– Что-то не так? – встревожился Майло. – Галстук?
Галстукомон назвал мятую узенькую полоску из поддельного шелка в сине-зеленых разводах, слишком короткую, чтобы прикрыть его выпирающий живот. Тряпочка эта удивительно подходила к бежево-черной полосатой рубашке и выгоревшей, когда-то оливковой спортивной куртке.
Одно время мне казалось, что у Майло просто не в порядке со вкусом, но где-то месяц назад мы втроем – он, Робин и я – отправились в музей. Майло рассматривал полотна так, как это делал бы человек, разбирающийся в живописи, он хвалил одних мастеров и ругал других – за вульгарность их палитры. В конце концов я начал подозревать, что его манера одеваться преследует конкретную цель – отвлечь внимание окружающих от личности. Пусть думают, что он – чокнутый.
– Галстук, Майло, может привести к международному конфликту. А ты и вправду намерен явиться к ним без приглашения?
– Ты же знаешь меня. Стихия!
– И когда же?
– Чем раньше, тем лучше. Хочешь присоединиться? У тебя-то наверняка есть приличествующий случаю шейный платок. Может, найдется лишний для меня? Вместе со стаканом сока, пожалуйста. Налей, сколько щедрость позволит.
Я нашел ему строгий галстук, и мы отправились.
Израильское консульство располагалось на самом верху безликой семнадцатиэтажной башни, стоявшей у пересечения Уилшир-авеню и Крисчент-Хайтс. Первые три этажа здания занимала стоянка, куда Майло и загнал машину, не дожидаясь, пока загорится разрешающий сигнал. Оставив ее на свободном пятачке у лифта, он сунул в карман ключи, небрежно оттолкнул протянутую возмущенным служителем квитанцию.
– Мы по делу, приятель. – В его руке блеснул полицейский значок. – Успехов!
Лифт поднял нас наверх. Узкий белый коридор с голыми стенами, низкий, в следах от протечек, грязно-серый подвесной потолок. Под ногами зеленоватое ковровое покрытие с неясным рисунком из точек. Хорошая уборка, если не ремонт, здесь не помешали бы. Множество дверей без всяких табличек.
В конце коридора под потолком висела небольшая телекамера, направленная на последнюю дверь. Прикрепленный к стене кусок коричневого пластика извещал о том, что здесь находится Консульство государства Израиль и Израильское туристическое агентство. Ниже указано время приема документов для получения визы. Чуть правее, под бело-голубым израильским флагом – закрытое стеклом окошко в стене с подносом для бумаг и интеркомом.
За окошком сидел черноволосый молодой человек в синем пиджаке и белой рубашке с галстуком. Резкие черты лица, густые волосы плотно прилегают к черепу. Он не отрывал глаз от раскрытого журнала до тех пор, пока Майло не нажал кнопку переговорного устройства.
– Да?
– Мистера Кармели.
– Вам назначено? – В голосе слышался восточный акцент.
Майло вновь продемонстрировал свой значок.
– Положите на поднос.
Охранник изучил его, посмотрел на Майло, поднял вверх указательный палец, встал со своего места и исчез. Читал он, оказывается, "Спортс Иллюстрейтед".
Сквозь стекло я рассмотрел за раскрытой дверью несколько кабинок, в которых у компьютеров сидели две женщины и мужчина. На стене висели рекламные туристские проспекты. Видно было, как в тумане – сказывалась преломляющая сила дюймовой толщины отекла.
– Он на совещании, – известил нас мгновенно вернувшийся молодой человек.
– Мы по поводу...
– Но, -юноша улыбнулся и вновь поднял вверх палец, – скоро освободится. – Усевшись на место, он с головой ушел в мир футбола.
– Какую честь нам оказывают, – пробурчал Майло.
Под потолком раздался какой-то писк – телекамера теперь смотрела прямо на нас.
Майло вторично нажал кнопку.
– Значок.
– Он у мистера Кармели.
Мы стояли и смотрели, как охранник листает журнал. Из-за угла коридора появилась грузная негритянка в голубом блейзере и серых брюках. Пройдя мимо нас, она оглянулась и продолжила свой путь, посматривая на номера дверей.
Прошло три минуты, затем четыре, пять. Охранник поднял телефонную трубку, выслушал что-то и опустил ее.
Еще через пять минут одна из белых дверей распахнулась, и в коридор вышел высокий бледный мужчина. Сутулый, с опущенными плечами, он был одет в мешковатый серый двубортный костюм и голубую рубашку с темно-бордовым галстуком. Воротник рубашки свободно болтался вокруг тонкой шеи. В большие бифокальные очки с тяжелой черной оправой птичье, костистое лицо выглядело болезненным. Аккуратно подстриженные волнистые каштановые волосы редели на макушке.
– Зев Кармели, – представился он.
Рукопожатие было формальным. Пальцы дипломата оказались длинными, тонкими и удивительно холодными.
Майло начал было говорить, но Кармели тут же прервал его, вернув значок и предложив жестом руки пройти по коридору.
Мы вошли в небольшую комнату без окон, вся обстановка которой состояла из дивана, обитого темно-коричневым велюром, кофейного столика с медной пепельницей и пары кресел. На полу голубоватых оттенков ковер, стены, как и в коридоре, голые. За спинкой дивана виднелась вторая дверь, заложенная на два засова.
Пока Майло и я усаживались в кресла, Кармели запер на ключ входную дверь. Затем он опустился на диван, вытащил из кармана пачку "данхилла", спички и закурил, не сводя взгляда с узора древесины на поверхности столика. Движения его были плавными и выверенными, как у хирурга во время сложной и ответственной операции. В молчании прошло минуты две. Наконец он поднял на нас неподвижный взгляд черных, как оправа очков, глаз. Послышался щелчок кондиционера, и заполнивший комнату табачный дым потянулся к вентиляционной решетке под потолком. Правой рукой Кармели расправил складки брюк на коленях. Указательный и средний пальцы были желтыми от никотина.
– Значит, вы – новый детектив, – обратился он к Майло. Тот же, что и у охранника, но куда менее заметный акцент, сглаженный общением с представителями лондонского высшего света.
– Майло Стерджис, сэр. Рад нашему знакомству.
Кармели перевел взгляд на меня.
– Это мистер Делавэр, наш консультант-психоаналитик.
Я ожидал увидеть на лице Кармели хоть какое-нибудь движение, но оно осталось совершенно бесстрастным. К потолку поднялось еще одно облако дыма.
– Здравствуйте, доктор. – Он заставлял себя говорить. Слова давались с трудом. Я видел слишком много родителей, потерявших своих детей, чтобы удивляться. – Вас тоже привлекли к расследованию?
Я кивнул.
– Нам нужен анализ всего, что может иметь отношение к делу, – со значением произнес Майло.
Кармели не реагировал на замечание.
– Мы сожалеем о вашей утрате, сэр.
– Вам удалось что-нибудь выяснить?
– Пока нет, сэр. Я только что получил все материалы и хотел бы вернуться к самому началу, так сказать, к месту подачи.
– Место подачи... – задумчиво повторил Кармели. – Как в бейсболе... Но ваши предшественники уже начали игру. К несчастью, их удалили с поля.
Майло промолчал.
Не докурив, Кармели затушил сигарету в пепельнице и придвинул ближе к дивану длинные ступни в новых черных ботинках, отчего под брюками проступили угловатые колени. Очень худой мужчина, которому совсем недавно пришлось еще значительно потерять в весе.
Он опять потянулся за пачкой. Под глазами его я рассмотрел темные круги. Пальцы так стиснули сигарету, что та едва не сломалась. Кисть левой руки, упиравшейся в диван, сжалась в кулак.
– Видно, удар у них был слабый. Итак... к месту подачи. Что бы вы хотели узнать, мистер Стерджис?
– Прежде всего, сэр, что бы вы хотели сказать мне сами? Какие-нибудь новые соображения, пришедшие к вам уже после бесед с детективами Горобичем и Рамосом.
Гладя Майло в глаза, Кармели осторожно выпрямил согнутую сигарету, закурил и покачал головой.
– Ничего, – мягко произнес он, едва разжав губы. – Никаких.
– тогда я задам вам несколько вопросов. Извините, если некоторые из них вы уже...
Взмахом руки, державшей сигарету, Кармели оборвал его.
– Спрашивайте, спрашивайте, мистер Стерджис.
– Прежде всего, ваша работа, сэр. Ситуация на Ближнем Востоке. Я уверен, что к вам поступают угрозы...
Не меняя положения губ, Кармели рассмеялся.
– Я не Джеймс Бонд, детектив. Моя должность называется "заместитель консула по связям с соотечественниками". Ваши коллеги объяснили вам, что это значит?
– Да, они говорили что-то об организации различных мероприятий. Парад в День независимости.
– Парады, обеды с соотечественниками, посещение синагог. Если кто-то из наших состоятельных покровителей желает пообедать с генеральным консулом, я помогаю им в этом. Когда приезжает премьер-министр для встречи с самыми значительными нашими помощниками, я организую его пребывание здесь. Агент ноль ноль восемь. Лицензия на обслуживание.
Левой рукой он провел по редеющим волосам.
– То есть вы хотите сказать, что вам ни разу не пришлось столкнуться с...
– Я говорю, что в моей деятельности нет никаких скрытых опасностей, мистер Стерджис. Я говорю, что убийство дочери абсолютно не связано ни с моей работой, ни с работой жены, ни с жизнью нашей семьи вообще. Не понимаю, почему полиция не может принять это как факт. – Голос его повысился, но остался таким же мягким. Голова склонилась вправо, в черных глазах поблескивало упрямство. Он жадно затянулся сигаретой. – И опять же, ваши люди уже расспрашивали меня о моих служебных обязанностях.
– Вот как?
Вместо ответа Кармели агрессивно выдохнул дым.
– Для того, – заметил Майло, – чтобы должным образом выполнить свои обязанности, сэр, иногда нам приходится быть назойливыми.
– Неужели?
– К сожалению, это так, сэр. Много раз задавать одни и те же вопросы.
– Спрашивайте о чем хотите, но если вы будете делать упор на моей работе, ответ останется прежним: я – чиновник. Никаких взрывающихся ручек.
– И все же, сэр. Будучи подданным Израиля, вы не можете не иметь врагов...
– Их по меньшей мере двести миллионов. Несмотря на то что сейчас мы встали на дорогу к миру, а? – Кармели впервые улыбнулся.
– Тогда почему вы так уверены в том, что тут не замешана политика? Чем бы вы здесь ни занимались, вы прежде всего – представитель правительства Израиля.
– В основе политических преступлений лежит ненависть, которую испытывают по отношению к нам арабы, – не сразу ответил Кармели, рассматривая носки своих ботинок. – В городе их тысячи, и у многих есть совершенно четкие политические убеждения. Но целью выходок самых отъявленных террористов является привлечение к себе внимания, а вовсе не смерть одногоребенка, мистер Стерджис.
Автобус с детьми – да. Реки крови, куски тел, телекамеры, наведенные на раскрытый в агонии рот. Бомбы, которые умеют так громко взрываться, мистер Стерджис. В буквальном и переносном смысле. Несколько лет назад, когда палестинцы в Газе и на Западном берегу обнаружили, что, забросав наших солдат камнями, они в глазах всего мира стали героями, им пришло в голову обзвонить все информационные службы и предупредить журналистов о своих еще только готовящихся выступлениях. Приехала одна группа телевизионщиков... Он хлопнул в ладоши над столом, и в воздух взметнулось облачко сигаретного пепла, медленно оседавшее на его брюки, на диван, на пол. – Ваши коллеги, детектив, информировали меня о том, что... преступление было необычным из-за недостатканасилия. Вы согласны с ними?
Майло кивнул.
– Уже только это убеждает меня в том, что политической подоплеки в нем нет.
– Уже только это? У вас есть что-нибудь еще?
– Пытаетесь интерпретировать мои слова, мистер Стерджис? Мне показалось, что из вас двоих психоанализом занимаетесь не вы.Кстати, доктор, не поделитесь своими теориями?
– Пока рано, – ответил я.
– Но мы имеем дело с сумасшедшим?
Я взглянул на Майло. Кивком он подтвердил.
– Судя по внешним признакам, – пояснил я, – убийца представляется человеком в своем уме.
– А если заглянуть глубже?
– Он дерьмо. Но клинически – в полном рассудке, мистер Кармели. Скорее всего, это то, что мы называем психопатией – серьезным расстройством поведенческих функций. Эгоцентрист с нехваткой эмоционального восприятия действительности, лишенный способности сопереживать, с ущербным сознанием.
– Ущербным? У него есть сознание?
– Он в состоянии различать добро и зло, но предпочитает игнорировать правила, когда это служит его интересам.
Кармели поднялся. Глаза его сузились.
– Вы описываете мне дьявола и говорите, что им может оказаться любой прохожий.
– Да.
– Что заставляет его убивать, доктор? Что его привлекает в смерти?
– Убийство помогает ему сбросить напряжение.
– Каждый знает, что такое напряжение.
– У него оно, вероятно, особенно сильное. Нервы не выдерживают. Но все это лишь мои догадки, мистер Кармели. На деле пока никто не знает, что именно приводит к...
– Чем может быть вызвано его предполагаемое напряжение?
Сексуальными отклонениями, подумал я, но не стал произносить эти слова вслух.
– Возможно, несоответствием между тем, каким он выглядит в собственных глазах, и образом его жизни. Я допускаю, что он гордится своим интеллектом и считает себя рожденным для почета и славы. Однако, скорее всего, он – неудачник.
– Другими словами, он убивает, чтобы обрести уверенность?
– Может быть, мистер Кармели.
– Убийство ребенка прибавляет ему уверенности?
– Оно дает ему ощущение власти. Равно как и иллюзия безнаказанности.
– Но почему ребенок?
– По сути своей он – трус и охотится только на самых слабых.
Голова Кармели дернулась, как от удара. С зажатой в уголке рта сигареты упал столбик пепла. Он затянулся и поправил запонку в манжете.
– Как вы сказали, это только догадки.
– Да.
– Но если они хотя бы отчасти верны, значит, убийства не прекратятся, так? Ведь его напряжениене может исчезнуть бесследно.
– Вероятно.
– К тому же он, наверное, убивал и раньше. – Кармели повернулся к Майло. – Тогда почему полиция не вскрыла подобных случаев? – Голос его почти сорвался на крик.
– Это может быть его первым преступлением, сэр. Только началом, – ответил Майло.
– И он началс моей дочери?
– Возможно.
– Но почему? – вдруг жалобно спросил Кармели. – Почему Айрит?
– Пока мы не знаем, сэр. Я пришел сюда именно для того, чтобы...
– Насколько энергично вы пыталисьобнаружить другие подобные убийства, мистер Стерджис?
– Мы прилагаем все силы, и процесс этот продолжается.
– Процесс... Ваши друзья сказали, что в Калифорнии нет даже объединенной компьютерной базы данных по преступлениям. Я не поверил им и решил уточнить. Оказалось, это правда. – Кармели потряс головой. – Абсурд. Ваше управление считает себя... В Израиле проживает пять миллионов человек, и криминальная обстановка не так накалена, как здесь, но у нас есть централизованное хранилище информации. Исключая преступления по политическим мотивам, мы имеем меньше сотни убийств в год. Это сопоставимо с той цифрой, которую в Лос-Анджелесе дают два выходных дня, не так ли?
– Не совсем, – улыбнулся Майло.
– Хорошо, в таком случае месяц. По данным мэрии, за прошлый год в Лос-Анджелесе было совершено тысяча четыреста убийств. В других городах Америки дело обстоит еще хуже. Тысячи, десятки тысяч убийств по всей стране. Как вы рассчитываете обрабатывать эту лавину информации без централизованной базы данных?
– Это непросто, сэр. У нас есть кое-какие...
– Знаю, знаю. ФБР, Центральный архив, архивы штатов. Но вся отчетность запутана и ненадежна, в каждом городе свои процедуры и формальности. – Майло молчал. – Хаос. Правда, детектив? На самом деле вы и не знаете,совершены ли подобные преступления или нет, и не похоже, чтобы вы когда-нибудьэто узнали.
– В связи с вашими словами, сэр, есть один важный момент. Нам могла бы помочь публикация в прессе. Понимаю ваше нежелание, но...
– Опять. – Кармели стиснул челюсти. – Опять вы лезете ко мне. К нам. Чего вы ждете от этой публикации, кроме того, что она принесет новую боль моей семье и, возможно, поставит под угрозу жизни детей моих коллег?
– Поставит под угрозу, мистер Кармели? Каким образом?
– Либо вдохновив убийцу на охоту за новым израильским ребенком, либо просто бросив в воздух идею – поход на сионистов! Получится, что мы подкинем пищудля фантазии террористов. Нет, мистер Стерджис, я не вижу в публикации никакого смысла. К тому же если убийца действовал и раньше, то вряд ли в Лос-Анджелесе, не так ли?
– Почему вы так решили, мистер Кармели?
– Потому что, несмотря на все ваши бюрократические проволочки, вы бы знали об этом, не правда ли? Ведь даже в Лос-Анджелесе убийства детей не стали пока набившей оскомину рутиной.
– Для меня, сэр, никакое убийство не является рутиной.
– Значит, имей подобное преступление место, вы бы о нем знали?
– Да, если бы о нем сообщили.
– А почему о нем могут не сообщить? – с искренним недоумением спросил Кармели.
– Кто сообщит об убийстве, которое выглядит как несчастный случай?
– Но мы говорим о смерти ребенка! Или в вашем городе есть родители, которые будут молчать, если их чадо найдут мертвым?
– Есть, сэр, – мягко ответил Майло. – Потому что многих детей убивают сами родители.
Лицо Кармели стало белым. Майло потер щеку.
– Я хочу сказать, сэр, – продолжил он после паузы, – что в настоящее время нам не хватает информации, а заметка в газете могла бы пробудить чью-то память. Вдруг всплывет что-то похожее, случившееся годы назад или в другом городе. Ведь газеты читают не только в нашем городе. Тем не менее я не стану спорить с вами по поводу новой угрозы для жизни детей сотрудников консульства. Говоря честно, я не могу гарантировать, что в этом вопросе публикация пойдет на пользу.
Кармели сделал несколько прерывистых вдохов.
– Ваша искренность... заслуживает уважения. Позволю себе ответную: ни за что. Слишком велик риск, моя совесть не вынесет гибели второго ребенка. У вас есть что-нибудь еще?
– Куча вопросов. Могу ли я задать вам несколько из них?
– Да, – устало разрешил Кармели и вставил в рот третью сигарету, не торопясь поднести к ней горящую спичку. – Но если они будут касаться моей семьи, я скажу вам то же, что отвечал другим: мы были счастливы. Мы были счастливой семьей. Мы даже не понимали, насколько мы были счастливы. – Он прикрыл глаза, а когда вновь раскрыл их, холод куда-то ушел из черных зрачков. Теперь в них что-то горело.
– Я на мгновение вернусь к политике, сэр, – обратился к нему Майло. – Не сомневаюсь, что консульство получает угрозы. Они где-нибудь регистрируются?
– Думаю, да, но это не моя сфера.
– Нельзя ли это уточнить?
– Я спрошу.
– Вы можете сказать, к кому обратиться, и я управлюсь сам.
– Предоставьте это мне. – Руку Кармели начала бить дрожь. – Ваши слова о родителях... которые убивают своих детей. Если вы имели в виду...
– Нет. Конечно же, нет. Простите, я никак не хотел оскорбить вас. Мне просто нужно было как-то объяснить, почему о некоторых преступлениях мы ничего не знаем.