ГЛАВА 14
На краю света
- Горнер, вам повезло, что у меня руки связаны, - сказал Бонд сквозь зубы.
- Красиво сказано, Бонд, но я думаю, что мои люди в любом случае не позволили бы вам причинить мне хоть какой-то вред. - Горнер мотнул головой в сторону двоих вооруженных охранников, стоящих у дверей. - Неужели вам не хочется посмотреть на свою очаровательную подружку? Странно. Все остальные хотят. И, судя по шуму в цехе, даже очень хотят. Она им явно понравилась.
Бонд непроизвольно бросил взгляд в окно. Обнаженная Скарлетт почти бежала по стеклянной галерее, пытаясь прикрыть руками свою наготу; шедший позади нее охранник подгонял ее, тыча в спину прикладом автомата, а рабочие-рабы внизу громко орали и хохотали.
"Убейте Горнера, - вспомнил Бонд слова Поппи. - Теперь это единственное, что вы можете сделать. Убейте его".
Бонд подумал, что ему придется еще дожидаться, пока представится такая возможность, но уж тогда он убьет этого человека с превеликим удовольствием.
- Не беспокойтесь вы о девушках, - "утешил" его Горнер. - Это же сброд, представительницы самых низших слоев общества. Таких людей ваша империя всегда считала легко восполняемым расходным материалом.
Бонд выругался - лаконично, но очень грубо.
- Ну а если вы находите это зрелище слишком отталкивающим, - сказал Горнер, полностью успокоившийся и явно наслаждающийся произведенным эффектом, - можете вернуться в свою камеру.
Горнер жестом подозвал охранника и отдал ему какие-то краткие распоряжения на фарси.
- Ваша подружка скоро присоединится к вам, Бонд. Сегодня мы не будем отдавать ее рабочим. Пусть нагуляют аппетит.
Оказавшись один в камере, Бонд попытался придумать план побега. Конечно, можно было наброситься на часового и захватить его оружие, но для этого нужно хотя бы немного ослабить нейлоновые веревки, которыми связаны руки. Впрочем, нападение на часового не имеет смысла, пока нет хоть какого-нибудь плана спасения самого себя, Скарлетт и Поппи из логова Горнера.
Пока что, подумал Бонд, ему не остается ничего, кроме как выполнять указания Горнера и ждать дальнейшего развития событий. Рано или поздно Горнер наверняка сознательно или случайно посвятит его в какие-то детали своей предполагаемой "военной интервенции"; может быть, тогда у Бонда появится шанс передать в Лондон или хотя бы Дариусу в Тегеран сколько-нибудь стоящую информацию о готовящемся нападении. Может статься, что сам он в результате погибнет, но если нужные сведения попадут по назначению и все системы обороны будут приведены в боевую готовность, то он, по крайней мере, умрет с чувством выполненного долга.
Прошло восемь часов: ни еды, ни воды, ни Скарлетт. Бонд не то задремал, не то впал в забытье, из которого его вырвал свет, проникший в камеру из коридора через открывшуюся дверь. Его снова под дулами автоматов отконвоировали в кабинет Горнера. На этот раз рядом с хозяином стоял Шагрен.
- Что ж, Бонд, пора ехать на боевое задание, - сказал Горнер. - Можете рассматривать это как своего рода разведку перед главной операцией. Однако не забывайте, что иногда разведка боем бывает даже более опасной, чем сам бой. Вы можете погибнуть, но в любом случае будет занятно узнать, чего вы стоите в настоящем деле. И я уверен, что это будет вам очень интересно. И к тому же полезно. Узнаете, что вам еще есть чему поучиться. Я поручу вас заботам Шагрена, моего самого доверенного помощника и заместителя.
Человек в кепи, услышав свое имя, шагнул вперед. Затем он что-то негромко сказал охраннику, который щелкнул каблуками и вышел.
- Полагаю, настало время вам узнать немножко больше о Шагрене, - проговорил Горнер. - Его настоящее имя Фам Син Куок. Он воевал в Северном Вьетнаме - сами понимаете, на чьей стороне. Будучи убежденным коммунистом, он сражался против французов. Когда французы колонизировали Индокитай, они послали туда множество монахов и миссионеров. Религия уже не была в большом почете в самой Французской Республике, где, как известно, Церковь отделили от государства еще в тысяча семьсот восемьдесят девятом году; зато французы поставляли католицизм на экспорт - больше всего его сплавляли этим маленьким цветным человечкам, не стесняясь при этом грабить их страну. Я думаю, миссионерство заглушало в колонизаторах угрызения совести.
Охранник в сопровождении еще троих своих коллег вернулся. Они втащили в кабинет дрожащего рабочего в серой униформе, который тут же упал на колени, явно в ужасе от того, что его ожидало.
- Когда Шагрен и его товарищи по оружию входили в северовьетнамскую деревню, где дети посещали занятия в воскресной школе, они обычно щипцами вырывали язык местному проповеднику. После этого он уже больше не мог ничего проповедовать. Так мы и до сих пор поступаем с людьми, которые слишком много болтают.
Горнер кивнул Шагрену, который вытащил из кармана пару палочек, которые в Восточной Азии используются для еды. Двое охранников крепко схватили рабочего за руки, а Шагрен вставил палочки ему в уши.
- А так Шагрен поступал с детишками, которые слушали всякие библейские сказки.
Широко расставив ноги, Шагрен в следующую секунду изо всех сил ударил ладонями по торчащим из ушей рабочего палочкам, которые воткнулись глубоко в голову. Кровь хлынула у того из ушей, и он с диким криком повалился на пол.
- Ну вот, теперь он долго ничего не услышит, - сказал Горнер. - Пока у него не зарастут барабанные перепонки. К некоторым детям слух так и не вернулся.
Двое охранников выволокли кричащего рабочего за дверь, а еще двое остались в кабинете.
- Мне почему-то кажется, что вы хотели бы узнать, как Шагрен заработал свое прозвище. Это слово по-французски обозначает "боль" и "горе". Вообще занятно, что эти два понятия называются одним и тем же словом, вы не находите? Но дело не только в этом. В Шагрене есть нечто, что делает его практически идеальным солдатом, упорным, яростным и жестоким. Когда русские захватили нацистские концлагеря и освободили заключенных, им в руки попали документы, касающиеся медицинских экспериментов, которые там проводили врачи. Особое сверхсекретное подразделение советского министерства здравоохранения продолжило эти опыты и занималось ими еще долгие годы после войны. Впрочем, в отличие от нацистов, русские набирали добровольцев. Участникам экспериментов оплачивали все расходы и гарантировали значительное финансовое вознаграждение. Молва донесла весть об этом и до одной из коммунистических ячеек в Северном Вьетнаме, в которой состоял Шагрен. Он вызвался ехать добровольцем и таким образом попал в закрытую клинику в Омске. Одним из направлений исследований, которые вели русские военные врачи, было изучение неврологической основы психопатии - почему, например, некоторые люди не способны представить себе ощущения и чувства других. Психопаты не в состоянии спроецировать чужие ощущения и чувства на себя. В их сознании вообще полностью отсутствует концепт "другого человека". Доктора решили, что такая способность, вернее, отсутствие такой способности может быть полезно для военнослужащих и в особенности для агентов КГБ. В общем, если говорить короче, Шагрен стал одним из дюжины добровольцев, которым была проведена экспериментальная операция на мозге. Вскрытия психопатов показывали наличие у них некоторых отклонений от нормы в височных долях головного мозга. Вы следите за ходом моей мысли, Бонд?
- Да.
- В случае Шагрена операция была проведена успешно. Ему прижгли, до полной потери чувствительности, область височной доли мозга размером примерно с ноготь. Не думаю, что Шагрен и до этого был впечатлительным и чутким человеком, но после операции его безразличие к окружающим стало с клинической точки зрения абсолютным. Результат получился просто замечательный. К сожалению, операция имела и небольшой побочный эффект. Хирурги случайно повредили в его мозгу значительное скопление нейронов, отвечающих за восприятие боли, - кстати, это очень близко к рецепторам морфинов. Мозг регистрирует боль примерно теми же участками, которые управляют эмоциями. Так что, пытаясь лишить человека чувства сострадания, вы можете случайно избавить его и от других чувств и ощущений. В результате Шагрен почти полностью потерял способность ощущать физическую боль. Это заставляет его быть очень осторожным. Он может, например, спрыгнуть с двадцатифутовой высоты на твердую поверхность и даже не заметить, что у него сломана нога. С другой стороны, в некоторых ситуациях эта патология может быть весомым преимуществом. В бою он неотразимый противник.
- Понятно, - сказал Бонд. Это объясняло, по крайней мере, странное отсутствие мимики на лице Шагрена. - Но зачем ему этот армейский головной убор?
- Хирурги сделали то, что называется остеопластическим окном. Они просверлили отверстия в его черепе, затем просунули через них тонкую пилу, стараясь попасть прямо под кость и не задеть мозговые мембраны, и потом распилили черепную коробку почти по кругу. Сделав разрез в три четверти окружности, они приподняли теменную часть черепа, а затем, выполнив нужную им операцию, вернули ее на место. Но уважаемые джентльмены из Омска, видимо, торопились и не слишком качественно закончили свою работу. В общем, сдвинутая теменная часть черепа так и не встала полностью на свое место. По-моему, Шагрен просто стесняется формы своей головы.
- Я не это имел в виду, - уточнил Бонд. - Почему он носит кепи Иностранного легиона, если так яростно сражался против французов?
Горнер пожал плечами:
- Не знаю. Возможно, русским нейрохирургам не удалось окончательно убить в нем чувство юмора.
Бонд сдерживал себя изо всех сил: ненависть к этому человеку просто душила его. "Какой же болван-студент, - думал он, - какой кретин-шутник из Оксфордского университета впервые решил поддразнить Горнера, подшутить над его уродством? Знал бы этот клоун, какое зло пробудят его шутки и к какому извращенному подобию крестового похода приведут в итоге".
- Вы, Бонд, наверное, проголодались, - внезапно сказал Горнер. - Но сегодня, как я уже говорил, воспитательный день. Отсутствие еды должно напомнить вам, как британцы систематически морили голодом ирландцев во время знаменитого картофельного мора. Мне кажется, неприятные ощущения, которые вы испытываете оттого, что ваш желудок пуст, несопоставимы с теми страданиями, которые испытывали миллионы умирающих людей. Вы со мной согласны?
- Когда я должен буду выехать на вашу операцию? - спросил Бонд.
Горнер, словно не слыша его, смотрел в окно на рабочих в цехе.
- Я много думал над тем, как поставить Британию на колени, - наконец сказал он. - Пришлось перебрать много вариантов. Например, я прикидывал, не стоит ли вложить часть прибылей от моей фармацевтической компании в прессу. Представьте, что я купил обожаемую вашим лживым истеблишментом газету "Таймс". Тогда я отдал бы ее в руки какому-нибудь покладистому редактору, который разделяет мою ненависть к Британии, и нанес бы удар по вашей стране, так сказать, ее собственными устами. Я купил бы телеканалы, другие газеты… Я заполнил бы их порнографией и пропагандой, и из каждого приемника и телевизора лилось бы то, что мне нужно… Но увы, Бонд. Это заняло бы слишком много времени. А ваши дурацкие законы, касающиеся так называемой честной игры - в частности, конкуренции, - не позволили бы мне монополизировать рынок средств массовой информации. Вот я и решил вливать смерть прямо в вены, с помощью игл. Это то же самое, но действует гораздо быстрее… - Горнер встал. - Впрочем, хватит грезить наяву. Шагрен, забери Бонда. Заставь его поработать. Вспомни, что делали британцы с пленными воинами кикуйю после восстания May-May. Иди.
Шагрен вышел из кабинета первым, а идущего за ним Бонда конвоировали двое вооруженных охранников. Они дошли до открытой подъемной платформы и поднялись до уровня земли, затем проехали на электрокаре по извилистому коридору к массивной железной двери. Шагрен подошел к вмонтированной в стену панели и набрал пятизначный код.
При нажатии каждой кнопки прибор издавал короткий звуковой сигнал, всякий раз чуть отличающийся от предыдущего. Бонд постарался запомнить эту последовательность звуков и для верности мысленно воспроизвел ее несколько раз.
Дверь отъехала в сторону, и Бонда вытолкнули наружу - на открытую площадку, засыпанную песком пустыни. Неподалеку, напротив двери, стоял наготове классический советский двухмоторный вертолет Ми-8. Его характерными особенностями были пятилопастной несущий винт и высокая грузоподъемность: он мог взять на борт тридцать шесть вооруженных бойцов с полным снаряжением.
Во время короткой пробежки от двери к вертолету Бонд ощутил, как основательно припекает солнце. Когда он и его конвойные поднимались по ступенькам короткого трапа, винты уже начали ускоряться, поднимая пыль и создавая вокруг машины плотную песчаную завесу. Внутри уже сидели десять человек из горнеровской банды, все в облегающих футболках, армейских штанах со множеством карманов, с поясами и портупеями, на которых крепились оружие и боеприпасы. Грузовой люк задраили, двигатели набрали обороты, несущий винт завыл уже по-боевому, и вертолет легко оторвался от земли, взмыл в воздух, заложил крутой вираж влево и полетел над пустыней на минимально безопасной высоте.
Ориентируясь по солнцу, Бонд понял, что летят они на восток, в сторону Афганистана. В уме он продолжал повторять последовательность сигналов электронного замка, которые прозвучали под пальцами Шагрена, когда тот набирал код, открывавший дверь на подземную базу Горнера. Постепенно эти звуки отложились в памяти Бонда как примитивная, но навязчивая мелодия. Он повторял ее снова и снова, пока она не запомнилась, будто какая-нибудь попсовая песенка, постоянно звучащая по радио.
Наконец вертолет стал снижаться и совершил посадку неподалеку от небольшого караван-сарая - нескольких зданий, поставленных по разные стороны прямоугольной площадки. Вода подходила сюда с ледника какой-то из отдаленных гор и не пересыхала только потому, что текла по системе подземных труб - канатов, которые описывал Бонду Джей Ди Сильвер. Действительно, сверху было отчетливо видно, как именно проложены трубы под землей. Там, где они проходили, по поверхности шел невысокий вал из более темного, чем окружающий песок, грунта. В некоторых местах возвышались небольшие холмики - ни дать ни взять земля, выброшенная из нор какими-то очень уж старательными зверьками вроде кротов. Впрочем, судя по масштабам строительства, зверьки эти были не только старательными, но и довольно крупногабаритными: ростом никак не меньше человека. Тем временем солдаты вылезли из вертолета, и хозяин караван-сарая сразу же принес им воды, а вскоре для всего отряда во внутреннем дворе был накрыт стол.
Бонд почувствовал запах кебаба и плова, у него потекли слюнки и подвело желудок. Он ничего не ел после ужина в Ноушехре, еще с Хамидом и Скарлетт. Но руки у него были связаны, а когда повар собрался дать ему поесть, Шагрен покачал головой.
- Ирландцы, - сказал он. - Нет еды.
- Вода? - спросил Бонд.
Шагрен плеснул воды в миску.
- Как собака, - сказал он. - Как англичане с рабами.
Бонд встал на колени и вылакал теплую воду.
Во дворе караван-сарая стояло десять - двенадцать стреноженных верблюдов. Солдаты приставили специальные лесенки к их бокам, взобрались и запустили руки в тщательно обработанные и прикрытые разрезы на горбах. Окровавленными руками они доставали оттуда завернутые в полиэтилен пакеты вроде тех, которые Бонд видел в Ноушехре. Он предположил, что верблюдов приучили пересекать пустыню с подобным грузом и с обильным водопоем в конце каждого перехода.
- Иди, - сказал Шагрен, подталкивая Бонда в сторону армейского вездехода, который ждал их с уже работающим мотором.
Ехать по пустыне пришлось часов шесть; впрочем, ехать - это не то слово, которое точно передает способ передвижения по сильнопересеченной, усыпанной камнями местности; затем машина поползла в горы, где впервые стали попадаться признаки человеческого обитания. Бонд вспомнил, как он изучал карты: по южному краю пустыни Деште-Лут шла дорога от Бама на Захедан и далее на приграничный Заболь. Но там, где есть дорога, могут быть и армейские патрули, и полицейские облавы, так что для целей Горнера путь через необитаемую пустыню подходил гораздо лучше.
Наконец вездеход перебрался через горы, и пейзаж изменился: здесь было гораздо больше зелени. Дальнейший путь пролегал по каменистым осыпям в направлении Заболя. Еще миль через десять грузовик остановился, и солдаты пересели в десяток открытых джипов, которые их уже поджидали. С учетом водителей джипов, а также самого Бонда и Шагрена отряд составлял теперь двадцать два человека. Джипы покидали общую стоянку с трехминутным интервалом и ехали дальше по одному: видимо, они надеялись, что так им будет легче проскочить незамеченными, предположил Бонд. Армейский грузовик легко вместил бы в кузов и весь личный состав, и несколько сотен пакетов с опиумом в придачу, но такой транспорт слишком бросался бы в глаза на улицах Заболя.
Через несколько минут Бонд оказался в городишке, который, как он воображал, сидя в своем номере отеля в Тегеране, находился на краю света. Городок был пыльный, без единого деревца, и представлял собой лабиринт узких переулков и проходов между стенами и заборами, сложенными из необожженного кирпича. Улочки были до того тесные и извилистые, что могли с непривычки вызвать приступ клаустрофобии. Дома без окон, составлявшие стены этих каменных ущелий, до того нагревались на солнце, что жара становилась уже совершенно невыносимой. Хотя порой на улицах городишка, как и в Тегеране, попадались персы, одетые на западный манер, но куда больше здесь было смуглокожих представителей различных полудиких племен в традиционных афганских головных уборах и с черными неухоженными бородами. По размеру Заболь оказался примерно таким, как Бонд себе и представлял, но он никак не мог избавиться от ощущения, что попал не только на край света, но и в другую эпоху: в этом старинном приграничном городе не действовали законы государства, а царили полная анархия и беззаконие, структурируемые лишь одним универсальным правом - правом сильного диктовать свою волю слабому.
Бонду приказали выйти из джипа, который развернулся и уехал. Пленника повели через базар, причем дуло пистолета Шагрена все время упиралось ему в спину. Рынок был очень странным. Вместо традиционного для этих мест шелка на прилавках лежали контрабандные сигареты и подделки под западные товары: пластинки, духи, разные пластмассовые изделия - всё китайского производства. В продовольственной части рынка были сложены горы систанских сахарных дынь и винограда рубинового цвета, большие коробки бамских фиников и каких-то ярко-оранжевых специй; но над всем этим великолепием, перебивая любые ароматы, отчетливо ощущался сладковатый удушливый запах опиума - продукта обработки мака Papaver somniferum.