомых Шубину лиц. Среди них он увидел военного с двумя ромбами и другого - с тремя шпалами. Тот, у которого было два ромба, вышел из-за стола, подал Шубину руку и сказал:
- Здравствуйте, товарищ Иванцов! Садитесь, Кузьма Демьянович.
Но Шубин стоял и молчал. Спазмы сжимали горло, на глаза наворачивались слезы. Его назвали товарищем! Ему вернули наконец его имя! Он снова Кузьма Демьянович Иванцов, тот самый Иванцов, чей отец сражался в гражданскую под командованием батьки Боженки, тот самый Иванцов, который одним из первых вступил в колхоз в 1930 году, тот самый Иванцов, в которого стреляли кулаки.
Ему вернули не только имя, отчество и фамилию. Ему вернули биографию, ему вернули Родину! Наконец он почувствовал себя своим среди своих. Об этом он мечтал долгие месяцы в фашистском плену, и вот это сбылось!
- Ну вот, товарищ Иванцов, - прервал затянувшуюся паузу Поляков, - как видите, все у вас обстоит хорошо. Вам верят. И имя вам вернули, и воинское звание будет восстановлено. И с семьей у вас в порядке. Что ж, давайте разговаривать по существу. Расскажите мне и товарищам, только не волнуйтесь, пожалуйста, с каким заданием немецкая разведка послала вас в Ленинград. Я читал ваши показания, но, во-первых, мне хотелось бы самому все услышать, а во-вторых, здесь есть новые товарищи, которые с вашими показаниями не знакомились.
Успокоившись, собравшись с мыслями, Иванцов четко и подробно изложил существо задания. Сказал, что и капитан Эрлих, и штурмбаннфюрер Грейфе придают группе агентов, работающей в Ленинграде, огромное значение. Поэтому одним из заданий Грейфе было проверить, не работает ли эта группа агентов по заданию НКВД.
По прибытии в Ленинград Иванцов должен был установить связь с Зинаидой Голосницыной, жившей на Большой Пушкарской. Для нее Иванцову был дан пароль "от Федора". Кроме того, он должен был передать ей привет от мужа, Анатолия Голосницына, который сейчас якобы находится на выполнении особого задания.
Встреча с Голосницыной была запланирована для того, чтобы Иванцов мог прояснить обстановку, узнать, как обстоят дела, все ли благополучно. А после этой встречи, если бы она не вызвала у Иванцова подозрений, ему надлежало ехать в Ольгино для встречи с "Федором Даниловичем". И уже только после встречи с ним Иванцов имел право встретиться с остальными агентами.
- Что вы должны были сделать, если бы заподозрили кого-либо в связях с нами? - спросил Поляков.
- Мне было приказано убрать с пути заподозренного агента, - ответил Иванцов. - Для этой цели меня снабдили финским ножом и таблетками сильного яда, упакованного в пакетики с этикеткой "пирамидон".
- Что вы должны были бы делать, если бы все оказалось благополучно? - вмешался Озолинь.
- Передать половину денег Голосницыной для нее и других агентов. Половину нужно было отдать "Федору Даниловичу".
- Какие задания вы должны были поручить Голосницыной?
- Уточнить возможность проникновения на оборонные заводы, какие документы необходимы для этого, сколько денег. Потребовать собрать как можно больше сведений о замыслах командования Ленинградского фронта на зиму 1942/43 года. Ведь она работает в госпитале, значит, может потихоньку расспрашивать раненых бойцов и командиров. Кроме того, она знакома со многими военными - это тоже можно использовать. Мне было поручено также передать в Ольгино, что новые рации, питание к ним и все необходимое для дальнейшей шпионской деятельности будет доставлено воздушным путем в ближайшее время.
- Как мыслилась связь с немецкой разведкой? Как вам надлежало передавать данные, интересующие ее? - спросил Поляков.
- На этот счет я получил подробнейшую инструкцию. Во-первых, попытаться передавать сведения по радио. Меня предупреждали, что рация уже вышла из строя, так как кончилось или кончается питание. Если окажется возможным, передать хотя бы очень краткое сообщение о благополучном прибытии. Собрав все сведения, со всеми встретившись, я должен был через шесть-семь дней перейти обратно линию фронта на том же участке. Они там, в немецкой разведке, считают этот путь перехода вполне надежным.
- Какую вы получили инструкцию на случай вашего задержания? - поинтересовался Поляков.
- Меня уверяли, что я снабжен отличными документами. Поэтому, если бы меня задержали, мне следовало вести себя уверенно, развивать свою легенду, то есть легенду, связанную с именем Шубина, называть фамилии командиров, номера частей. Немцы убеждали ни при каких обстоятельствах не сознаваться в том, что я - их агент. А если признаюсь, то, мол, меня обязательно расстреляют. Дескать, никакой пощады не жди.
Чем больше Иванцов рассказывал, тем легче становилось у него на душе. Впервые за эти дни вопросы и ответы не носили характера допроса, это была скорее деловая беседа, и Иванцов охотно принимал в ней участие. Он старался сказать все, что могло хоть как-то помочь нашей контрразведке. И здесь, в этой обстановке товарищеской беседы, ему удалось вспомнить слова Эрлиха о планах немецкого командования, о которых он забыл во время допросов. Это были очень важные сведения. Эрлих как-то проболтался о том, что фюрер решил отложить на некоторое время захват Ленинграда, до окончания операций на Волге и на Кавказе. В связи с этим Эрлих велел Иванцову передать агентам, чтобы они обосновывались в городе надолго.
Иванцов вспомнил также, что он должен был настраивать агентов на активные действия. Взрывчатку для этих "активных действий" немцы тоже обещали доставить вскоре.
Поляков и его сотрудники внимательно выслушали все, что им сообщил Иванцов. Потом, как бы обращаясь ко всем, а на самом деле имея в виду одного Иванцова, заговорил Александр Семенович. Просто и убедительно он говорил о войне, о фронте открытом и фронте незримом, о разведке и контрразведке. Развивая свои мысли, Поляков несколько раз пристально взглядывал на Иванцова. И тот уже начал понимать, куда клонит Поляков. "Да, это, пожалуй, сложнее, чем воевать в штрафном батальоне, - подумал Иванцов. - Но что же делать? Кому-то нужно воевать и там". И поэтому внутренне Иванцов уже был готов к тем вопросам, которые ему под конец задал Поляков:
- Вы понимаете, товарищ Иванцов, что от вас требуется? Понимаете, какое большое доверие оказывает вам Родина? Сумеете выполнить задание? Вы знаете, что легко вам не будет. Может быть, до конца войны придется вести двойную игру. Не смущайтесь, говорите прямо.
- Я солдат и коммунист и готов выполнить любое задание, - сказал Иванцов. И немного погодя добавил: - Только подучите меня хорошенько. И еще очень прошу, сообщите семье, что я жив и, как все, воюю.
- И семье сообщим, и подготовим как следует. Не беспокойтесь. - И, показав на своих помощников, Поляков пояснил: - Вот специалисты по этой части. Семье, я думаю, мы сообщим, что вы в партизанском отряде. И денежный аттестат ей вышлем. Так что все будет в порядке.
- Спасибо, большое спасибо за все. А за доверие не знаю как и благодарить. Я никогда этого не забуду, - взволнованно сказал Иванцов.
- Другу вашему… Как вы там его называете? Александров?
- Да, Александров.
- Ну пусть будет Александров, - продолжал Поляков, - привет передайте. Обязательно запомните то, что я вам сейчас скажу о Федоре Плетневе. Он не Плетнев, его настоящая фамилия Шамрай. Постарайтесь переправить его к нам. Это матерый предатель, и его надо обезвредить. Впрочем, все подробности будут указаны в инструкции. Желаю вам успехов, товарищ Иванцов. - И Поляков протянул ему руку.
- Служу Советскому Союзу, - ответил Иванцов и, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета. Несмотря на то, что ему предстояло снова отправиться к немцам, он чувствовал какую-то необыкновенную душевную легкость, словно его освободили от тяжелого груза. Ему поверили! Он снова в строю.
На другой день Иванцову показали арестованную Голосницыну. Она явилась на допрос в летнем халатике, в туфлях на босу ногу, аккуратно причесанная. Вела себя нагло: халат вверху был расстегнут, села на стул так, что ноги открылись много выше колен. Кокетливо попросила закурить.
Волосов одернул ее:
- Арестованная, ведите себя прилично. Застегнитесь, приведите себя в порядок.
И Голосницына сникла, увяла.
Вместе с Волосовым Иванцов съездил в Ольгино к Прозорову. С ним сидели долго, выяснили все необходимое, затем была передана короткая радиограмма немцам.
Потом Волосов отвез Иванцова на квартиру Голосницыной, на Большую Пушкарскую. Там их ждала Доронина. По некоторым отрывочным фразам, которыми Иванцов обменялся с Волосовым, Доронина поняла, что Иванцов как-то связан с врагами. Она знала, конечно, что Волосов не приведет к ней врага, но Иванцов почему-то стал ей неприятен. Доронина с неприязнью смотрела, как этот "сытый" человек расхаживает по квартире, как он осматривает мебель, окна…
- Наследили-то, наследили, - вдруг раздраженно сказала она. - Ноги нужно вытирать! В Ленинграде находитесь!
Иванцов недоуменно посмотрел на Доронину. Волосов сделал вид, что ничего не заметил.
Когда Волосов и Иванцов собрались уходить, Доронина отозвала Волосова в сторону.
- Товарищ лейтенант, - возбужденно зашептала она, - посмотрите, что я сегодня нашла.
И девушка протянула Волосову парфюмерный набор "Кремль". Волосов открыл крышку. В коробке лежали два флакона: один из-под одеколона, другой из-под духов. Больше в коробке ничего не было.
Волосов пожал плечами.
- Посмотрите лучше, - улыбнулась Доронина.
Волосов слегка покраснел, потом догадался, вынул флаконы, внимательно осмотрел углубление под ними. Стал прощупывать коробку пальцами. Вытащил шесть золотых колец и миниатюрные золотые часики.
Было ясно, что золото - краденое. Кольца были разных размеров, часы старинные. Оказывается, не случайно Голосницына так охотно навещала больных, была такой внимательной к ним, "отрывала" от себя "последний" кусок хлеба и сахара. Она была не только шпионкой, она вдобавок еще и мародерка!
"И откуда только берутся такие гадины на нашей земле? - подумал Волосов. - Все легкой жизни добивалась. Ничего, получишь легкую жизнь…
- Как вам удалось это обнаружить? - спросил Виктор. Он представил, какой разнос учинит Поляков сотрудникам, проводившим обыск у Голосницыной.
- Я совершенно случайно нашла, - ответила Доронина, - Стала приводить квартиру в порядок сегодня утром. Убирала туалетный столик, уронила коробку. Флаконы выпали. Когда стала укладывать их обратно, нащупала кольца и часы. Они лежали внутри, завернутые по отдельности в папиросную бумагу.
- Большое вам спасибо. Важное дело сделали, - весело сказал Волосов.
- За что же спасибо? Что себе не взяла, что ли?
- Да нет, - смутился Волосов, - за то, что нашли.
Доронина, проводив гостей, резко захлопнула дверь.
- Что это она такая сердитая? - спросил Иванцов уже на лестнице.
- Видно, вы ей подозрительным показались, - засмеялся Волосов. - А вообще-то, - добавил он задумчиво, - столько горя люди перенесли и переносят…
- Понял, - тихо сказал Иванцов. И он еще острее почувствовал, как тяжело ему будет в тылу у немцев, как будут его там ненавидеть наши советские люди, считая предателем. "Да, нелегкая предстоит работенка", - тяжело вздохнув, подумал он.
…Через несколько дней по одной из прифронтовых дорог Вася Алексеев вел машину, в которой сидели Поляков и Озолинь. С утра прошел дождь, дорогу слегка размыло, и поэтому Вася ехал не быстро. Было тепло, тихо.
- Эх, по грибки бы сейчас сходить, - мечтательно сказал Александр Семенович. - А как ты, Дмитрий Дмитриевич, к грибкам относишься?
- Положительно, Александр Семенович.
- Конечно, сейчас уже не грибная пора, но собрать еще кое-что можно. И на сковородочку, а?
- Со сметанкой, Александр Семенович, - вставил Вася.
- Ничего, поедим грибков, и со сметанкой поедим. Вот немцев разобьем, а там все пойдет как надо. - И, повернувшись к Озолиню, уже другим тоном Поляков спросил: - Не боишься новой работы? Только прямо говори.
- Не боюсь, Александр Семенович.
- Смотри, на первых порах не торопись. Осмотрись получше. Народ там надежный, проверенный. К тебе тоже присматриваться будут.
- Все понятно, Александр Семенович.
Озолинь добился направления на фронт и сейчас ехал на новое место работы. Он был назначен заместителем начальника контрразведки одной из армий Ленинградского фронта. Армия, в которую он направлялся, должна была сыграть решающую роль в предстоящих боях за освобождение Ленинграда от блокады.
Поляков поехал с Озолинем, чтобы представить его Военному Совету армии и встретиться на месте со своими сотрудниками.
Вечернее солнце опускалось к горизонту, небо было безоблачным, дорога пустынной.
- Останови-ка на минуту, Вася, - попросил Поляков.
Вася остановился, все вышли из машины.
- Какая красота! Смотри, Озолинь.
Машина только что выехала из леса. Перед ними расстилалась чуть всхолмленная равнина. Немного в стороне текла речонка, через нее был перекинут небольшой мостик. Вдали виднелась какая-то деревня, из трубы крайней избы шел дымок.
- Надо сделать так, чтобы этот тыл никогда не стал фронтом, - задумчиво сказал Морозов.
Озолинь кивнул.
- Александр Семенович, - немного помолчав, сказал Озолинь, - а как дела с Иванцовым? Как прошла переброска?
- Все в полном порядке! - весело ответил Поляков. - Бывший агент абвера Шубин, советский разведчик Иванцов благополучно переправлен через линию фронта.
Они снова сели в машину, Вася нажал стартер, и машина помчалась дальше.
Глава 4
После того как была арестована Голосницына, Наташа Доронина жила в постоянной тревоге. Теперь она осталась одна в большой квартире, много времени проводила дома, ожидая незваных гостей, и часто думала обо всем случившемся. Раньше ей никогда не приходило в голову, что она может оказаться в подобном положении: столько времени враги были с ней рядом, а она и не догадывалась. И вот - оказалась прямо в шпионском гнезде.
Теперь, когда Наташе объяснили, как она может помочь контрразведке, она поняла, что любовь к Родине не может быть только на словах, ее надо доказывать делами. И сейчас она вся жила ожиданием людей "оттуда". Она не знала, не могла точно представить, как встретит шпионов, как она себя будет с ними вести, но была уверена, что задержит их, вовремя сообщит об их появлении и, если потребуется, сделает все, чтобы обезвредить врагов.
Она представляла, какую огромную радость испытает после их ареста, какой тяжелый камень свалится у нее с плеч. Думая же о том, что делать дальше, Наташа твердо решила, что обязательно попросится на фронт. Она была уверена, что ее место сейчас именно там. Она до войны неплохо знала немецкий язык, но позабыла, и сейчас усиленно занималась им. "Не возьмут в разведку - пойду переводчицей в штаб", - так думала она.
Были мысли и о другом. Часто, особенно в бессонные ночи, она думала о Володе Голове. Наташе иногда казалось, что она нравится Голову, хотя Володя ни разу не позволил себе даже малейшего намека, не сказал ни слова об этом.
А Наташа ждала такого слова.
И поэтому к концу каждой встречи с Володей она начинала нервничать. Она даже обижалась на него по пустякам, а он делал вид, что ничего не замечает, говорил обо всем, но только не о том, чего она ждала от него.
Правда, когда она весной заболела ангиной, Володя не на шутку забеспокоился. Он привез к ней врача, ходил за лекарством, поил ее чаем и даже где-то корюшку достал. В общем, выхаживал ее как мог. Что это было? Просто человеческое отношение к больному, исполнение ли служебных обязанностей, забота ли о близком ему человеке - пойми его!