- Вот еще что. Установите, верно ли, что Алмамбетов, заместитель Каюм-хана, с ними заодно. Вам все понятно?
Орозов кивнул.
На другой день Орозов поднялся с постели, мучаясь от боли в желудке. А ведь сегодня предстояла встреча с Кайгиным, который без вина не может и дня прожить. Ахмат позвонил Кайгину в комитет на Нойенбургерштрассе.
- Асан, это ты? Привет! Это Ахмат.
- Что стряслось, звонишь чуть свет?
- Позже тебя не застанешь. Что делаешь вечером? Надо бы поужинать вместе у Ходжи.
- Исключено. Сегодня прощальный вечер у Чокаевой. Я должен быть. Завтра она едет в Париж.
- Надолго?
- Насовсем. У меня идея. Приходи на проводы.
- Не совсем удобно. Она меня не знает. Кто еще там будет?
- Как всегда, Канатбаев Карие, вся семья Мусабаевых, несколько студентов из Турции, возможно, кто-нибудь еще. Идешь?
Все складывалось на редкость удачно для знакомства с Мусабаевыми.
- Можно поехать, - как бы нехотя ответил он, - правда, я буду там не в своей тарелке… Ну что ж, Асан, заезжай за мной.
Орозов нажал на рычаг телефона. Задумался. Не выпуская трубки, порылся в тумбочке, проглотил таблетку, потом позвонил доктору Ольцше.
- Извините за беспокойство, доктор Ольцша.
- Говорите!
- Знаете ли вы, что Чокаева завтра уезжает в Париж?
- Упрямая женщина! Все-таки решила ехать, несмотря на наши уговоры.
- Я дал согласие на предложение Кайгина вечером быть у вдовы президента.
- Правильно сделали, что согласились. Чокаева еще будет нам нужна. У нее архивы Мустафы. Да и ее влияние в отдельных эмигрантских кругах Турции и особенно среди казахов-легионеров можно будет использовать.
Мария Яковлевна приветливо встретила Кайгина и Орозова.
- Дорогой Асан, рада вас видеть!
- Это мой друг, лейтенант Орозов. Его уважал наш дорогой ата.
- Я что-то не припоминаю вас, лейтенант… Вы в нашем доме, по-моему, впервые?
- Не велика птица, можно и забыть, Мария Яковлевна. Но однажды я был здесь. В составе группы военных приезжал из Легионово на похороны президента.
- Да… да… Спасибо вам, - смутилась Мария Яковлевна… - Раздевайтесь. Я сейчас представлю вас гостям.
Они вошли в столовую. Среди гостей Орозов неожиданно увидел заместителя президента Туркестанского комитета Сатара Алмамбетова.
"Почему он здесь? - промелькнуло в голове Ахмата. - Заместителем президента его рекомендовал Каюм-хан, а сам он заодно с Кайгиным и Канатбаевым. Не зря Ольцша предложил установить за ним наблюдение".
Взгляды Орозова и Алмамбетова встретились, и Ахмат прочитал в глазах заместителя президента заметное беспокойство. Когда Орозов кивком его приветствовал, тот в замешательстве даже не ответил, отвел взгляд и с укоризной и тревогой взглянул на Кайгина. Тот знаком руки дал понять, что Орозова не следует опасаться.
Ахмат между тем для себя отметил: "Один-ноль в мою пользу. Берегись, предатель Сатар".
Мария Яковлевна представила Ахмата только Мусабаевой:
- Любопытно, господин Алмамбетов, что сейчас происходит во Франции? - возобновила разговор Мусабаева. - Какие новости вы привезли оттуда?
- Во Франции с каждым днем растет число террористических актов против немцев и тех, кто с ними сотрудничает. Главнокомандующий западной группой немецких войск издал приказ о проведении карательных акций вплоть до расстрела. Но число терактов растет.
- Мария Яковлевна, голубушка, видите, в какое пекло вы едете. Может быть, повремените, - сказала Мусабаева. - Правда, сейчас везде не сладко. На посла в Турции фон Папена тоже было организовано покушение. В нем замешаны русские Павлов и Корнилов.
Орозов знал, что это была "утка", пущенная немецкой разведкой с целью вызвать вражду к СССР у турецкого населения. Вдохновляемые из Берлина, профашистские круги в Турции подталкивали правительство к войне против СССР. Фон Папен делал немало усилий для того, чтобы пантюркистские организации превратить в фашистские и с их помощью оказывать давление на турецкое правительство. Если же оно окажется непослушным, совершить государственный переворот.
Звонок в прихожей прервал разговор гостей. Открывать пошел Кайгин. Возвратился он с Канатбаевым и Когоды Ахмедом-оглы.
- Ну, кажется, все в сборе, друзья мои! - приветливо сказала Мария Яковлевна. - Как ваши успехи, Карие? Что ответили в верхах на ваше с Адаевым предложение?
- В течение часа мы доказывали фон Менде важность нашей идеи, но он, как и прежде, не стремится к созданию "Большого Туркестана", в который должны войти Казахстан, Татария и Башкирия. Но я теперь знаю, что нам делать. Каюм расплакался перед Остминистерством, просит вернуть от генерала Власова всех солдат-туркестанцев, зачисленных в Русскую Освободительную армию. Сейчас немцы на это не согласятся. Мы же, напротив, заявим, что уйдем от Каюма к Власову, чтоб создать блок антисоветских сил, пойдем на объединение с КОНРом при условии, что немцы признают наш новый антисоветский центр - Туркестанский Национальный Совет. Мы переманим к Власову своих солдат-единомышленников…
Канатбаев оборвал себя на полуслове, заметив, как внимательно слушает его лейтенант Орозов.
Возникла неловкая пауза, и Мария Яковлевна поспешила переменить тему:
- Довольно, господа, о политике. Попробуйте вот этот салат.
Больше к серьезным вопросам не возвращались.
Когда гости стали расходиться, пьяный Кайгин протянул руку на прощанье Орозову:
- Ты извини. Я не могу пойти вместе с тобой. Я должен помочь Марии Яковлевне уложить вещи. Думаю, ты на меня не обидишься. Завтра, если сможешь, приезжай прямо на вокзал проводить Марию Яковлевну.
- Алмамбетов сегодня что-то не в духе?
- Увидел тебя и разволновался. Он всегда чего-то боится.
На улице Алмамбетов окликнул Орозова. Ахмат остановился. Они вместе прошли к автобусной остановке.
- Я надеюсь, - начал он, - что о моем посещении вдовы президента не будет знать доктор Ольцша и Каюм-хан.
- Воля ваша, мурза Алмамбетов… Разве вы не свободны выбирать себе знакомых? - похоже, Сатар не заметил иронического тона Орозова.
- Мы с тобой киргизы, Орозов. Мы - братья, и нам всегда надо помнить об этом.
"Нет, Сатар, - думал Орозов. - Настоящему киргизу брат каждый, кто сражается с фашистскими захватчиками. А ты, Сатар, трус и предатель. Ты предал Родину, а сейчас предаешь и своих, таких же, как ты, отщепенцев. Жаль, что пока я не могу тебе все это высказать вслух".
- В общем, имей в виду, Орозов, что у Чокаевой я оказался совершенно случайно.
Расстались холодно.
Шелленберг совершал традиционную утреннюю прогулку верхом. Его сопровождал доктор Грефе и доктор Ольцша. Речь шла о предстоящем Венском конгрессе.
- Ваше мнение о конгрессе? - обратился Шелленберг к Грефе.
- Я не возражаю против расширения платформы комитета, но только в том случае, если это не увеличит власть Каюма. Поэтому я против всяких конгрессов. Я даже против посылки на это собрание представителя от Главного управления имперской безопасности. Если оно все-таки состоится, я считаю достаточным послать в Вену доверенное лицо Ольцши в качестве наблюдателя…
- Хотим мы с вами этого или нет, конгресс состоится. Это согласовано с фюрером. Остминистерство этой акцией рассчитывает поднять свой авторитет… Итак, вы против, доктор Грефе? - Шелленберг помолчал. - В таком случае, поступайте так, как считаете нужным.
Возвратившись от Шелленберга, Ольцша вызвал к себе Ахмата Орозова.
Он был мрачен, шагал взад и вперед по кабинету, погруженный в тяжелые размышления.
Секретарша принесла сводку. Ольцша стал читать:
"Северо-западнее и севернее города Яссы наши войска продолжали нести бои с противником…"
"Яссы… Яссы… Это недалеко от Бухареста…"
Вспомнились заверения фюрера: "Советская Россия исчезнет с карты мира через восемь недель". Прошло три года…
Остминистерство, сборище в Вене… Все это по сравнению с надвигающейся катастрофой казалось мышиной возней. Но нет, нельзя распускаться.
- Вот что, Орозов, - срочно поедете в Вену. - Ваша задача: следить на конгрессе за поведением Каюма и других туркестанцев. По возвращении представьте мне письменный отчет. Вот вам письмо. С ним обратитесь к нашей сотруднице Гайнтель…
Ольцша запечатал конверт. Написал венский адрес и вместе с пригласительным билетом вручил Орозову.
Из Берлина поезд вышел рано утром. Орозов расположился в шестиместном купе.
За окном зеленели сады. Орозов вспомнил Чуйскую долину, маленький свой Бешкорюк. Весной он утопал в клубах белой пены цветущих яблонь и вишень…
7 июня 1944 года Орозов прибыл в Вену.
8 июня в день открытия конгресса в вестибюле клуба на площади Штайбергплац было многолюдно, но не шумно. Делегаты переговаривались вполголоса, а то и шепотом.
- Ну, что скажете? А ведь Каюм добился своего.
- Каюм? Вы недооцениваете Розенберга и профессора Менде.
- Если говорить точнее, и Шелленберга…
- Но будет ли толк? Одно дело, когда фронт был у Сталинграда, другое - когда советские войска в Румынии.
Шепот смолк. Толпа расступилась. В зал величественно прошествовал Великий Муфти, провожаемый любопытными взглядами.
Все устремились следом.
Канатбаев Карие прогуливался под руку с руководителем Азербайджанского комитета Дудангинским, одним из сторонников власовской компании. По мнению Дудангинского, "все антисоветские силы должны быть слиты воедино". Сам он поддерживал связь с лидером азербайджанской эмиграции в Германии Эмин-Рузель-Заде, который не был допущен к руководству Азербайджанским комитетом, так как слыл сторонником "пантюркизма".
Движение "пантюркизма" противоречило политике Розенберга: германское правительство планировало при оккупации Кавказа организовать там рейхскомиссариат, куда должны были войти Грузинская, Армянская и Азербайджанская республики и области Северного Кавказа. Рейхскомиссаром Кавказа в 1943 году был назначен Шикеданц. С тех пор Шикеданц имел свой кабинет при Розенберге.
Дудангинский и Канатбаев направились в зал. Все уже были на местах. В большом зале наступила тишина.
Отворилась дверь и в зал быстрой, легкой походкой вошли Вали Каюм-хан и фон Менде, за ними - члены президиума.
Когда все расселись, Каюм эффектным жестом поднял над головой телеграмму и застыл в этой позе на несколько секунд.
- Хайль Гитлер! - выкрикнул он своим высоким, почти женским голосом.
- Зиг Хайль! Зиг Хайль! Зиг Хайль! - пронеслось по всему залу…
Каюм зачитал текст приветственной телеграммы Гитлеру. Снова, как по команде, раздались возгласы приветствий.
Каюм начал вступительную речь.
Выступление его было полно злобой клеветы на большевизм и советское государство. Оно было направлено на оправдание захватнических планов немецко-фашистских руководителей. Каюм восхвалял их как "освободителей", носителей "нового порядка", "прогресса и культуры". Всех своих соперников он заклеймил как саботажников.
В первый день конгресса выступили с докладами заместители Каюм-хана и все руководители отделов комитетов Баймирза Хаитов, Алмамбетов Сатар, Тыныбеков…
За несколько дней в работе конгресса приняли участие не только члены Туркестанского комитета, но и представители других комитетов и подразделений, разведывательных школ и правительственных органов.
На четвертые сутки конгресс избрал Национальное Собрание как высший руководящий орган будущего Большого Туркестана и Национальный Комитет, как исполнительный орган. Президентом стал Вали Каюм-хан.
Было решено считать Туркестан в состоянии войны с СССР. Объявить об этом официально через прессу и через иностранные миссии.
25 ноября 1944 года в Дрезден на торжество по случаю открытия и освящения школы мулл Мулла-шуле, совпавшего с праздником курбан-байрам, съехались важные гости.
В одном поезде на центральный вокзал прибыли Великий Муфти вместе со своим личным врачом доктором Такиди и профессор фон Менде. В отдельном вагоне прибыл начальник VI отдела главного управления имперской безопасности бригадефюрер Шелленберг. На перроне их встречали заместитель имперского наместника Саксонии группенфюрер СС Альвенслебен, доктор Ольцша, профессор Индриси с двадцатилетним сыном Ильзой, руководитель школы Франц Келлингер и около сорока абитуриентов.
Маленький зал переполнен. На минбаре появилась плотная, коренастая фигура Великого Муфти. Тряся жидкой бороденкой, он стал громко выкрикивать слова молитвы.
Ольцша смотрел на истово молящегося старца, облаченного в тюрбан и зеленый халат, и в душе дивился его хамелеонству. Ему было известно, что Муфти сотрудничал с Главным управлением безопасности по разведывательной работе на Ближнем Востоке, с отделом пропаганды Министерства иностранных дел, который даже транслировал его выступления по радио. Он поддерживал тесный контакт с шефом Главного управления СС обергруппенфюрером Бергером. Впоследствии Министерство иностранных дел оценило его деятельность весьма критически и отказалось от его услуг. Только Бергер все еще верил в идею Муфти объединить все магометанские соединения в одну исламскую армию, которая должна под зеленым знаменем пророка бороться против общего врага - СССР.
Великий Муфти перевел дух. Снял очки, протер их платком, торопливо насадил на нос и, постоянно поправляя дужки, стал дочитывать речь:
- Мулла-шуле ставит своей задачей обратить правоверных мусульман к богу, которого отвергли большевики. Мы не должны жалеть сил. Мы должны вести активную борьбу на стороне Германии против врага исламской веры - против СССР.
Муфти сошел с минбара и стал раздавать абитуриентам Коран карманного формата.
Вслед за Великим Муфти выступил Шелленберг. Его речь состояла из общих фраз о предстоящих победах на фронте, о создании Большого Туркестана, о заботе фюрера, проявленной в вопросах подготовки кадров будущего правительства, свидетельством чего явилось открытие Мулла-шуле. В конце своей речи он призвал всех абитуриентов не обмануть надежд фюрера, включиться в активную борьбу с Советской Россией.
"Превосходно! Браво! Браво, Шелленберг!" - про себя произнес Ольцша. Он всегда любил выступления Шелленберга. После них он долгое время ощущал в себе прилив уверенности и силы.
НАСЛЕДНИК ПРЕЗИДЕНТА
Через три дня после возвращения из Вены ровно в десять ноль-ноль, по вызову Ольцши Орозов прибыл на Момземштрассе.
В приемной секретарша, не отрываясь от машинки, сухо сказала:
- Садитесь.
Орозов отошел в угол, уселся на диван и от нечего делать стал разглядывать мраморный бюст Гитлера. Вошел лейтенант Кайгин.
- Не вызывал? - с ходу спросил он секретаршу.
- Доктор Ольцша занят. Садитесь, - также не поднимая головы, ответила фрау Людерсен.
Кайгин уселся рядом с Ахматом, заулыбался.
- Чему радуешься?
- В Париж едем.
- Зачем?
Кайгин взял под руку Ахмата и увлек за собой в коридор:
- Получаю наследство.
- В Париже? Не валяй дурака.
- Серьезно. Мы едем за наследством.
Ахмат смотрел удивленно на Кайгина.
- Выходит, ты теперь миллионер? - спросил Ахмат.
- Я, получаю в наследство библиотеку Мустафы Чокаева.
"Вот оно что. Ольцша добирается до секретов Мустафы", - думал Орозов. Но подтверждение своей догадки он хотел получить от Кайгина и поэтому спросил:
- А причем тут Ольцша?
- Не понимаешь? Да за этой библиотекой давно охотится Каюм-хан. Он не раз бывал у Чокаевой, но Мария Яковлевна ему не отдала.
- А тебе и Ольцше отдаст? Почему ты думаешь, что эти книги достанутся тебе, если за ними охотится сам Ольцша?
- Ольцшу книги не интересуют. Он хочет завладеть архивом Мустафы.
"Ольцше нужны списки агентов. Списки агентов, которые мне нужны не меньше, чем Ольцше", - подумал Ахмат, а вслух спросил:
- А завещание действительно есть? Ты его читал?
- Сам не читал. Но Ольцша уверяет меня, что завещание у Марии Яковлевны. Я должен уговорить Чокаеву отдать библиотеку.
- А как к этому отнесется Вали Каюм-хан?
- Будет взбешен. Но Ольцша не обращает на него внимания: влияние Каюма на киргизов и казахов уже утрачено.
В коридор вышла фрау Людерсен:
- Вас просит доктор Ольцша!
- Садитесь, - тихо произнес Ольцша. Сам же, высокий и худой, остался стоять у стола. Перед приходом туркестанцев он размышлял над сложившейся ситуацией (англо-американские войска высадились во Франции, в скором времени война будет перенесена на территорию Германии) и пришел к выводу, что архивы Чокаева, интересующие и английскую разведку, могут послужить выкупом за его собственную жизнь…
Ольцша протер платком очки.
- Итак, - решительно произнес он. - Вы едете со мной в Париж… - И Ольцша повторил то, что уже стало известно Ахмату от Кайгина. Тем не менее Ахмат внимательно слушал Ольцшу. Речь его была высокопарна, выражение лица надменно, но от Орозова не ускользнули внутренние колебания шефа, которые тот вынужден был скрывать, используя штампованные выражения "временная обстановка", "сокращение линии фронта" и т. д. После всего сказанного Ольцшей Орозов окончательно утвердился в мысли, что под прикрытием библиотеки Ольцша надеялся заполучить у Чокаевой списки агентов, заброшенных в Англию и СССР.
В пятницу Орозов вместе с Ольцшей и Кайгиным прибыли в Париж. Вдова Чокаева бедствовала, жила уединенно. Ольцша счел за благо для начала послать к ней с визитом Орозова и Кайгина, к которому она благоволила.
- Вот это мило! Откуда вы явились! - едва оправившись от изумления, спросила Мария Яковлевна.
- Из Берлина.
- Как чувствуют себя берлинцы после высадки англичан и американцев?
- Немцы считают, что в короткое время смогут вышвырнуть их из Франции.
- И всех потопить в Ла-Манше… Всех до единого, - повторил Ахмат слова Ольцши.
- Удивительная самоуверенность. Ну, что же вы стоите? Садитесь. Правда, мне нечем вас угощать…
Она открыла буфет. Среди нескольких полупустых бутылок обнаружила шерри-бренди. Некогда роскошная, со вкусом обставленная квартира была почти пуста. Все вывезено или распродано.
- Не беспокойтесь, мы кое-что захватили с собой.
Ели сэндвичи. Пили кофе, подливали в чашки шерри-бренди, дымили дешевыми сигаретами. Можно было сказать, что ужин удался.
- Что вы намереваетесь делать в Париже? - спросила Мария Яковлевна, догадываясь, что гости явились неспроста.
- Мы уполномочены просить вас, Мария Яковлевна, пока не поздно, оставить Париж и выехать в Берлин.
- Кем уполномочены?
- Доктором Ольцшей. Он прибыл с нами. Вы должны согласиться с этим предложением, - вкрадчиво продолжал Кайгин. - Вы просто не имеете права рисковать. При сложившейся обстановке вам лучше всего уехать из Франции.